Российский колокол №5-6 2019

– Красота-то какая! Ле-по-та! – поцокал языком Кощей, вылезая из ступы.

Путь оказался на удивление скорым. На таможне всё прошло гладко, и вот уже ухоженные просторы Поганых болот расстелились перед ними.

– Знает кикимор, душа грешная, где деньки шить-коро-тать да добра наживать, – поддакнула Ягиня. – Всё ж не в нашенской грязи бултыхаться.

Светило яркое солнышко. Дубы-колдуны колыхались неспешно под лёгким ветерком. Глубокие чистые озёра манили галечными пляжами.

Терем кикимора впечатлял размерами, убранством и модерновой архитектурой. Ворота были закрыты, но в сторонке спутники узрели маленькую открытую калиточку и не раздумывая пошагали на поиски хозяина.

Хозяин обнаружился вальяжно сидящим в шезлонге под раскидистой цветущей акацией. В руке у кикимора был высокий бокал с лонгдринком, который он с оттягом дул через золотистую соломинку.

Вообще имя кикимора – Линь. Но вот с недавних пор (после начала его известного диссидентства) скорые и острые на язык доброжелатели приклеили ему прозвище – Линь Курбский. Видать, с каким-то смыслом.

«Вот ведь придумают же, – усмехнулся про себя Кощей. – И откуда только берётся! Творчество масс, понимаешь».

– Неплохо устроился, дружок, – Ягиня вежливо поприветствовала Линя. – Не виделись сто лет.

– Да не, – мотнул тот головой, – меньше. Какими судьбами?

Тон у кикимора был суховат. Кощею он лишь слегка кивнул, и на том все церемонии, видать, посчитал выполненными.

– Проведать тебя захотелося, – не моргнув глазом, сказала Ягиня. – Заоднем и поболтать о том о сём.

– Угу, – глубокомысленно хмыкнул кикимор, – как же!

– Што-то, ты, друг милай, недоверчивой какой-то стал, – покачала головой Ягиня. – Давеча-то бывал вот…

– Дак это давеча, – не моргнул глазом кикимор, – а теперича… это вам не то, что давеча. Вот такие дела.

– Ладно тебе щёки дуть, – не выдержал Кощей, – мы ж к тебе не просто так.

– Ага, – насмешливо протянул Линь, – я так и понял.

– Хамишь, – мрачно констатировал его бессмерчество, – парниша.

Ягиня, учуяв, что дело идёт к ссоре, решила встрять, пока не поздно.

– Терем-то себе отгрохал – о-го-го! – повернулась она к «отгроханной» избе. – А чего не пригласишь, не покажешь хоромы?

Кикимор озадаченно посмотрел на Ягиню, словно соображая, как бы её получше отшить. Но потом что-то поменялось в его взгляде и он, вальяжно потянувшись, ответил:

– Да милости просим! Что, жалко, что ль!

В хоромах было весьма прохладно, разноцветно и даже витиевато местами.

– Вот ведь кака золотина выстроена! – повосторгалась Ягиня. – Богато, нет слов.

Линь щёлкнул пальцами – и возник немолодой уже полевик в нарядной ливрее.

– Чаю гостям. Фирменного.

Тот поклонился и исчез. Через несколько минут на подносе был принесён чай. Фирменный. Из свежесобранной трын-травы.

– Давно хотел спросить, – сказал Кощей, беря чашку (он явно желал загладить первые непонятки), – а почему у тебя траву зайцы косят? Почему именно они?

– У них нюх на неё, – тоже миролюбиво ответил кикимор. – Тут, знаешь, тоже нюансов хватает. Не всякую траву и не всегда брать можно. А они знают. В этом и секрет.

– А-а-а, – дипломатично хмыкнул тот, – понятно.

– А мы, Линюшка, вот по каковскому делу, – приступила Ягиня, решив, видать, что момент непрочного мира надо ловить, пока не сдулся. – Странные дела у нас творятся. Слыхал, поди?

– Ну, кое-что, – уклончиво ответил кикимор.

