Загон

Итак, день двигался своим чередом, уже были отредактированы договора, подготовленные после моей поездки на Кубу. Осталось еще тщательно проработать ответственности сторон и форс-мажор, все же политическая ситуация у моих будущих партнеров настораживает, и я должен быть абсолютно защищен. Хотя, если объективно оценить последние годы при долгой болезни Фиделя, то обстановка на Кубе кажется совершенно спокойной и не возникает никаких сомнений в стабильности существующего режима. А, судя по тому, что на пост Главы Госсовета пришел его приемник в лице младшего брата Рауля, можно сделать выводы, что непременно сохранятся существующие властные структуры. Конечно, я как истинный оптимист, рассчитываю на то, что в ближайшие несколько лет, если, конечно же, не будет усилено внешнее воздействие со стороны США, существующий режим останется неизменным. А это исключительно в моих интересах. Бизнес, всего лишь бизнес, и ничего личного. Раздав указания, я выбежал из офиса и тут… случилась первая неприятность… я, естественно, еще никак не ассоциировал ее ни с чем. Ну, просто не повезло.

Иногда конечно, я сам удивляюсь своему безмерному оптимизму.

Оступился на лестнице и сломал ногу. Просто оступился… Могло быть и хуже, намного хуже, а так, ну, что такое перелом лодыжки? Абсолютно типичная травма. Я еще сопротивлялся, когда ребята подскочили ко мне, говорил, что это всего лишь вывих, просил поставить стопу на место, а она словно жила отдельно, а я все надеялся, что продолжу свой путь экономической славы. Сначала хотели вызвать скорую, но потом решили, что офисный водитель справится с моей транспортировкой гораздо быстрее. Да, ерунда все это!

Все то время, что проторчал в больнице, я непрерывно думал о Катюхе. Вот ведь только запланировали мы с ней прекрасное время провождения после утренней «семейной драмы», и на тебе, – этот чёртов перелом. Врач из приемного отделения, увидев снимки, сразу сказал, что предстоит операция. Перелом малой берцовой не страшен, его можно гипсовать, но вот осколок большой берцовой ушел далеко, его, скорее всего, не удастся выставить руками. Я, весь занятый переживаниями реакции Катерины, убеждал его, что все это сущая ерунда и мне ничто не мешает поехать домой к дочери. Но врач был категоричен, сказал, что если не принять срочные меры и протянуть время, я могу получить не лучший результат, – хромоту, как минимум. Времени было всего половина двенадцатого, и я не решался позвонить дочери, чтобы предупредить ее о том, что не смогу встретить ее у школы. Судя по ее реакциям на малые раздражители, – в данном случае последствия могли оказаться сродни вселенскому потопу. Поэтому я решил подождать со звонком, попробовать уговорить врачей все же отпустить меня. Виктор постоянно названивал мне на мобильный, дабы проконтролировать весь процесс. Он часто выручал меня, даже в сложных семейных ситуациях. В принципе, это был товарищ, хороший товарищ, и не только по работе. Мы общались довольно откровенно, обсуждали личные проблемы, делились радостями, но причиной нашего общения стала именно работа и общие проекты. Пока врачи принимали решения о дальнейшей моей судьбе, я попросил Виктора встретить Катёну, и спокойно оповестить её о том, что случилось. Думаю, при прямом контакте информация будет передана более лояльно, и реакция моей дорогой девочки будет под контролем.

В итоге врачебного консилиума было принято решение все же попробовать поставить кости конечности вручную, наложить гипс и, при благоприятном результате, выпроводить меня домой. Нога меня не беспокоила, я даже отказался от обезболивающего, но как только добрый дядя врач начал вправлять мне кости, почувствовал себя маленьким мальчиком. Абсолютно не защищенным ребенком, которому необходима забота и, чтобы никогда не было БОЛЬНО. А-а-а-а … ужас какой … но сам же напросился … пришлось терпеть адскую боль, корча из себя героя. Ё-моё… это было невыносимо… Мне кажется на моём лице был написан весь ужас переживаемого, а из глаз самопроизвольно текли слезы… Но хирург был непреклонен и, методично вращая моей ломано-вывернутой ногой, пытался добиться наилучшего результата.

