Так бывает

Дочь хотела сказать: «Одна» – и не сказала.

Накануне позвонила соседка матери, с которой у Татьяны был уговор: «Тетя Лиза, мама правды не скажет – ни как себя чувствует, ни надо ли чего. Бережет меня! Так вы мне звоните, хорошо?» Соседка пользовалась межгородом исправно – раз в три дня, но говорила коротко, не желая вводить Татьяну в лишний расход, хотя та предупреждала, что это для нее не проблема. «Все нормально», – и гудки.

В этот раз соседка была разговорчивей:

– Не нравится она мне что-то. Сдает день ото дня. Все о тебе печалится. Что жизнь не сложилась.

– У меня все в порядке! Хоть вы ей объясните.

– Да я уж и так… А она про мужика твердит, мол, негоже без мужика-то. Как же без опоры? И ты ее не кори. Ее понять можно. Муж умер, когда ты еще в пеленках лежала. Настрадалась без подмоги, навкалывалась, теперь за тебя беспокоится, чтобы, значит, дочке той же дорогой не пройти. Иссохла вся. Как бы чего плохого не вышло.

Вот какой состоялся разговор и вот почему Татьяна замешкалась с ответом, когда мать задала свой дежурный вопрос.

– Посмотрим, – наконец проговорила она.

– Да неужто?.. – обрадовалась мать.

– Я пока не знаю, не уверена… – Татьяна перевела разговор на другое. – Что тебе еще привезти?

– Ты за меня не беспокойся. Живу хорошо, все у меня есть. Вы, главное, приезжайте. Порадуйте старуху.

– Какая же ты старуха? – заставила себя рассмеяться Татьяна. – Ты у меня о-го-го! Глядишь, еще замуж выйдешь.

– После тебя, дочка, после тебя, – засмеялась и мать.

«Ну вот, брякнула не подумав», – нахмурилась Морозова и стала прощаться:

– Ладно, пока. Я позвоню перед отъездом. Целую.

Тем вечером ей и пришло на ум, что в конце концов жениха можно взять напрокат. А что такого? Прокловой и Купченко в кино можно, а ей нельзя? Конечно, такого милягу, как Миронов, или красавца типа Янковского ей не сыскать, но ведь и счастливый конец ей не нужен. Не верит она в них. Чтобы все хорошо заканчивалось – так наяву не бывает, только на экране, да и там в последнее время все реже. Действительность не располагает.

Идея представлялась продуктивной, и все же несколько дней Морозова крутила ее и так, и эдак. Серьезных изъянов не находила, единственным же узким местом была опасность, что «жених» мог невзначай проболтаться – и в Вотчинино, и после возвращения – об истинном положении вещей. Значит… Значит, он должен быть зависим от нее настолько, чтобы ни при каких обстоятельствах не терял головы. Следовательно, кандидата предстояло найти среди подчиненных. Деньги – надежные веревки и лучшая из приманок.

– Слизняк! – громко сказала она, подумав о Толмачеве, и включила-таки телевизор.

Коньяк туманил голову. Так и не разобравшись в хитросплетениях сюжета какого-то полицейского сериала, она заснула.

Утро следующего дня да и сам день выдались суматошными. Банк, переговоры на RenTV, опять банк… В своем офисе Морозова появилась в половине пятого. Времени в запасе было достаточно, и все же она нервничала.

– Толмачева ко мне, – распорядилась, проходя мимо секретарши.

Пока суть да дело, Татьяна позвонила матери.

– Да, выезжаю… Не одна… Ты не торопись радоваться, может, он тебе не понравится. Что? Мама, я тебя прошу, не надо плакать. Даже от радости.

Положив трубку, Морозова взглянула на часы. Не торопится что-то ее «жених»! Ну да время есть.

Пискнул динамик.

– Толмачев в приемной, – доложила секретарша.

– Пусть войдет.

Татьяна отвернулась к окну. За окном шел снег. За спиной ласково чмокнула дверь кабинета.

– Здравствуйте, Татьяна Сергеевна.

Она повернула голову и задохнулась от возмущения. Потом выпалила:

– Я же сказала, чтобы вы оделись прилично.

Толмачев был все в тех же джинсах и свитере.

– Я подумал, – сказал «жених», – так будет демократичнее. Простая одежда располагает к общению.

– Меня не интересует, что вы подумали. За вас думаю я!

Лицо Толмачева осталось непроницаемым.

– Тогда я пошел. Вояж отменяется.

– Стоять!

