Человеки

***

Всю ночь просидела Юлька возле бабули… Тихонько посапывал Василек, тикали часы, за окном страшно выл ветер… А так было тихо, очень тихо. Вдруг бабуля слегка шевельнулась, повернула голову… Открыла глаза, посмотрела на Юльку… С трудом сделала короткий вдох… выдох… И больше уже не дышала.

Юлька молча встала, поправила под бабулиной головой подушку, аккуратно расправила одеяло… Посмотрела на полочку с иконами, на погасшую лампадку… Деловито, рассудительно, взяла телефон и позвонила сначала бабушке Насте, потом Таньке. Коротко сказала несколько слов, бросила телефон в кресло… Очень тихо, чтоб не разбудить Василька, вышла из комнаты… Плотно закрыла дверь… И наконец завыла, зарыдала, забилась в истерике… Заливаясь слезами, бессвязно кричала и колотила кулаком в стену:

– Нет! нет! нет!… Бабулечка моя!… Вот тебе квартира!… Вот тебе реальность!… Бабуля, бабуленька, как же мы?… Вот тебе творец!… Бабуля, родненькая!… Я не хотела такого!… Сыночек, как же мы теперь… Бабулечка!… Родненькая моя… Бабуля… Почему?… Почему-у…

Ни один человек не может долго биться в истерике и рыдать. Силы у Юльки закончились, она тихо сползла по стене и села на пол. Только слезы еще долго продолжали катиться по щекам…

***

Таня прибежала через час. К обеду приехала заплаканная бабушка Настя. Они взяли на себя всю беготню и хлопоты… Занавесили все зеркала… Оформили необходимые документы, выбили место на кладбище…

Юлька, прижимая к себе Василька, все три дня тихонько просидела на бабулиной кровати. Изредка бессильно всхлипывала…

Приходила бабушка Настя, забирала у Юльки правнука, кормила его и укладывала спать. Но как только Василек просыпался, Юлька снова хватала его и старалась не выпускать из рук. Маленький Василек крутился у матери на коленях, ему было скучно, он пытался сползти на пол, дергал Юльку за длинные волосы и весело смеялся…

После похорон собрались на поминки. Бабушка Настя, Таня, Гоша, Шурик…

И вдруг Юльке стало плохо. Ведь она ничего не сказала старенькой бабе Даше, единственной еще живой бабулиной подружке.

Никому ничего не говоря, быстро накинула куртку, выбежала из квартиры и бросилась в соседнюю пятиэтажку. Одним махом взлетела на третий этаж и прижала палец к кнопке звонка. Опустила руку, только когда услышала шаркающие шаги за дверью. Баба Даша, не спрашивая, открыла дверь. Юлька, боясь снова расплакаться, торопливо рассказала бабе Даше о смерти бабули и позвала на поминки.

Баба Даша охнула, схватилась за сердце, забормотала молитву… Потом, с помощью Юльки, натянула тяжелое старое пальто, и, опираясь на палочку с одной стороны и на Юлькину руку с другой, заковыляла через двор.

Поминки были "светскими". Водочка-селедочка, винегрет, блины… Для бабули на краешек стола поставили полную рюмку и накрыли ее кусочком черного хлеба.

Баба Даша осторожно, стараясь не уронить, трясущейся рукой перенесла один блинок к себе на тарелку.

– Юля, вы бабушку отпели? – неожиданно спросила она, косясь на рюмку с кусочком хлеба и занавешенные зеркала…

Юлька охнула и прижала ко рту ладошку. Для нее это было настолько непонятно, незнакомо и ненужно, что она просто забыла…

– Ясно, – горько сказала баба Даша и поднялась. Со всеми вежливо попрощалась и ушла.

Выйдя на улицу, она немного подумала и тяжело заковыляла к церкви. Там она подала записочку за упокой души новопреставленной рабы Божией Надежды, заказала заочное отпевание и Псалтирь на месяц. Больше денег ни на что не хватило. В кошельке сиротливо позвякивала какая-то мелочь. И до пенсии еще далеко…

– Ничего, – решила баба Даша. – Ничего, проживу.

