Полная версия
Жена фабриканта. Том 2
Петр пожал плечами:
– Вы ставите мне невыполнимые условия. Я не могу согласиться, чтобы ради меня вы подвергали себя опасности.
– Петр Кузьмич, я поеду не одна. Вам не нужно за меня беспокоиться.
– С Иваном? Тем более невозможно. Мне ничего не нужно от вас, Ольга Андреевна. Денег тоже не нужно, – хмуро кивнув, он попрощался с ней и быстро ушел.
2
Иван Кузьмич встрепенулся, когда зазвенел дверной звонок. В коридоре раздались энергичные шаги, распахнулась дверь, и к нему буквально ворвался широкоплечий высокий богатырь с аккуратно постриженной черной бородкой, брат Федор.
Они пожали друг другу руки и крепко обнялись, тепло, по старинке троекратно расцеловавшись. Оба отличались мужественной статью: косая сажень в плечах, приятные благородные черты лица, спокойный умный взгляд серых глаз – это были семейные черты Ухтомцевых, доставшиеся от предков.
Пройдя в кабинет, братья расположились в мягких кожаных креслах возле ломберного столика, на котором были расставлены услужливой рукой дворецкого графины с различными прохладительными напитками и два высоких фужера.
– Как поживаешь? Как здоровье твое, детей и супруги? – расспрашивал Федор после того, как осушил второй стакан лимонада.
Иван благодушно произнес:
– Да все хорошо, сейчас за обедом их и увидишь. Расскажи, почему не привез к нам своих? Мы-то с Ольгой думали, вы все приедете погостить. Моя уже и комнаты для вас приготовила.
– Сережа приболел, и мы не рискнули его к вам везти. Аннушка сейчас с сыном, ухаживает за ним.
– А чем заболел?
– Кашлять стал сильно. Но сейчас уже все, слава богу, ему уже лучше, пошел на поправку. Но он нас очень напугал.
Иван слушал брата и сочувственно кивал головой:
– Правильно сделал, что не взял их. Не дай бог, стало бы хуже…
– Вот и вот. Потому и не взяли. Ты ведь знаешь, моя Аннушка в нем души не чает. Вся так и обмирает, если сынок чихнет или кашлянет, докторов вызывает. Но я с ней не спорю, она мать. Что слышно про матушку, Петр как? Хочу завтра к ним заехать.
– Ну, матушка как всегда паломничает, Петька как всегда болеет. Слышал от Тимофея, что недавно вернулся домой.
– Вижу, что ты еще сердишься на него? – посерьезнев, спросил Федор.
– Ты меня, Федя, извини. Но я о нем даже говорить с тобой не хочу.
– Понятно, – нахмурился тот, – завтра я его навещу и попробую с ним поговорить. Расскажи, как ты съездил на ярмарку? Что там нового?
– Всё также: люди торгуют, суетятся, сделки свои заключают. Познакомился там с англичанами, металлурги. Один шустрый такой, быстро-быстро на своем разговаривает, ничего не понятно. Хорошо, при них толмач был. А так ни черта бы не понял. В общем, предложили они нам установить современную плавильную печь.
Федор Кузьмич оживился:
– Что за чудо техники?
Иван рассказал о печи Мартена и добавил:
– Я взял описание печи, но оно на английском. Отдал Гиммеру, он переведет и завтра покажет, – пояснил Иван.
– Хорошо, – одобрил Федор Кузьмич действия брата. Он соскучился по нему и теперь с удовольствием разглядывал посвежевшее загорелое лицо брата. – Нужно будет в контракте с англичанами прописать точный график отправки печи. Пойдет по морю, – рассказывал Иван.
– Хорошее дело. Англичане – деловые люди, и с ними надо все учитывать. Если есть риск потери дохода, они своего не упустят и постараются повесить на противную сторону. Тебе надо все учесть и повернуть все возможные финансовые издержки в свою пользу, – посоветовал Федор Кузьмич и довольный потер руки. Ему нравилось распутывать замысловатые хитросплетения различных коммерческих подрядов.
– Что в деревне? У нас в мае на Невской бумагопрядильной фабрике была стачка. Потом волнения среди рабочих и студентов, – рассказывал Федор столичные новости.
– Про стачку читал в газете. А что требовали? – поинтересовался Иван. Серые глаза вспыхнули нехорошим стальным блеском.
– Все как обычно: увеличение заработной платы, уменьшение штрафов и рабочего времени.
– Под суд надо отдать зачинщиков, – безапелляционно заявил Иван.