Толмачев отпустил ручку двери.

– Вы всегда такой строптивый? Вчера вы были сговорчивее.

– Так то вчера.

– А что, собственно, изменилось?

– Что? Да, собственно, многое. Опомнился.

– Вы надо мной издеваетесь или мне почудилось?

– Почудилось. Чтобы я осмелился…

– Все-таки издеваетесь, – кивнула Морозова.

Толмачев сделал шаг, качнулся с носков на пятки, сказал серьезно:

– Прежде всего давайте договоримся…

– Мы обо всем договорились!

– Давайте договоримся, – спокойно продолжил Толмачев, – чтобы в ближайшие дни не было никаких «стоять», «сидеть» и тем более «лежать». Будьте ласковы и предупредительны, как полагается влюбленной. Я со своей стороны обязуюсь отвечать тем же. Это – первое. Далее: с этой минуты вы обращаетесь ко мне на «ты» и по имени. Хотите – Виктор, можно Витя или Витюша, я не возражаю. Это – второе.

Морозова была готова тут же, на месте, задушить нахала собственными руками.

– Вы не боитесь… – начала она, но теперь уже Толмачев не дал ей договорить:

– Очутиться на улице? Знаете, не боюсь. Питаю серьезные подозрения, что дизайнер моей квалификации будет обретаться там не очень долго.

– Я вас так ославлю, что ни одна уважающая себя фирма…

– Не обольщайтесь, – усмехнулся «жених». – Вы не всесильны! Ой, что это я? Вот же сила инерции! Назвал любимую девушку на «вы». Прости, ради бога.

С ней давно так никто не говорил – легко, без трепета, подобострастия и околичностей. В детстве – да, в детстве такого обхождения хватало. Бедно одетая дочка учительницы вызывала жалость. Иногда снисхождение проскальзывало в словах институтских девчонок, но от их опеки гордячка из провинции отказывалась так решительно, что те лишь оскорбленно фыркали. Что касается первых «рекламных» лет, тут Татьяна сразу дала понять, что в покровительственном отношении не нуждается, сама себе голова! А ее любовнички… Она их держала мертвой хваткой. Верховодила, пикнуть не давала, отыгрываясь за годы нужды и надежды, что когда-нибудь все изменится, и она станет управлять обстоятельствами, а не подчиняться им. Хватит, наподчинялась! Морозова никогда специально не присматривалась, не выбирала, и все же всякий раз выхватывала из мужского поголовья ту особь, которая была слабее ее. Единственный раз опростоволосилась – рискнула подчиниться чувству. Уж больно мужик был видный! И не дурак, к тому же. А вот она повела себя глупо – не захотела меняться. Или просто не успела. Вот мужик и взбрыкнул, загулял… Его она выгнала за предательство, всех остальных – за слюнтяйство, за готовность гнуться не из необходимости, а по призванию.

– Ну так как, Тань, договорились?

Она смотрела на Виктора и думала, что на самом-то деле ей всегда недоставало сильного мужчины – из тех, что говорят «нет» и способны настоять на своем. Втайне она хотела именно того, что так отравляло детские годы – сочувствия и жалости. Она устала командовать! Ей надо, чтобы ее жалели, когда надо – утешали, чтобы за нее принимали решения.

– Таня, ты не спеши, ты подумай, – вдруг произнес Толмачев совсем другим голосом. Он уже не паясничал, не напрашивался на отповедь, он просил.

– Я попробую, – сказала она. – Виктор… – И спохватилась: – Но чтобы здесь, на фирме, никакого панибратства!

– Разумеется, Татьяна Сергеевна, разумеется. И последнее… Вот, получите.

Толмачев протянул сложенный вдвое лист бумаги.

– Что это?

– Заявление. По собственному желанию…

Татьяна взяла листок.

– Я так понимаю, – сказал Толмачев, – что у данной ситуации может быть два финала. Я могу оказаться плохим актером. Ваша мама меня раскусит, фиаско сделает из вас сущую мегеру, а при таком раскладе лучше уволиться и не допустить смертоубийства.

– А второй вариант? – спросила Татьяна.

– Все может обернуться по-другому. В поезде мы проговорим всю ночь, и к утру я обнаружу, что передо мной не бесчувственный истукан, а слабая женщина с незавидной судьбой. Я проникнусь и выложу все, что у меня на душе, после чего вы сделаете вывод, что я не такой уж нахал. Мама мне ваша понравится, я ей тоже. Короче, мы полюбим друг друга, через месяц поженимся и займемся увеличением народонаселения. Должен предупредить, что одним ребенком я ограничиваться не собираюсь! А муж и жена не должны работать под одной крышей, особенно когда жена – начальник, а муж – подчиненный. Придется увольняться.

