bannerbanner
Крым в период немецкой оккупации. Национальные отношения, коллаборационизм и партизанское движение. 1941-1944
Крым в период немецкой оккупации. Национальные отношения, коллаборационизм и партизанское движение. 1941-1944

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

К предпосылкам, повлиявшим на появление коллаборационизма, также следует отнести и такие, которые имели более глубокий характер и складывались на протяжении более длительного исторического периода. Среди них наиболее существенными являлись национальные противоречия. В годы революции и Гражданской войны произошло их значительное обострение, выведшее национальный вопрос из культурной сферы в сферу политическую. Поэтому за двадцать послереволюционных лет национальные противоречия могли быть только внешне разрешены советской властью и имели значительный конфликтогенный характер.

К началу 1940-х годов эти предпосылки привели к тому, что в определенной части советского общества оформились стойкие протестные настроения, вылившиеся в ряде случаев в повстанческое движение[42].

Все перечисленное можно назвать внутренними предпосылками. Однако были еще внешние факторы, которые также сыграли свою роль. К таким факторам можно отнести немецкие геополитические планы по поводу Советского Союза, деятельность антисоветской эмиграции и ее место в рамках этих планов. После начала Великой Отечественной войны к ним прибавилось еще два существенных фактора: особенности немецкого оккупационного режима в том или ином регионе СССР и положение на фронтах[43].

Причины, приведшие к созданию коллаборационистских формирований, были двух типов. Условно их можно назвать «немецкими» и «национальными», то есть такими, которыми руководствовались, соответственно, представители немецкого руководства и представители тех или иных национальных движений. Привлекая добровольцев из числа населения оккупированных советских территорий, немецкое военно-политическое руководство, во-первых, рассчитывало пополнить людские ресурсы, в использовании которых к зиме 1941 года наметился явный кризис. Во-вторых, оно планировало создать эффективные силы для борьбы с набирающим мощь партизанским движением. Причем следует отметить, что наряду с чисто военным вопросом здесь имелся и определенный пропагандистский эффект – заставить партизан сражаться с их соотечественниками. В-третьих, на определенном этапе привлечение добровольцев стало символизировать начало «новой» немецкой политики. Известно, что перед наступлением на Кавказ были созданы многочисленные формирования из числа представителей населявших его народов. Наконец, в-четвертых, создание коллаборационистских формирований по национальному признаку было действенным инструментом национальной политики нацистов[44].

Таким образом, немецкая сторона была явным инициатором этого процесса. Однако роль второго типа причин также нельзя недооценивать. В ряде случаев представителям национальных движений принадлежала не менее активная роль. Как правило, определяющими в данном случае были следующие мотивы: коллаборационистские формирования как инструмент давления на немцев, как средство борьбы против своих идеологических противников и, на заключительном этапе войны, как предмет торга с западными союзниками[45].

Следует подчеркнуть, что среди германского военно-политического руководства не было единого мнения относительно советского коллаборационизма. По сути, дискуссии шли до самого конца войны. В целом немецкую политику по привлечению к сотрудничеству населения оккупированных советских территорий можно условно разделить на три этапа. Проводя оккупационную политику на первом из них (июнь 1941 – декабрь 1942 года), немцы в качестве основного ее метода использовали террор и принуждение: пока вермахт одерживал на фронтах победы, а в тылу еще не развернулось мощное партизанское движение, союзники среди местного населения Гитлеру нужны не были. «Даже если в конкретных обстоятельствах окажется проще обратиться за военной помощью к каким-нибудь завоеванным народам, – заявил он на одном из совещаний, – это будет ошибкой. Рано или поздно они обратят оружие против нас…»[46]

Поэтому привлечение населения к сотрудничеству было ограничено в целом следующими моментами: разрешением на очень урезанное самоуправление и культурную деятельность; созданием разведывательно-диверсионных подразделений, использованием «добровольных помощников» при армейских частях или набором контингента в части вспомогательной полиции – и некоторыми послаблениями в сфере землепользования[47].

Точка зрения Гитлера была доминирующей и отражала реальные воззрения большинства членов нацистской партии на проведение «восточной политики»[48]. С ней, разумеется, соглашались почти все, во всяком случае внешне. Например, самыми последовательными сторонниками гитлеровской версии политики были М. Борман, Г. Геринг, рейхскомиссар «Украины» Э. Кох и, до определенного момента, рейхсфюрер СС Г. Гиммлер[49]. Однако, несмотря на всю тоталитарность немецкой государственной машины, существовало как минимум еще четыре точки зрения, отличные от мнения Гитлера. В целом за основу был взят общий тезис: население оккупированных восточных областей надо активнее привлекать к сотрудничеству. Вся же разница этих точек зрения заключалась только в методах, средствах, масштабах предполагаемого использования.