В итоге гипс был наложен, такой мерзкий белый лангет… с ним, и без штанов, я сам себе казался жалким и беззащитным. Меня водрузили на каталку и повезли на рентген. Боль постепенно отступала, и я постарался выкинуть из головы незвано нахлынувшие вдруг мысли о тщетности жизни, которая прокручивалась не хуже фильма, причем от самого рождения и до этого кабинета рентгенолога. И с чего бы это я так размяк?

Снимок, а вслед за тем обнадеживающие слова практиканта о том, что у врача оказались золотые руки и мне «несказанно повезло» с перелом, незамедлительно сказались на настроении. Затем меня, уже несколько приободренного, вернули в кабинет моего спасителя. Хирург долго рассматривал снимок, и от задумчивого выражения его лица, уверенности и бодрости духа у меня поубавилось.

– Что ж, как я и предполагал, без операции нам не обойтись, – выдал в конце концов свое заключение врач. – Придется оперировать, дорогой мой, иначе кости срастутся неправильно, и вы будете не ходить, а шкандыбать, как старый солдат, которому навсегда закрыт доступ на поле любви. Горевать не нужно, нет на то оснований, операция неизбежна. Давайте-ка, оформляться в стационар, я выпишу направление на покупку материалов для остеосинтеза, и мы назначим время операции. Сегодня у нас понедельник. Если быстро оформитесь и приобретёте всё необходимое, в четверг сможем прооперировать.

Мысли смешались, как карты в колоде. Ухватиться не за что. Понедельник – четверг! Как же Катюшка, как работа? Ёлки-палки, надо же, как меня угораздило!

Но спорить с врачом бесполезно. Единственное, на что он согласился, так это то, что после моего оформления и суток пребывания в больнице, со сдачей необходимых анализов, он отпустит меня домой, а в день операции я должен быть на месте. Ну, а все последующие проблемы придется решать по мере их возникновения.

Я позвонил Виктору, он уже успел доходчиво разъяснить Катюшке сложившуюся ситуацию, заехал с ней в Макдональдс, привез домой и вообще, по мере возможности, старался заменить ей меня. Динке я тоже позвонил и она, для начала отчитав меня по полной программе, понеслась ко мне в больницу, прихватив необходимые для такого случая вещи.

Я договорился и с соседкой по лестничной клетке, бабой Соней, мировой, должен сказать, женщиной, что она заберет Катёну к себе на весь этот разнесчастный день. В школу ее отвезет Виктор, а Дина, по мере сил, будет обеспечивать ее досуг. В общем, хлопот я доставил всем. И меня не покидало чувство безутешной вины.

Динка привезла спортивный костюм, который купила по дороге. Притащила зарядное устройство для мобильника. Даже какие-то йогурты и фрукты, что оказалось абсолютно излишним, потому что уже на следующий день, с синяками на венах от забора крови опытными медсёстрами, я прикатил домой.

Катюшка, напуганная до нельзя, не отходила от меня ни на шаг, и все причитала, что это она во всем виновата, что это ей захотелось, чтобы я оставался дома, вот и получила желаемый результат. Я как мог, успокаивал бедного ребенка, говорил, что еще целый день, пока дядя Витя мотается по Москве в поисках болтов, саморезов и пластин для моей в будущем терминаторской ноги, я буду с ней. А раз так, то у нее будет реальная возможность заботиться обо мне, носить мне чай, расчесывать волосы и вообще быть главной «сиделкой» в моем бедственном положении .

Эх, Катюша, Катюша, я даже и не представлял, как ты была права.

Слава Богу, что вся моя рабочая «команда» обладала прекрасными организаторскими способностями. Виктор приобрел все необходимое для операции, договорился с врачом о точной дате и времени, тщательно записал все рекомендации. Баба Соня строго контролировала вход и выход из квартиры и своевременную доставку питания, а Динка, как квочка, пестующая цыплят, готовила нам с Катюхой различные кулинарные изыски. Татьяне мы ничего не сообщали, даже дочка вступила в наш тайный заговор, иначе последние остатки оптимизма были бы разнесены в клочья под мощным словесным натиском моей бывшей супруги. Отчасти, мне такое «тайное» сообщество очень импонировало.