– Суд уже идет. Я как представитель общества петербургских промышленников тоже присутствую на заседаниях. Занятное дело: ведь там, действительно, вскрылся страшный произвол владельцев фабрики. Поэтому-то и запретили освещать процесс, чтобы лишний раз не будоражить либеральное общество. Ходят слухи, что подготовлен даже специальный циркуляр, который собираются разослать в губернии с рекомендациями не доводить дела о стачках до судов, арестовывать зачинщиков на месте и немедленно высылать в административном порядке.
– Спасибо, что предупредил, – Иван кивнул головой и расслабленно откинулся на спинку кресла.
– Неорганизованные выступления рабочих, студентов расшатывают нашу государственность и приближают революцию. Вспомни, как было во Франции. Нельзя допустить смуты и революции. Но наши прозападные либералы и их противники социалисты хотят одного – революции. Теперь дворянская и студенческая молодежь увлеклась народничеством, пошли в деревню, чтобы там начать революцию. Не встречал в деревне «учителей крестьян», этаких кротких волков в овечьей шкуре? – с шутливым сарказмом полюбопытствовал Федор Кузьмич.
Ему очень хотелось поговорить о политике, обсудить будоражащие его пытливый ум события в государстве, царском окружении и обществе. Федор Кузьмич увлекался политикой, но дальше, чем обсуждения на заседаниях общества, он не заходил. Обстановка в империи казалась ему тревожной, двоякой: с одной стороны, по его мнению, хорошо бы правительству и «ослабить вожжу», облегчить рабское положение рабочих на фабриках, чтобы не допустить роста недовольства. А с другой стороны, как владелец завода он выступал против расширения прав и свобод рабочих. И вопросы, которые он себе задавал, требовали осмысления, выработки стратегии действий как промышленника, и именно они послужили толчком к его решению вступить в Петербургское общество для содействия русской промышленности и торговле. Федор Кузьмич получил это предложение в мае на Всероссийском торгово-промышленном съезде от одного из знакомых промышленников, о чем он потом с удовольствием поведал брату в письме.
Все эти разрозненные события волновали все слои российского общества, консервативное и либеральное. Петербургские фабриканты и купцы ощущали надвигающуюся угрозу революции. Некоторые, в число которых входил и Ухтомцев, считали, что правительству лучше заранее провести необходимые реформы, принять закон по охране труда рабочих, не накаляя ситуацию до предела. Однако были и такие фабриканты, которые резко возражали против любых уступок рабочим. Из-за чего в зале заседаний между петербургскими фабрикантами разгорелись дебаты и жаркие споры.
С любопытством выслушал однажды на заседании Федор Кузьмич доклад секретаря Горного ученого комитета и Общества для содействия русской промышленности и торговли уважаемого им Константина Аполлоновича Сальковского.
– На Западе допустимо ограничивать работу малолетних, у нас же – такое невозможно. Потому что у нас такая мера стеснительна, и тяжело отразится на рабочих, которые и так бедны. Да и правительству не стоит вмешиваться в наши местные дела. На своих заводах мы хозяева. Нам и решать, – заключил Сальковский. В ответ раздались дружные аплодисменты и одобрительный гул находившихся в зале промышленников. Естественно, Федору Кузьмичу хотелось поделиться с братом своими мыслями. Но тот не любил и избагал разговоров на политические темы. Иван старался быть в курсе происходящих событий, но считал политику для себя пустым и безнадежным занятием.
Поморщившись, Иван раздраженно бросил:
– Пустое все это, не для нас! Свои бы дела решить.
Заметив, что Федор, разочарованный его негативной реакцией, примолк и даже погрустнел, смягчился:
– В российской глубинке народ думает, как бы выжить и копеечку заработать. Никто не будет слушать революционные речи.
– Ошибаешься! Среди мещан в провинциальных городках не будут, а в городах идет брожение умов. Не понаслышке знаю. Заранее надо в кулак рабочих у себя на заводе сжимать. Следить, чтобы вольнодумство не проникло. Я вернусь в Петербург и подам прошение в жандармское управление, чтобы на мой завод прислали двух офицеров.
– Платить придется.
– Для пользы дела не жалко.
– Ох, грехи, – протянул Иван и добавил: – Много у нас развелось всяких вольнодумцев и либералов. Намедни жена мне подсунула книжонку, купила у букиниста. Так я не смог осилить этот революционный бред и в печку засунул.
– Ай-ай, как же нехорошо. Оставил бы мне, интересно же почитать. Книги жечь нельзя, – укоризненно покачал головой Федор.