– А я не отпущу, – сказала Татьяна.

– Я тебя и спрашивать не буду, – улыбнулся Виктор.

Татьяна медленно скомкала листок и бросила его в угол.

– Это ничего не меняет, – предупредил Толмачев.

Морозова не ответила. Застегнула пальто, которое так и не удосужилась снять, и направилась к двери. В приемной остановилась у стола секретаря. Та стала подниматься, но Морозова положила ей руку на плечо:

– Не надо. Ну что ты все вскакиваешь? Неужели я такая страшная? Ладно, об этом потом. Я уезжаю до понедельника. Отдохните тут без меня. – Татьяна взглянула на Толмачева. – Как бы не опоздать. Пойдем… Витя.

Секретарь проводила их изумленным взглядом и схватилась за телефон. Мир перевернулся!

Коробка передач

Ноги из-под коренных зубов, грудь торчком, глаза с поволокой. За это их и ценят, потому и привозят сюда, на Московский автосалон, как их зеркальные отражения – на все прочие мировые автосалоны. Чтобы стояли, сидели и потягивались на фоне машин. И молчали! Это непременное условие. А то стыда не оберешься.

Лида старалась не обращать на красоток внимания, дефилирующих по залу или застывших возле стендов. Не для того она сюда пришла, чтобы сравнивать их достоинства со своими недостатками. К сожалению, девиц было слишком много…

– Извините.

Лида посторонилась. Мужчина в замшевой куртке, не подпорченной ни единым пятнышком, взял со стойки буклет, развернул, просмотрел лениво и бегло, спросил:

– В Россию они поставляются с механической коробкой передач или только с «автоматом»?

Спрашивал он не у Лиды, а у «куклы Барби», восторженно хлопающей ресницами по ту сторону барьера.

– Прошу прощения, – проворковала Барби. – Менеджер сейчас подойдет.

– Секрет фирмы, – кивнул Замшевый, явно насмешничая и тем не менее одобрительно ощупывая «куколку» глазами.

Девица иронии не расслышала, продолжая обольстительно улыбаться. За это ей платили.

– С механическими тоже, – сказала Лида.

Что это с ней? Зачем вылезла? Оценивающий взгляд Замшевого, этакий самодовольно-мужской, ей не понравился, а вот ирония даже очень. Потому, видимо, и подала голос.

– Что? – Замшевый взглянул на нее. Как показалось, свысока. – Вы точно знаете?

Лида нахмурилась. Она всегда отвечала за свои слова.

– Точно.

– А вы, случайно, не в курсе…

– В курсе!

– Да я и сказать-то не успел…

– Я в курсе всего, что происходит с «субару» в нашей стране.

– Так, может, вы подскажете…

– Не подскажу. Здесь, на выставке, я не консультирую.

– А где?

– На работе.

– Девушка, а почему вы такая… э-э… нелюбезная.

– Потому.

Барби продолжала трепетать ресницами, рыская по сторонам глазами. Тут скандал назревает, клюшка какая-то примешалась, откуда взялась только, а менеджер запропастился. Что делать-то?

– Эх, девушка, девушка…

– Вы меня еще гражданкой назовите! – фыркнула Лида, повернулась и пошла вдоль стендов. Глянула искоса, ловя отражение в лакированном боку красующегося на подиуме «форда». Мужчины в замше она не увидела. Отчего-то стало обидно.

Похожая куртка мелькнула в толпе у входа на стоянку, когда два часа спустя Лида забирала оттуда свою «мазду». А может, почудилось.

Из-за пробок до работы Лида ехала целый час. Настроение барахтанье в столичном автомобильном болоте повысить в принципе не могло, поэтому в салоне она появилась с перекошенным от злости лицом.

– Что с тобой? – спросил Лагунов, оторвавшись от монитора.

Лида неопределенно повела плечом:

– Со мной – ничего.

– Тебя шеф спрашивал.

Лида сняла плащ и без стука вошла в кабинет начальника.

– Привет.

Борис тоже сидел перед компьютером. По экрану бежали цифры.

– Салют, Лидуся. Ну что там?

– Лучше, чем в прошлый раз, богаче.

– Ну и славно. Садись. Я тебя чего искал. Работать надо, вот чего! А то опять клиента Лагунову скинула.

