Метаморфозы вампиров-2
Внезапно обрушилась тишина, и вокруг опять возникла библиотека. Смрад, хвала святым, тоже сгинул.
– Думаю, с нас вполне достаточно, – учтиво сказал К– 17.
Карлсен крупно сглотнул, глаза слезились.
– Это, – он закашлялся и сплюнул, сдерживая рвотный позыв, – омерзительно…
К-17 кивнул.
– Однако самый эффективный способ изучения истории. Кстати, после обнаружилось, что все трое ни в чем не виновны.
Карлсен поймал себя на том, что машинально нащупывает носовой платок, хотя никаких карманов на тунике не было. К-17 подал ему кусок ткани из своего менее аскетичного одеяния. Вытерев глаза и высморкавшись, Карлсен немного успокоился. Сцена потрошения потрясала сильнее стычки с капланой.
– Вы лучше присядьте, – предложил К-17.
В белом кругу по центру Карлсен с удивлением увидел стул и стол.
– А вы?
– Каджеки никогда не присаживаются, разве что за едой. Это одна из наших особенностей.
Карлсен с облегченным вздохом опустился на стул. Стол на поверку оказался покатой плоскостью пульта.
– Что бы вы хотели увидеть прежде всего? – спросил каджек.
– Боюсь, я совершенно незнаком с историей вашей планеты.
– Очень хорошо. Но вы уже посещали Ригель – и, видимо, знаете кое-что из истории снаму и толанов?
Он коснулся пульта, и Карлсен увидел вдруг себя самого, озирающего на знакомом берегу ровно мреющее светом море.
– Да.
– И Криспел тоже видели?
Берег истаял, уступив место галерее над, городом и величавому шпилю солярия.
– Да.
Он опять очутился в библиотеке. Было что-то до странности бодрящее и жизнестойкое в этой способности возвращаться в иные места, видя их во всей достоверности. Сердце при этом наполнялось надеждой и радостью, источник которых толком не угадывался.
– Тогда вам известно, что многие из толанов-гибридов – «эвату» – перебрались на Криспел. Они остановили выбор на человеческих телах. А другие, именовавшиеся «ньотх-коргхаи», переселились на эту планету, Ригель-3, и на соседний Ригель-4, находящийся на этой же орбите. Ригель-4 почти дублирует условия Ригеля, с той лишь разницей, что на нем жарче и он почти полностью находится под водой.
– Они плавали, как снаму?
– Нет. В вашем понимании они были бесплотны. То есть, просто научились вселяться в тела с более высоким уровнем энергетики.
– Астральные тела?
– Если угодно. Они предпочитали тела с более высокой энергетикой, поскольку это позволяло им исследовать другие галактики: «ньотх-коргхаи» означает «исследователи Вселенной».
– Когда все это было?
– По земному времени около ста десяти тысяч лет назад. Ньотх-коргхаи были так же бесполы. Узнав максимально возможное о сексе от толанов, они решили придерживаться однополости, вроде снаму, на секс глядя как на приятную забаву, не более. Будучи бесплотными, они утратили интерес и к науке, по крайней мере, в смысле технического прогресса. Интересовались ньотх-коргхаи только религией и философией. Целью их было способствовать эволюции менее развитых цивилизаций. Дело здесь не в чистом альтруизме – они сами при этом достигали более высокого уровня.
Так группа их явилась к вам на Землю сотню с лишним тысяч лет назад. Самым разумным существом тогда был человекообразный гуманоид, которого вы прозвали неандертальцем… Ой, прошу прощения.
Библиотека снова исчезла, и на ее месте возникла зеленая равнина, кишащая напряженно работающими темнокожими людьми в набедренных повязках. Карлсен изумился, моментально узнав в возводящемся сооружении величавую пирамиду – начать с того, на заднем плане безошибочно угадывался сфинкс. Картина тотчас растаяла.
– Не то, – пояснил К-17.
– Извините, – встрепенулся Карлсен, – позвольте-ка… Что там было?
– Строительство пирамиды Хеопса.
– Я так и понял. Но пески-то где?
– То, что вы видели, происходило в 2654 году до новой эры, когда Сахара была еще зеленой и плодородной. Эрозия ее началась где-то через пару веков.
– Невероятно! Можно подробнее рассмотреть?
– Если так уж хочется. Только скоро вернется Ригмар, а увидеть еще надо бы многое.
