Настоящая ложь

Джул не знала, что сказать. Она бы очень хотела помочь малышке Имми, но Пэтти и Гил Соколофф уже сделали это, очень давно.

– Мои родители тоже умерли, – выпалила она вдруг. Впервые она произнесла это вслух, хотя Имми уже знала, что ее воспитывала родная тетя.

– Я так и поняла, – сказала Имми. – Как и то, что ты не хочешь об этом говорить.

– Не хочу, – ответила Джул. – Во всяком случае, пока. – Она наклонилась вперед, отстраняясь от Имоджен. – Я еще не придумала, как рассказывать эту историю. Она как-то… – Слова подвели ее. Она не умела говорить так легко и свободно, как Имми, чтобы выразить саму себя. – Короче, история не складывается. – Тут девушка не лукавила. В то время Джул еще только начинала сочинять сказку о своем происхождении, которую собиралась использовать в будущем, а пока предпочитала не распространяться на эту тему.

– Все в порядке, – успокоила ее Имоджен.

Она полезла в свой рюкзак и достала толстый батончик молочного шоколада. Развернула обертку и отломила кусочек для Джул и кусочек для себя. Джул прижалась спиной к скале и расслабилась, ощущая, как тает во рту шоколад, а солнце греет лицо. Имми шикнула на чаек-попрошаек, прогоняя прочь назойливых птиц.

Джул тогда казалось, что она очень хорошо знает Имоджен. Между ними не было неясностей, и казалось, что так будет всегда.

Джул отложила в сторону роман «Наш общий друг». История начиналась с того, что в Темзе обнаружили тело утопленника. Ей не нравилось читать о таких вещах, и особенно коробило описание разбухшего в воде трупа. Для Джул дни как будто стали длиннее, с тех пор как до нее дошло известие о том, что Имоджен Соколофф покончила с собой в той самой реке, набив карманы камнями и спрыгнув с Вестминстерского моста, оставив в хлебнице предсмертную записку.

Джул думала об Имми каждый день. Каждый час. Вспоминала, как Имми, когда смущалась, закрывала лицо руками или капюшоном. Слышала ее высокий, сбивчивый голос. У Имоджен была привычка крутить кольца на пальцах. У нее остались два сигаретных ожога на предплечье и шрам на кисти руки от горячей сковороды, когда она пекла шоколадное печенье со сливочным сыром. Она быстро и ловко рубила лук массивным кухонным ножом, освоив этот навык на кулинарных видеоуроках. От нее пахло жасмином, а иногда – сладким кофе со сливками. Она сбрызгивала волосы лимонным спреем.

Имоджен Соколофф относилась к тому типу девушек, которые, по словам учителей, не в полной мере раскрывают свой потенциал. Она плевала на учебу, но между тем ее любимые книги пестрели закладками с заметками. Имми не стремилась ни к славе, ни к успеху, как его понимают другие. Она отчаянно пыталась вырваться из-под влияния мужчин, которые хотели доминировать над ней, и женщин, которые требовали ее исключительного внимания. Она упорно отказывалась дарить кому-либо свою преданность, предпочитая строить собственную жизнь по своему разумению и быть ее полновластной хозяйкой. Она принимала от родителей деньги, но протестовала против контроля над своей личностью, а преимущества, которое давало ей ее положение, использовала для того, чтобы переделать себя, найти иной способ существования. Это мужество особого рода, его часто принимают за эгоизм или лень. Многие видели в ней всего лишь блондинку из элитной школы, но глубоко ошибались, ограничиваясь столь поверхностным суждением.

Когда хостел проснулся и туристы потянулись в ванную комнату, Джул вышла на улицу. Она потратила день, как это часто бывало, на самосовершенствование. Пару часов бродила по залам Британского музея, изучая названия картин и потягивая диетическую колу из маленьких бутылочек. Целый час простояла в книжном магазине, запоминая карту Мексики, а потом выучила наизусть главу из книги «Управление капиталом: восемь основных принципов».

Она хотела позвонить Паоло, но не могла.

Она не собиралась отвечать на телефонные звонки, за исключением одного, которого ждала.

Телефон зазвонил, когда Джул выходила из подземки у самого хостела. Звонила Пэтти Соколофф. Джул увидела высветившийся номер и ответила голосом со среднеамериканским акцентом.

Как выяснилось, Пэтти была в Лондоне.

Джул этого не ожидала.

Не согласится ли Джул пообедать с ней завтра в «Плюще»[26]?

Конечно. Джул не скрывала своего удивления, разговаривая с Пэтти. Они перезванивались несколько раз, сразу после смерти Имми, когда Джул общалась с полицейскими и занималась отправкой вещей из лондонской квартиры Имми, а Пэтти ухаживала за Гилом в Нью-Йорке, но все эти тяжелые разговоры остались в прошлом, оборвавшись несколько недель назад.

Пэтти всегда была деловитой и многословной, но сегодня ее голос звучал глухо и в нем не было привычной оживленности.

– Я должна сказать тебе, – произнесла она, – что Гила больше нет.

Страшная новость потрясла Джул. Перед глазами встало опухшее серое лицо Гила Соколофф и потом его смешные собачки, которых мужчина обожал. Девушке он очень нравился. Она не знала, что он тоже скончался.

Пэтти объяснила, что Гил умер две недели назад от сердечной недостаточности. Все эти годы диализа почек не прошли бесследно, вот сердце и не выдержало. А может, как сказала Пэтти, после самоубийства Имми он больше не захотел жить.