– Мне сейчас заявление писать или как?

Борис закинул руки за голову, констатировал:

– В бутылку лезешь.

– «Форестерами» заниматься не буду. Я тебя предупреждала.

– Да помню я, помню! – Борис расцепил пальцы, переместил руки на живот. – Только не пора ли тебе, милая, с собственной памятью разобраться? Был Стас – и нет его, исчез, испарился. Ну, и чего ты себя мучаешь? Вычеркни его, сотри, и все дела. Ты посмотри на себя! Ни кожи, ни рожи, одни глазищи блестят. Между прочим, нехорошим лихорадочным блеском. В институте ты такой не была.

– Это было давно. – Лида положила ногу на ногу, одернула юбку.

– Давно, но правда! Может, тебе съездить куда, в Испанию, или подальше? Полежишь на солнышке, закрутишь романчик-другой, авось и отпустит. Деньги не жалей, мы тебе подкинем премиальных.

– Что, жаль терять ценного сотрудника?

– Не хочу потерять друга.

Лида покраснела:

– Спасибо, Боря. Но пусть все идет, как идет. А к «форестерам» я не подойду, ты уж не сердись. Пусть вокруг них Лагунов прыгает, ему это в кайф.

Шеф неодобрительно покачал головой:

– Ладно, хотя все это мне очень не нравится.

– И мне. Только поделать с собой я ничего не могу и, наверное, не хочу.

– Пока? – уточнил Борис.

Лида встала:

– Я пойду, Боря. А то, знаешь ли, работа ждет.

– Иди, – махнул рукой шеф и с успокоенной совестью повернулся к компьютеру. В конце концов он Лидке не брат, не отец, чтобы в душу лезть на законных родственных основаниях. Да и родственникам это не рекомендуется без особого на то разрешения. А Лида о том его не просила, наоборот, всячески подчеркивала, что со своими неприятностями сама справится. Потому что она женщина сильная и умная. Сильная – да, в этом не откажешь, но что умная, в этом Борис в последнее время очень сомневался. Была бы умная, давно выбросила бы Стаса из головы, так ведь нет, страдает, мучается, будь чуть послабее – точно свихнулась бы. И что она в нем нашла? Красив, элегантен, как рояль, но ведь скотина! Только и умеет, что глаза щурить и соловьем петь.

Стас появился в автосалоне прошлым летом. Борис как раз вышел из своего начальственного закутка, чтобы провести душеспасительную беседу с Лагуновым. Тот накануне явился на работу в изрядном подпитии, и окучивать клиентов Лиде пришлось в одиночку. Такого подчиненному спускать нельзя, потом себе дороже выйдет. А увольнять не хотелось, специалистом Лагунов был неплохим.

– Здравствуйте!

Борис оглянулся:

– Что вам угодно?

– «Субару».

– А именно? «Легаси», «аутбэк», «импреза»…

– «Форестер» есть?

– Разумеется. Лида!

Та выпорхнула из-за ярко-красной «мазды».

– Займитесь, пожалуйста.

Ох, лучше бы он окликнул Лагунова! Но это – удар по престижу салона, с такой-то харей у консультанта! А еще это означало, что с разносом пришлось бы повременить, откладывать же его «на потом» Борис не хотел, отходчивый он человек, может и простить. И все же лучше бы он позвал Лагунова!

Закрутило Лиду. Влюбилась по уши. Сначала «форестер» продала, а потом сама… купилась. На внешность, на речи. С одной стороны – понятно: годы поджимают, душа и тело любви просят, а тут такой принц на белом авто, и говорит – заслушаешься. С другой стороны – у нее же не только глаза и уши, у нее и мозги есть. Были, по крайней мере.

– Ты что творишь? – осторожно, чтобы не обидеть, спрашивал Борис. – Куда торопишься?

– Я его люблю, Боренька.

– Он же…

– Ты его не знаешь. Это маска. Он защищается о мира. На самом деле Стас хороший и добрый.

«Хороший и добрый» Стас бросил Лиду через полгода. Отшвырнул, как приблудную собачонку, которая мчится по первому зову, все сносит, все терпит.

Наутро после разрыва Лида пришла на работу с синяками, которые тщательно, но безуспешно пыталась замаскировать тональным кремом.

– Я ему морду разобью! – горячился Лагунов.

– И он тебя за это посадит, – осаживал Борис.

– А что тогда делать?

– Ждать. Очухается. Ну, не дура же она в самом деле.

