Дрова, которые горят

На самом деле, ситуация не вот уж уникальная и ничем особо не примечательная. Разве что, кроме того, что обычно в ней участвует более одного человека. Все эти ужасно справедливые родители, записывающие своих чад на все существующие курсы и кружки, дабы те "развивались" и "не тратили лучшее время в жизни для достижения результатов на всякую ерунду"; все эти тренеры и позитивно настроенные ко всему на свете товарищи, которые своим неумолимым позитивом и признанием прекрасного в том, что их окружает явно между строчек пинками гонят всех, кто вслушается в их крамольные речи расшибать лбы о горы придуманных проблем; все наши великие слова про то, что "настоящий кто-то там должен" – всё это оттуда, того поля ягоды. И, как можно заметить, тут всегда имеет место внешнее вмешательство, даже пусть оно и будет со стороны стереотипов и общественных мнений, не привязанных к конкретным личностям. Всё равно – это нечто внешнее, то, что человек на самом деле никогда в себя заживо не примет.

Замечание. Подавляющее большинство, чуть ли не все психические проблемы человека возникают в результате его взаимодействия с социумом. Очень важный и содержательный факт.

Здесь же ситуация была другого свойства. Мои пинки самому себе под зад были именно на все сто процентов моими, я сам создал все причины, всю идеологию и технологию собственного пинания. И даже более скажу – я до сих пор свято уверен, что это – одна из самых важных и значительных вещей, которые я сделал для себя самого. Конечно, тогда я жестоко перегибал палку относительно строгости к себе для достижения результата. Если в тебе нет ни грамма таланта, ни капли чувств или ума, ни маленькой толики жизни, но жить ты всё же хочешь, то единственный путь твой – это жестоко въёбывать, выжимать эту жизнь вместе с собственным потом из всего, тебя окружающего, всё пропускать сквозь себя, как через жернова святой мельницы, которые сам же и будешь вертеть голыми руками. Только это ведь не всегда так сложно. Можно ведь и просто запустить то, что в тебе есть, как часовой механизм весёлой бомбы, с одним лишь отличаем – бомба срабатывает резко после того, как ничего не происходит, разве что нарастает в воздухе напряжение. Здесь же принцип работы точно такой же, только происходят перемены ежесекундно, ежедневно, ежесобытийно. потому и может показаться или подуматься, что цель достигается плавно, постепенно и медленно, а не так, что сегодня ничего, а завтра всё. Но и это неверно. Нельзя забывать о количественных и качественных изменениях. Каждый день мы накапливаем возможности подняться выше, но от одних только возможностей сыт не будешь, рано или поздно нужно ими воспользоваться, перейдя на новый уровень, новую ступень. Это и есть срабатывание того часового механизма светлой и прекрасной бомбы.

Замечание. Я научился плавать за одну зиму. Важно заметить, что ни в какие бассейны я в жизни не ходил, от силы в ванной полёживал периодически. В проруби тоже никогда не купался. И тем не менее – в августе плаваю аки заправский топор, а уже в мае – вполне себе сносно и на уровне. Примерно так и происходят такие вот взрывы.

На самом деле, то, что происходит в таких обстоятельствах, отлично описывается следующим образом. Я не очень его люблю, ибо это единственный случай на моей памяти, когда я пытался самостоятельно, вручную открыть двери, оттого он вышел каким-то притянутым за уши. Хотя, возможно, это я всего лишь придираюсь…

Смеркалось. Человек забирался на метафизическую гору. Путь был долог и тернист, крутые тропинки мозолили его ноги, глаза и душу, а деревья, за которые можно было цепляться, попадались нечасто и, даже если попадались, были обычно какими-то сухими и полудохлыми. Человек был вынужден частенько делать привалы, путь очень выматывал его. А так – разожжёт костерок, посидит у него с часок, покурит, поплачет, посмеётся, да, выдержав долгую паузу ужаса, дальше пойдёт. Всё вверх и вверх.

