Эйдос непокорённый

Смотрю на антрацитовую статую с надеждой на помощь. Демиург молчит. Ему, как всегда, плевать на меня с высоты. Что ж, это взаимно. Осталось обдумать способы побега: как открыть замок, обойти сторожа за дверью, добежать до обвала. А если там ничего нет? Никакого просвета среди камней? Нет, Мирим сказал, что проверил. Мог ли он ошибиться?

Дверь вдруг распахивается, сбивая меня с мысли. Это Батья-Ир. Она в молчании проходит к статуе, усаживается на циновку и предлагает мне последовать её примеру.  Не понимаю, она победила, зачем тратит на меня время? Но это не важно.

– Почему мастер Гиллад не пришёл на суд? Что-то случилось?

– Сердце. Сейчас он под присмотром в лазарете.

Я удивляюсь. Она говорит так, словно болезнь сердца – его привычное состояние. Но старый лекарь здоровее многих. С чего бы его сердце подвело, ещё и в такой день? Весьма удачно для Батьи-Ир.

– Мне нужно к нему. – Я поднимаюсь и шагаю к двери: всего пять широких шагов. Хватаю массивную ручку, замечаю дрожь в пальцах.

– Ты заключённая под стражей. Твои пожелания больше не учитываются! После моего ухода тебе будет дозволено общаться только со жрецом и только здесь.

Я опускаю руки. Батья-Ир не оборачивается. Дверь заперта, ей не о чем беспокоиться, она вообще слишком спокойна и, кажется, даже довольна, как баркат на пастбище. Зачёрпывает чашей воду из ниши и пьёт.

– Я должна попрощаться!

– Раньше надо было думать! – рявкает она, оторвавшись от чаши, и на этот раз пронзительно глядит на меня. – Сядь, пожалуйста!

– А то что? Убьёте меня дважды? – Я остаюсь стоять, скрестив руки на груди. – За что вы ненавидите людей? А меня?

За всю жизнь так и не удалось понять.

– Я не отношения пришла выяснять.

– А что тогда? Позлорадствовать?

– Не делай из меня монстра! Ты нарушила закон, Совет принял решение на основе Завета. Ни я, ни тем более мастер Гиллад не смогли бы повлиять на него.  Прими это достойно, позволь артефакту вернуться к Демиургам. Только так ты принесёшь благо обители и тем немногим, кто тебе дорог.

Важных для себя людей я и впрямь могу пересчитать по пальцам одной руки. Единственные, кому здесь можно доверять, это Мирим, которого вырастила я, и Мастер Гиллад, который вырастил меня.

– Почему Совету просто не изгнать меня? Зачем весь этот спектакль с ритуалом чёрного яда?

– Вот за этим я здесь. Как бывшая наставница я обязана рассказать тебе правила, как всё будет происходить и почему. Так что сядь уже наконец и выслушай меня!

Я подхожу и сажусь на циновку рядом с ней.

– Избавиться от артефакта можно только в месте, откуда он появился. Артефакт обязан вернуться в Башню, для этого придётся провести ритуал в ней.

– А как же осквернение и прочая ваша ересь? – удивляюсь я.

Батья-Ир с трудом сдерживает накативший гнев, внимательно наблюдая за мной.

– Для этого я принесла тебе молитвенник. – Она достаёт из складок мантии книгу и протягивает мне. – За сутки ты должна прочитать очищающие мантры. Демиурги позволят тебе войти и вернуть им артефакт.

Можно подумать, в прошлый раз они мне запрещали войти. Им даже на Макса плевать было. Он спокойненько достиг цели.

Я не притрагиваюсь к книге, она кладёт её между нами.

– И как же я это сделаю?

– Ты примешь питьё, которое тебе дадут Обаккины, и артефакт вернётся к Демиургам вместе с твоей душой. В мёртвом теле артефакты не живут. Можешь выбрать тех, кто будет в этот момент рядом с тобой.