Первую из них назвать политически или идеологически обоснованной позицией трудно. Эта точка зрения была вызвана к жизни сиюминутным стечением обстоятельств. Тем не менее не упомянуть ее нельзя, так как на низовом административном уровне роль свою она, безусловно, сыгра ла. Так, некоторые чиновники и офицеры военной оккупационной зоны полагали, что советские граждане станут лояльнее, если относиться к ним «по-джентльменски». Как правило, это были далекие от политики люди, убеждения которых базировались на опыте Первой мировой войны[50].

Следующая точка зрения на «восточную политику» получила в историографии наименование «утилитаризм». От первой позиции она отличалась уже тем, что ее носителем была вполне обособленная (хотя и далеко не единая) группа лиц (как убежденных гитлеровцев, так и не принадлежащих к нацистской партии), которая предполагала действовать по определенной программе. Как уже понятно из самого названия этой группы, идеологии и политики в ее действиях было чуть больше, чем у предыдущей. Главной же целью сторонников политики утилитаризма была максимальная польза, которую могла извлечь Германия из сотрудничества с местным населением. Интересно, что негласным лидером нацистского крыла утилитаристов являлся такой хитрый политик, как министр пропаганды и народного просвещения Третьего рейха д-р Й. Геббельс. В частности, он считал, что прежде всего надо усилить пропагандистскую обработку «восточных» народов, изъяв из нее все упоминания об их неполноценности, колониальном характере войны Германии против СССР и т. п. На место этих тезисов должны были быть поставлены туманные обещания свободы и независимости, но только в будущем, после окончания войны[51]. Такие, например, указания содержатся в одном из документов его министерства, озаглавленном «О пропагандистской обработке европейских народов» и разосланном 15 февраля 1943 года всем высшим функционерам нацистской партии и местным руководителям пропаганды. В нем, в частности, говорилось: «Нельзя называть восточные народы, ожидающие от нас освобождения, скотами, варварами и т. д. и в этом случае ждать от них заинтересованности в германской победе»[52].

Утилитаризм доктора Геббельса был больше связан с психологической войной и не шел дальше обычных пропагандистских лозунгов. Тем более было неясно, как скоро такая политика принесет желаемые плоды. Однако у этой группировки было еще одно крыло – военное, адепты которого обращали внимание исключительно на практическую сторону сотрудничества с населением оккупированных советских территорий и советскими гражданами вообще. Прежде всего, ими были высшие офицеры вермахта, заинтересованные в как можно большей эффективности этого сотрудничества. Причем в кратчайшие сроки. Так, наиболее масштабной акцией данной группы лиц стало привлечение советских военнопленных в ряды так называемых «добровольных помощников», или «хиви», речь о которых пойдет ниже. Остается добавить, что наиболее выдающимся выразителем этой точки зрения являлся генерал-квартирмейстер Генштаба сухопутных войск генерал-майор Э. Вагнер[53].

И сторонники отношения к советскому населению «по-джентльменски», и утилитаристы сыграли, конечно, свою определенную роль в возникновении и развитии военного коллаборационизма. Однако их значение не стоит преувеличивать. Во-первых, обе эти позиции были всего лишь модификациями (пусть и несколько неожиданными) гитлеровской политики и поэтому уже априори не рассматривали «восточные» народы как равноправных партнеров. Во-вторых, несмотря на то что носителями этих точек зрения были весьма влиятельные и близкие к Гитлеру люди, их идеи так и остались на периферии «восточной политики». В лучшем случае они выступали продолжением или составной частью двух следующих позиций, борьба между которыми и являлась определяющим моментом в сотрудничестве германского руководства с советскими гражданами. Несколько слов о них было уже сказано выше. Здесь мы остановимся более подробно на характеристике этих позиций.