Дома была целая пачка гречки, пакет макарон, пяток яиц и хлеб. Вроде бы даже парочка банок кильки в томате где-то была. Еще был чай. Сахара, правда, оставалось на самом донышке, но в холодильнике стояла литровая баночка прошлогоднего варенья…

– Проживу, – решительно повторила баба Даша, и поплелась домой.

Дома она с трудом стянула с себя пальто, прошла в "красный угол", затеплила лампадку и три свечи. Взяла в руки старенькую, зачитанную книгу с большими, полустертыми буквами на обложке – Псалтирь. И тихо, медленно, напрягая глаза и водя узловатыми пальцами по строчкам, начала читать…

***

С трудом привыкала Юлька к жизни в пустой квартире. Без бабули. Без Василька. Правнука, видя Юлькино состояние и понимая ее необходимость работать, бабушка Настя на какое-то время увезла к себе в деревню.

Юлька слонялась по пустой квартире, медленно, но верно, погружаясь в депрессию. Ничего не готовила, перекусывала чем попало – бутербродами, какими-то кексиками, пила чай…

Каждую неделю ездила на могилу к бабуле, долго с ней разговаривала, плакала. Устав от такой беспросветной, тоскливой жизни, решила сходить к какому-нибудь целителю или экстрасенсу. Порылась в интернете и нашла сразу "два в одном". Объявление гласило: "Потомственный экстрасенс-целитель поможет вам решить любые проблемы"… Ну или что-то в этом роде.

Юлька позвонила, ей назначили очередь – аж через неделю! Видимо, экстрасенс пользовался популярностью. Предупредили, что первая встреча – это только знакомство и консультация. Озвучили цену. От цены Юлька впала в шок, но, поразмышляв некоторое время, все-таки решила на чем-нибудь сэкономить и пойти.

Промучившись неделю, она поехала на первую консультацию.

У целителя все было серьезно – приемная, секретарша с бейджиком "Мария", диванчики и пальмы.

– Здравствуйте, – приветливо обратилась к ней Мария, молодая, симпатичная, ярко накрашенная. – Как вас зовут? Вам назначено?

– Да, – смущенно пролепетала Юлька.

Мария сверилась с записями в компьютере, велела оплатить прием, даже квитанцию какую-то выписала. И ласково прощебетала:

– Проходите, Жан Эдуардович Вас ждет.

Юлька несмело прошла в роскошный кабинет, выдержанный в вишневых тонах. Возле высокого, занавешенного тяжелыми портьерами окна, стоял сам Жан Эдуардович. Он приветливо шагнул к Юльке навстречу. Долго и внимательно ее рассматривал, потом поводил руками над Юлькиной головой и очень, очень тяжело вздохнул:

– Нда-а… – протянул он, – У Вас, Юленька, не аура, а просто ужас какой-то!… Исковерканная, изодранная, вся в дырах… Да и цвет нехороший… Нужна серьезная корректировка. Долгое лечение. Как минимум, сеансов десять, не меньше.

Юлька стояла, как побитая собака. Переминалась с ноги на ногу. Изодранная аура ее напугала, но еще больше напугало количество сеансов лечения, и примерно прикинутая ею цена. Такие деньги ей полжизни копить надо!

Она постояла еще немного, но Жан Эдуардович больше ничего не говорил. Так они молчали, глядя друг на друга, потом Жан решительно попрощался и сказал, что все остальное ей объяснит Мария. А он, Жан Эдуардович, будет ее ждать.

– Обязательно приходите, Юлия, слышите! Обязательно!

Юлька вышла из вишневого кабинета и немного пришла в себя. Гордо подняв голову, прошла мимо заулыбавшейся было Марии…

Ничего не спросив и не попрощавшись, прошла в прихожую и открыла тяжелую дверь. "Пусть сами себе ауры корректируют, за такие-то деньги" – подумала она. Хотя, если бы не страшная сумма, она, пожалуй, решилась бы попробовать.

