Маринкина башня

Божена задышала ровнее. Это было совсем не то, чего хотела она сама, но куда лучше того, если бы родители заставили ее прервать беременность или отдали бы ее ребенка в чужую семью. Она ощутила даже некую благодарность к ним.

– Почему вы решили поступить именно так?

– Ребенок наш внук, – ответил Мацей. – В нем кровь Джевицких. Если мы сейчас откажемся от него, то наш род может также угаснуть, как и род Порыцких. А князя с тобой познакомим осенью, когда все уляжется.

– Ожидание только подзадорит его, – неожиданно подмигнула ей мать.

Божена уехала. И весьма вовремя. Живот стал расти слишком быстро, груди набухли, на лице появилась отечность. Еще у нее отяжелели ноги, и никакая обувка не подходила, потому, она большую часть времени проводила в крохотном пространстве нянюшкиного домика. Лишь выходила босиком в заросший сад. Фелисия заботилась о ней, совсем как в детстве.

Так прошло чуть больше месяца, а потом случилось кое-что неожиданное.

– Душенька, гость к тебе, – предупредила Фелисия.

– Гость? – удивилась Божена.

Отложила картину мозаичную, что выкладывала вторую неделю. На полотне уже отчетливо проступал образ Пресвятой Девы Марии. Машинально поправила волосы, заплетенные в обычную косу, и обомлела. В дверях показалась до боли знакомая фигура.

– Вацлав, – каким-то не своим голосом произнесла она.

– Девочка моя божья, – рассматривал он ее с нескрываемым восхищением.

– Ты так смотришь на меня, а я совсем некрасивая стала.

– Некрасивая!? Да таких красавиц в мире просто нет больше!

Он наконец подошел к ней, обнял бережно.

Божена заплакала.

– Как же так? Откуда ты здесь? Я думала, не увижу тебя больше.

– Мне твоя няня написала.

– Фелисия? – изумленно обернулась девушка к старой женщине.

Старушка лукаво улыбнулась.

– Видела я, как вы смотрели друг на друга. Сразу видно, любовь промеж вами. И знаю, что письма ваши все перехватывались. А неправильно это. Так что, отправила я в резиденцию пана Мнишека письмо для Вацлава. Тебе, милая, не стала говорить, не знала дойдет то письмо, или затеряется где.

Божена растрогалась, поцеловала няню в щеку.

– Пойду, погуляю, – взяла Фелисия корзинку, с которой ходила на рынок, и оставила парочку наедине.

– Значит, ты писал мне?

– Писал. Но теперь понимаю, письма мои от тебя прятали.

– И я писала.

– Жаль до меня ничего не дошло. Как я хотел получить от тебя весточку!

– А я думала, ты позабыл меня.

– Невозможно забыть, – ласково целовал мужчина ее лицо. – Фелисия написала про хитроумный план твоих родителей. Божена, я не могу этого допустить. Особенно теперь, когда ты ждешь моего ребенка. Поехали со мной. Пан Мнишек поможет нам. А родители простят тебя со временем.

– Вацлав, пан Юрий не станет помогать, – отстранилась из его объятий Божена. – Князь Порыцкий протеже короля. Стефан Баторий отсрочил моему отцу уплату налогов при условии нашей с Яцеком женитьбы.

– Наплевать. Ты не обязана расплачиваться собою из-за проблем воеводы Джевицкого.

– Дело не только в долгах, – поцеловала Божена руку любимого мужчины.

Вацлав же гладил ее по волосам, наслаждаясь этими прикосновениями.

– Мама предупредила, если я проявлю своеволие, на тебя поступит донос, будто ты снасильничал надо мной. А ты же знаешь, как поступит король. Если бы я была обычной девушкой, но я дочь воеводы. Тебя казнят, а имя твоего рода запятнают позором.

– Какая низость.

– Я люблю тебя Вацлав. Но вынуждена быть послушной воле родителей.

– Не говори так. Мы найдем выход.

До возвращения Фелисии они больше не разговаривали. Так соскучились друг по другу, что более не сдерживались, провалились в тот мир, который испокон веков существует лишь для двоих.

Они виделись все лето, вплоть до самых родов Божены. Вацлав не был свободным человеком, его присутствия требовала служба, потому, он преодолевал расстояние от Санока до Дембовиц за ночь, чтобы побыть с возлюбленной несколько часов, а затем отправлялся назад. Иногда Мнишек освобождал его от обязанностей, и Врона оставался в маленьком домике на пару дней.