Всё шло своим чередом и в четверг я полностью был готов к встрече… с этим ужасом… В половине седьмого утра я уже был на больничной койке, причем пребывал в прекрасном расположении духа. Ну, что собой может представлять современная операция? Погружение в нирвану, или… упал, очнулся…и вот он, гипс. Но для меня эта процедура оказалась сущей пыткой. Теперь-то я уже знаю, что наркоз в поясничную область, называется спинальный. Ощущения отвратительные. Ты находишься в полном сознании, но ощущаешь себя растением. Нет, не так: твое тело скомбинировано из головы и рук. Больше в наличии нет НИЧЕГО! Можно лишь махать руками, да попытаться заглянуть за раздражающую операционную простынь, натянутую через стойку рядом с лицом. В таком беспомощном положении нечего было и думать о самоличном наблюдении за процессом кровавого вмешательства в собственный организм. А я-то надеялся ничего не выпустить из поля зрения, хотело все держать под контролем…

Что ж, оставалось довольствоваться тем, что закончилось все довольно удачно, по крайней мере, я так считаю. Операция прошла успешно, хотя у меня на душе остался от нее абсолютный негатив. Не буду описывать свои эмоции по данному вопросу, иначе загрущу и впаду в ханжеские сентенции о противоборстве добра и зла, а таких возможностей в моём повествовании и без того хватает в избытке.

После операции, я уговорил врача отпустить меня домой, пообещав, что буду аккуратно являться на больничные процедуры и строго соблюдать все его рекомендации. Дома все же и стены лечат, с чем мало кто не согласится, и я, оказавшись на свободе и преодолевая ограничения в движениях, стал быстро возвращаться к привычному образу жизни..

Катюшка была чрезвычайно довольна, когда я, с победоносным видом вернулся домой. И все бы хорошо, но прибыл-то я на костылях! И к радости дочери примешивалось нескрываемое чувство жалости. Но, что и говорить, её искреннее желание ухаживать за мной, исполнилось довольно быстро. И остаток времени до возвращения Татьяны, она очень старательно реализовывала сложный процесс заботы о страждущем. Вот уж не думал, что так быстро она сможет войти в роль заботливой нянечки, обслуживающей пусть и послушного, но все же такого большого (1м 89см) дядю. Утром она приносила мне чай и неумело нарезанные бутерброды с колбасой и сыром. Готовить она, конечно, еще не умела, но так искренне хотела мне помочь, что нам пришлось учиться этой, я бы сказал не простой науке вместе. В течение всех, выпавших на мою долю свободных дней, мы с удовольствием оттачивали кулинарное мастерство, – жарили картошку, варили макароны, а в финале превзошли самих себя, приготовив солянку! Которую, следует отметить, дочь моя испробовать отказалась. Зато сам процесс приготовления пищи доставлял ей истинное наслаждение, мы действовали дружно и слаженно, как единый механизм!

Однако все когда-нибудь заканчивается, а потому подошла к концу и эта неделя нашего наладившегося проживания в тесной квартире. Завтра утром должна вернуться Татьяна, и Катерине суждено отправиться домой. Как и всегда в таких случаях, мне было немного грустно, а нынешняя ситуация усугублялась тем, что нога-то моя была все-таки сломана, и мне в любом случае предстояла довольно длительная реабилитация. Конечно, у меня накопилась уйма всевозможных бумажных дел, которые я вполне в состоянии решать, отсиживаясь дома, причем до тех пор, пока не обрету прежнюю способность свободно передвигаться. Но вот кто принесет мне батон хлеба и пакет молока? Для меня и в этой простой задаче кроется немало сложностей. Значит, придется кого-то просить, а вот этого я никогда не любил. В своей жизни я привык рассчитывать только на свои силы и понятно, что данная ситуация сильно портила мне настроение. Что, безусловно, не могла не заметить моя дочь.

– Пап, ты чего такой мрачный? – требовательно приступила она ко мне.

– Как это, мрачный? Тебе показалось, малыш, все нормально, – фальшиво беспечным голосом ответил я.

– Ну, да, конечно! – Катька скривилась. – Пап, давай, не будем! Что я по-твоему, слепая, что ли? Скажи лучше, в чем дело?

– Ну…– я в нерешительности замялся. – Просто неохота оставаться одному.

– Так и не надо одному! – обрадовалась Катя. – Мы с мамой заберем тебя к себе!

– Кать! Об этом не может быть и речи.

Катька насупилась и примолкла. Через некоторое время она рассудительно изрекла:

– А хорошо бы случилось так, что мама задержалась. Ну, по работе, например. Какие-нибудь неотложные дела. Я бы еще осталась с тобой, и ты бы не грустил.