– Да, конечно, извините. Прошу вас, дальше. – Мысль о всей панораме человеческой истории, готовой развернуться сейчас с единым нажатием кнопки, тело словно пробирало ватное тепло.
Комната разом наполнилась неуютным холодом. Одновременно с тем картина сменилась наиболее впечатляющей покуда панорамой. За пещерным лазом, широким и низким, вплоть до дальних заснеженных гор расстилался зимний пейзаж: свинцово-серое небо покрывало вершины одеялом из туч. Впереди, буквально в нескольких футах, сидели несколько существ – судя по всему, неандертальцы. Маленькие серые глаза, покатые лбы, широкие носы и почти отсутствующие губы придавали им сходство с обезьянами. Очевидно, это была семья: сидящая у огня мать кормила грудью младенца. Двое детей постарше играли с костями животных. Сгорбившись, сидел мужчина (рост – максимум четыре фута): руки длинные, массивные плечи и предплечья. Необычайно густой волосяной покров до самых стоп был уже именно человеческим, а не животным. Утлая одежда из шкур, кажущаяся издевкой на промозглом холоде, кое-как прикрывала наготу. Пованивало, как бывает в зверинце.
Сам пейзаж был унылым, гнетущим, с полузамерзшей рекой и снегом во впадинах. В четверти мили, наполовину скрытое хвойным перелеском, паслось по серо-зеленой тундре оленье стадо. Каменистую землю вокруг пещеры покрывал зеленый лишайник.
– Вот таких существ, – указал К-17, – ньотх-коргхаи попытались превратить в людей. Представляете, что за задача перед ними стояла? (Как не понять: существа эти, напоминающие больше орангутангов, чем людей, с виду обучению вообще не подлежали). Но у них было одно преимущество – неандертальцы, не различая ньотх-коргхаи, тем не менее сознавали их присутствие. Естественно, они относились к ним как к сверхъестественным существам, и развили у себя чувство священного ужаса и преклонения – свой первый основной шаг к человеческому облику. Кроме того, ньотх-коргхаи несколько усовершенствовали им голосовые связки, так что они смогли развить у себя зачатки речи – что, как известно, является основой всякого проявления разума.
– Прошу прощения, – виновато пробормотал Карлсен, – холод можно слегка убавить? – у него стучали зубы.
– Ой, извините. – К-17 потянулся к пульту, и картина исчезла: стоило появиться библиотеке, как температура мгновенно нормализовалась. Сам каджек на холод либо не реагировал вообще, либо так был занят рассказом, что ничего не замечал. Он спешно продолжал с тем особым, свойственным именно каджекам энтузиазмом:
– После этого ньотх-коргхаи переключили свое внимание на другие миры, – среди них и наша планета Каджан, – и тысяча с лишним лет минула, прежде чем они снова наведались на Землю. Им не терпелось взглянуть на результат своего эксперимента, но увиденное разочаровывало. Неандертальцы так и жили себе по пещерам, общаясь примитивным гуканьем. Причина была безусловно в их полной прикованности к сиюминутному физическому существованию. Они не видели причины, ради которой стоит меняться.
И вот тогда великого биоинженера Кубена Дротха посетила мысль. Беда неандертальцев состояла в том, что у них не было воображения. Как можно было простимулировать у них развитие воображения?
– … Секс?
– Точно! Как и прочих животных, самцов-неандертальцев секс занимал только тогда, когда у самок начинался гон. Иными словами, он был исключительно орудием размножения. И вот, Кубен Дротх рассудил: если усилить у них половое влечение, у самцов станут пробуждаться сексуальные фантазии. Поэтому он в порядке эксперимента решил усилить половые гормоны. Вначале все шло вроде бы успешно. У самцов резко увеличилась половая активность, так что к женским особям они начали приставать и тогда, когда у тех не было гона. Большинство из них, безусловно, притязания отвергало. Но те, что не давались, приносили и меньше потомства. Мало-помалу самки неандертальцев перестали испытывать гон только в определенную пору.
Но и это их не изменило. По сути, они оставались такими же тупыми. Вот тогда-то ньотх-коргхаи и пошли на самый свой дерзкий эксперимент. Они стали вживляться самцам в мозг и учить их, как фантазировать. Тем, кто находился на охоте, они внушали сексуальные сны. Результаты просто изумляли. Секс у неандертальцев беспрецедентно возрос. А с ним, разумеется, и рождаемость. Равно как и соперничество из-за самок у самцов. С приближением Ледникового периода охотникам в поисках пищи приходилось все больше времени проводить вдали от жилья. Молодые мужчины начали соперничать, стремясь завладеть наиболее желанными женщинами: самые искусные охотники могли выбирать свой собственный гарем. Через десяток поколений неандертальцы изменились до неузнаваемости. Как видите.