Катажина с доктором приехали немного загодя, боясь пропустить начало схваток. Их приезд означал конец свиданий с Вацлавом.

Они с трудом разместились в тесном домишке. Теснота вызывала неудовольствие, добавляла нервозности, и когда к концу августа Божена наконец разродилась девочкой, все вздохнули с облегчением.

Божена устала от своего живота, а ее мать от подушки, которую вот уже четыре месяца подкладывала под платье.

– В замке ждет кормилица, – сообщила Катажина. – Я с дочкой возвращаюсь в Джевицы. А ты приедешь с Фелисией позже, как только окрепнешь.

– Возвращаешься с дочкой?

– Божена, привыкай. Эта девочка моя дочь и твоя сестра, – жестко вернула Катажина ее на землю. – Никто не должен знать правды.

У Божены из груди текло молоко, и пока мать с доктором собирались в дорогу, она кормила девочку. Сначала приложила кроху неловко, малютка никак не могла обхватить маленьким ротиком сосок. Но няня помогла, переложила девочку поудобнее, да под спину самой Божены приладила подушку.

Девочка довольно сопела, а молодая мама не могла отвести от нее глаз. Неужели это она сотворила такое чудо? И неужели всю оставшуюся жизнь ей придется делать вид, что она всего лишь сестра такого прелестного создания?

Ей было трудно отдать Катажине девочку, завернутую заботливыми руками няни в цветные пеленочку и одеяло. Но пришлось.

– Перетяни чем-нибудь грудь, – посоветовала Катажина, забирая ребенка. – В Джевицы возвращайся только после того, как молоко перестанет пачкать одежду. Иначе слуги все поймут.

– Конечно, мама, – с трудом отвела она взгляд от малютки и спрятала руки за спину. Божена боролась с желанием вырвать сверток из рук матери и не отдавать девочку никому.

Родительница с доктором уехали, а они с Фелисией остались. Будь рядом Вацлав, ей было бы легче, но пан Мнишек отправил его в свою резиденцию во Львове – Тарловскую каменицу, роскошный дом, который требовалось подготовить к переезду в него семьи Мнишек из Санока на осенне-зимний период.

До самого нового года с Вацлавом они увиделись всего раз. Встречу устроила верная нянюшка. Тринадцатого декабря, в день святой Люсии, родители Божены, как и большинство проживающих в замке, отправились к обедне в костел. Девушка отговорилась головной болью, и когда замок опустел, зашла в комнату девочки. Кормилица одевала ее для прогулки.

– Зофья, а ты разве не идешь на службу?

– Пришлось остаться, – вздохнула кормилица. – У молодой няни, которую пани Катажина для прогулок с дочерью наняла, живот прихватило. Придется мне Агнешу на улицу нести.

– Я могу с ней погулять, – вызвалась Божена.

Она-то знала, что Фелисия подсыпала в еду молодой няни слабительное.

– Правда? – обрадовалась Зофья. – А как же Вы сами? Не идете в храм?

– Голова разболелась. Мне как раз неплохо бы прогуляться. Может быть свежий воздух поможет.

– Вот спасибо Вам, госпожа.

Кормилица быстро закутала малютку, уложила в плетеную люльку-корзину, и сама снесла ее вниз.

Божена взяла люльку и выскользнула за ворота. В условленном месте поджидал Вацлав. Он крепко расцеловал ее, а затем склонился над ребенком. Девочка не спала, смотрела огромными глазищами на незнакомого мужчину.

– Агнеша, – ласково промурлыкал Вацлав. – Доченька.

Дотронулся легонько до детского носика. Малышка приоткрыла ротик.

Божена с Вацлавом рассмеялись.

– Такая же красавица, как и ты.

– У нее глаза совсем, как у тебя, – заметила Божена. – Такие же черные.

– Да. Это особенность рода Врона. У нас еще никто с другим цветом глаз не рождался. Божена, князь уже приехал? – сменил он тему.

– На прошлой неделе вернулся. У нас будет к дню Святого Сильвестра.

– Хорошо, что король его из Швеции раньше не отозвал.

– Хорошо, – согласилась Божена, – иначе свадьбу уже сыграли бы. А так они с отцом на февраль сговорились. Хоть какая-то отсрочка.

– Не пойдешь ты за него замуж, – твердо сказал Вацлав.

– Не могу не пойти. Князь уже часть долгов воеводства в королевскую казну оплатил и денег папе на ремонт замка дал.