– Порешили лешего у нас. Помнишь его? Слухи разные по Стразе пошли. Даж про людей начали поговаривать. Но мы-то знаем, что это не они. А засланец один. Отседова. С вашей стороны. Мы это точно знаем. Так что ниточка-то отсюда тянется. А у кого нам ишо проведать, что на Берегах-то творится, как не у тебя, а? Ты вона как тут устроился. Про нас и знать не хошь. Но мы, вишь, сами тут как тут. Думали действовать начать ужо, да решили погодить. Чой-то кажется нам, что надо бы тут разобраться с вопросом. Как мнишь?

– Ягиня-то хотела сразу Наместнику стукнуть, – вставил свои пять копеек Кощей, – да я удержал. Сдаётся нам, что Наместник здесь стратегию мыслит свою. Вот только какую?

– А ты ево, Наместника-то, лучче многих знашь, – подытожила Ягиня. – У нас слух ходит, что он с Сидхе васькается. Что, мол, всю Стразу уже на подарки извёл. Всё хорошим для них стать хочет. А тут вона какая смута намечается. Сам Горыныч не ровён час проявится. Не накрылося бы всё наше болото шифером при таких делах-то.

– А вам-то чего? – невозмутимо спросил Линь.

– Это как это? – не понял Кощей.

Ягиня тоже вскинула брови дугой.

– Ну чего вам-то от этой смуты? – так же невозмутимо продолжил тот. – Ну будет смута или не будет, вы при любом раскладе переживёте. За что печётесь?

– Дак за Стразу, Линюшка, обидно, – начала объяснять Ягиня. – Мы как-никак патриоты.

Лицо у кикимора при этих словах сделалось такое, словно он проглотил лимон. Да не один, а пару кило.

– А-а-а, – выдавил он с показной искрой глубокого понимания проблемы, – ну тогда слушайте.

Современная поэзия

Игорь Тюленев

Родился в 1953 г. на Урале в сплавном посёлке Ново-Ильинский Пермского края. Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького в Москве (мастерская Юрия Кузнецова, 1991). Автор 19 сборников стихов и более трёх сотен публикаций во всесоюзных альманахах, сборниках, литературно-художественных журналах.

Лауреат Всесоюзного литературного конкурса им. Н. Островского. Лауреат премии им. Фатиха Карима в номинации «Русская литература» (Республика Башкортостан). Лауреат премии Союза писателей России «Традиция». Дважды лауреат премии журнала «НАШ СОВРЕМЕННИК».

Стихи поэта печатались в Санкт-Петербурге и Омске, Калуге и Воронеже, Екатеринбурге и Самаре, в антологиях и альманахах Казахстана, Украины и Армении, в региональных журналах Карелии, Алтая, Башкирии, Татарстана, Удмуртии, Ставропольского края, Якутии. Публиковались Международной организацией поэтов в журнале LE JOURNAL DES POETES в Бельгии и Франции в издательстве MARCHAL, в Польше, Болгарии и Канаде. Стихи переведены на английский, французский, немецкий, румынский, сербский, болгарский языки.

За книгу стихов «И только Слово выше Света» поэт Игорь Тюленев стал лауреатом премии «ИМПЕРСКАЯ КУЛЬТУРА» и лауреатом Международной премии им. Сергея Михалкова «Лучшая книга 2012 года».

За книгу стихов «В берегах славянства» удостоен награды «Серебряный Витязь – 2017» на VIII Международном Славянском литературном форуме «Золотой Витязь» в Иркутске.

Лауреат Всероссийской литературной премии Николая Лескова «Очарованный странник» за книгу стихов «Тюленевград» (2018).

Лауреат литературной православной премии им. Св. Макария, митрополита Алтайского, за книгу стихов «Уральское крещение» (2018).

Награждён Министерством культуры Российской Федерации памятной медалью «100-летие А. Т. Твардовского».

Постоянный участник Московских и Санкт-Петербургских международных книжных ярмарок; XXV Парижского книжного салона во Франции; XIII Международной книжной ярмарки в Пекине.

Секретарь Союза писателей России.