Она говорит это, словно артефакты живые. Ну точно какой-то паразит.

– Тебе повезло, что твой подопечный оказался умён. Сбеги ты во внешний мир, артефакт просто убил бы тебя. А так ты хотя бы переродишься и будешь жить снова.

– Везение у меня прям фантастическое, – ворчу я. – С чего вы взяли, что артефакт меня убьёт? Чувствую я себя здоровее некуда.

– Чтобы попасть в мир Демиургов, в этом мире нужно умереть. А как иначе? Это сейчас ты ничего не чувствуешь, но потом будет боль, безумные сны, галлюцинации; ты потеряешь связь с реальностью и, в итоге, умрёшь.

Она пытается меня запугать? Мастер Гиллад не говорил про галлюцинации, а ему я верю больше, чем ей. Но сейчас её слова звучат убедительно и холодком проносятся по телу. Батья-Ир поднимается и медленно разворачивается к выходу.

– Откуда вы всё это знаете? – собственный голос звучит будто со стороны. – Покажите, где об этом сказано.

– Эти знания – привилегия рангов. – Батья-Ир разводит руками, и на её лице появляется самодовольная ухмылка, а во взгляде облегчение.

Понимаю. Она добилась цели и рада от меня избавиться.

– Значит, такое уже случалось? – Я следую за ней к двери, надеясь получить ответы. –  Зачем им помещать в меня элемент, от которого зависит целостность города? Зачем так рисковать?

– Спросишь у Них. – Батья-Ир на секунду останавливается, оборачивается и вглядывается в моё лицо, будто старается запомнить каждую черту. – Знаешь, я не ненавижу тебя. Наверное, это так выглядит, но моя задача заботиться о благе каждого, и я клянусь девятью Демиургами, что хотела уберечь тебя хотя бы в этот раз.

Тоже мне, святая благодетельница! Думает, после всего я в это поверю? Что значит, хотя бы раз? Она говорит о моих предыдущих воплощениях, о которых я не нашла ни единого упоминания? Чувствую, как по спине бегут мурашки.

– Все мои предшественницы тоже получали артефакт, и вы их поили чёрной смертью?

– Я ведь учила тебя не лезть куда не следует, – теперь она сердится. – А ты лезла назло, противилась Их воле. – Батья-Ир переводит хмурый взгляд на Демиурга, на минуту замолкает и возвращает взгляд на меня. – Каждый раз одно и то же.

– В Башне был единственный выход! Вы думаете, следующая моя реинкарнация поступит иначе? Может, уже выпустите одну из нас?

Батья-Ир уходит. Вопрос летит за ней, но ударяется в закрытую дверь. Почему она не ответила? Зачем намекнула про предшественниц? Что-то тянуло их туда, вряд ли чужаки, тайно попавшие в обитель. Может быть, сам артефакт? Но каждый раз его возвращали на место во благо всего города. Сколько раз это случалось? Я не узнаю. Всё повторится, я сдохну, а Батью-Ир наградят, может, повысят до Верховного. Старый-то вот-вот помрёт.

Если она предполагала, что я снова заполучу артефакт, почему не сказала правду с самого начала? Или она надеялась, что благодаря её воспитанию я стану другой и не полезу в Башню?

Сердце бешено колотится. Перспектива узнать вкус «чёрной смерти», мягко говоря, не прельщает. Да и помереть от артефакта тоже не хочется, он останется угрозой даже за пределами обители, если сбежать. Но лучше так, чем отдаться в руки святош.

Нужно бежать к обвалу. Я разберу его по камешку, но найду выход. По крайней мере, постараюсь. А там посмотрим.

Глава 6. Побег

Я собираюсь выбраться и выжить. Какова вероятность найти людей, которые согласятся извлечь артефакт? Если по ту сторону стены есть такие блестящие механики, как Макс, то и лекари должны быть не хуже. Лишь бы религия позволяла удалять священные предметы.