Я был растроган до глубины душа. Черт возьми, вот ради таких минут и стоит жить!

– Катёна, милая моя! Спасибо тебе великое. Но со мной правда все будет хорошо! Не переживай. А маме нужно домой, незачем ей там оставаться.

Настроение моё заметно улучшилось, я уже не задумывался над тем, как придется просить бабу Соню принести мне хлеба и молока. Кроме того, у меня еще остается мой верный Витёк, он-то никогда не откажется помочь. Да его и просить, думаю, не придется, он и по собственной воле сделает все, что нужно и в лучшем виде. Ну и, конечно же, Динка! Уж она-то точно не оставит меня без присмотра… Катюшка, похоже, даже немного ревновала, когда Дина отнимала у нее хлеб «мирских забот», но я во время начинал хитро капризничать и дочка искренне радовалась тому, что именно она может мне угодить.

Мы уже укладывались спать, когда зазвонил телефон.

– Стас! Стас, ты меня слышишь? – кричала в трубку Татьяна.

– Слышу, слышу! Зачем так кричать? У тебя все в порядке?

– Нет, Стас, все совсем не в порядке! – голос моей бывшей жены дрожал. – Тётя Алла умерла!

– Кто такая тётя… – всего на секунду я растерялся, но тут же до меня дошло: – Тётя Алла? Как умерла? Господи, помилуй! Почему?

Тётя Алла была родной сестрой Татьяниной матери и замечательнейшей женщиной. Она жила в Сочи, где у нее был небольшой уютный домик на берегу моря и когда-то давным-давно, на заре нашей совместной жизни, мы с Татьяной обожали отдыхать у нее. Она выделяла нам комнатку на втором этаже, который был скорее чердаком, чем полноценным этажом, но был там и уголок, обустроенный с таким вкусом и любовью, что я не променял бы его ни на какие хоромы в люксовом отеле. Можно сказать, что в этой комнатушке прошли самые лучшие дни нашей недолгой совместной жизни. Там мы мечтали, строили планы, любили друг друга. Там была зачата наша единственная дочь. Тётя Алла старалась изо всех сил, чтобы нам у нее было хорошо. Вечерами, когда спадал южный зной, мы любили сидеть с ней на веранде, потягивать приготовленную по ее особому рецепту вишневую настойку и говорить о жизни, спорить о традиционно сложном положении в стране, мечтать о лучшей доле. Детей у тёти Аллы никогда не было, ее муж трагически погиб через месяц после свадьбы и забыть его она так и не смогла. Она жила одна и обожала свою племянницу, а потом, как я смею надеяться, полюбила и меня. Она была резковата в суждениях, но искренняя и добрая женщина, и я ужасно расстроился, узнав о её смерти.

– Представляешь, инсульт! – всхлипнула Татьяна! – Мне позвонила соседка. В общем, я срочно вылетаю в Сочи. У тёти ведь ближе нас никого нет. Я вылетаю немедленно, надо заняться организацией похорон. Родителей эта новость просто подкосила, они смогут прилететь только на церемонию. Очень я за них переживаю! Не знаю, не могу сказать сколько времени займут все эти дела. Так что вы уж… ты там… как-нибудь сам с Катюшей… Всё это ужасно.

Я услышал, что она плачет, а потом связь оборвалась. То ли Татьяна сама отключилась, то ли что-то еще.

Вот так неожиданно снова сбылось то, чего больше всего на данный момент возжелала моя дочь. Нет, конечно, не смерть несчастной женщины имеется в виду, а именно отсрочка возвращения Татьяны. А вот под каким предлогом, – это уж как судьбе вольно было распорядиться. Или не судьбе? Но тогда я все еще по-прежнему ни о чем таком не задумывался и был абсолютно уверен, что именно судьба сыграла здесь свою роль. Мне было безумно жаль Аллу Сергеевну, и в тот вечер перед сном я долго сидел с Катюшей и рассказывал ей о тетушке, о ее домике в Сочи и маленькой комнатушке. Говорил ей о том, какие мы с мамой были молодые, наивные, полные надежд и мечтаний. Я так увлекся, что совсем забыл, что рядом со мной всего лишь маленькая десятилетняя девочка, а я изливал ей свои чувства и переживания так, будто выслушивал меня опытный психоаналитик, а когда спохватился, то оказалось, что уже глубокая ночь и давно пора спать не только Катерине, но и мне тоже.