Носителями еще одной точки зрения был ряд офицеров вермахта среднего звена и немецкие политики и дипломаты «старой школы», которые считали, что «восточные» народы надо использовать самым активным образом, привлекая их как к военной, так и политической борьбе против большевизма. Они также считали, что с гражданами оккупированных советских территорий надо обходиться по-человечески, но дать им какую-нибудь реальную перспективу надо уже сейчас. Следует сказать, что многие из этих офицеров оказались замешанными в неудавшемся заговоре против Гитлера (июль 1944 года). Одним из проектов этой группы было так называемое власовское движение и Русская освободительная армия (РОА), в которых они видели не только инструменты в войне против СССР, но и будущих союзников ненацистской Германии[54].

Главным отличием этой группы от двух предыдущих было то, что особое внимание они уделяли национальному вопросу в «восточной политике». Так, один из ее лидеров граф К. фон Штауффенберг считал, что прежде всего надо завоевать симпатии русского народа. Другие же народы СССР он считал полностью подчиненными русскому, а их национальные движения – слабыми и незначительными. По его мнению, они вряд ли могли бы стать серьезными союзниками Германии, а «все заигрывания с ними могли только помешать союзу с русским народом, который очень болезненно относится к территориальной целостности своего государства»[55].

Во многом благодаря усилиям этой группы, которая пользовалась определенной поддержкой в Верховном командовании вермахта (ОКВ), 6 июня 1941 года был составлен документ «Указания по применению пропаганды по варианту «Барбаросса». Интересно, что в этом, сугубо специальном документе наряду с тем, что «противниками Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно еврейско-большевистское советское правительство», было подчеркнуто, что «пока не следует вести пропаганду, направленную на расчленение СССР на отдельные государства»[56].

Главный теоретик нацизма и эксперт по внешнеполитическим вопросам рейхсляйтер А. Розенберг считал по-другому. Как и все предыдущие, он имел свою точку зрения на «восточную политику». В принципе она не отличалась от мнения Гитлера, который был уверен, что восточные территории являются жизненным пространством германской нации. Поэтому перед ней стоит только три задачи: захватить, управлять и эксплуатировать их. Розенберг соглашался с этой генеральной линией, но считал, что достигнуть этой цели можно только при условии тесного сотрудничества с населением. В его взглядах причудливо переплетались тезисы предыдущих групп. Он также считал, что с местным населением надо обращаться «по-джентльменски», много ему обещать и привлекать его к активной политической и вооруженной борьбе. Однако главное отличие его точки зрения заключалось в том, что все эти блага должны были распространяться только на нерусские народы СССР (особенно на украинцев). То есть, в отличие от оппозиционно настроенных офицеров вермахта, он считал, что опираться надо именно на национальные движения, которые традиционно не любят русских и коммунистическую власть как продолжение русского империализма. В теории все выглядело довольно привлекательно, так как выполнялась главная цель «восточной политики» – уничтожить СССР путем использования внутренних противоречий[57]. Однако главным недостатком Розенберга было то, что он не имел серьезного политического веса в глазах лидеров нацистской партии. Более того, его зачастую не слушали даже его подчиненные. И сторонников проведения своей точки зрения Розенберг имел значительно меньше, чем антигитлеровские оппозиционеры. Тем не менее его теории вполне успешно конкурировали с идеями фон Штауффенберга, поскольку даже среди противников Розенберга было достаточно русофобов[58].

После краха надежд на молниеносную войну ситуация изменилась коренным образом. Лидеры всех указанных группировок пришли к выводу, что необходимо предпринять какие-нибудь шаги для выработки общей концепции, хотя бы временной. 18 декабря 1942 года, накануне сталинградской катастрофы, в Берлине состоялась конференция представителей нацистского военно-политического руководства, отвечавших за проведение «восточной политики». Основной темой конференции был вопрос о возможности более широкого привлечения советского населения к сотрудничеству с немцами. Целым рядом мер предполагалось обеспечить вермахт пополнением, увеличить отряды по борьбе с партизанами и решить вопрос с недостатком рабочей силы в самой Германии[59]. «Вывод, сделанный на конференции, – пишет английский историк А. Буллок, – был выражен двумя предложениями: сложность создавшегося положения делает настоятельным позитивное сотрудничество населения. Россия может быть сокрушена только русскими»[60]. В данном случае под русскими подразумевались все народы Советского Союза.