Ужасная мысль о «чёрной смерти» прокатывается холодком по спине и подталкивает действовать. Вынимаю из светильника огарок и подношу к замку, чтобы изучить мудрёный механизм и понять, как его открыть. После побега Макса замок успели поменять – быстро же они. Новый выглядит немного сложнее, придётся повозиться. С помощью Макса было бы проще, он здорово помогал, а в его отсутствие остаётся лишь вспоминать трюки, которыми пользовался он, когда вскрывал замки. При воспоминании о Максе неприятное чувство скребётся внутри. Но сейчас не до этого, нужно сосредоточиться.

Итак, если приглядеться, механизм кажется знакомым, я видела такой в башне Доверенных, когда Макс вскрывал кабинет мастера Силиона. Дерьмо баркачье! Ну почему все мысли скатываются к этому предателю?!

Надо думать о замке. Любой замок проще выкрутить и разобрать, но где взять отвёртку? Хорошо, хоть в причёске полно шпилек, пусть приносят пользу. Более важный вопрос: сколько дежурных за дверью и что с ними делать в случае успеха?

Прикладываю ухо к замку. Дежурных не слышно, снаружи шумит водопад и заглушает всё остальное. Целительный шелест потока словно музыка ублажает слух, конечно, не тогда, когда смерть притаилась за порогом. Сейчас он мешает понять, сколько святош поставила Батья-Ир, чтобы сторожили под дверью, ведь она в курсе о моих талантах.

Стоя на карачках, я разглядываю замочную скважину и сую внутрь шпильку, хорошо, что цепь у оков длинная, не мешает ковыряться в замке. Механизм неожиданно щёлкает, и первую секунду я радуюсь внезапному успеху, но дверь неожиданно распахивается, саданув меня по лбу. Боль пронзает череп и отдаёт в мозг, я отскакиваю.

– Дерьмо баркачье!

Смогла, как же! Передо мной тёмно-синий балахон. Это не Зелиг и уж точно не Мирим, а Безымянный, похожий на здоровяка из свиты Батьи-Ир, который сковывал мне руки.

– Извини. Не думал, что ты торчишь под дверью, – незнакомый голос разбивает тишину и, разливаясь по келье, резонирует в стенах и больной голове.

Я лишь держусь за неё обеими руками, чтобы не треснула. Святоша помогает подняться, разглядывает мой лоб, словно хочет увидеть, какого размера шишка успела вырасти за пару секунд. Быстро удовлетворяется её отсутствием и отходит.

В контражуре я почти не различаю очертаний его лица и понятия не имею, кто он такой: жрец, которого послала Батья-Ир, или любой другой святоша, кому поручили приготовить мне жертвенный алтарь? Неважно. Мы и не должны знать друг друга, и мне, в общем-то, плевать.

Дверь захлопывается. Безымянный, заложив руки за спину, проходит к статуе Демиурга. За ним тянется сладковато-терпкий шлейф благовоний из храма. Я совершенно забыла лёгкий дух коры бальзамового дерева, которую применяют в прощальных ритуалах. Меня сковывает ужас: в храме уже идут приготовления.

Я лишь надеюсь, что жрец скоро уйдёт, а я продолжу своё занятие. Но он не спешит. Не торопится читать проповеди, не заставляет учить ритуальную речь, не рассказывает о том, что меня ждёт, впрочем, со всем этим уже справилась Батья-Ир. Жрец просто задирает голову и долго изучает истукана – любуется грёбаным Демиургом. Совсем как Мирим, он тоже любит пялиться на них часами. Истуканы, конечно, завораживают, и материал, из которого они высечены, необычный – то ли камень, то ли стекло или смола – в природе нет ничего похожего. Будто смотришь в космос через телескоп и видишь проблески далёких миров в черноте, куда нам не попасть. Но момент для любования неподходящий. У меня всего двадцать шесть часов на побег, надо спровадить гостя, некогда мне. Впрочем, от этого визита я тоже могу извлечь пользу, кое-что выяснить.