Депрессия цвела пышным цветом, по утрам Юлька с большим трудом заставляла себя встать и пойти на работу. На работе, среди людей, шума и толкотни, становилось немножко полегче…

Часто приходила Танька, тормошила и дергала ее, заставляла куда-то ходить, что-то делать…

Забегал Шурик, звонил Гоша…

Несколько раз в день Юлька набирала номер бабушки Насти и слушала лепетание Василька…

И постепенно снова становилась самой собой. Веселой, легкой, шебутной… Вот только в глазах ее надолго поселилась почти незаметная для окружающих тоска…

***

Васильку исполнилось три года.

Он рос здоровым, крепким, задиристым и шустрым мальчишкой. Щечки румяные, глазенки огромные, хитрющие, сияющие. Почти никогда не болел. Чудо, а не ребенок. Юлька души в нем не чаяла. Но у жизни свои правила, надо работать, обеспечивать себя и сына…

И матери-одиночке Юльке пришлось отдавать Василька в сад. Как ни странно, но он довольно быстро там освоился, иногда даже не хотел уходить домой.

А летом Юлька вышла замуж. За высокого, молчаливого, довольно симпатичного доктора из местной поликлиники.

Случилось это неожиданно и быстро.

Сначала Роман купил у нее чайник. Через пару дней набор тарелок. Затем пару кружек. А потом пришел с огромным букетом цветов и прямо в магазине, при всех, сделал Юльке предложение.

Юлька подумала-подумала, да и согласилась.

Свадьбу сыграли скромную, только для своих.

Сразу после свадьбы Роман усыновил Василька. Они обменяли две свои однушки на хорошую двухкомнатную квартиру. В одной комнате поселились сами, в другой Роман устроил детскую. Яркую, веселую, с кроваткой в виде большой машины. Даже спортивный уголок соорудил – со шведской стенкой, канатом, кольцами…

Василек к Роману очень быстро привык, тем более что Роман уделял ему очень много внимания, собирал с ним конструктор, читал книжки, рисовал. В общем, делал все то, на что у Юльки не оставалось никаких сил…

Вскоре Василек стал называть Романа "папа", и Юлька с удивлением наблюдала, как муж тает и плавится от удовольствия.

В их комнате, в уголке, Роман прибил старенькую бабулину полочку, любовно и бережно расставил на ней иконы…

Юлька смотрела на мужа и не уставала удивляться – за что ей такое счастье? Однажды в субботу, после семейного похода в зоопарк, Роман с Васильком затеяли возню, играя в медведей и тигров. Василек лазил по Роману, как обезьяна, грозно рычал, и вроде как кусался. Роман крутил его, как пушинку, подкидывал вверх и тоже рычал. Им было весело и интересно друг с другом. Юлька, приготовив обед, стояла на пороге комнаты и наблюдала за своими "мужиками". Те, наконец, утомились и, увидев маму, дружно потребовали еды.

После обеда сонный Василек был уложен в кровать, а Юлька и Роман присели на диван.

– Скажи, откуда ты такой взялся? – вдруг прошептала Юлька. Роман тихонько рассмеялся.

– Какой – такой? – обнимая ее за плечи и зарываясь лицом в волосы, тихо спросил он.

– Хороший, необыкновенный, – серьезно ответила Юлька, – Таких просто не бывает… Почему ты выбрал меня?

– Почему? – Роман слегка отодвинулся, и стал вдруг очень серьезным… – Я просил, чтоб найти себе самую лучшую на свете жену…

– Просил? – вздрогнула Юлька и даже отшатнулась от мужа. Она вдруг вспомнила семинары, вселенную, творцов реальности…

– Как просил? Кого? – в панике вскрикнула она.