Человек постоянно пытался понять, куда ж он всё-таки карабкается, но до конца так и не мог этого осмыслить. Он знал, что лезет на горы для убийства. Вершина горы должна была стать местом преступления. Это было совершенно ясно. Туманной оставалась только личность жертвы. Сначала человек считал, что проходит через всё это (совершенно сознательно, надо сказать) чтобы убить некоего своего врага. Какого-то абстрактного, а может быть и очень даже определённого злыдня, с которым условились встретиться в таком труднодоступном и неподобающем месте для пущей важности события, чтобы была такая дуэль всей жизни, не больше, не меньше. И не убить даже целью было – победить. В таких ситуациях обычно используют это слово. Историю пишут победители, поэтому он и считал своё дело правым, единственно верным и заслуживающим уважения и всех тех жертв, которые приносили этой своей тернистой дорожке. Однако в какой-то момент другое начало приходить ему на ум. Именно приходить, само по себе, человек совсем не звал такие мысли. Просто что-то то ли снаружи, то ли изнутри начало нашёптывать на ухо – а враг ли? Когда такое стало случаться, человек особенно много времени повадился проводить на своих перекурах, и чем больше думал, тем яснее осознавал – врага-то я побеждаю, это уж как пить дать. Да только убиваю я не его. Касаюсь чего-то совершенно другого. Враг-то вообще не здесь, не с нами, как и гора эта. Его нету, но он вечно вокруг. Где бы и с кем бы я ни был. Идёт по пятам, не оставляя следов, не производя ни звука, никак себя не выдавая никому, кроме меня, да и то очень изредка. А убиваю я самого близкого друга. То есть настоящего, который вот тут, со мной, чуть ли не в соседнем доме живёт да на работу в одном автобусе ездит. Он смеётся вместе со мной, водку пьёт по праздникам за компанию, денег вот 100 рублей одолжил вчера. Милейший он человек, на самом-то деле, весёлый такой, добрый. А я что? Я – просто герой. Я врага побеждаю, некоего летающего, душевны помехи вызывающего, побеждаю, да. Только кол в сердце будет у совершенно другого существа.

В моменты прихода таких мыслей человек хотел бросить всё и сбежать ко всем чертям с этой треклятой горы и не вспоминать о ней боле. Да только что-то кружилось вокруг, то ли ветер, то ли снег, то ли осеннее утро, полное дождей и пробок на дорогах, то ли ещё что похуже, и заставляло стоять. Спускать всё это на тормозах. Плакать, самобичеваться, путешествовать отнюдь не туристом по блокадным Ленинградам, но не отступать. Ни под каким предлогом. И человек стоял так вот, замерев, скрипя зубами, с дикими ручьями слёз на лице, и не мог сделать ни шагу вниз, обратно по своей незавидной тропинке. Подолгу стоял так. Потом, наконец, брал себя в руки. И карабкался дальше.

А далее вдруг, совершенно внезапно, случился один день, ничем не примечательный на первый взгляд. И всё было обычно-праздно, карабкался себе человек дальше да карабкался. И тут, совсем неожиданно, докарабкался до вершины. Сам ошарашился немало, ибо тропка-то вроде, пока шёл по ней, и не планировала кончаться, и вдруг раз – и всё. Финиш.

Подивившись этому, осмотрелся человек на вершине своей. А на вершине ничего и нет. Валуны всё те же лежат, камни поменьше, снежком немного припорошено, да и всё. Только дорожки вверх больше не видать. Странное дело, подумал человек. Вроде и не с чего, а всё ж совсем не так свою вершину человек видел.

И снова повисла на шее его многотонным камнем длинная пауза ужаса. Понял человек, что теперь-то надо что-то делать, что вот теперь-то уже не отвертишься, что кончились все горные отговорки. Домыслы свои не котируются более. Средства достигнуты, теперь нужно хватать свою цель. А руки-то тут и задрожали. И желание было вот сейчас, ни секунды не медля, забраться под стол, словно в детстве и прятаться там от всего мира, от происходящего вокруг, только не было на вершине горы никакого стола. Слёз тоже не было, как и разочарований, и геройства, всё осталось на той дорожке. А на вершине дискомфортов сиих не имеется, тут и лагерь уж можно разбивать. Да что там, хоть дом возводи, да живи себе поживай, да добра наживай. Но не за тем на гору человек поднимался.