Свято-Введенский Толгский женский монастырь

Лежала Волга рыбой в стороне,Рассвет как сокол на неё спустился.О, Приснодева! Я в монастыреПред ликом золотым Твоим молился.Какой я грешник? Знаю, знаю сам.Мне дальше паперти не стоило соваться.Но за спиною братья по стихам,Которые и плачут и постятся.Монахини поют, как стайка птиц,У каждой из певиц по Божьей ноте.Вдруг падаю, как перед плахой, ниц,Услышав глас: «Без Бога вы живёте!»Как воины стоят свеча к свече,Их огненные шлемы полыхают.И тени на церковном кирпичеКоня Георгиева под уздцы хватают.Не на меня занесено копьёСвятое – на поверженного Гада.Я русский – значит, это всё моё:И монастырь, и каждый кедр из сада,И звонница, и Волжские врата,И сорок шесть монахов, убиенныхЛитовцами, ять в книгах и фита,И даже галки на мирских антеннах.Здесь исцелился Грозный Иоанн,От язвы моровой спасались земли…И я лечился от словесных ран,За города молился и деревни.О, Пресвятая, Отчину спасиНа тихой пристани народного терпенья!Во чрево – Христа вместившая, простиПоэту очарованному – пенье.

Бабушка Анюта

В невесёлую минутуВспомнил бабушку Анюту.К ней от мачехи сбегалКости греть на русской печке,Искупавшись в зимней речке,Как французский генерал.Ночь, в ночи две сигаретки,Две блестящие монетки,Два зелёных уголька…Сердце выпало из глотки,Тут заметил выше тропкиТри стеклянных огонька.Да, тогда водились волкиВ хвойно-каменной сторонке,Помнишь, Батюшка Урал?Взвоют – стынет кровь по жилам,Если был бы я служивым,Я б с собой мортиру брал.Отодвинув прочь заслонкуЗа родимую сторонку,Погружала в печь ухватБабушка в крестьянском платье,Плыл обратно на ухватеЧугунок, одетый в пар.Хоть крупинка за крупинкойВ супе бегала с дубинкой —Ешь от пуза, как мужик…Алюминиевая ложкаНад столом висит как брошка,Отражая этот миг.На сундук швырнув рогожку,Скинув с зябких плеч одёжку,Забираюсь под тулуп.В сне глубоком вижу царство,Где нет злобы и коварства,Где друг дружке каждый люб,Где по небу ходят кони,Нет волков и нет погони.А в светёлке дева-матьШепчет листопада тише:– Подойди, сынок, поближе,Лобик твой поцеловать…Тут я, дурачок, проснулсяИли луч ресниц коснулся,А по ним слеза бежит.Жизнь моя стоит в тумане,Как похлёбка бабы Ани.Нужно как-то дальше жить.

Сибирский тракт

Тракт Сибирский пронизан лучамиИ гудит золотою стеной!Бог-свидетель прильнул небесамиК тайным знакам тропы вековой!Казаки, конокрады, цыганеПролетели по тракту в дыму!Растворившись лесными царьками,Принимая суму и тюрьму!Где железом гремел ДостоевскийИли Чехов пылил колесом,Там проехал колхозник советский,Раскатав эти дали катком.За Урал завалилась Россия,Как сапог за гранитный сундук.Вот где русская воля и силаИ до моря Держава вокруг!

Луч

С Камы-матушки широкой,С Камы-матушки глубокой,Между лодок и плотовНа колёсном пароходе(Что-то динозавра вроде…),Позабыв родимый кров,Приплывём в Москву-столицу,Поцелуем голубицу,Что летает выше туч.Над её семью холмами,Над кремлёвскими орламиПронося Господний луч.Этот луч насытит перья,Как стрелу насытит зелье.А стрела насытит цель.Слово не острей кинжала!Но из раны побежалаКама в общую купель.

«Умирало над морем светило…»

Умирало над морем светило,Обручившись с поверхностью вод,Светозарная Божия силаГасла в небе, как русский народ.Я стоял на скале под сосною,Что корнями эпоху скребла.За моею спиною, за мною,Погибала без боя страна.Я рукою, свинцовой от силы,Вырвал с корнем клубящийся луч.И заплёл его в имя – Россия,Словно в конскую гриву… И с кручПрокатилась имперская тройка,Расплескав океаны-моря.Как на свадьбе я выкрикнул: «Горько!»Горько, горько, Отчизна моя.Мы на свадебке ноги допляшем,Подерёмся за первым углом…Ты, Россия, ведь матушка наша!Не пои нас кровавым вином.