Библиотека в очередной раз исчезла, и повеяло холодом. Окружающая картина в целом узнавалась, с той разницей, что горы теперь были наполовину скрыты свинцово-серыми тучами, а равнина в основном была белой, а не зеленой. При входе в пещеру дюжий неандерталец разделывал рубилом тушу животного (что-то вроде буйволенка). Помогал ему в этом дикарь помоложе – похоже, сын. С пучком хвороста на спине подходила старуха, Еще одна женщина, сунув в горящий снаружи огонь заостренную палку, жарила на ней мясо. Внутри пещеры виднелась еще одна женщина и двое детей. Хотя непонятно, что имел в виду К-17 под «неузнаваемой переменой».
Каджек прочел его мысль.
– Вглядитесь внимательно в их лица, особенно в мужчину. Ничего не замечаете?
Карлсен, подойдя ближе, пытливо всмотрелся в лицо мужчины, сноровисто освежевывающего тушу. Физиономия такая же невзрачная – мелкие глазки, широкие ноздри и покатый подбородок. А впрочем, чем-то она знакома. Разгадку подсказал широкий, чувственный рот.
– Ну конечно! Я видел его на Криспеле, в музее…
К-17 кивнул.
– Первый человек. Адам.
– А это, значит, Ева…
Карлсен подошел к женщине, зажаривающей мясо. Выглядела она старше (волосы с проседью), но явно та самая, которую он видел в музее. Рот тоже широкий и чувственный, хотя и не настолько, как у мужчины. Но несло от нее так, – смесь застоявшегося пота и какого-то прогорклого жира, – что Карлсен брезгливо отвернулся. Он покачал головой.
– Что-то мне кажется, женщины не особо изменились.
– Он пристально посмотрел на сидящую в пещере женщину помоложе – возможно, дочь. – Разве не так?
– На лицо, может, и нет.
– А-а, – неожиданно понял Карлсен. Женщина, которую он видел раньше, была одета в одинаковую с мужчинами набедренную повязку. На «Еве» же было своего рода примитивное платье из шкуры, покрывающее ей правое плечо и грудь – левая оставалась неприкрытой. То же самое и у женщины, что в пещере.
– Они уяснили, что сокрытие усиливает привлекательность, – указал каджек. – А вот вам и еще одно различие.
– Он указал на старуху, сбросившую со спины вязанку хвороста. – Они научились плести что-то вроде веревки, и даже вязать узлы. Через пару тысяч лет они изобретут лук и стрелу, и начнут высекать солнечные диски. Еще несколько поколений, и они научатся добывать из земли охру, раскрашивать ею тела. Все это – результат сексуального воображения.
Картина снова истаяла, вызвав на этот раз смутное огорчение. Несмотря на холод, мысль о том, что перед тобой первые предки человека, очаровывала.
– А Кубен Дротх, интересно, как выглядел?
К-17 тронул панель. В следующую секунду Карлсен отскочил так, что чуть не опрокинул стул. Над ними вылетевшим из бутылки джинном вздымался толан, головой едва не касаясь потолка. У них на глазах он согнулся и как бы вперился отсутствующим взором.
Подобно толанам, чьи портреты Карлсен видел на Ригеле, Кубен Дротх был обнажен. Как и у них, у него была зеленая кожа и приплющенная сверху голова. Руки с узловатыми веревками мышц опушал белый волос. Опоясывающие голову красные глаза и нос-пятак вызывали невольную оторопь. Вместе с тем более пристальное изучение его лица, – а Кубен Дротх, безусловно, был личностью наивыдающейся, – открывало в нем максимум серьезности и сосредоточенности. Спустя секунду Кубен Дротх исчез.
– Довольны? – с улыбкой спросил К-17.
– Да-а, – только и протянул Карлсен, – ощущение не для слабонервных. Но вы же говорили, ньотх-коргхаи бесплотны?
– Такими они казались на Земле, из-за того, что были на более высокой вибрационной волне. Хотя себя они считали толанами.
– Но потомки-то их, эти женщины, с виду вроде бы люди как люди.