Исходя из этих установок, нацисты были вынуждены провести некоторые «реформы» в своей оккупационной политике на территории СССР. В целом они были сведены к следующим моментам:

• населению оккупированных территорий давалась какая-нибудь «политическая цель» (иногда вплоть до обещания независимости) и делались определенные уступки в обращении с ним. Обычно эта цель заключалась в разрешении на ограниченное участие в решении управленческих и административных вопросов;

• политическим лидерам того или иного национального движения, которые считали себя союзниками Германии, обещалось создание собственных вооруженных сил. Сначала эти силы должны были находиться под немецким контролем, а затем перейти под национальное командование;

• в качестве стимула при создании подобных вооруженных сил всем, кто соглашался вступить в них, обещались всевозможные льготы и привилегии экономического характера: начиная от денежного вознаграждения и заканчивая наделением земельными участками семей добровольцев[61].

Эти изменения начали активно внедряться с весны 1943 года. Правда, не все руководители немецкой оккупационной администрации восприняли их однозначно. Например, в Прибалтике и Белоруссии такая политика принесла определенные плоды. На Украине же ее полностью заблокировал рейхскомиссар Э. Кох[62].

Второй этап продолжался до лета 1944 года. Его основной рубеж – полное освобождение территории СССР от немецких оккупантов. Примерно с осени этого года начался новый этап во взаимоотношениях немецкого военно-политического руководства и коллаборационистов. Среди его характерных особенностей можно назвать следующие моменты. Во-первых, эти отношения приобрели еще более политический характер. То есть теперь, чтобы получить любых союзников, немцы были готовы признать лидеров национальных движений единственными и законными представителями их народов. Например, в марте 1945 года таковыми были признаны грузинское и крымско-татарское национальные движения[63].

Во-вторых, чтобы придать этим движениям больше политического веса, немцы пошли на создание национальных армий из разрозненных коллаборационистских формирований соответствующей национальности. В результате были «созданы» Туркестанская национальная армия, Кавказская освободительная армия и Украинская национальная армия. Слово «созданы» здесь намеренно взято в кавычки, так как все эти «армии» остались только на бумаге. Единственным исключением является Украинская национальная армия, которая за несколько дней до капитуляции Германии была передана под руководство Украинского национального комитета[64].

Наконец, в-третьих, если на предыдущих этапах конфликт между точками зрения на «восточную политику» не носил такой острый характер, то теперь он достиг своей кульминации. Представители «прорусской» концепции при активной поддержке рейхсфюрера СС Гиммлера предприняли попытку объединить все коллаборационистские организации под эгидой власовского движения, создав Комитет освобождения народов России (КОНР). А все коллаборационистские формирования должны были стать основой вооруженных сил этого комитета. Этой попытке категорически воспротивился Розенберг. А сотрудничавшие с ним лидеры национальных движений попросту отказались вести переговоры с генералом Власовым, на том основании, что создание его комитета является очередным проявлением русского империализма[65].

На протяжении всей своей истории коллаборационистские формирования действовали в определенной среде и в определенных условиях, подвергаясь влиянию целого ряда факторов. В данном случае наиболее значительным следует признать влияние, которое исходило со стороны:

• немецких военно-политических органов разного уровня;

• коллаборационистских организаций той же национальной группы, представителями которой был укомплектован личный состав формирования;

• коллаборационистских организаций и добровольческих формирований представителей других национальных движений;

• партизанского и подпольного движения, которое действовало на данной территории;

• местного населения, проживавшего на данной территории.

Все эти факторы можно условно назвать внутренними. К внешним факторам следует отнести военную обстановку на том или ином участке Восточного фронта или на этом фронте в целом[66].

Что касается понятия «коллаборационистские формирования», то, на взгляд, наиболее точным является следующее определение. Это: формирования из иностранных граждан и военнослужащих, объединенных в рамках вермахта, войск СС и сил по охране правопорядка, либо в виде отдельных частей или подразделений, либо включенных туда в индивидуальном порядке.

Коллаборационистские формирования из числа советских граждан, несмотря на определенную уникальность, не были, как таковые, отдельной категорией германских вооруженных сил. Однако такая характеристика является несколько абстрактной и нуждается в дальнейшем разъяснении.

В нормативных документах германского военного командования и полицейского руководства по использованию «местных вспомогательных сил на Востоке» все контингенты добровольцев из числа советских граждан строго различались. В целом выделялись следующие категории:

1. Формирования разведывательно-диверсионного назначения, созданные немецкими специальными службами.

2. Вспомогательные и специальные формирования:

• «добровольные помощники», или «хиви» (Hilfswillige / Hiwi);

• формирования специального характера (строительные, инженерные, транспортные, хозяйственные и т. п.);

• части и подразделения в составе германских вспомогательных формирований (Организация Тодта и т. п.).