Школьное фото

На школьном фото на крыльце тесовомСпрессовано десятка три судеб.В сапожках из кирзы, в мундире новом,Я впереди, как на подносе хлеб.Тогда любой денёк был ярче вспышки,Которой нас фотограф ослепил.И сопоставить смотровую вышкуС Олимпом – не хватало детских сил.Иначе б знали – кто в бою погибнет,Кто, как Чапай, до нас не доплывёт,А кто при жизни, словно лист, поникнетИ в никуда однажды забредёт…Я вырву белый клок из бороды,Как омертвелый куст на склонах дальних.Я до сих пор на фото впереди,Всё тот же школьник слов первоначальных.

Зрелость

В поэзии я был солдатом,Как в армии был рядовым.Бил в морду и ругался матом,И думал, что на том стоим.Но мир стоял на русской Вере,Что наполняет небом грудь.Я в троицу другую верил —Авось, Небось да Как-нибудь.Но молодость, как всё, – проходит,И зрелость ей вздыхает вслед…Но всех красавиц и уродин —Дороже сердцу Белый Свет.Но всех сокровищниц и кладовДороже Родина и Честь!Ну что ж ты, милая, не рада?И ты мне дорога, что есть.Всё дорого и всё любимо:И слякоть в небесах равнин,И слёзы, что текут от дыма,Смывая журавлиный клин.

«В пустом лесу трезвонят коростели…»

В пустом лесу трезвонят коростели,Медведь берлогу ищет потеплей.Лосиный след, как дырочки свирели,На узенькой тропинке между пней.Душа полна восторга и любви,А сердце одинокое – печали.Не пойте длинных песен, журавли,И не звените райскими ключами.На дно берлоги падает медведь,Как в омут со скалы замшелой камень.Листва темнеет, как от солнца медь,И гаснет по лесам и рощам пламень.

«Жизнь покачнулась на весах…»

Жизнь покачнулась на весах,Но удержалась.В небесахИ на земле вражда бушует,И гаснут звёзды там и тут,Дороги в никуда ведутИ речка образ твой ворует…Словно следы от стоп Христа,На гладиКонтуры лицаВниз по течению мерцают.Звезда, попавшая в глаза,До смерти не прожгла тебя,Лучи глагол твой залатают,Он станет чистым, как роса,Звенящ, как неба полоса.К Отчизне простирая руки,Услышишь звон колоколов,Ужель и он устал от слов —Тот,Кто за Слово принял муки?Сместилась линия весов,Отпали стрелки от часов —Секундная и часовая…Одна минута до утра,А дальше зеркала у ртаВздохнёт,Как бездна мировая.

Крушение

Дрожь по составу пробежала,Как бы по коже бегуна,И, оттолкнувшись от вокзала,Гонимый силой колеса,Помчался, набирая скорость,Набитый русскими людьми.А я торчал в окне по пояс,Кричал: «Красиво, чёрт возьми!»И взял уродец преисподней,Нарушил ход людских судеб.Откос! Удар! Погибли сотниБеспечно, как Борис и Глеб.Как нитку разорвало рельсуНа повороте бытия…Ногтями вырежу я дверцу:– Ну здравствуй, Родина моя!

Деревня

Заросла лопухом и крапивой,Не найти ни окон, ни дверей.Замутились нечистою силойОзерки, где таскал пескарей.То, что брошено – не безобразно.Значит, я этот вид заслужил.Потому что бездумно и праздноЯ отцовскую жизнь доносил.Покаянная ночь бесконечная,За свечой догорает свеча…Лишь поэзия – стерва сердечная,Из-за левого смотрит плеча.

Фотография

Лесной посёлок. В окнах Кама.И у завалинки втроём —Отец с сестрёнкой, рядом мама,А я сбежал за окоём.Вернуться в круг былой стараюсь,Скользя по жизненному льду…И всё же, сколько ни пытаюсь,В тот объектив не попаду.