Овальные глаза К-17 округлились еще сильнее – ни дать ни взять испуганный медвежонок коала.
– Вам что, никто и не объяснил? – Карлсен мотнул головой. – Но вы же были в музее на Криспеле! Куратор что, не рассказывал вам о раздоре с толанами?
– Так, упомянул слегка.
К-17 покачал головой:
– Засмущался, должно быть.
– С чего?
– Из-за чего? Толаны изгнали эвату из-за того, что считали их безнравственными и растленными.
– Об этом он мне сказал, но не объяснил почему.
– Разве не понятно? Ньотх-коргхаи преобразовали неандертальцев тем, что входили к ним в тела и вызывали сексуальные грезы…
– Это я понял.
– А включившись в это, и сами пристрастились к сексуальному наслаждению.
– Но ведь и толаны не были его лишены?
К-17 покачал головой.
– Только не на том уровне. Их удовольствия находились на более высокой шкале телесных ощущений. Им не хватало той сугубо физической интенсивности человеческого экстаза. Удовольствие толана, если так говорить – это квартет Бетховена, а человеческая страсть – это бетховенская симфония. – Он улыбнулся удачному, как ему самому показалось, сравнению.
– Так и не вижу, что в этом возмутительного для толанов.
– Да то, что человеческое наслаждение основано на чувстве запретности.
– Я это понимаю.
– Тогда надо понять и то, почему толаны относились к сексу пуритански. Они считали, что природа допустила ошибку, основав секс на запретности. Секс, по их убеждению – удел лишь брачных пар, и по идее ему отводиться лишь роль размножения, никак не удовольствия.
– Но толанам же нравилось предаваться…
– Действительно. Но они считали это своего рода детской слабостью и тяготились тем, что ее не переросли. Точно так же считали и ньотх– коргхаи, когда прибыли на Землю. И тут, начав обучать неандертальцев фантазиям, они открыли для себя в сексе неожиданное наслаждение. Оказалось, что человеческое тело куда лучше приспособлено для сексуального удовольствия, чем тело толана, и стали по большей части пребывать в телах людей. Для человеческой эволюции это обернулось благом, а для ньотх-коргхаи крахом.
– Но отчего? Не пойму.
– До того как пристраститься к сексу, ньотх-коргхаи были близки к четвертому вибрационному уровню эволюции. После этого они скатились на второй.
Карлсен растерянно развел ладони. Все его либеральные принципы восставали против такого довода.
– Да не поверю, чтобы секс действительно был чем-то греховным!
Каджек перетерпел его несдержанность.
– Поверьте мне, вы заблуждаетесь, в самом что ни на есть научном смысле. Вам Ригмар демонстрировала психограф?
– Да.
– Тогда вы видели: когда на предмет направляется сексуальная энергия в чистом виде, она насыщается черной энергетикой – желанием к запретному. Ученый-толан однажды провел ряд экспериментов над подростками-толанами. Им внушили запрет на ряд предметов, даже таких невинных как «эсковер», – что-то вроде сладкого картофеля, – и зонты. Через несколько недель у подопытных возникало сексуальное возбуждение при виде эсковеров и зонтов. Ученый неоспоримо доказал, что половое влечение основано на обусловленности, и предмет здесь безотносителен.
– А вампиры об этом знают?
– Вы имеете в виду, гребиры? Конечно.
– И им безразлично сознавать, что наисильнейшее их побуждение основано на иллюзии?
– Ну и что? На Земле кто-то придал бы значение, начни вы убеждать людей, что секс основан на иллюзии?
– А-а, так на Земле-то секс имеет практическую цель – продолжение рода. Здесь же, на Дреде, такой цели нет. Гребиры даже не живут со своими женщинами. Вампиризм у них напрочь деструктивен.
– Но так было не всегда. Начать с того, это был вопрос жизни и смерти. Вы забываете, какая катастрофа постигла их на пути домой.
– Черная дыра? Так это был не вымысел?
– Ни в коем случае. Вы еще и сомневались?
– Я думал, в черной дыре не может уцелеть ничто.