– Божена, я не так просто с тобой этой личной встречи искал, – взял Вацлав ее за руки. – Друзья у меня есть среди донских казаков. Они согласились помочь. Укроют тебя с дочкой на время, спрячут. Никто не догадается где вы. Будут думать, что со мной сбежала, но я все время поисков стану неотлучно при пане Мнишеке находиться. В Мазовии, в доме моих родителей, вас тоже не найдут. А когда успокоится все, я к вам приеду.

– Донские казаки? – испугалась Божена.

Ее знания о казаках сводились к тому, что эта грозная вольница участвует во всех заварушках, что им безразличны королевские законы, и важна им лишь хорошая добыча.

– Не бойся. В семье Заруцких я уверен, как в самом себе.

– Семья Заруцких – это те, у кого ты хочешь нас спрятать?

– Да. Глава семьи не простой казак, атаман. За его спиной тебе нечего бояться.

Он так уверенно говорил, что Божена отбросила все сомнения.

И вот, спустя две недели, она сидит за праздничным столом, терпит приставания князя Яцека и ждет назначенного часа. Они условились с Вацлавом на четыре утра.

– К этому времени все либо напьются, либо разойдутся спать, – пояснил Вацлав.

Он должен был раздобыть коня для Божены. Агнешу решили везти не в люльке, а посадить в специальную перевязь на груди. Ее вызвалась сшить Фелисия. Няне также отводилась роль в отвлечении кормилицы, которая практически неотлучно находилась подле девочки.

– Придумаю что-нибудь, – пообещала Фелисия. – Зофья покушать любит. Преподнесу ей кусок пирога со снотворным. Пока она спать будет, ты с девочкой и улизнешь.

Божена заранее сложила вещи, которые потребуются ей в дороге. А вот вещи Агнеши придется складывать непосредственно перед бегством, иначе пропажи могут хватиться.

Ей было немного жаль родителей и того, как она собирается с ними поступить, но сама мысль пойти под венец вот с этим жирным князем, который нагло тискает ее во время танца, была омерзительна.

Вацлав верно рассчитал время для побега. Гости еще шумели, но были уже сильно пьяны. Никто не обратит внимания на то, как и когда исчезнут две дочки хозяев замка. Отделаться бы еще от настырного Яцека. Он хотя и выпил много, держался пока бодрячком. Девушке не нравилось, что он начал слишком распускать руки. Тогда она попробовала переключить его внимание на спор, затеянный ее отцом и архиепископом Карнковским с заезжими восточными торговцами, о возможном возобновлении войны между Польшей, Швецией и Россией за Ливонские земли.

Помогло. Яцек охотно включился в дискуссию, избавив Божену от своего общества.

Она же принялась отсчитывать минуты до того мгновения, как ей предстоит направиться на второй этаж в комнату дочери.

Вот только… не суждено было Божене сбежать.

Не один Вацлав правильно рассчитал время. Оно было идеальным как для побега, так и для нападения. В три часа ночи фельдмаршал Карл Генрикссон Горн, один из командующих шведской армией, подвел свое войско к Джевицам. Попасть в укрепленную крепость не составило труда, ворота в эту праздничную ночь попросту были открыты.

Большая часть войска устремилась в замок. Остальные рассредоточились по территории крепости.

– Шведы! – закричал кто-то из гостей воеводы Джевицкого.

Неудивительно, что нападавших сразу опознали. Солдатская форма из сукна сине-желтой расцветки определенно указывала на принадлежность к шведской армии.

– К оружию! – крикнул воевода.

Но разве могли сопротивляться организованному и подготовленному противнику далеко нетрезвые люди, большинство из которых и оружия при себе не имели. Шведы заполонили весь замок. Они никого не щадили. Они пришли убивать.

Чувствовался запах гари. Начали гореть многочисленные наружные постройки замка.

Крики доносились отовсюду. И изнутри замка, и с улицы.

На глазах Божены творилось что-то ужасное. Людей резали, как свиней. Ее вырвало от вида разрубленных тел, вываливающихся кишок и багряной крови. Она вдруг заметила свою мать. Та бездвижно лежала на полу. Из горла женщины хлестала кровь.

– Мамочка! – склонилась над ней Божена.

Она попыталась зажать рану, но поняла, что уже не помочь. Катажина была мертва.

А прямо на девушку, осклабившись, надвигался здоровенный швед.

– Агнешка! – бросилась она на второй этаж.

Только бы спасти ребенка, – билось набатом в голове. Только бы успеть.