– Ну такие-то можно.
– А ты реакционер, как погляжу.
– Купец, – напыщенно ответил Иван, и желая поддеть брата, шутливо прибавил: – А ещё либерал.
– Ты?! – изумился Федор и раскатисто рассмеялся. – Да ты в зеркало когда в последний раз глядел на себя?
– А что во мне не так? – в шутку испугался Иван и провел рукой по лицу.
– Да у тебя и вид, и бородка, как у приказчика с торговых рядов.
– Так я и есть приказчик. Это ты верно подметил. И знаешь, горжусь и купеческим сословием и… своей бородой, – рассмеялся Иван и не без удовольствия погладил бородку.
– Был бы ты либерал, так без бородки не ходил, и без пилочки не обошелся, ногти полировал, и не стоял за прилавком в засаленном сюртуке с поддевкой, в нарукавниках. Ездил бы в театры и на балеты, с моноклем спектакли смотрел, да о науках с политикой речи толкал.
– Такого и даром не надо! Я в театрах и книжках ни черта не смыслю, – замахал на него руками Иван.
– А супруга твоя…
– Не в счет! Но что-то мы заболтались, пойдем-ка лучше повечеряем, – предложил Иван, которому уже надоело шутливое препирательство. Он рывком поднялся с кресла.
– Забыл сказать, меня в прошлый месяц еще и на должность председателя попечительского школьного совета утвердили, – вспомнил вдруг Федор.
– Эка, – обернулся и скептически хмыкнул Иван. – Ну ежели теперь тебе станут давать хорошие подряды и ордена, то я тебя поздравлю. А если нет? А по мне так все законы и должности придуманы, чтобы нашего брата как-нибудь подвести и обобрать. К тебе теперь всякий чиновник как пиявка может присосаться и деньги вытягивать. Неужели не мог откупиться, с твоими-то связями?
Федор Кузьмич встал, потянулся и зевнул:
– Что-то меня разморило с дороги. А я тебе не рассказывал, как сиротский суд попытался всучить мне опеку над большим состоянием с тяжбой?
– Нет. Расскажи.
– Я тогда едва отвязался, пришлось заплатить хорошую взятку. Придумают законов, а потом навязывают нам всякие должности и опеки. А у нас голова должна болеть из-за них. Молись, Иван, чтобы не дай бог, не выбрали куда. А то ведь свяжут по рукам и ногам чужими тяжбами и долгами. Только обещают, дескать, вам-то никаких дел и не будет, всё за вас сами сделаем, всё соблюдем в наилучшем виде и не пропустим сроков. А вам только и дел-то, что отчет подписать. Я их спрашиваю: «Сколько же надо?» – «Три тысячи…» – «Помилуйте! Это же чистое разоренье! Нельзя ли поменьше?» – «Никак нет-с, нельзя. Сами знаете, дело большое, ответственность. А если невнимательно относиться, то и в Сибирь можно угодить». – «Какую-такую Сибирь, – спрашиваю. – Господи помилуй! Не погубите, отцы родные. Берите, сколько нужно!» – «Помилуйте, ваше степенство. Нам не расчет вас губить». У меня-то, сам знаешь, и своих дел видимо-невидимо, а тут еще и чужие дела подсовывают за ненадобностью. Кровопийцы, одним словом. Пришлось отдать, лишь бы отвязались, – обреченно пожал плечами Федор Кузьмич.
– Да, братец, опека – это беда. Не знаешь, как отвязаться. Сегодня же поставлю свечку перед иконой, чтобы, не дай бог, и ко мне не обратились с опекой, – с шутливым испугом пробормотал и тут же перекрестился Иван Кузьмич.
– И я всякий раз ставлю, лишь бы отвязаться. Да только, видишь как, – и не помогло, – вздохнул Федор Кузьмич.
– Сочувствую тебе, братец, ох, как сочувствую. Да ты не горюй. А что за дело-то, о котором хотел рассказать?
– Потом расскажу, – ответил Федор Кузьмич и легонько подтолкнул брата к двери.
3
– Ну, здравствуй, душенька и радость моя Ольга Андреевна. Дай же я тебя рассмотрю, как следует, пощупаю. Хорошая ты женщина, матушка. Где твоя щечки, я их расцелую, лапушка, – бархатным баритоном рассыпался гость, приближаясь к хозяйке с шутливыми объятиями.