Сковала необходимость действия. По рукам и ногам связала. В смирительную рубашку трезвости сунула в мгновение ока. И никак уж не выбраться, ни рукой, ни ногой не пошевелить, только если решиться на что-то. Но уж коли решиться, так больше уж всё, не вернуться обратно, ничего не исправить, просто сделать, смотреть это всё как кино, хоть и, может быть, страшное, очень уж личное, но просто кино, где в конце будут титры.

И стоял человек так, изнывая от связанности, и роиться в нём начало что-то другое, новое, незнакомое. Он начал ходить по вершине кругами, вперёд да назад, непонятно зачем – так казалось, а ему было ясно, он учился великому делу, самому главному на вершинах таких вот огромных немыслимых гор – он ходил взад-вперёд и, чуть слышно, учился не оставлять за собою следов.

И вскоре случилось – никто так и не умер.

Враг потерял человека. Кружил и кружил вкруг него, да найти и не смог. И улетел.

Обещал вернуться, когда тот появится.

Да только всем было ясно, что обратной дороги больше уж нет.

Была лишь вершина. И не было спуска с неё на все времена.

Такие дела. К этому всему единственное добавление считаю нужным осуществить, ибо на самом деле образ проявил всё даже лучше, чем я мог ожидать. Единственное что – забежал он несколько вперёд, ибо многих вещей, о которых сейчас сам и рассказал, сам я тогда не понял, это как бы дальнейшее развитие того-самого нежелания спокойно отдохнуть, история частично о том, что случится после того, что есть на сей момент, о том, как дело дальше пойдёт.

Замечание. Ещё раз можно вспомнить прошлое замечание, про нелинейность времени. Ибо вот же, было дадено мне великое знамение, да не признал я его, сверкнуло светлое будущее, да не увидено было. Обидно и смешно, честное слово.

Так вот, момент, касающийся этих вот перекуров, оттягивающих развитие событий. Может показаться, что это – как раз то, от чего я бежал, то, что сам себе запрещал – потеря времени, пустота сиюминутных удовольствий и прочая куча высокопарных слов. На самом же деле, как бы не так. Это, возвращаясь к не так уж давно высказанным умным словам, негативный выбор, как он есть. Ведь все пути, на самом-то деле, находятся крайне легко и непринуждённо, только вот осознать это сложно. И на новую ступень как перескакивать прекрасно известно, не изначально, конечно, но с довольно раннего времени работы над этой ступенькой. Только чтобы это понять, нужно не только задачку порешать, но и отойти от неё, чтобы оценить затем в полноте свои все решения. И именно этого-то я себе и не давал сделать, считая, что не поместятся в такую глупую головешку такие глобальные мысли. И загонял их глубже и глубже, больше и больше теряя с ними связь.

В то же утро я действительно, даже при всём желании, никаких выходов бы не смог найти, ибо не то что не соображал ничего, а даже не чувствовал себя толком. В болезни в организме образуется слишком много сигналов, перекрывающих друг друга, и в итоге ты вообще перестаёшь понимать, что происходит, даже если когда-нибудь и имел какую-то крупицу понимания.

Замечание. Намёк на другую классификацию болезней, на другое проявление их нездоровой природы. Слишком много разных сигналов = отсутствие сигналов. И ничего ты уже не видишь и не понимаешь. Вспомните Интернет.

И вот тем утром решил я, сам толком не ведая ещё почему, что эту мою болезнь нужно записать. Конечно, идеальным решением для этой задачки было бы вести видео-дневник, но тогда не пришло мне это в голову, и решил я действовать по старинке, заведя обычный, именно для этой болезни.

Записи те описывать должны были то, что я делал, что чувствовал, и что думал на счёт того, что со мною происходит, но вышло чуть иначе, чуть позже скажу. В них как раз-таки и выражалась лучше всего та концептуальная составляющая моего тогдашнего существования. Я буду приводить здесь эти записи целыми большими кусками, ибо не стоит их ни править, ни как-то менять, дабы не растерять всё то, что изначально в них было заложено.

Замечание. Журналистика – вещь вообще потрясающая, только все те вещи, все подходы, весь её вид и не меньше половины содержания представляют собой лишь неперерабатываемые отходы. Ведь о том, что конкретно случилось, сколько людей полегло, какого размера был град и т.п. всегда можно узнать у каких-нибудь оказавшихся рядом психов (они всегда оказываются рядом). Это не самая уникальная информация. А вот захватить дух происходящего, выразить то самое, настоящее, что действительно здесь и сейчас произошло – никто не берётся. И это даже порицается. И никто не узнаёт о главном.