Но швед нагнал ее, схватил за волосы, потянул на себя. Божена рванулась, закричала от дикой боли, упала на ступеньки, поползла вверх, туда, откуда слышался детский плач. Швед не дал далеко уйти ей. Когда Божена доползла на четвереньках до галереи второго этажа, он вскинул меч и с одного удара отсек девушке голову.

– Нет! – закричал Вацлав, который подъехал к замку почти вслед за неприятельским войском и теперь сражался наряду с остальными.

Этой заминки хватило одному из напавших проткнуть Вацлава мечом насквозь.

Но Божена уже этого не видела, как не видела и того, что на убившего ее шведа кинулся раненый Мацей Джевицкий, ударил того ножом в шею, не видела, как швед не удержался на ногах, перевалился через перила галереи и полетел вниз, увлекая за собой ее отца. Два тела с грохотом рухнули на каменный пол. Спину шведа сломало пополам, а голова Мацея разлетелась вдребезги на кровавые ошметки.

Вацлав все это видел, умирая. Когда он испустил дух, с галереи второго этажа скатилась отрубленная голова его возлюбленной.

Чуть поодаль, в луже крове, распластался князь Яцек Порыцкий. В мертвых глазницах застыл ужас.

Той ночью замок Джевицы был сожжен дотла15. Долго потом с пепелища дикие звери растаскивали косточки, среди которых попадались и совсем крохотные, детские.

Глава 2. В которой Агнеша знакомится с семьей польских магнатов Мнишек

Я, Мнишек, у тебя

Остановлюсь в Самборе на три дня.

Я знаю: твой гостеприимный замок

И пышностью блистает благородной

И славится хозяйкой молодой.

Прелестную Марину я надеюсь

Увидеть там.

А.С. Пушкин. Из пьесы «Борис Годунов»

Дверь с кованой ручкой в виде двуглавого орла Агнеша, конечно, открыла и, конечно, заглянула посмотреть – что там за ней.

– Ничего себе! – от неожиданности увиденного вслух брякнула девушка.

Она находилась в длинной галерее, похожей на балкон, нависающий над небольшим, но роскошно оформленным залом. Его окна украшали резные каменные цветы. С галереи зал хорошо просматривался. Там собралось немало народа в исторических костюмах. И диалоги велись на польском языке.

Снимают фильм? – рассуждала Агнеша. Не похоже, так как нет операторов и всех тех, кто участвует в съемочном процессе помимо актеров. Более разумным выглядела версия, что тут идет репетиция спектакля.

Посмотрю пару минут и вернусь к группе, – решила она.

Говорил смуглый молодой человек, чье лицо портило родимое пятно на носу, вровень с правым глазом.

– Мы, Дмитрий Иванович, Божьею милостью царевич великой Руси, Углицкий, Дмитровский и иных, князь от колена предков своих, благодарим семью сандомирского воеводы пана Юрия Мнишека за оказанный прием и доверие.

– Для нас честь, царевич Дмитрий, принимать Вас у себя, – отвечал широкоплечий, тучный и грузный мужчина.

На его голове красовался расшитый золотой нитью берет со свисающим пером.

– Был счастлив с тобою познакомиться, Марина, – приложился тот, кого назвали царевичем, к ручке молоденькой, невысокого роста девушке в богатых одеждах.

– Как только король и папский нунций примут меня, мы сможем вновь увидеться, – добавил он.

Последняя лекция по истории доцента Горелика еще не выветрилась из головы Агнеши, и она предположила, что здесь разыгрывается сцена отъезда Лжедмитрия из замка семьи Мнишеков после его первого знакомства с Мариной в марте одна тысяча шестьсот четвертого года.

В зале, помимо Марины, присутствовали еще две женщины. Одна, украшенная массивными ожерельями и браслетами, которую царевич назвал пани Ядвигой, судя по всему, играла роль жены Юрия и матери Марины.

Когда Дмитрий прощался с третьей из женщин, голубоглазой, рыжеволосой красавицей, от Агнеши не укрылось, каким долгим взглядом обменялись эти двое. Женщина была явно старше царевича, но их обоюдный интерес друг к другу казался очевидным.

Интересно, кто эта рыжеволосая? – думала Агнеша, отступая вглубь галереи. Пора было возвращаться. Она ведь еще сфотографироваться хотела. А тут как-то неуютно ей становилось. И сцена прощания, что она сейчас видела, совсем не напоминала спектакль. Все выглядело слишком реалистично. И польская речь смущала. Если в этом зале и были актеры, то не русские, а настоящие поляки. Возможно, кроме Дмитрия. Тот говорил с акцентом.