– Ох, – только и успела выдохнуть Ольга, оказавшись в его крепкой медвежьей хватке. Она рассмеялась и подставила щеку для поцелуя. – Что же ты, Иван, дорогого гостя только разговорами кормишь? Заждалась уже вас!
– Да он меня заговорил, знаешь как, – оправдывался Иван.
– Не слушай его, врет! Меня слушай. Дай-ка я тебя еще разочек поцелую. Пускай завидует, – и не успела хозяйка опомниться, как Федор лихо сгреб ее в охапку и припечатал губами теперь уже в другую щеку.
– Да что же это! – жалобно пискнула та, оказавшись в могучих объятьях деверя.
– Эх, если бы не Аннушка, я бы давно увел тебя у этого увальня и медведя косолапого, – Федор лукаво подмигнул невестке.
– Гляди, как бы этот увалень не осерчал, да на дыбы не поднялся, – поддержала его шутливый тон Ольга Андреевна, задорно блестя глазами.
– И часто он такой? – расспрашивал Федор.
– Бывает…
– Ну тогда мы ему ничего не расскажем, – хохотнул Федор. Потом вопросительно поглядел на брата, но тот с улыбкой отмахнулся от обоих:
– Да ну вас! Истинно дети…
Они уже сидели за столом и разговаривали, когда скрипнула дверь, и в столовую вошли девочки. Федор Кузьмич отложил ложку и поднялся.
Подбежав к дяде, они повисли на его руках, как груши на ветках. От неожиданности Федору Кузьмичу пришлось присесть на стул. Он прижал к себе две русоволосые девичьи головы и ласково произнес:
– Касатушки мои, барышни. Вижу, что соскучились по своему дяде! Дайте же я на вас погляжу, как же вы выросли. Наташенька такая красавица, вылитая мать. Чаю, скоро от женихов не будет отбоя. Чего же ты покраснела, доченька? Не смущайся. Это я так, в шутку брякнул. А Танечка-то как выросла! Ох, ты ж господи! И дядя скучал, и Сережа. Жаль, заболел милок. А я вам от него и тети Ани подарки привез. После завтрака покажу.
Вокруг глаз у Федора когда он улыбался, появлялись крошечные лучики морщинок, как у отца. Его пушистые усы смешно шевелились, и Тане захотелось прижать их пальцами.
– Еще как любим! А тебя, дядечка, любим больше всех! – звонко воскликнула она и засмеялась.
Взрослые переглянулись и тоже засмеялись.
– Ну спасибо, Танюшка. Утешила меня.
Наконец стихли восклицания, и хозяйка велела Тимофею принести обед.
Все перекрестились и приступили к трапезе.
На первое подали борщ на бульоне из свежей говяжьей грудинки, а на второе – запеченное мясо, фаршированную осетрину и кулебяку с большим количеством начинки, которая мгновенно распространила по столовой неповторимый аромат свежей выпечки.
– Хотите, расскажу, что я задумал? – спросил Федор Кузьмич, когда осоловев от сытной еды, все лениво молчали, ожидая следующей перемены блюд.
– Валяй, – сказал Иван и незаметно подмигнул жене, мол, тоже послушай.
– Хочу, Иван, открыть в вашем уезде начальную школу для крестьянских детей. Деньгами и книгами обеспечу. И хочу попросить, чтобы ты списался с губернатором для поиска пустующего здания. В планах распространить подобные школы по всем губерниям и волостям. Я уже и в Думе получил одобрение, и от министерства просвещения.
– Ты как тот пострел везде поспел! – с иронией ухмыльнулся Иван.
– А чего? Пускай дети крестьян получают образование, не хуже чем в столице. Из этого будет только польза для Отечества. Прогресс-то нам на пятки наступает, – с пафосом проговорил Федор Кузьмич.
– И то верно. Ты, Иван лучше бы брата послушал, а потом и говорил, – сказала Ольга.
Чувствуя поддержку, Федор продолжил свой рассказ, однако вскоре заметил, что его почти не слушают: брат сидел с отсутствующим выражением на лице и жевал, да и Ольга отвлеклась и начала перешептываться с детьми. Федор обиженно умолк.
Заметив, что гость умолк, Ольга встрепенулась и заботливо пододвинула к нему тарелку с пирогами:
– Вы бы, Федор Кузьмич сперва покушали, пока не остыло – сказала она.
Федор согласно кивнул, отломил кусок пирога и с покорным видом отправил его в рот.
Когда оказались съеденными горячие и холодные блюда, Тимофей водрузил на стол начищенный до блеска кипящий самовар, вокруг встали в ряд ярко расписанные чашки. Принесли два подноса: на одном – гора румяных маленьких пирожков с мясом и рыбой, а на другом – сладких булочек, коврижек и пряников.