Я взял отдельную тетрадку и задумался. Действительно, хоть и писал я дневники с детства, с разной, конечно, периодичностью, порою забрасывая дела сии на несколько лет к ряду, ибо не чувствовал в этом потребности, но такой задачи передо мною не стояло. Ибо вот если обычно, дневник свой заполняя, о чём повествуешь? О том, что случилось, что получилось, сбылось, что делал сегодня, сам или с кем-то, да как проходили часы. Здесь же история должна была быть другая. Ну что произойти может, пока ты сидишь дома и болеешь? Друзей нет, никто не приходит, делать ничего не делается, да и не особо хочется… О чём же писать? Но чувствовал я, что писать необходимо, и не ошибся в этом ни разу. Собравшись скорее с духом, нежели с мыслями, честно решил я начать с этого волнующего момента.

Я не знаю, как должны выглядеть эти дневниковые записи. Нужно ли сообщать общие сведения о погоде, состоянии мировой общественности, курсах валют и проч. Что ж, тем мне легче, несвязанным я получаюсь. Ну, или несвязным. И так хорошо. Итак, приступаем.

Сегодня я чувствовал, как слёзы мои капали прямо на кольца Сатурна. Хотя я и не плакал, и в космосе не был вовсе. Но слёзы летели в далёкие дали, какие-то несуществующие, очень веские, категорически много значащие, словно шестнадцатиэтажные дома. Предутренним солнцем те слёзки согреются, тёплой водичкой туда упадут, где-то по осени, пускай будет дождик. Я верю, его следы там когда-нибудь непременно найдут. Будут гулять по Сатурновым кольцам какие-нибудь разумелые сириусята, а там вдруг – три слёзки, которых и нету. Вот подивятся! Вот озадачатся! Может быть, даже и сами всплакнут… Мало ли.

У меня температура. Не знаю насколько большая, градусник в другой комнате, я не могу добраться до него, там слишком далеко. Эта прихожая будто бы бесконечна, ну её! Не пойду. И так ясно, что жар. Но это не страшно. Это я так ведь весну подгоняю, это я так помогаю снега растоплять, словно костёр из той сказки про вечную зиму. Точно такой же, как тот костёр. Только дыму поменьше, я курить бросил. И это хорошо.

Здесь сразу же можно заметить, что это оказались вовсе не дневниковые записи, как я изначально планировал. Это – поэзия, чистая и настоящая, ибо возникла тогда, когда не звал её, не сидел на кухне, куря треклятую сигарету и размышляя о том, а не написать ли мне стиха какого-нето? Дай-ка, пожалуй что, и напишу! Нет, здесь само всё явилось, я даже сам заметил это лишь после своего возвращения в сравнительно здоровые ряды человеческой общественности, если применимо будет здесь такое пошлое название. Более того – поэзия сия некоего заговорного толка, не по смыслу, но ритмически (а может и по смыслу тоже, я не очень силён в заговорах. По крайней мере, я очень бы хотел, чтобы такое действие сии слова имели…). Если внимательно посмотреть, то явно заметно, что в какую-то такую сторону утягивается речь периодически. Это уже было явлено мне, дабы понять я возымел возможность, что сейчас всё случается не просто так, но тогда я этого так и не уразумел.

Замечание. Вообще вся эта история в момент своего протекания была словно бы совершенно не осознаваема мною. Я вообще не замечал всех этих важных вещей, окружающих со всех сторон, наблюдал за чем-то другим, за какой-то ерундой. Всё происходило, как в отдельной маленькой жизни. Вообще, чтобы что-то понять из происходящего вокруг, необходимо хотя бы раз в день предаваться смерти. Тогда всё, что уже приключилось, сможешь увидеть со стороны и, наконец, обратить внимание на важные черты.