«В этой деревне уныло…»

В этой деревне уныло,Словно никто не живёт.Кто-то тоскует постыло,Кто-то без удержу пьёт.Мучают дети собаку,Землю швыряют в трубу.Баба стирает рубаху,Но неизвестно кому.Редко земель этих жительВ тусклом окошке мелькнёт,Тонет у школы учитель,В луже летит самолёт.Что мне заморские страны,Пальмы и жёлтый песок…Тонет учитель. И странно,Что розовеет восток!

«Уткнётся лошадь…»

Уткнётся лошадьТёплыми губамиВ моё плечо,Огромный глазЗаполнен облаками,Рекой ещё,Отцовским домом,Лесом, ветром, ранью,Десятком дач,Моим лицом, слезами,Русской далью,Летящей вскачь.

«Говори со мной попроще…»

Говори со мной попроще,По-простому говори,Словно птицы в дальней роще,Задыхаясь от любви.Словно матушка с младенцем,Медсестра со стариком.Говори, как если б с сердцемГоворила ты тайком.Мне ведь лишнего не надо,Пусть по-русски льётся речь,Словно ручеёк вдоль сада,Сада райского сиречь.

Крымская татарка

Вагон не шатко и не валкоВокзал оставил за спиной.По насыпи бежит татарка,Татарка крымская за мной.Куда несёшься, дева юга,С фигурой колкой, как джейран.Да, ты была моей подругой,А другом был моим стакан.Мешал я водку с коньяками,Первач и лёгкое вино.И спорил с тюркскими богами,Когда в стакане видел дно.Не так, как Жилин и Костылин,Тебя от скуки привечал.Я был влюблён в тебя, настырен,Я на руках тебя качал.Ты мне, конечно, не сестрёнкаИ не законная жена.«Я жду!» – вслед прокричала тонко. Я знаю, что ты ждать должна.В Россию катятся составы,Как слёзы из собачьих глаз.Прощайте, южные забавыИ девы, любящие нас.

В гостях у Расула Гамзатова

Спустились русскою ватагой,Гуниб оставив за спиной…Нас три часа ждал сам Гамзатов,Орёл с седою головой.Сев во главе стола, как Будда,Он очертил незримый круг.И речь повёл легко и мудро,Как старый и надёжный друг.Наполненной коньячной рюмкойОн нас из круга вызывал.И я напористо и гулкоЕму свои стихи читал.Кто б что ни говорил – легенда!Российского Олимпа бог!Я так сказал, и это верно,Как то, что много выпить мог.За дружбу, за Кавказ, за славуРоссии, и за тех, кто смел.И за поэта, что по правуЗдесь во главе стола сидел.

Предгрозовые ласточки

Не чувствую себя отцом семейства,Мальчишество торчит, как стержень в форме.Писать и пить – вот русское блаженство,Чем рассуждать с трибуны о реформе.Объятья перезрелой истеричкиНе вызывают бури, а напротив…Нас любят юные, я помню их косички…Помилуй Бог, при чём же здесь Набоков?Кому они достанутся такие,Я изваял их в солнечном тумане.Как ласточки предгрозовой России,Они щебечут мокрыми губами.А впрочем, говорю любой: «Свободна!Лети, покуда слабых крыльев хватит».Я поддержу дыханьем осторожноТу, за которую судьбой другой заплатит.

Одиночество

Последние сожгу дроваИ чайник вскипячу.Последние скажу словаИ потушу свечу.Я должен быть один как перст,Чтоб слышать Божий Глас!Когда горит огонь сердец —Не отвлекайте нас.Последние сожгу дрова,Дверь за собой запру.Мы ночью постучались в райИ разошлись… к утру.

«Задела, как бы невзначай…»

Задела, как бы невзначай,В потоке мутного вокзала,Сказала: «Здравствуй и прощай!»И в междометиях пропала.Я сразу тот узнал вокзал,Как пульс на собственном запястье,И посреди вокзала встал,Как вкопанный по уши в счастье.В душе виденье пронеслось:Сквозь жар и запах сеновалаСердца захлёбывались врозь,Луна лучами трепыхала.Я ничего не говорил,Ты ничего не говорила,Я никого не разлюбил,Ты никого не разлюбила.