Пообедав, перешли в гостиную. Туда же принесли коробку с подарками, и началась их шумная раздача. Потом Ольга Андреевна с дочерями ушла на свою половину, братья тоже вернулись в кабинет хозяина, решив перекинуться в картишки.
4
– В Петербурге есть один статский советник, ты о нем должен был слышать: Сан-Галли. Он наш конкурент, – сказал Федор, – состоит в петербургском Обществе промышленности и торговли. У него в собственности металлургический завод. И он наш прямой конкурент. Конечно, у него производство развито, потому что мы время упустили. Смог завести в высшем свете и в присутствии полезные знакомства. Он пустил у нас корни, женившись на богатой русской. И взял имя Франц Карлович…
– А может, дело в имени? – ухмыльнулся Иван. – То-то я смотрю, что в последнее время Петербург и Москву немцы наводнили. Поди, знают, что немецкие имена нынче в почете у правительства, – добавил он, вспомнив про Гиммера.
Федор хмыкнул и серьезно сказал:
– Ошибаешься. Нынче, слава богу, инородцы у нас не в почете.
– И правильно, у нас и самих ума палата, – заметил Иван. – Но ты же сам мне доказывал, что нечего нам равняться на запад.
– Я о наших либералах говорил, не о немцах. Ты же не будешь утверждать, что все наши либералы – немцы? Не уводи разговор. Изволь меня выслушать, а после и возражай. Так вот, Сан-Галли изобрел «горячее тело» из чугуна, назвал батареей…
– Ну и что? – спросил Иван, нахмурившись и слегка постучав позолоченной ложечкой по чашке. Он не скрывал своего недовольства снисходительным и поучительным тоном брата, который тот позволял себе еще в детстве.
– Он получил подряд от царского двора на отопление в оранжереях Царского Села и на металлический каркас для верхнего купола. Предложил цену вдвое меньше, чем у Берда. Он вхож в высокие кабинеты и благодаря связям получает заказы.
– Я понимаю, к чему ты ведешь, – в голосе хозяина дома послышались саркастические нотки, – чтобы пролезать, мне нужно заводить полезные знакомства. Но я так и делаю.
– Правильно поступаешь. Гиммер сказал, сколько цехов в работе?
– Литейный запущен, в остальных есть станки, но нет людей.
– Завтра поедем и поглядим на месте, что там и как.
– Не хочу я спешить, – Иван посерьезнел.
– А кто кроме тебя в Москве за водопровод возьмется? Немец Сан-Галли тебя скоро опередит, – сказал Федор и с сожалением вздохнул.
– Ну и пускай. За всем в этом мире не поспеешь. Это ты все куда-то торопишься и бежишь. А по мне так лучше придерживаться правила: тише едешь, дальше будешь.
– Да понял я, понял, – проворчал Федор и замолчал.
– Давно хотел у тебя спросить, где ты нашел Гиммера? Спесив, как черт, но работает четко и хорошо. Даже и не к чему придраться, – осторожно спросил у брата Иван. Он держал в одной руке карты, а другой нервно постукивал трубкой по массивной хрустальной пепельнице на краю стола.
– Давнишняя история: мне его, можно сказать, сам бог однажды послал. Когда я открыл первую мастерскую, то по неопытности нанял туда троих слесарей и кузнеца. Думал, что обойдусь своими силами. Какой там! Как посыпалось на меня заказы, я за голову-то и схватился. Ну, думаю, пропаду без помощника. А где хорошего и толкового инженера найти. Стал я ходить по всяким выставкам и собраниям Технического общества, слушать доклады. Там и познакомился. Он в тот момент ушел с какой-то мануфактуры и подыскивал себе новое место службы. Мы когда с ним разговорились, я понял, что он науку и технику хорошо знает, и технологии. Смекнул, что такого толкового специалиста упускать нельзя. Положил ему хорошие подъемные, чтобы к себе никто больше не переманил. И даже у себя во флигеле предложил пожить. И как видишь, не прогадал, – довольно ухмыльнулся Федор Кузьмич. – А ты чего о нем вспомнил?