– Батья-Ир всю свиту за дверью поставила? – Я нервно перебираю прохладные звенья цепи. Наверняка так и есть, иначе побоялась бы оставить шпильки в моих волосах.

– С чего ты взяла? – не понимает Безымянный.

Он отрывается от созерцания, проходит вдоль стены, задерживается у чаш, зажигая огни: его работа – освещать путь заблудшим. У него необычная для святош манера держать спину прямо, движения чёткие и быстрые. Наверное, Батья-Ир взяла его с севера обители, там пастбища и много физической работы, мужчины оттуда выглядят сильнее остальных. Это у нас на юге тощие гуманитарии и хлипкие интеллектуалы.

– Она ведь боится, что я сбегу.

– А ты можешь?

Ну что за дурацкая манера отвечать вопросом на вопрос?! Это нервирует. Но я ведь тоже могу уходить от неудобных тем.

– Сними с меня оковы. Натёрли уже.

Я протягиваю руки, но святоша игнорирует мою просьбу, хотя у него должен быть ключ. Молча направляется к Демиургу, подходит к нему, усаживается на подушки и ждёт. Чего ему надо? Я сажусь напротив и тоже жду, пытаясь его разглядеть, но лицо скрыто в тени капюшона. Торчит только заросший подбородок.

– Как он попал внутрь? – интересуется гость.

– Кто? – оторопело переспрашиваю я.

Он указывает на моё запястье. Так его заинтересовал артефакт? Удивительное любопытство. Все прочие шарахались от меня, как от заразной.

– Разве твоя задача не в другом? Убедиться в глубине моей веры, готовности к реинкарнации и всякой религиозной ерунде?

– Скажи, что ты почувствовала? – настаивает он. – Что чувствуешь сейчас?

Вот ещё! Я не собираюсь перед ним исповедоваться. Хотя…

– Если скажу, ты уйдёшь?

– Возможно.

Неопределённость меня не удовлетворяет, и от его недружелюбного грубого голоса мурашки бегут по спине. Но всё же я хочу рискнуть.

– Сейчас ничего. А тогда – будто в меня ткнули электрохлыстом для погона баркатов. – Убираю руки и прячу запястья в длинных рукавах балахона, отодвигаюсь, встаю и указываю ему на дверь. – Я ответила на твой вопрос, так что давай, уходи.

– Хочешь поскорее продолжить ковыряться в замке?

От удивления я открываю рот. Впредь надо быть осторожнее, чтобы снаружи никто не услышал.

– Не бойся, я никому не скажу, что тебе по глупости напихали шпилек в причёску. Если расскажешь, как заполучила артефакт.

Радуется, что раскусил меня, умник. А я так и не придумала, что буду делать, когда вскрою замок. Даже один дежурный за дверью может быть проблемой.

– А я и не боюсь, – вру, гордо задрав нос, чтобы остаться при шпильках, но не понимаю, какое дело этому шантажисту? Мне нечего скрывать. – Я просто бродила по Башне, искра сама меня нашла. Сходи туда и увидишь. Ты же слышал на этом спектакле, называемом судом, что всё дело в Башне?

– Меня интересует то, что было на самом деле, а не враньё для толпы. Ясно? – Безымянный оборачивается и задерживает взгляд на двери, словно торопится или слышит кого-то. – Выкладывай, раз тебе нечего скрывать.

Ах вот оно что! Неужели кому-то в этой обители есть дело до правды? Это уже интересно.

– Не веришь во вмешательство Демиургов? – усмехаюсь я и тоже таращусь на дверь, будто жду, что она откроется и поманит на свободу.

– Ещё не решил. – Святоша снова поворачивается ко мне: я снова ничего не могу разглядеть под капюшоном.

– Вот как? Интересно. Если расскажу, сделаешь кое-что для меня? – Я тоже умею ставить условия.

– Зависит от твоих желаний.

– Мастер Гиллад болен, и я хочу его увидеть, перед тем как… Ну, ты понимаешь.