– Когда?

Этого Борис не знал. Когда-нибудь. Хотелось думать, что скоро.

Скоро не получилось. Что-то у Лиды сдвинулось в голове. Куда только подевалась прежняя оптимистка. Мрачное лицо, хмурый взгляд из-под бровей, пальцы дрожат. Пьет, что ли?

– Ты, часом, подруга, не того? – Борис выразительно щелкнул по горлу. Месяц прошел, а Лида не только не оправилась от удара, а, похоже, еще больше согнулась.

– Я сплю плохо.

– И все?

– Ты вот что, Боря, ты за меня не волнуйся. Кстати, у меня к тебе просьба…

Она попросила на время избавить ее от клиентов, которым вынь да положь «форестер».

Совсем крыша съехала! Но Борис пошел навстречу, потому что институтские годы никуда не выкинешь; потому что она поверила ему, когда он примчался к ней с безумной идеей открыть элитарный автосалон; потому что вложила в дело все, что имела – и деньги, и силы; потому что, наконец, не хотел терять «кранодипломную» выпускницу МАДИ, работающую под его началом и не имеющую карьерных устремлений. Лида довольствовалась тем, что имела, и руководству в лице владельца автосалона это импонировало.

Борис уступил, но взял за правило раз в месяц пытаться наставить Лиду на путь истинный. Но не получалось, вот и сегодня не получилось. Подождем…

Лида тем временем нехотя рассказывала Лагунову о том, что увидела на выставке. Когда над дверью офиса салона звякнул колокольчик, она даже не повернулась. Лагунов стал выбираться из-за стола, но был остановлен:

– Не беспокойтесь, мне девушка поможет.

Пришлось повернуться.

Замшевый улыбнулся:

– Теперь вы на своем рабочем месте и по долгу службы обязаны одарить меня консультацией.

– Как вы меня нашли? Следили?

Мужчина улыбнулся еще шире:

– На московских улицах это нереально. Это, извините, для кино. Просто я увидел там, на стоянке, как вы садитесь в машину, посмотрел на номер, а под ним зеленая такая полосочка с адресом салона, где куплен автомобиль. Сопоставив имеющиеся данные, я пришел к выводу, что, вероятнее всего, вы работаете в этом салоне. Зачем покупать у кого-то, когда можно купить у себя? Скидки, выбор… Логично? По-моему, да.

– Вы сыщик? – спросила Лида.

– Угадали! Могу удостоверение показать.

– Не надо. Ваша профессия меня нисколько не интересует.

– А биография, семейное положение, вредные привычки?

– Тем более.

– Тогда перейдем к делу? Новую машину хочу!

– Какую?

– А какую посоветуете?

– Я же не знаю ваших требований.

– И возможностей тоже. Поэтому начнем с ознакомительной экскурсии. Не возражаете?

Разумеется, Лида возражала. Про себя. Вслух ничего не сказала. Нечего было сказать. Конечно, можно было подключить Лагунова, но это обязательно станет известно Борису, и тот опять будет приставать со своими увещеваниями. Или не будет, в конце концов Борька начальник, и как у каждого начальника, которые тоже люди, терпение его не безгранично. Поставит вопрос ребром! А у нее не найдется даже привычного оправдания. Замшевый о «форестере» пока и не заикнулся.

Но более всего Лиду останавливало то, что, вздумай она вручить клиента Лагунову, придется как-то объяснить это Замшевому, начав с обязательного: «Извините». А извиняться не хотелось, не за что ей извиняться.

– Пойдемте, – сказала она.

Замшевый оказался человеком дотошным. Он сыпал вопросами, садился за руль, просил открыть багажник, уточнял характеристики. Лида никак не могла сообразить, делал он это потому, что действительно выбирал автомобиль «по сердцу», или просто куражился. Во всяком случае, требования, а значит и покупательские его возможности так и оставались неясны. Подешевле или подороже? Покруче или попроще?

– Так что же вам надо? – час спустя не выдержала она.

– Я думаю, – сказал Замшевый. – Скажите, а вот у этой «мазды» климат-контроль на весь салон?

– Разумеется.

– А спутниковую связь вы мне организуете?

– Если потребуете.

– Это хорошо, – привередливый клиент с полным равнодушием захлопнул дверцу машины и потер руки. – Теперь «субару». Помнится, вы говорили, что это ваши любимые машины.

– Я этого не говорила, – сказала Лида, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

– Но вы о них все знаете, не так ли?