– О немцах заговорили и вспомнил, – пояснил Иван. Он представил себе радостные глаза жены, когда она утром смотрела на инженера, и помрачнел. Федор Кузьмич, не подозревая о настроении брата, продолжал расхваливать Гиммера:
– Отработал у нас три месяца и попросил разрешение найти ещё специалистов. Я разрешил. Нашел он таких же немцев, как сам. А те, чтобы зацепиться в Петербурге, готовы землю рыть. Набрали людей и работали, как черти! Так они мне и возвели весь завод с котлована. Через полгода он сбежал от нас на съемную квартиру. Наверно, я ему надоел: на заводе он меня видел, и дома, Однажды пришел и говорит, так, мол, и так, отпустите с миром. Всю работу сделал, завод построил и нашел другое место службы. Он меня этим своим заявлением как обухом по башке ошарашил! Не хотел я его отпускать и предложил жалованье повыше, так он не соглашается. Стал я его уламывать и так и этак – нет, и все. А тут на завод к тебе понадобился инженер, вот я и предложил ему запустить его. А уж потом, если захочет, уйдет. Он подумал недолго и согласился. Так и переехал в Москву. А иначе ушел бы, – сказал Федор, зевая. – Что-то меня, братец, развезло. Пойдем-ка, пожалуй, спать.
– Ну пойдем, коли так, – отозвался Иван. Он положил карты на стол и взглянул на окно. Давно наступила тихая и теплая сентябрьская ночь. Где-то в темной глубине осеннего сада выводил свою сонную песенку маленький зяблик или шустрая синичка. Теплый свет канделябров мягко озарял задумчивые лица братьев.
Федору было хорошо и уютно сидеть в мягко очерченном на ковре круге желтого света от горящих свечей. Как будто и не было за спиной долгих прожитых лет. На миг ему даже показалось, что кто-то невидимый любезно приоткрыл перед ним давно запертую дверь, чтобы он снова вернулся в свое далекое счастливое детство…
Иван же, более суровый и сдержанный в проявлении эмоций, в эту минуту неожиданно тоже почувствовал уверенность и тепло, исходящие от брата. Это была его, Иванова родная душа и надежная опора. Но он знал, что такая прочная невидимая связь может существовать только между близкими друзьями, полностью понимающими друг друга. – Ну что? Пойдем на боковую, – нарушил он тишину.
– Да, пойдем пожалуй, – откликнулся Федор и поднялся, растирая затекшее колено. – Куда прикажешь идти?
5
Иван проснулся на рассвете. Некоторое время он лежал, слушая, как тихо и монотонно тикают за стеной в гостиной английские бронзовые часы. Вставать ему не хотелось.
Он приподнялся и поглядел на жену, которая спала рядом, подложив под щеку ладонь. Тихонько дунул на рассыпавшиеся на подушке волосы, погладил их пальцами. Ему захотелось большего, но подумав, решил жену не тревожить. Соскользнул с кровати и, надев расписанный черными журавлями и пагодами красный китайский халат, прикупленный по случаю на нижегородской ярмарке, вышел из спальни.
В кабинете подошел к окну, дернул за шнур портьеры и велел вошедшему заспанному Тимофею, накрывать на стол.
Потом прошел на балкон, сел в плетеное кресло и посмотрел вокруг.
Над крышами домов зарозовела вешняя зорька. И серые облака под ее натиском стремительно растворялись в небесной вышине. Пахло цветами, увядающей травой и влажной свежевскопанной землей. До его слуха долетали звонкие трели птиц, среди которых солировал соловей. С хозяйственного двора доносился чей-то разговор.
За забором слышалось шорканье метлы дворника. Прогромыхала по мостовой водовозная телега и остановилась возле ворот. Прошел мимо разносчик с пирогами, зазывая купить.
Иван взял лежащий на столе старый номер «Московских ведомостей» и стал, зевая, бездумно перелистывать.
За этим занятием и застал его Федор, когда вышел на балкон. Прищурившись от бьющего в глаза солнца, с наслаждением потянулся и расправил плечи, аж косточки хрустнули.
– Эх, погодка сегодня хороша, – пробасил он весело и встряхнул головой.
– Ага. А ты чего в исподнем-то? Решил московских девиц на живца половить? – шутливо спросил Иван и окинул придирчивым взглядом крепкую фигуру брата.
– Угадал! Московские девки завидят мои столичные портки, и сразу ко мне набегут. А вот если тебя увидят в твоем китайском халате, онемеют. Подумают, что за птица такая диковинная сидит, а крыльями не машет, – весело парировал Федор.
Ухтомцевы обладали притягательным глубоким тембром голосов, и не одно женское сердце таяло, интуитивно откликаясь на их призывное звучание. Вот и сейчас идущие на той стороне улицы две женщины повернули в их сторону головы.