– Юль, что с тобой? Что значит – кого? Конечно, Бога! Я молился, Юль, понимаешь? Молился и просил у Бога и Пресвятой Богородицы лучшую в мире жену. Пришел вот за чайником и сразу понял – Господь меня услышал, и ты – это она! – немножко сбивчиво закончил Роман. Но Юлька его поняла.

"Раздрызга ты, раздрызга" – прозвучал в голове ласковый голос бабули.

Юлька подняла глаза и взглянула на полочку с иконами.

Увидела любящий, зовущий взгляд Спасителя, ласковые и немного печальные глаза Божией Матери…

Встала, пошарила в ящике и достала старенькую, оставшуюся от бабули, красную стеклянную лампадку. Из нее до сих пор торчал пересохший фитилек.

Юлька сходила в кухню, принесла оливковое масло. Наполнила лампадку и долго ждала, пока сухой фитилек им пропитается. Наконец осторожно поднесла спичку… Огонек был сначала маленький и какой-то нерешительный. Потом весело разгорелся. Юлька ласково обняла лампадку ладонями и поставила ее на полочку… Бабуля улыбалась…

***

В воскресенье все вместе пошли в церковь. Василек крепко держался за папину руку и с восторгом оглядывался вокруг. Еще никогда, никогда не был он в таком красивом месте!

А к Юльке вдруг подошел старенький священник.

– Ну, здравствуй! – радостно сказал он. – Наконец-то пришла!

– Вы, батюшка, меня с кем-то путаете, наверное, – смутилась Юлька и даже покраснела. Роман смотрел с удивлением.

– Ну как же путаю! – все так же радостно продолжал батюшка. – Ты всегда приходила на всенощную и стояла вон там, возле батюшки Серафима! А потом надолго пропала… Ну да ладно, кто старое помянет… Вернулась, и слава Богу! Теперь уж не пропадай!

– Не пропаду, – тихо пообещала Юлька. – Мы все вместе теперь не пропадем, – имея в виду Романа и Василька, добавила она.

Но смысл фразы получился совсем, совсем другим…

…А красавец дуб на заветной полянке давным-давно сожгла молния.

Хотя Юльке об этом знать было совсем необязательно…

Баба Катя

В осеннюю слякотную субботу баба Катя возвращалась с кладбища. Там у нее была похоронена единственная доченька. Прибралась на могилке, посидела отдохнула на лавочке. На обратном пути зашла в огромный супермаркет и долго бесцельно там бродила. Денег не было, а просто поглазеть – почему бы и нет? Потеряла счет времени, и, выйдя на улицу, обнаружила, что осенние сумерки уже сгущаются и небо заволакивает тучами. Поспешила на автобусную остановку.

Спешить было трудно. Бабе Кате было семьдесят четыре года, ноги болели и отекали, сердце не соглашалось со взятым темпом, приходилось останавливаться и отдыхать. В общем-то, торопиться было некуда. Всю свою жизнь она прожила одна, почти пятьдесят лет отработала на хлебозаводе, сначала в цеху, потом вахтершей… Из Катюши, Катерины, и Катерины Васильевны постепенно превратилось в бабу Катю.

"Так вот и жизнь прошла" – вздохнула баба Катя. А что хорошего было? Да ничего. Мысль о зря промелькнувшей жизни была привычной и особых эмоций уже не вызывала…

Людей баба Катя не любила. Просто так. Вот просто не любила, и все. Любила своего кота Платона и черепаху Тосю. Этого ей хватало.

***

Протискиваясь сквозь набитый пассажирами автобус к выходу на своей остановке, баба Катя старалась не смотреть на уставшие, злобные, пьяные лица. Уперла глаза в пол и активно работала локтями. Вышла. И попала под проливной холодный ливень, струи хлестали по лицу, ветер завывал и гнул вековые деревья. Перспектива простудиться в таком возрасте не радовала, да и денег на лекарства нет. Прячась за хлипкими стенками автобусной остановки и прикрывая воротником лицо, баба Катя вспоминала, где можно переждать непогоду. До дому было далековато…

Рядом, буквально в нескольких шагах, была только церковь. В Бога баба Катя не верила никогда, была некрещеной пионеркой, комсомолкой и коммунисткой. Но как укрытие от непогоды церковь ее вполне устраивала. Мелкими перебежками она добежала до церковной ограды, поискала глазами калитку… Калитка покачивалась и скрипела. Баба Катя протиснулась в нее, доковыляла до церкви и вошла внутрь.