Агнеша растерялась. Никакой двери, через которую она попала сюда, в сплошной стене галереи не нашлось.

У меня разыгралось воображение, или, это какая-то оптическая иллюзия, – успокаивала она сама себя.

Только за плечо ее ухватила никакая не иллюзия.

– Ты кто? – крепко держал ее толстяк лет двадцати.

Вопрос был задан на польском.

– А ты кто? – так же на польском спросила Агнеша.

Толстяк вытаращился на нее.

– Кто я? Ты не знаешь меня?

– Откуда мне тебя знать?

– Я Станислав Бонифаций, сын сандомирского воеводы Юрия Мнишека и хозяин этого замка.

– А что это за замок?

Станислав рассмеялся.

– Саноцкий замок. Он достался мне по наследству, и я живу здесь со своей женой Софией. Имя княгини Софьи Головчинской тебе тоже незнакомо?

– Незнакомо, – подтвердила Агнеша.

– Странная ты какая. Вот моя жена, смотри, – подвел он ее к перилам галереи и указал на рыжеволосую красавицу.

– Она старше тебя.

– Ну и что? – опять засмеялся Станислав Бонифаций.

Его смех привлек к себе внимание всех, кто оставался в зале. Царевич со своей свитой к этому времени замок уже покинули.

– Станислав, кто это там с тобой? – прогудел Юрий Мнишек.

Агнеша приняла тот факт, что оказалась в нестандартной ситуации, допустила, что, открыв ту дверь в Маринкиной башне в Коломне, попала во временную дыру. Она читала о таком явлении. Не верила конечно, но ведь происходит с ней сейчас нечто необъяснимое.

– Вот, незнакомку поймал, – спустился вниз по лестнице парень, таща девушку за собой.

Востроносенькая Марина смотрела на нее с большим любопытством. Красотка Софья изучающе. Пани Ядвига глядела с удивлением, как будто привидение увидела. Впрочем, воевода тоже выглядел удивленным.

– Надо же, – произнес он, пристально глядя на трофей старшего сына16.

– Юрий, она так похожа…, – прошептала пани Ядвига.

– Вижу, – остановил ее муж и обратился к чужачке.

– Как тебя зовут?

– Агнес.

– И какого ты рода, Агнес?

– Моя фамилия Джевицкая.

В данной ситуации Агнеше показалось уместнее представиться польской фамилией своей матери, чем русской отцовской.

Стоило ей назваться Джевицкой, как от группы, составляющей свиту пана Юрия, вперед выступил один из дворян.

Черный, словно ворон, – мысленно охарактеризовала мужчину Агнеша. Такими черными казались его глаза и длинные волосы, завязанные в хвост. Одежда поляка также отличалась темным цветом, без каких-либо украшений и изысков. Все это выделяло его среди остальных мужчин в зале, коротко-стриженных, наряженных в яркие кафтаны и шляпы с перьями.

– Сколько тебе лет? – неожиданно зло спросил он.

– Двадцать один, – с вызовом посмотрела она на обозленного поляка.

Агнеша, несмотря на внешнюю мягкость, умела за себя постоять, и сейчас не собиралась позволять этому Ворону обижать себя.

Тот собрался сказать что-то еще, но пан Юрий остановил его.

– Януш, остынь. Даже, если она та самая девочка, не ей стоит мстить.

Выходит, фамилия Джевицких тут известна и как-то связана с ненавистью этого Ворона, – неслось в голове Агнеши. Надо бы порасспросить маму. Та говорила, что родни у нее нет, но возможно она что-то знает из истории своего рода.

– Ты очень похожа на Божену, – сказала пани Ядвига.

– Вы знали мою маму? – не подумав, ляпнула Агнеша.

– Знали. Мы приезжали в Джевицы зимой. Тогда еще здравствовал король Стефан Баторий, а наши старшие сыновья были совсем крохами, – немного печально улыбнулась пани Ядвига.

А Агнеша обратила внимание, что женщина совсем не старая и, хотя фигура ее расплылась, лицом она очень хороша, особенно вот с такой печальной улыбкой. Была бы Агнеша художником, обязательно запечатлела бы ее облик на полотне.

– Тогда-то твои родители и познакомились. Ведь Вацлав состоял в свите моего мужа и прибыл вместе с нами.