Не могу произнести это вслух, как и назвать настоящую причину интереса. Мастер Гиллад справится и без меня. Мне бы выйти отсюда.

– Это против правил, – отрезает святоша.

– Обсуждать с тобой артефакт тоже. Видишь ли, Мастер Гиллад мне как отец. Или мать. – Я пытаюсь точнее выразить своё отношение. Ведь настоящих родителей ни у кого из нас нет, и о том, каково их иметь, мы узнаём из книг. Но есть люди, которых мы любим и о ком заботимся, это важно для всех. – Ты хотел бы успеть попрощаться с тем, кого любишь?

Безымянный замирает, вдруг встаёт, выпрямляется и, кажется, собирается уйти. Но остаётся и, заложив руки за спину, смотрит на меня сверху. Я жду его решения как приговора.

– Услуга за услугу, – сообщает он. – Рассказывай и показывай.

В обмен на возможность свалить отсюда не жалко рассказать.

– На «показывай» мы не договаривались, – замечаю я, но лишь потому, что он всё равно ничего не увидит. Нужен дневной свет. – В Башне были искры. Живые светляки или электрические, без понятия. Летели за мной до самой вершины, а там шёл дождь, и одна из них вдруг бросилась на меня и ужалила. Сначала было красное пятно, но потом под кожей появилась странная геометрическая выпуклость, и Батья-Ир сказала, что это артефакт Демиургов. Мастер Гиллад решил, что оно меня убьёт.

Поглядев на дверь, святоша снова усаживается напротив меня. В висках стучат барабаны, ведь от его решения зависит моя жизнь. А пока она болтается на волоске.

– Показывай,  – настаивает он и указывает на мою руку.

– Хорошо. Взамен отпустишь меня на пути от мастера Гиллада.

Он ведь не согласится! Даже не знаю, зачем прошу об этом.

Но дверь вдруг приоткрывается, и в келью заглядывает дежурный. Моего гостя отзывают и дверь за ним, разумеется, запирают. Дерьмо баркачье!

Дежурный один, других я не увидела. В любом случае без посторонней помощи не обойтись, но я не поняла, вернётся ли любопытный святоша, чтобы выполнить обещание? Глупая мысль, ведь ему придётся отвечать перед Советом. Он не позволит сбежать, поскольку на суде упоминалось, что важно вернуть артефакт в Башню.

Брожу кругами в ожидании чуда. Ни один святоша не станет помогать, всё нужно делать самой. Время за маленьким окошком больше не тянется, как липкая паутина, а несётся со скоростью кометы, и сумрак уступает место ночным светилам.

Я подхожу к двери. Чтобы не транжирить время попусту, старательно ломаю шпильку за шпилькой о замок. Факт, что я его не открою, становится очевиден уже после пары попыток, но дурацкая человеческая натура требует пытаться и не отступать. Глупо надеяться, что именно в следующий раз непременно повезёт. Но в следующий раз я понимаю, что сломала последнюю и шанса больше нет. Обломки выскальзывают из вспотевших пальцев, и ощущение, будто меня заживо поместили в саркофаг для реинкарнаций, обретает чёткость. Стены давят со всех сторон, я напрасно до заноз царапаю крышку саркофага, сдираю кожу на пальцах, наивно полагая, что сбегу.

Отсюда не выбраться.

Очередной грохот ключа в замке вырывает меня из глубин размышлений, и я готова бежать хоть сейчас, придушить любого вошедшего цепью от оков и выскочить. Но дверь лишь слегка приоткрывается, и в келью вталкивают подставку с едой. Прекрасно. Святоши вспомнили, что в их клетке животное, которое нужно кормить, или решили порадовать перед смертью жратвой. Отпихиваю. Пусть набивают свои желудки, мне тут кусок в горло не лезет, мне выть хочется.