С плаща текли струи, от сапог оставались мерзкие грязные следы. Все-таки некрасиво. Поэтому баба Катя опустилась на лавочку возле самых дверей и притихла, изредка передергиваясь от сырости и озноба. Но постепенно согрелась, ожила и с интересом стала оглядываться по сторонам.

В церкви, за всю свою долгую жизнь, она была впервые. Народу было много, в разгаре вечерняя служба, но баба Катя этого не ведала, просто рассматривала иконы на колоннах (дальше было не видно) и спины людей, дружно кланяющиеся в какие-то определенные моменты. Как роботы, неприязненно подумала она. Далеко впереди что-то пели и читали, непонятно и неразборчиво. Но пели красиво, и баба Катя, незаметно для себя, задремала…

***

Очнулась она, когда скамейка рядом с ней скрипнула и кто-то сел рядом.

– Ну что, раба Божия, проснулась? – раздался ласковый старческий голос.

– Я не раба! – тут же по-пионерски вскинулась баба Катя. Скосила глаза. Рядом сидел старичок-священник с лучистыми и немножко насмешливыми глазами.

– Не раба? А кто?

– Ползункова Екатерина Васильевна, – вежливо представилась баба Катя.

– Что же ты, Катерина Васильевна, в церкви спишь? Ночевать есть где?

Баба Катя даже немножко обиделась. Она что, на бомжа похожа?

– А Вы, вообще, кто? – немножко надменно и невежливо поинтересовалась она у старичка.

– Ах да, простите. Настоятель храма Святой Троицы отец Павел. Можно просто батюшка.

Батюшка… Какой там батюшка, ее ровесник, может, и моложе даже… Тоже мне, батюшка…

Баба Катя поправила плащ, проверила сумку и наличие в ней почти пустого кошелька и собралась уходить…

– Ты, Екатерина Васильевна, приходи завтра утречком, на Литургию. А потом поговорим, – неожиданно сказал отец Павел. Смотрел он на нее теперь внимательно, и смешинки в глазах больше не было.

– Зачем это? – слово "литургия" ей понравилось, но тащиться в воскресенье в такую рань никуда не хотелось… Да и смысла она в этом не видела. Лучше тесто поставит, пирог испечет…

– Просто приходи и все. К восьми. На вот тебе зонтик, там, кажется, еще поливает… Завтра вернешь.

"Настойчивый какой! Что ему от меня надо?" – недобро подумала баба Катя, но зонтик взяла. "Подкину потом под двери, сами разберутся" – решила она, вежливо сказала " до свидания" и пошла к выходу. Сзади послышалось "иди с Богом, милая", но оборачиваться и комментировать она не стала.

***

Дома баба Катя переоделась в теплый халат и натянула шерстяные носки. Поставила сушиться зонтик и долго бродила по квартире, бездумно перебирая какие-то безделушки. Потом накормила Платона, и собралась укладываться спать. Уснуть никак не удавалось, в ушах звучал ласковый голос отца Павла: " иди с Богом, милая"… Куда? Куда идти?…

***

Отец Павел запер храм и прошел в свою келейку – она была тут же, во дворе. Прочел вечернее правило. Поправил фитилек у лампадки.