– Ох, Катёна, если бы мама знала, какой у нас тут с тобой режим, она никогда больше не оставила бы тебя со мной!

– Ну, вот еще! Мама любит, когда ты со мной! Она всегда говорит, что мне нужна твердая отцовская рука!

– Ну, ладно, давай спать, наш с тобой отпуск продлевается.

Я уже почти вышел из комнаты, когда меня догнал Катин вопрос:

– Пап, а почему ты ушел от нас?

Я застыл на пороге и не знал, что ответить.

– Кать, – наконец решился я, – это долгий разговор, а сейчас уже поздно. Давай поговорим как-нибудь в другой раз.

– Вот всегда вы так, взрослые! – в голосе моей дочери сквозило раздражение. – Как вам что-нибудь надо, – я взрослая, а как вопрос каверзный задам, – еще маленькая! Ладно, я поняла. Не хочешь, – не говори!

Прежде, чем продолжить свое повествование, я бы хотел немного рассказать о своей дочери, поскольку в этой истории она сыграла отнюдь не последнюю роль. Даже не то, что бы просто рассказать о ней, она, мой нежно любимый человечек, естественно, будет сопровождать меня в процессе всей истории, да вот только те переживания, которые таились в маленьком дочкином сердце я смог оценить гораздо позже, после того, как все это произошло.

Она очень переживала из-за нашего разрыва с Татьяной. Не могу утверждать категорически, что дети преувеличивают собственную тоску и одиночество, которые овладевают ими в моменты расставания родителей. Всякое бывает, но и я знаком с этой ситуацией не понаслышке, испробовал, так сказать, на себе.

Мне в своей жизни тоже пришлось пережить развод самых близких для меня людей. К тому времени я, по правде говоря, был гораздо старше Кати, к тому же, хоть и юн, но мужчина. Мои эмоции и переживания, безусловно, отличны от женских, сколько бы лет не было этим женщинам. Да, я не устраивал скандалы, не говорил, что не хочу делить родителей. Но я и не скрывал своего негатива. В конце концов, я старался быть самостоятельным уже с того времени, как помню себя. Естественно, мне, как любому ребенку, хотелось чувствовать ласку и заботу и папы и мамы. Это же нормальный инстинкт живого существа. Но я по природе был довольно скрытным ребенком. А может быть, сказалось спартанское воспитание отца, – военного летчика. Сдержанного и отчасти скупого на эмоции мужчины. Вероятно, поэтому и мама стойко приняла решение о разводе и меня образно говоря «поставили перед фактом».

– Стас, – сказала мама, – к сожалению, в жизни порой случаются такие ситуации, когда люди, родные и любимые для тебя, вынуждены идти разными дорогами, каждый своей. Не обошло подобное и нас. Это не означает, что тебя будут меньше любить. Наоборот, можешь обыграть сложившуюся ситуацию в свою пользу. У тебя будет более разнообразное общение с родителями. У тебя будет два дома. Подарков будет в два раза больше. В общем, наше расставание с отцом, может доставить тебе массу положительных эмоций. Мы будем заботиться о тебе в два раза больше.

Можно подумать, мне чрезвычайно необходима была их забота. Это в пятнадцать-то лет. Но мама, скорее всего, не нашла других слов, и я до сих пор благодарен ей за лояльно поданную информацию.