Дочке

Мне стыдно и тяжко;

Как туча я чёрен и страшен,

А ты как ромашка,

И взгляд мой тебе ещё важен.

Взираешь на мир

Из-под крыльев отцовских, широких.

Ещё я не Лир,

Но я знаю отцов одиноких…

Смогу ль защитить тебя,

Девочка, в мире продажном?

Где натиск и шторм,

А у нас лишь кораблик бумажный,

На коем словесности русской

Скупые глаголы,

Где греки сменили варягов,

А греков – монголы.

А взглянешь на Родину –

Грязи и крови по горло,

Сажусь на обочину…

Слякотно, сыро и голо…

Ступай же, лети!

Не озябни под северным ветром.

Я встал из земли,

И я лягу в следы твои – пеплом.

Драматургия

Евгений Чебалин

Академик, действительный член Петровской академии наук и искусств, член Международного сообщества писателей, Союза писателей России. Закончил Грозненский педагогический институт, затем аспирантуру (Высшие театральные курсы) ГИТИСа, отделение драматургии. Более 30 лет работал в федеральных СМИ: собкор радио и телевидения по Заполярью Якутии, спецкор «Огонька», собкор «Правды» по Северному Кавказу, собкор «Советской России» на Среднем Поволжье. Написал 12 пьес, поставленных в 64 театрах страны и дальнего зарубежья, в том числе в театре сатиры («Многоуважаемый шкаф»), театре Вахтангова («Добежать, отдышаться»). В московских издательствах вышли в свет пять романов: «Час Двуликого», «Гарем Ефрейтора», «Безымянный Зверь», «СТАТУС-КВО-та», «НАНО-SAPIENS». По трём последним защищались диссертации в Сорбонне, Грозненском университете и Университете им. Гёте в Германии. Лауреат медали Георгия Жукова; первая премия международных конкурсов «Золотое перо Руси» и «Русский Гофман». Победитель литературного конкурса генералиссимуса Суворова (2018 г.).

Бедная, бедная РУССА

(трагифарс с элементами хулиганства)

Действующие лица:

Прохоров – директор ООО «Светлый путь», впоследствии АО «Рассвет».

Лида – его жена, а-ля Дездемона.

Русса – Роботизированный Универсальный Самопро-граммируемый Секретарь-Автомат, жутко разносторонняя особа.

Розанов – замначальника департамента, теоретический самец.

Килькадзе – председатель научно-технического совета департамента. Он же Троянский, сексуально озабоченный конь.

Гваздун – начальник районного агроуправления, гений му-тантизма.

Коновалова – селекционер, коня на скаку завалит.

Ракуша – член правления ООО «Рассвет», контуженый кирзовый Ахиллес.

Фельзер – хирург-ветеринар с ехидной памятью. Баран-Производитель – муляж с гиперфункцией размножения.

Курт Вассерман – председатель совета директоров концерна «Дойчэлектрик», пожизненный военнопленный. Анюта-микро – Русланова.

Ольга-Вера – два родственных Духа в едином теле. Офицер ГИБДД – господин и холуй в едином лице. Водитель такси – гибрид шмаровоза и экзекутора.

Русский Бзик – существо из русского Пространства.

АКТ 1

Большой двухкомнатный номер московской гостиницы. В номере сидят за столом и ждут звонка Прохоров и его жена Лидия. Звонит мобильник. Прохоров берёт его.

ПРОХОРОВ. Слушаю.

ФЕЛЬЗЕР. Вася?! Ты где?!

ПРОХОРОВ. Голос из родимого Задрыпинска. Был в Германии, сейчас в Москве.

ФЕЛЬЗЕР. Наконец приехал!

ПРОХОРОВ. Заслуженному ветерану моё почтение. Здравия желаю, Яков Борисыч.

ФЕЛЬЗЕР. И вы после Германии желаете, шоб мы тут имели здравие? А не хотите белую горячку?! Садись, пока стоишь. ПРОХОРОВ. Что случилось?