Сел, взял, было, книжку, но почему-то не читалось. Из головы никак не шла дремавшая в церкви старушка… Ее было жалко, хоть и вела она себя гордо и насмешливо. Тогда отец Павел встал перед иконами и начал молиться. О чем он молился – неизвестно, но на душе у него стало полегче, а баба Катя раздумала ставить тесто…

***

Просыпаются пожилые люди рано, и баба Катя не исключение. Еще и шести не было, а сна ни в одном глазу. На улице темно и воет ветер. Под одеялом уютно и тепло, Платон свернулся калачиком сбоку и мирно посапывает. Хорошо…

Баба Катя открыла глаза и попыталась вспомнить – что-то вчера было. Необычное… Ах, да! Отец Павел… Впервые за много лет она улыбнулась, по-доброму, без язвительной усмешки и настороженности. Чудной какой старичок, на Литургию ее пригласил… Конечно, никуда она не пойдет, что ей там делать? Но на душе было радостно…

Встала, поставила на газ допотопный чайник и пошла разыскивать черепаху Тосю. Вытащила ее из своего тапочка и сунула под панцирь свежий капустный лист. Тося вытянула шею, взяла лист и стала его жевать. Затем баба Катя насыпала корм Платону, налила в мисочку свежей воды…

Половина седьмого утра…

– А может, сходить? – вдруг подумала она…

Одинокое воскресенье ничего хорошего не обещало, а тут хоть что-то…

Баба Катя открыла древний шифоньер и заглянула внутрь. Выбирать было особо не из чего. Она натянула теплую юбку, шерстяную кофту, нашла в недрах шкафа старую шаль… Вроде все. Присела у окна с чашкой чая и печенькой. Идти? Не идти? Задумчиво глядела в темное окно, но видела лишь свое отражение. Отражение было невеселым. Старая, седая, и жизнь пролетела зря…

– Пойду, – решила она. – Хоть раз в жизни побываю на этой, как ее… Литургии…

***

Пришла баба Катя в церковь немного раньше восьми, но народу уже было много. Что-то писали, бродили по церкви, ставили свечи у икон. Баба Катя уселась на "своей" скамеечке у входа и стала ждать.

Наконец все угомонились, встали, и в полной тишине раздался голос отца Павла:

"Благословенно Царство Отца и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков!"

Хор пропел "аминь", люди закланялись и закрестились.

Баба Катя сидела сиднем. Дальше все шло своим чередом, который она все-равно не понимала. Так же пели, читали, крестились. Изредка по церкви проходил молодой длинноволосый человек и чем-то размахивал. Это "что-то" было похоже на большой пузатый медный… может быть, чайник?… Только без носика и ручки. "Чайник" этот висел на длинных цепочках с бубенчиками, которые весело позвякивали. Из него шел дым, пахло незнакомо, но приятно. На бабу Катю тоже помахали чайником, словно ожидая от нее чего-то… А чего – она не знала…

Потом все выстроились в длиннющую очередь и стали подходить к отцу Павлу. Сегодня он был красивый, в золотых одеждах, и даже вроде выглядел моложе. Всех подходящих он чем-то кормил из большой золотой чаши.

"Ну точно – буржуи" – усмехнулась баба Катя про себя. Наконец батюшка унес чашу в алтарь, затем снова вышел к народу и стал что-то говорить. Все очень внимательно слушали, а баба Катя – нет. Туговата она была на уши, да и непонятно все. Потом целовали крест в руках отца Павла и выходили на улицу.

"Наконец-то" – подумала баба Катя.

Хотя она нисколько не устала и время пролетело незаметно.

***

– Ну, здравствуй, Катерина Васильевна, – батюшка улыбался. – Пришла! – удовлетворенно сказал он, словно и не сомневался в этом. – Давай поговорим, что ли…

– Здравствуйте. О чем поговорим?

– Да так, о жизни. Только не здесь, народу здесь много. Приглашаю на чай.

Они прошли через церковный двор, и батюшка распахнул перед бабой Катей незапертую дверь в маленький домик. Там он деловито усадил гостью к столу, включил чайник и засуетился, засуетился, собирая на стол угощение – варенье, печенье, бублики-баранки…

Баба Катя смотрела на все это и думала: "нет, все-таки что-то ему от меня нужно, иначе с чего бы такая гостеприимность"…

Наконец стол был накрыт, отец Павел сел напротив гостьи и стал молча ее рассматривать. Баба Катя смутилась. Помолчали, отхлебнули из чашек.