Эти слова про кольца Сатурна, так же, как и всё подобное, что будет здесь ещё явлено гораздо дальше и больше, это и вовсе вишенки на торте праздника, который моё тело мне же и устроило. Такие галлюцинационные образы, такие яркие краски на чистом холсте – это потрясающее отражение того, что видел я вокруг себя, а скорее даже – как я это видел. Везде была сказка. Я воспринимал всё происходящее одной большой и очень правильной историей, да события так и разворачивались, словно бы кто-то о них мне просто рассказывал, а не я там был и ходил босиком. Отчасти и это – причина моего такого вот видения, а отчасти – результат того, что концептуальность бытия порождает ещё большую концептуальность бытия. В общем и целом, могу смело здесь утверждать, что это были действительно самые мои любимые моменты во всём жизнеописании тех дней.

Замечание. Здесь можно наблюдать интересный контраст того, что только что было сказано и прошлого замечания. Да, осознание тогда отсутствовало чуть ли не как класс, однако являлось и замечалось мною тогда великое множество всего такого, что никогда не увидишь, не найдёшь вокруг себя в обычном своём состоянии. Это очень важный момент. Словно бы состояние в трипе, когда под мощью схваченного потока не можешь его отдельно рассмотреть, разобрать. Это всё нужно потом ещё долго устаканивать в своей голове.

Говоря о дальнейшем, температура всё же действительно была. Позже я всё же добрался до градусника и намерял там что-то не очень значительное, но и не вот уж совсем не стоящее внимания. Всё же нужно было полечиться. Когда же это писалось, я совершенно не хотел идти к этому чёртовому градуснику, ибо как взглянешь на него, как используешь по назначению, так и точно разболеешься. И так мне всё было ясно. То, что я не мог до него добраться – это преувеличение, или, по крайней мере, речь здесь явно не о физической невозможности. Просто не хотел болеть, вот и всё. Потому и решил болеть молча, вдруг на болезни сработает та же тактика, что и на сплетни – если не распространять, то и не будет развиваться, и подохнет в зародыше. Конечно же, так это не работает.

Отдельно хочется подчеркнуть ещё раз, что болеть мне очень не хотелось, и это было… не ошибкой, конечно, ни в коем случае, человеку вообще очень редко свойственно именно желать себе болезни. Но это было большим недосмотром, опять же, с моей стороны. Если бы не всё это, происходящее вокруг, то я даже бы и не знаю, что осталось. Всё бы могло исчезнуть, самого меня забрав с собою. И исчезнуть не как весёлые ребята или буддистские монахи, прорвав своей жизнью ткани реальности и выйдя вон в сияющие светом святые пустые места, а просто раз – и нет тебя, и не было никогда, и говорить о тебе больше нечего. Получите, распишитесь.

Замечание. Нужно немного объяснить, зачем я, собственно, объясняю свои же записи, ведь это дело очень вредное. На самом деле, это даже не столько объяснение, сколько взгляд с другой стороны, извне концептуального бытия. Это может позволить полнее и яснее понять и представить то, что тогда происходило. Это – как съёмка сразу с двух камер, одна в руках у главного героя, другая – у оператора.

По поводу "курить бросил" – даже не знаю, зачем я здесь написал это. Ибо, ставя последнюю точку в этом абзаце, пепел сигареты в моей руке упал как раз на свеженаписанную строчку. Я ещё очень громко рассмеялся тогда. Видимо, задумался в тот момент, и решил, что было бы замечательно высказаться в каком-то таком ключе, да и записал, не очень-то соотнося с реальностью то, что пишу. А потом упавший пепел заставил к этой-самой реальности возвернуться. и вот, на таком очевидном контрасте и родился радостный и добрый, громкий смех. Я не стал убирать эту фразу. После таких приключений она нравилась мне куда больше.

Что же касается сказки про вечную зиму, то сейчас я вам её расскажу. Стоило бы раньше сделать это, но здесь недаром я вспомнил о ней, ибо тогда ощущал нечто подобное, мысли мои шли тем же путём, теми же тропами. Всю первую половину дня преследовали меня такие вот ощущения, такие вот стремления и выводы, как в этой миленькой детской сказочке, которую читал я как-то однажды в лесу, в середине ранней весны, надеясь, что чудо всё же случится, хотя бы раз и хотя бы где-то во всей необъятной Вселенной.