ФЕЛЬЗЕР. Я приехал из города от дочери и увидел дикий кошмар. Полдеревни в зюзю, в стельку, вдрабадан. Отдыхают по лужам и почти совсем не дышат. Работы моему ветеринарному здравпункту на неделю.

ПРОХОРОВ. С какой радости пир?

ФЕЛЬЗЕР. До нас добрались на «Мерседесе» четыре мордоворота и стали скупать земельные паи. За пай и подпись на договоре – ящик пойла!

ПРОХОРОВ. И наши недоумки купились?

ФЕЛЬЗЕР. Почти что поголовно. На этот кошмар Ракуша зарядил дробовик картечью и прострелил мордозадым колесо на джипе.

ПРОХОРОВ. Озверели?! Ну и что дальше?

ФЕЛЬЗЕР. От них жутко запахло, и мы таки дали этим пахучим уехать. Может, зря?!..

ПРОХОРОВ. Яков Борисыч, держите оборону до моего приезда… я скоро! (Телефонный звонок.) Алло… алло…

ГОЛОС (из трубки, с грузинским акцентом). Василий Никитович Прохоров?

ПРОХОРОВ. Он самый.

ГОЛОС. Ты ещё не выбрал себе место на кладбище? ПРОХОРОВ. А ты? Кстати… у тебя какой рост?

ГОЛОС. Зачем, несчастный, тебе мой рост?

ПРОХОРОВ. Я ж для двоих копать буду. Рядышком полежим, костями побрякаем.

ГОЛОС. Хулиган ты, изобретатель. В гости в Москву явился и хамишь.

ПРОХОРОВ. Что-то с памятью твоей стало. Вы там у себя всё обгадили и перегрызлись. После чего ты ко мне в Москву прибыл, обнаглел и расплодился. Назвался бы для приличия. Кто такой?

Молчание. Прохоров бросает трубку.

ЛИДА. Опять тот самый?

ПРОХОРОВ. Ну.

Телефонный звонок. Прохоров срывает трубку.

ПРОХОРОВ. Слышь, мудрак говённый! Пошёл бы ты… РОЗАНОВ. Так сразу? И куда?

ПРОХОРОВ. Чёрт… извините.

РОЗАНОВ. С каких это пор замначальника департамента Розанов стал… говённым му-дра-ком… прелесть какой перл!

ПРОХОРОВ. Здравствуйте, Михаил Степанович. Я здесь уже неделю после германской стажировки и не могу пробиться ни к начальнику департамента, ни к Килькадзе. РОЗАНОВ. Это интересно, но меня больше интересует, что вам обещали в Германии.

ПРОХОРОВ. Где?

РОЗАНОВ. Откуда вы вернулись. Что вам пообещал председатель совета директоров «Дойчэлектрик» Курт Вассерман?

ПРОХОРОВ. Нас, стажёров, дальше приёмной цехового инженера не пускали, какой президент?

РОЗАНОВ. Странно… очень странно. Неделю назад они оповестили, что вам диппочтой отправлена посылка именно от президента. Сегодня она пришла. Нечто вроде гроба времён Четвёртого Рейха… Что в нём?

ПРОХОРОВ. Понятия не имею. Вскройте и узнаете. РОЗАНОВ. Увы, условие концерна: их посылку вскроете лично вы.

ПРОХОРОВ. Куда прийти для вскрытия?

РОЗАНОВ. Естественно, во двор департамента, где нет посторонних. Венков и носовых платков пока не надо. Внутренний двор департамента. Асфальт, фонарный столб. Рядом ящик в виде саркофага. На крышке ломик. Поодаль два чиновных мужа. Входят Прохоров с Лидией. РОЗАНОВ. А вот любимчик «Дойчэлектрик». ПРОХОРОВ. Моя супруга Лидия Алексеевна.

РОЗАНОВ. Весьма приятно. А это председатель научно-технического совета департамента Георгий Килькадзе. Килькадзе, не лапайте глазами чужую даму.

ЛИДА. Ничего-ничего, грузинский лапёж не самая плохая процедура. Тем более если лапёжник ничем другим не занят. РОЗАНОВ. Килькадзе, вас показательно макнули. Василий Никитович, вон ломик. Не разучились орудовать?