– Ты варенье-то бери, вот с сухариками вкусно очень, – посоветовал батюшка. Она послушно и осторожно взяла из вазочки один сухарик, но есть не стала – положила рядышком.

Снова помолчали. Потом батюшка вздохнул и сказал:

– Ну что ж, Катерина Васильевна, будем креститься.

Баба Катя отставила чашку и поднялась.

– Да стой, стой, куда ты! Чего испугалась? Сядь! Надо ведь креститься! Старая уже, помирать скоро, а куда пойдешь-то?

Баба Катя тяжело опустилась обратно на табуретку. Да, помирать скоро. Но вот куда-то идти она вовсе не собиралась. Помрет, да и ладно. Кому от этого печаль?

– Тебе, отец Павел, что от меня нужно? – прямо спросила она.

– Мне? Мне ничего не нужно. Душу твою жалко. Ты ведь с виду каменная, а душа твоя плачет… Больно ей и страшно одной…

Баба Катя напряглась. Да, страшно. Но откуда он узнал, что она одна? Она ничего ему о себе не говорила. Напряженно, до боли в больных суставах, сжала кулаки. Опустила голову и упорно молчала.

– Веруешь ли, что Бог есть?

– Нет, – честно ответила баба Катя.

– А душа?

– Душа, наверное, есть. Болит…

– А откуда же душа, коли Бога нет? Кто тебе ее дал?

– Отстал бы ты от меня, батюшка, не знаю я ничего, – тоскливо сказала баба Катя. "И так тошно" – хотела добавить, но промолчала. Сидела, сгорбившись, и пыталась вспомнить, когда же начала болеть эта ее душа…

Когда маманя за любую шалость, а то и просто так, лупила ремнем, или туго скрученным мокрым полотенцем? Или когда ее, девчонку, оклеветали на заводе за украденный якобы кошелек, который она и в глаза не видела… Чуть из комсомола не выгнали, на доску позора вывесили… Или когда Митька наигрался и бросил? Или когда… Тут баба Катя не удержалась и всхлипнула… Или когда ее доченька умерла, едва родившись? Она не знала. Просто с тех пор жила по привычке, как заведенная, и ни о чем не думала…

Отец Павел ждал. Смотрел внимательно, молчал. Потом стал рассказывать ей о Боге, о Сыне Божием – Спасителе людей. О злых и коварных врагах рода человеческого… Об Ангелах Хранителях… О покаянии и спасении души. О потерянном Рае…

Баба Катя, низко склонившись над столом, плакала. Никто и никогда ей этого не говорил. Никто и никогда о ней не заботился. С ней вообще мало кто разговаривал… И доченька ее умерла, где она сейчас?… Она плакала, а отец Павел говорил, говорил…

Наконец замолчал. Посидел, подумал. Потом решительно встал и громко хлопнул ладонью по столу.

– В общем, так, Катерина свет моя Васильевна. Идем, сейчас поисповедую тебя, да и покрестимся.

Баба Катя испуганно вскинула на него глаза – как, прямо сейчас?

– Сейчас, – твердо ответил батюшка. – Поторопиться бы надо, – почему-то добавил он.

***

Он подвел ее к высокой тумбочке и сказал: "Ну что ж. Давай, кайся."

Баба Катя молчала. Каяться она не умела. Жила и работала честно, не воровала, не убивала…

– Злая я, – наконец выдавила она из себя, – Людей не люблю…

– Так, так, – чему-то обрадовался батюшка. – А кого любишь?

– Кота своего люблю. Может, еще соседку свою, Дашку. Она меня шанежками угощает, когда печет… Несчастная она, Дашка. Муж пьет, бьет, детишек трое, живут в однушке… Жалко мне ее… А больше никого и не люблю. И думаю обо всех плохо. Даже вот о тебе, отец, мысли нехорошие были, – бабу Катю понесло…