Брожу, пытаюсь открыть оковы обломками заколок. На одной руке это удаётся, замки у браслетов не такие сложные, как у двери. Только вторая остаётся в плену и освободить её уже нечем. Хотя этого вполне хватит, чтобы треснуть по башке охранника или любого вошедшего святошу. Вот это мысль! Макс считал, что если я в опасности, то должна защищаться, и показывал, куда бить, если Зелиг ещё раз полезет ко мне. Сейчас моя жизнь в гораздо большей опасности. Придётся вспомнить уроки.

Сажусь под дверью, караулю. Руки дрожат. Долго никто не идёт, но я постепенно успокаиваюсь. Всё равно сбегу. Надеюсь, книжных познаний о природе Эйдоса хватит, чтобы выжить на материке. Я прочитала все книги, по которым Доверенные готовят подмастерьев, и знаю, как разжечь костёр и определить север.

Даже не замечаю, как мысли уносят в дремоту, а оттуда в необыкновенный город из башен. Он снова вспыхивает, как молния в небе, рассыпается на молекулы и пыль затмевает небо. Всё во мне обмирает. Но обстановка вдруг меняется: незнакомое помещение, меня держат за руку – тёплая ладонь, кожа необычная, бархатистая, тёмно-серая, с шестью пальцами. Что за бред?!

Вскакиваю то ли от кошмара, то ли от случайного скрипа двери. Последняя деталь сна никак не уходит. Такого ещё не было. Видения, о которых говорила Батья-Ир? Тру глаза, пытаясь убрать наваждение, и вдруг в поле моего зрения вырисовываются очертания святоши. Я вспоминаю о задуманном, интуитивно замахиваюсь и со всей дури бью его железным браслетом, целясь в голову. Он вскрикивает, замирает, схватившись за лицо. Я выскакиваю из кельи и бросаюсь в ближайшие кусты. Тенью шмыгаю в глубину сада и проверяю, не бежит ли кто следом. Руки трясутся, ноги подкашиваются. Даже не знаю, кого я ударила: дежурного, заглянувшего забрать еду, или жреца, который интересовался артефактом и вернулся продолжить разговор. Надеюсь, любой из них это переживёт. А мне надо спасаться. Я почти на свободе, осталось лишь незаметно проскочить к саду.

Ночная мгла старается окутать обитель, но две луны редко позволяют Аллидиону погрузиться в полный мрак, и сегодня ночь ясная, как назло. Свежий воздух будоражит ноздри и проветривает мозги, а такой светлой ночью прятаться будет непросто.

Я почти не дышу, пока пробираюсь мимо кухни, чтобы не попасться на глаза любителям ночных перекусов, которые орудуют там в надежде утащить пару-тройку бутербродов и спереть бутыль вина. Ныряю в густую зелень, чтобы отдышаться и прижимаюсь к прохладной стене. Хотелось бы слиться с общей массой, накинуть капюшон и притвориться одной из счастливых святош, но пока на мне белый ритуальный балахон, я выделяюсь, как фонарь в ночи. Снимать нет смысла – платье под ним тоже белое. Остаётся одно – прятаться в тени.

Убедившись, что путь свободен, осторожно пробираюсь к каскадам висячих садов. В сумерках проступают тени деревьев, их раскидистые ветви чертят узоры на фоне небес. Луны-Близнецы серебрят макушки благоухающих сибр. Я глубоко вдыхаю прохладный воздух и ныряю в густые заросли, будто в спасительные воды. Темнота обволакивает меня, скрывая от глаз. В висках пульсирует жар, дышать тяжело, кажется в своём балахоне я скоро сварюсь.

От каждого треска или шороха мурашки бегут по спине, и я бросаюсь вперёд вслепую, цепляясь одеждой за острые ветки, спотыкаясь о корни и обдирая руки шершавой корой. Мне нужен свет, и я нахожу его в оранжерее. Тусклый неоновый блеск высоких хвощей освещает это пространство, превращая его в островок спокойствия среди бушующего моря моих кошмаров. Я забиваюсь в угол между стеклянной стеной и стеллажом с инструментами, отчаянно пытаясь успокоить дыхание, собраться с мыслями. Звуки остаются где-то вдали, здесь безопасно, но пульс никак не придёт в норму.