– Вацлав? Но моего отца зовут Матвей.

Русское имя по-польски звучало, как Mateusz, и Мнишеки по-своему расценили реплику Агнеши.

– Мацей Джевицкий приходился тебе дедом. Они с женой выдали тебя за свою дочь, чтобы скрыть ото всех, что твоей матерью на самом деле является Божена, – сообщил пан Юрий.

– Нам историю твоего рождения и того, что в Джевицком замке в ту страшную ночь произошло, архиепископ Станислав Карнковский рассказал, – добавила Ядвига. – Он единственный в той резне живым остался. Шведы пощадили его, видимо из уважения к церковному сану. Но все думали, что девочка тоже погибла. Ведь на пепелище нашли детские останки.

– В замке мог быть еще чей-нибудь ребенок, о котором архиепископ не знал. Он и погиб, – предположил пан Юрий. – Как же ты выжила?

– Не знаю, – честно ответила Агнеша.

– А где жила все это время?

– В Варшаве. Наверное. Или в Кракове.

Агнешка несколько раз бывала в Польше с мамой и более-менее представляла, где тут что находится. Но сейчас-то она в Речи Посполитой, могло все и по-другому быть.

– Ты что, провалами в памяти страдаешь? – ехидно спросила ее рыжеволосая Софья.

– Страдаю, – обрадовалась подсказке Агнеша.

– Папочка, пусть Агнес у нас поживет и завтра с нами в Самбор едет, – неожиданно стала просить Марина. – С тех пор, как Аннушка уехала, мне совсем одиноко.

– Что ж, – принял решение пан Юрий, – мы ведь имеем косвенное отношение к твоему появлению на свет. Поживешь у нас, пока не вспомнишь, где твой дом. А Мнишеки от одного лишнего рта не обеднеют.

Для Агнеши такое предложение было наилучшим в сложившейся ситуации. Ее не выгнали на улицу и не особо озаботились тем, как девушка вообще появилась в доме воеводы. Ночью она попробует найти ту треклятую дверь.

– Пан Юрий, Вы доверяете ей?

Злой голос Ворона нарушил благостные думы Агнешки.

– Она может быть шпионкой, – не унимался он.

Так бы и треснула этого гадкого поляка. И что он к ней прицепился?

– Януш, если она шпионка, тем интереснее, – усмехнулся Юрий Мнишек.

Агнеша вспомнила, как историк Горелик, а за ним и гид Юлиан характеризовали воеводу авантюристом, интриганом, мастером закулисных игр. Стало ясно, что странное появление какой-то воскресшей девочки возбудило интерес пана, потому он и позволил ей остаться. Марина своей просьбой предоставила отцу отличный предлог для того, чтобы дать кров незваной гостье.

Ворон тяжело глядел на нее.

А не придет ли он этой ночью убивать меня? – по-настоящему испугалась Агнеша. Все шляхтичи в этом зале при оружии. Даже у добродушного толстяка Станислава сабля за поясом. Она пыталась вспомнить, имелось ли в семнадцатом веке какое-либо огнестрельное оружие. Хотя, какая разница. Если этот мрачный тип явится по ее душу, она не спасется ни от меча, ни от огнестрела.

Обстановку разрядила пани Ядвига.

– Софья, выдели пожалуйста нашей гостье какую-нибудь одежду для сна, а ты, Марина, проводи Агнес в любую комнату для гостей на первом этаже.

Затем она обратилась непосредственно к ней:

– Мы уже поужинали. Я распоряжусь, слуги принесут в твою комнату еды.

– Спасибо, – поблагодарила Агнеша.

– Идем, – подхватила ее за руку Марина своей маленькой ладошкой. – Я чувствую, мы с тобой подружимся.

Агнеша улыбнулась такой горячности. Неужели, именно вот эту жизнерадостную и добрую девочку в ее ближайшем будущем заклеймят расчетливой проходимкой?

– Кто такая Аннушка? – спросила она, пока они кружили по многочисленным замковым коридорам.

– Моя старшая сестра. Мы с ней очень близки. Но ее выдали замуж за сенатора Петра Шишковского. Он очень знатного рода, – поделилась Марина. – Так что теперь мы редко видимся. А Ефросина, моя младшая сестрица, противная. С ней я не общаюсь. Она вредная, своевольная и даже смеет перечить папеньке. Ее в Самборе оставили. Но ты с ней завтра сможешь познакомиться. Только не смей с ней дружить против меня, хорошо?