• 3. Формирования полицейского характера:

• формирования по поддержанию общественного порядка, созданные под эгидой военной оккупационной администрации;

• формирования по поддержанию общественного порядка, созданные под эгидой полиции порядка или полиции безопасности;

• формирования в составе частей порядка вермахта (тайная полевая полиция, полевая жандармерия и т. п.).

4. Линейные (фронтовые) формирования:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Гитлер А. Моя борьба. Харьков, 2003. С. 664–665.

2

Вторая мировая война. Взгляд из Германии: Сб. статей материалов. М., 2005. С. 64.

3

Dallin A. German Rule in Russia 1941–1945: A Study of occupation policies. London, 1957. P. 50.

4

Раушнинг Г. Говорит Гитлер. Зверь из бездны. М., 1993. С. 42–47.

5

Розенберг А. Мемуары. Харьков, 2005. С. 353–354.

6

Гальдер Ф. Военный дневник. 1939–1942: В 3 т. М., 2002–2003. Т. 1. С. 54.

7

Там же. С. 81.

8

KTB des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtführungstab): In 4 bd. / Hrsg. v. H.-A. Jacobsen und andere. Frankfurt-am-Main. Bd. 1: 1.8.1940—31.12.1941. S. 205.

9

Цит. по: Варлимонт В. В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. М., 2005. С. 168–169.

10

Государственный архив Российской Федерации (далее – ГАРФ). Ф. 7445. Оп. 2. Д. 141. Л. 115–117.

11

Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 496.

12

Dallin A. Op. cit. P. 50–51.

13

Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 520, 522.

14

Кейтель В. Размышления перед казнью. Смоленск, 2000. С. 286–289.

15

Germany and the Second World War: In 9 vols. Oxford, 1998. Vol. 4. P. 488.

16

Dallin A. Op. cit. P. 52–53.

17

ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 144. Л. 330–332.

18

Там же. Ф. 7021. Оп. 148. Д. 183. Л. 45–46.

19

Bräutigam O. Überblick über die besetzen Ostgebiete während des 2. Weltkrieges. Tübingen, 1954. S. 4–5.

20

Das Deutsche Reich und Zweiten Weltkrieg / Hrsg. vom MGFA: In 9 bd. Stuttgart – München, 1979–2007. Bd. 5. Halbbd. 2. S. 45.

21

Alexiev A. Soviet Nationalities in German Wartime Strategy, 1941–1945. Santa Monica, 1982. P. 3–8.

22

Гилязов И.А. На другой стороне. Коллаборационисты из поволжско-приуральских татар во Второй мировой войне. Казань, 1998. С. 46.

23

Dallin A. Op. cit. P. 253–254.

24

Ibid. P. 254.

25

Преступные цели – преступные средства: Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941–1944). М., 1985. С. 48.

26

Pringle H. The master plan: Himmler’s scholars and the Holocaust. New York, 2006. P. 224.

27

Dallin A. Op. cit. P. 255.

28

Picker H. Hitlers Tischgespräche. Bonn, 1951. S. 314.

29

Бройнингер В. Противники Гитлера в НСДАП, 1921–1945. М., 2006. С. 385–386.

30

Das Deutsche Reich und Zweiten Weltkrieg… Bd. 6. S. 840–841.

31

Dallin A. Op. cit. P. 257.

32

Корхмазян Р.С. Турецко-германские отношения в годы второй мировой войны. Ереван, 1977. С. 112, 113.

33

Цит. по: Dallin A. Op. cit. P. 258.

34

Гилязов И.А. Пантюркизм, пантуранизм и Германия // Этнографическое обозрение. 1996. № 2. С. 98.

35

Голос Крыма. 1942. № 76.

36

Семенов Ю.С. Отчаяние: Романы, рассказы. М., 1998. С. 103.

37

Краткий политический словарь. М., 1987. С. 97.

38

Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация: В 2 кн. М., 2002. Кн. 1. С. 297.

39

Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории гражданской войны в Крыму. Симферополь, 1997. С. 4.

40

Романько О.В. ОУН і УПА в Другій світовій: боротьба за національне визволення чи громадянське протистояння // Історичний журнал. 2007. № 3. С. 3–4.

41

Neulen H.-W. An Deutscher Seite: Internationale Freiwillige von Wehrmacht und Waffen-SS. München, 1985. S. 39–49; Seidler F.W. Die Kollaboration: 1939–1945. München; Berlin, 1995. S. 8—42.

На страницу:
3 из 4