… В какой-то момент человечеству пришлось искать себе новый дом за пределами Солнечной системы. В ней не осталось больше мест, пригодных для жизни, а на родимой Матушке-Земле уже давно яблоку негде было упасть. И тогда, как по заказу, учёные обнаружили не так уж далеко от привычных мест очень даже подходящую планету. Она была в несколько раз больше Земли, но имела почти в точности такую же природу, ту же продолжительность дня и ночи, тот же состав атмосферы, а так же чистую воду, пригодную для питья. Возможно, жизнь там просто-напросто не успела ещё зародиться. Говоря "жизнь", я, конечно, подразумеваю собою фауну, ибо растительный мир был представлен очень богато и ярко, намного ярче, чем можно вообразить. Это было что-то сродни тому, какой была наша зелёная планета во времена динозавров. Только их самих не было, и никого, кто мог бы сам перемещаться с места на место – не было. Но кто успел – тот и съел, и человек с радостью начал переселяться.

Планета эта имела очень интересную географию – она состояла из двух огромнейших материков, омываемых ещё куда более громадным океаном. Люди так и расселились поровну, но связи между этими материками требовали времени на свою наладку, и можно сказать, что эти два материка были разорваны друг с другом. Человечество на одной половине планеты знало только то, что на другой есть другая половина этого самого человечества, и ничего больше. Прогресс не очень помогал в решении таких проблем даже при тогдашнем своём уровне. Да и уровень-то, на самом деле, был не такой, о каком можно подумать. Все силы людей ушли на то, чтобы полететь к новым звёздам, на остальное просто не хватало времени и сил.

И вот в какой-то момент началась зима. У меня нету достоверной информации про другую часть планеты, я говорю только про один материк с полной уверенностью, поэтому отныне его называю миром, землёй или как-нибудь ещё. Так вот, на земле началась зима. Она пришла буквально через несколько месяцев после того, как люди окончательно переселились на новую планету, и, конечно, при всей феноменальной схожести этого места с их родным домом, это никого не удивило. Но шли месяцы, и ничего не изменялось… Когда зима не уходила уже в течение нескольких лет, люди стали беспокоиться…

За время, которое прошло до прихода вечных метелей, человечество успело неплохо расположиться. Были отстроены города и селения, организовано какое-никакое производство, жизнь начала вставать на круги своя. И тут пришла зима… И ничего в этом новом мире не изменилось, грубо говоря. Всё так же работали заводы, в деревнях на синтетических кормах рос скот, люди ходили на работу и с работы, кто-то из них смотрел в привычное ещё со времён Земли серое зимнее небо и что-то чувствовал – кто-то улыбался, кто-то ругался про себя, у кого-то были мечты и прочее, и прочее. По вечерам в деревнях, устроившись поудобнее у камина, добрая половина человечества потягивала свои сигары или трубки, попивала что-то горячее или горячительное и смотрела в окно, как медленно падает снег, слегка отражая огоньки города. А собаки выли на Новую Луну…

Но это длилось только первые несколько месяцев. Когда зима дала совершенно точно понять, что она не собирается никуда уходить отсюда, люди забеспокоились. Не то, чтобы они стали что-то делать ради возвращения лета, скорее просто более внимательно вслушивались в прогнозы погоды. Люди просто ждали, когда же закончится снег и когда он растает и откроет перед ними снова вид их Новой Земли.

А снег, надо сказать, действительно временами таял. Порой на несколько дней наступала оттепель, планета как будто хотела сбросить накопившуюся влагу обратно в моря, а потом снова наставали морозы, метели и серое-серое небо. На людей такие приступы действовали очень провокационно. Сколько радости было в глазах бегущих по главной улице города с раскинутыми в разные стороны руками взрослых и солидных людей, когда Новое Солнце сияло в чистом голубом небе, испепеляя этот уже давно опостылевший снег, и сколько разочарования в тех же глазах на следующий день, когда тучи снова прятали всё тепло… Но это продолжалось недолго. В какой-то момент всё просто поугасло, глаза потускнели…

Через время появилось и подросло первое поколение детей зимы, которые никогда в жизни не видели своей планеты без пелены снегов. Они читали об этом в ещё земных книжках, видели ещё земные фотографии, и не верили в то, что такое бывает. В этот-то момент люди не на шутку перепугались – такой скептицизм у детей задел их за живое, и даже в какой-то степени опьянил их…