Куда дальше? Как найти то самое место в тёмном лесу? Внезапно доносятся голоса. Я настороженно прислушиваюсь: это не погоня, но и не садовник, для него слишком рано или поздно, ведь я понятия не имею, который час. Надо двигаться дальше. Я выбираюсь из укрытия и натыкаюсь на серый рабочий балахон, висящий на вешалке – набрасываю его на плечи, чтобы прикрыть свой яркий наряд. Теперь я чувствую себя как овощ на сковородке, который жарят в обёртке из плотных листьев. Зато так спокойнее, и голоса вроде бы отдаляются.

Но выдыхать рано. Чтобы отправиться дальше, нужно чем-то осветить путь. Фонарей тут не найти, зато в оранжерее ставят сетки для насекомых, на них всегда липнут жирные светляки.

Я спотыкаюсь о верёвки лиан, осторожно пробираюсь через них, как сквозь паутину, и направляюсь к крохотному пятну света, которое с моим приближением становится больше. Хватаю светляковую сетку, наматываю на палку. Этого факела едва хватит, чтобы отыскать в скале дыру, но другого не найти.

Прикинув положение оранжереи, я продвигаюсь  к стене, с каждым шагом мысленно умоляя сердце стучать тише. Вслушиваюсь в ночные шорохи. Иногда, сквозь стрёкот насекомых, мне мерещатся шаги и голоса, но это от страха, а вокруг никого.

Прямо передо мной вырастает отвесная скала, врастающая в небо – последняя надежда на спасение. Лазейка должна быть где-то здесь, в роще раскидистых сапт, которая тянется до самой вершины холма, покрытого снегом голубых лепестков. Нужно забраться наверх и всё осмотреть. Я ускоряю шаг и вторгаюсь в заросли сладко пахнущих деревьев.

За спиной раздаётся шорох, сердце сжимается в тугой комок, я медленно оборачиваюсь. Из тени выступает Безымянный, хмуро глядя на меня из-под капюшона.  Как он умудрился выследить меня? Как подкрался?  Выглядит сердито. Если это тот, кого я ударила его железкой, договориться по-хорошему уже не получится. Остаётся одно – проверить, сколь быстро я карабкаюсь по скалам и сможет ли он меня догнать.

Но прежде чем успеваю сделать шаг, путь преграждает другой святоша с кровоточащей раной на лбу. Вот и ударенный, только в полумраке не разберёшь, кто он. Все Безымянные похожи. Да и какая разница? Я зажата с обеих сторон.

От запаха крови во рту становится солоно, и мне уже не до святош. Пока пытаюсь справиться с тошнотой, тот, что с разбитым лбом, ловко хватает меня за плечо, забирает светильник и, нащупав цепочку с непристёгнутым браслетом, крепко сжимает её. В его руке длинный прут – электрохлыст, инструмент для усмирения баркатов. Я напрягаюсь, хотя мне пока не угрожают. Хуже другое – святоши выследили меня. По светлякам или как-то ещё, неважно. Теперь вернут в келью, и второго шанса на побег уже не будет. Плохо дело.

Глава 7. Эйдос

– Что за выходки, Святой брат? – возмущается ушибленный святоша с кровавой раной на лбу.

Не узнаю голоса. Это не жрец, который приходил, наверное, дежурный.

– Батья-Ир велела стеречь её, а не выгуливать! – Он вдруг тычет электрохлыстом собрату по разуму в живот.

Я вскрикиваю от неожиданности, Безымянный корчится от боли, падает на колени. Баркатам, неповоротливым и толстокожим, эта штуковина как лёгкий щипок, а из человека вышибает дух, жжёт тысячей игл, заставляет мышцы каменеть.

– Возьми браслет и надень на него, – командует дежурный, подбирает цепь и суёт мне.