– Обязана.

– Что ж, о них мы поговорим завтра.

– То есть как?

– Приеду завтра, тогда и поговорим, – сказал Замшевый, чьи глаза вдруг стали очень внимательными. – До свидания.

Лида подошла к окну и увидела, как Замшевый садится в потрепанную «ниву». Из таких да в «Субару», это как из грязи – в князи. Сыщик… Соврал, конечно. Это раньше муровцами представлялись, пыль в глаза пускали, сейчас времена другие.

Назавтра Лида позвонила Борису и сказалась больной. Шеф посоветовал вызвать врача.

– Ни к чему, – ответила Лида. – Отлежусь денек и выйду.

И вышла – появилась в салоне утром минута в минуту. Почти следом за ней вошел Лагунов.

– Как здоровье?

– Хорошо.

– Лид, а тот мужик вчера опять приезжал, ну, в замшевой куртке. Тебя спрашивал. Я объяснил, что ты приболела, помочь вызвался, а он развернулся – ать-два! – и ушел. Сказал, что еще придет.

– Когда?

Звякнул колокольчик над дверью, и в салон вошел Замшевый.

– Доброе утро, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?

– Спасибо.

– Спасибо – это как?

– Ничего.

– Тогда продолжим.

Лида подвела его к снежно-белой «импрезе». Показала что и как. Потом дошла очередь до «аутбэка» модного «кирпичного» цвета.

У панорамного окна салона стоял темно-зеленый «форестер». Еще немного, подумала Лида, и придется звать Лагунова.

– Мне пора, – сказал Замшевый. – Служба! Бандиты не дремлют, и нам, скромным служителям правопорядка, дремать не положено.

– Так вы действительно сыщик?

– Я никогда не вру. Ну, разве по мелочам. Поэтому прошу отнестись к моим словам со всей серьезностью.

– Слушаю вас. – Лиде отчего-то стало страшно.

– Машины у вас в салоне прекрасные, но меня они не интересуют. Меня интересуете вы.

Замшевый резко повернулся и пошел к двери. Колокольчик задребезжал, и звон его не успел утихнуть, как дверь снова открылась. Замшевый подошел к ней и протянул букет красных роз.

– Это вам.

– Мне?

– Обещаю, что когда вы станете моей женой, я буду дарить вам цветы не только в день рождения и на 8 Марта.

Лида машинально взяла букет. Стас никогда не дарил ей цветы.

Замшевый был серьезен:

– Вижу, Лидия, что вы несколько растеряны, поэтому официальное предложение я сделаю завтра.

Лида молчала, опустив голову. Потом подняла руку, чтобы поправить упавшую на глаза прядь. Замшевый перехватил ладонь, склонил голову, коснулся пальцев Лиды губами.

– Я приеду завтра. И очень надеюсь на положительный ответ.

– Но я даже не знаю, как вас зовут, – запинаясь и краснея, проговорила Лида.

– Сергей. Но разве это так важно? Ну, мне пора.

Замшевый скрипнул каблуками и направился к выходу. Снова зазвенел колокольчик…

Лагунов не отрывался от компьютера, спина его была выгнута вопросительным знаком.

– Это кто был? – появился из кабинета Борис, до того почти не скрываясь подслушивавший у приоткрытой двери.

– Не знаю, – честно ответила она. – Сергей.

Она и потом старалась быть честной сама с собой. Ей понравился этот человек, хотя внешностью он не блистал, разве что опрятностью. Но было что-то такое в его словах, в манере держать себя, что рождалась уверенность: ему можно доверять – во всем, ему можно верить – больше, чем себе. Влюбленность, любовь – это, конечно, прекрасно, но когда схлынет восторженность и открываются глаза, что остается? Вера.

А он взял и не пришел, ее сыщик. Не пришел ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Исчез, как не было. Лагунов и Борис не лезли с вопросами, спасибо им, а Лида…

Лида искала. И нашла.

– Посетителей не пускаем, – процедила толстуха в белом халате.

– А передачу… Передачу – можно? Пожалуйста!

– Можно. Лучше в коробке, а то набьют сумки, а те хлипкие, собирай потом по полу ваши апельсины.

Пропустили Лиду через неделю, когда больного перевели из реанимации в обычную палату.

– Лидия! Так это вы мне коробки передавали? – спросил Сергей, перебинтованный так, что только щель там, где рот, да еще глаза видны, его глаза.

– Я.

– Коробка с передачами, коробка передач… Это профессионально!