– Четыре корабля из экспедиции не уцелели. Пятый выжил лишь от того, что угодил вокруг нее на орбиту. Они думали, что гибель в конце концов уготована и им. Но оказалось, не так. Через тысячу лет черная дыра исчезла, – выпала из нашей Вселенной, – и они оказались вдруг на свободе. Но они уже израсходовали всю энергию на оставшиеся четыреста световых лет пути. Зависли в космосе, в полном изнеможении. Им было ясно, что единственная надежда выжить – это найти миры с развитыми формами жизни и поглотить их жизненную энергию. Так эти уцелевшие сделались «уббо– саттла», губителями жизни.
– Но они возвратились-таки на эту планету?
– В конце концов, через две с лишним тысячи лет, им удалось накопить достаточно энергии для возвращения. Они ожидали, что сородичи им обрадуются. Так оно вначале и было, однако, вскоре ньотх-коргхаи почуяли: что-то здесь не так. От уббо-саттла, по их мнению, как будто несло мертвечиной. Уббо-саттла показались им такими несносными, что они предпочли перебраться на планету-близнец, Ригель-10, оставив Дреду во власти этих «губителей жизни». Уббо-саттла какое-то время умоляли их вернуться, помочь им восстановить четвертый вибрационный уровень. Но, в конце концов решили, что уж лучше оставаться как есть.
Карлсен лишь изумленно покачал головой.
– Они предпочли остаться на более низком эволюционном уровне?
– Они теперь так не считают. Твердят, что цель эволюции – достичь наивысшей степени порыва и жизненной силы. Одно из их основных изречений гласит: «Непостижимо, что за выгода в слабости».
– Я, в общем-то, не могу с этим не согласиться.
– А-а, только порыва-то и жизненности они достигали исключительно через агрессию. На этой планете водятся очень даже опасные особи, – ульфиды, гриски, варбойги, – так уббо-саттла покорили их всех. А затем возвели себе в честь триумфа громадный монумент – город Гавунду.
– Можно на него взглянуть?
– Конечно, – К-17 коснулся пульта.
И вправду, Гавунда зачаровывала. Взору открывался широкая, кроваво– красная панорама, обитаемая невиданными зданиями. Черными перстами вздымались здания-трубы, многие из них вместе, словно пучками. Ясно, что уббо-саттла не терпели плоских поверхностей: все их небоскребы были изогнуты или выпуклы. Хотя по высоте ни одно из зданий не превышало небоскребов Нью-Йорка, внешнее сходство лишь прибавляло эффекта, а контраст между алостью тротуаров и чернотой зданий действовал неотразимо. Все в этой архитектуре дышало каменной грозностью, от которой почесывалось у корней волос.
– До вас должна доходить символика, – подал голос К-17. – Улицы цвета чистой сексуальной энергии, а здания черны. Уббо-Саттла усвоили, что вся сексуальная энергия в основе своей разрушительна.
– Вся?
– Почему вы упорно этого не воспринимаете? – посмотрел К-17 с легкой укоризной. – Надо же учиться видеть факты.
Карлсен растерянно пожал плечами:
– Нелегко это. – Он поглядел по сторонам. – А люди-то где?
– Это всего-навсего увеличенная модель. А вот типичный гребир той поры.
Готовый увидеть очередного великана, Карлсен неожиданно разочаровался, когда, неожиданно возникнув, навстречу им пружинистой походкой двинулся некто, напоминающий рослого мужчину в черном. Сходство полное, за исключением необычно больших и сильных рук. И еще голова, продолговатостью и плосковатой лысой макушкой напоминающая скорее толана, к тому же зеленоватая. Уши крупнее человеческих и без мочек. Плотно сжаты тонкие губы.
– Что-то не пойму… – произнес Карлсен. К-17 повел на него своими кроткими глазами. – Он совсем не похож на Грубига.
– Разумеется, нет. Грубиг не уббо-саттла. Он «бараш» – из породы рабов, завезенных с Икс-59, что в системе Эпсилон. Его соплеменники бежали из Гавунды во время Великого восстания. Хотя они все так же держатся там в рабстве.
Карлсен не сводил глаз с одетого в черное гребира, который переходил сейчас дорогу. Было в нем что-то, разом и чарующее и отталкивающее.
– Как у них обстояло с сексом?
– А, это интересно. Сейчас покажу.
Улица по обеим сторонам пришла в движение. Ощущение странное, поскольку представить невозможно, чтобы эти громады двигались – а между тем, они словно скользили по тротуару, не переставляя ног. Глазницы окон, круглые и овальные, были не застеклены, то же самое и отверстые зевы дверных проемов.