С Татьяной мы разводились более эмоционально. Я просто устал от беспросветного, серого однообразия. Мы прожили вместе семь лет. Я долго пытался убедить себя, что мое мрачное настроение временно. Что вот сейчас закончится сложный период на работе и все нормализуется, а придет время, развеется и осенняя депрессия. И так до бесконечности. А потом мне стало казаться, что вся эта тягомотина началась с периодических приступов равнодушия у Татьяны, и каждый раз я терпеливо ждал их завершения. Единственной отдушиной во всем этом была Катерина. Она росла веселым, искренним и добрым ребенком. И уж, конечно, мы никогда не шантажировали друг друга отношением к дочери. Поэтому, когда я пришел к заключению, что затяжные периоды скуки пройти не могут, что это клинический диагноз наших отношений, как выразилась однажды Татьяна на медицинском языке, я принял решение и объявил о нем жене. Я не был жесток. И сообщил о нем, как мне показалось, даже несколько галантно. Я пригласил Татьяну в ресторан, подарил букет цветов и объявил, о том, что хочу пожить отдельно. Кто бы видел реакцию моей жены! Принятое мной решение было для нее совершенно неожиданным, она пришла в настоящее замешательство, потому как ни о чем подобном она даже и помыслить не могла. Её вполне устраивали наши отношения, она, оказывается, была чрезвычайно довольна спокойной размеренностью нашего существования. Правда, были еще и её конференции и мои командировки… семьи же, в моем понимании, давно уже не было, а вот ее всё это очень даже устраивало. Мы не лезли друг другу в души, мы мирно существовали на разных берегах реки. Река была одна, а берег у каждого свой. И единственным связующим мостом была наша единственная дочь. Поэтому после недели невыносимого кошмара, Татьяниных истерик и слез, безрезультатных попыток выяснения отношений, мы обоюдно приняли решение о расставании. Нет-нет, да и приходила мне на память ситуация с разводом моих родителей, да только пользы от тех воспоминаний не было никакой, поскольку до их уровня объяснений мы не дотягивали, а дипломатическими способностями мы с Татьяной, как выяснилось, не обладали.

Мы старались объяснить Катюше, что так ей будет лучше, как когда-то должно было лучше стать мне. Что она не будет видеть наших насупленных лиц, что праздники останутся самыми любимыми днями для Кати, что мы никогда не подведем ее и я, хотя и отдаляющийся субъект, но все равно всегда буду рядом. Что, вполне возможно мы еще немного подумаем, а там все и наладится. Но мы не будем торопить события, и всем нам дается испытательный срок. В общем, мы не готовились к каким-то особым речам, и, скорее всего, зря. Катерину, после всего высказанного, забила мелкая дрожь. Слезы брызнули из огромных глаз, и она заперлась в детской. Я растерялся, Татьяна начала суетиться и обвинять меня в жестокости. Получился какой-то нелепый кавардак. Без особой на то надежды, я зашел к Катюшке в комнату и попытался произнести какие-то добрые слова утешения. Я и сейчас, по прошествии многих лет, не знаю, как надо было правильно выстроить тот монолог. Одно вот только сейчас понимаю, что, высказывая свои глупые слова самооправдания, я был непозволительно жесток с шестилетним ребенком. После того холодного вечера, Катюша не разговаривала с нами два дня.

Я был откровенно честен с Татьяной. Да просто пытался объяснить ей, что чувства, связывающие нас в начале семейной дороги, уже давно испарились. Что жертвовать ради детей собственной свободой не стоит. Я же не уходил к другой женщине. Просто уж так получилось, что перестал любить свою жену. А Катерина, получив информацию о нашем расставании, приняла ее как предательство. Она, моя маленькая принцесса, не увидела ничего положительного в нашей правде. Конечно, это же была жизнь и честность, которую могли оценить взрослые, но никак не маленькая принцесса. Со временем, она смирилась с новой ситуацией, поняла, что её не стали меньше любить. Но ей было одиноко с нами, с бесконечными Татьяниными конференциями и с моими командировками. Ей нужна была семья, пусть даже с нашими кислыми лицами, с нашим обоюдным равнодушием. Ей нужен был наш тройственный союз. Папа, мама и Она, – главный член нашей семьи. Она долго привыкала к нашему разъезду по разным квартирам, к тому, что родители ее развелись. Она долгими вечерами роняла в подушку горькие слезы, замыкалась в школе, когда одноклассники рассказывали о своих семьях. А мы даже не догадывались, каково было нашей девочке. Мы гордо несли свои статусы взрослых и ответственных людей, и не осознавали, из чего складывается понятие «ответственность».

А Катюшка росла, и вместе с ней росла её детская тоска. Она понимала, что все испытательные сроки наших с Таней отношений уже давно закончилась, что возврата к прежней единой семье уже не будет, а нам с Татьяной даже не приходило в голову, что душевные мучения не покидают нашу любимую дочь. Мы устраивали ей веселые и шумные праздники, мы обожали ее, но после мнимого возврата в прошлое, ей становилось еще тяжелее. Да, в конце концов она приняла наш разрыв. Но, как оказалось, даже мысли не допускала, что в нашей личной жизни могут появиться «посторонние» персонажи. Все же в психологии мы были полные профаны.