Пересекли обширную площадь, где взметал изумрудно-зеленые струи сиротливый фонтан, и оттуда открылось одно из самых впечатляющих зданий – фактически целый их ряд, напоминающий трубы громадного органа. Самой широкой была центральная башня – видимо, главное здание в городе.
– Это место называется у них Кубенхаж, – пояснил каджек. – Главная башня – обиталище их правителя, Гребиса.
Однако вошли не в центральную башню, а в ту, что ниже всех, слева. Пересекая порог, Карлсен как бы почувствовал легкий удар током – понятно теперь, почему не надо здесь ни окон, ни дверей: силовые барьеры. Помещение чем-то напоминало мечеть, с той разницей, что арки здесь округлые, а не сводчатые. Внутри цветовая гамма смягчалась до того, что чернота стен начинала контрастировать с прочими цветами спектра, где преобладали зеленый и желтей. Все цвета чистые: полутонов гребиры, очевидно, не использовали.
Каджек провел его по переходу на дальний конец передней.
– Вот их Зал Женщин.
– А-а, ну да. Грондэл рассказывал, они для сексуальных игрищ создавали себе роботов.
Помещение, видимо, представляло собой лабораторию или мастерскую, хотя утварь, состоящая в основном из различных трубок и капсул, была по большей части из стекла. В ближайшей из них, закрыв глаза, словно во сне, лежала нагая женщина. Грудь ее тихо приподнималась и опадала. Карлсен, приблизившись, склонился над стеклом. Да, действительно, красавица просто редкостная. Янтарно-золотистые волосы до плеч, как раз такие, что наиболее популярны у женщин Хешмара. Кожа совсем как человеческая; синеватые прожилки еще сильнее подчеркивают сходство. Изъян единственно в излишнем совершенстве: слишком уж утонченные для женщины черты, а приоткрытые чувственные губы, безупречный бюст и выпуклый лобок явно созданы творцом, более заинтересованном в сексуальной привлекательности, чем в скульптурном реализме. И наконец, соблазнительно приоткрытые бедра, словно манящие к более тесному знакомству. Карлсена мгновенно проняло поистине мучительное желание.
К-17, видимо, это уловил.
– Лично у меня в голове не укладывается, что они такого находят в этих поделках. Мне так она кажется на редкость примитивной.
– Я понимаю, о чем вы, – деланно согласился Карлсен (хорошо хоть, под туникой ничего не проступает).
К-17 коснулся выключателя сбоку стола, и крышка капсулы бесшумно сдвинулась. Это, видимо, привело в действие некий механизм: женщина, открыв глаза, улыбнулась им обоим. Естественность ее мимики поражала: взгляд больших пушистых глаз был именно взглядом настоящей женщины. Когда Карлсен машинально улыбнулся в ответ, она протянула ему руку. Одновременно с тем, разведя бедра, она чуть приподняла ягодицы, словно умоляя, чтобы в нее вошли. Желание током ожгло пах и солнечное сплетение, в горле внезапно пересохло. Возбуждение охватило такое, что и о каджеке как-то забылось. Карлсен не противился, когда она, потянувшись, взяла его руку и сунула ее себе меж бедер. Удивительно, губы у нее были теплые и влажноватые – поверить невозможно, что это действительно не женщина, которая, пробудившись только что от эротического сна, желает теперь удовлетвориться в реальном смысле. Лишь когда она, выпустив руку Карлсена, сама потянулась к нему под тунику, открылась вся нелепость положения. Любовная услада была так близка, – вот она, заберись лишь в капсулу! – что в воображении он уже отчасти ей предавался – оставалось лишь решиться. И тут иллюзия лопнула словно пузырь, заставив опомниться. Карлсен отдернул руку и тут же устыдился своей грубости. Женщина в ответ кротко улыбнулась, как бы снимая с него всякую вину, и Карлсена заполонила буря чувств. Не стой здесь рядом К-17, он бы проник к ней из одного лишь оправдания. К-17 с любопытством поглядывал.
– По-моему, мастерство просто невероятное, – откашлявшись, сипло выдавил Карлсен. – Прямо-таки живой персонаж!
Каджек словно не замечал его смятения.
– Да, личность подлинная, в своем роде копия с реального прототипа. Они изготовили модель под именем Елены Троянской – такую, чтобы превосходила красотой любую из когда-либо существовавших женщин. Прототипом была реальная Елена Троянская, – он задвинул крышку, и глаза у женщины моментально закрылись.