Они еще поговорили о болезни Гила, о том, каким он был замечательным, вспомнили Имми. Пэтти сказала, что Джул очень помогла им, улаживая дела в Лондоне, когда они не могли уехать из Нью-Йорка.

– Знаю, это покажется странным, что я путешествую, – добавила Пэтти, – но после того, как я столько лет ухаживала за Гилом, мне просто невыносимо оставаться одной в квартире. Здесь все напоминает о нем, об Имми. Я собиралась… – Ее голос сорвался, и, когда женщина заговорила снова, он зазвучал вымученно бодро. – Как бы то ни было, моя подруга Ребекка живет в Гемпшире[27], и она предложила мне пожить у нее в гостевом домике, отдохнуть и подлечиться. Она уговорила меня приехать. С некоторыми друзьями так бывает. Мы сто лет не общались с Ребеккой, но, как только она позвонила – услышав об Имми и Гиле, – мы сразу же нашли общий язык. Никакого светского трепа. Все предельно честно и откровенно. Когда-то мы вместе учились в Гринбрайаре. Думаю, школьных друзей связывают все эти воспоминания, общие истории. Взять хотя бы вас с Имми. Вы так удачно воссоединились после разлуки.

– Мне очень, очень жаль Гила, – сказала Джул. И она говорила совершенно искренне.

– Он болел целую вечность. Принимал столько таблеток. – Пэтти помолчала, и, когда продолжила, ее голос снова дрогнул от сдавленных рыданий. – Я думаю, после того, что случилось с Имми, у него просто не осталось сил бороться за жизнь. Он и Имми, дороже их у меня никого не было. – Она словно снова заставила себя встряхнуться. – Так вот, возвращаясь к моему предложению. Ты же примешь мое приглашение?

– Я же сказала, что приду. Конечно.

– Тогда жду тебя в «Плюще» завтра, в час дня. Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня и для Гила после смерти Имми. И я даже приготовила для тебя сюрприз, – сказала Пэтти. – То, что может по-настоящему взбодрить нас обеих. Так что не опаздывай.

После того, как они попрощались, Джул еще долго прижимала телефон к груди.

Ресторан «Плющ» идеально вписывался в тесный уголок Лондона. Казалось, домик был специально скроен для этого крохотного клочка земли. Внутри по стенам были развешаны портреты, витражные окна отбрасывали цветные блики. Все здесь пахло большими деньгами: и жареный ягненок, и оранжерейные цветы. Джул нарядилась в приталенное платье и балетки и добавила красную у помаду к студенческому макияжу.

Пэтти уже ждала ее за столиком, потягивая воду из винного бокала. Когда Джул видела ее последний раз, одиннадцать месяцев назад, мать Имми производила впечатление гламурной дамы. Дерматолог по профессии, лет пятидесяти пяти, подтянутая и стройная, если не считать соответствующему возрасту животику. Ее упругая кожа имела красивый розоватый оттенок, длинные волосы, окрашенные в темно-каштановый цвет, свободно ниспадали завитыми локонами. Теперь волосы, седые у корней, были сострижены в короткое каре. Губы, слегка припухшие, похоже, давно не знали помады. В ее одежде – узких черных брюках и длинном кашемировом кардигане – угадывался стиль Верхнего Ист-Сайда[28], но вместо привычных туфель на шпильке на ногах были ярко-голубые кроссовки. Джул с трудом узнала ее. И пока Джул шла к ней через зал, Патти поднялась девушке навстречу, приветствуя ее улыбкой.

– Я выгляжу по-другому, знаю.

– Нет, что вы, – соврала Джул. Она поцеловала Пэтти в щеку.

– Больше не могу этим заниматься, – призналась Пэтти. – Все утро перед зеркалом, неудобная обувь. Тонны косметики на лице.

Джул села за столик.

– Когда-то я все это делала для Гила, – продолжала Пэтти. – И для Имми, когда она была маленькой. Она просила: «Мамочка, завей волосы! Нанеси блестки!» Теперь все это ни к чему. На работе я то и дело беру дни за свой счет. Однажды подумала: мне на все наплевать. Вышла из дома и бесцельно слонялась по городу, и это было такое облегчение, что не передать словами. Но я знаю, что многих это беспокоит. Особенно моих друзей. А я думаю, что мне все равно. Я потеряла Имоджен. Я потеряла Гила. Теперь я такая, какая есть.

Джул очень хотелось сказать какие-то правильные слова, но она не знала, что сейчас нужно Пэтти – сочувствие или отвлекающий фактор.

– Я читала об этом книгу в колледже, – сказала она.

– О чем?

– О самовыражении в повседневной жизни. Этот Гоффман высказывает идею, что в разных ситуациях мы выражаем себя по-разному. Личность не статична. Мы постоянно адаптируемся.

– Ты имеешь в виду, что я перестала играть некую роль?

– Или теперь делаете это иначе. Есть разные версии самовыражения.

Пэтти взяла меню, а потом подалась вперед и тронула Джул за руку.

– Тебе нужно вернуться в колледж, дорогая. Ты такая умница.

– Спасибо.

Пэтти посмотрела ей в глаза.

– Знаешь, я очень хорошо чувствую людей, – сказала она, – и у тебя огромный потенциал. Ты жадная до знаний и приключений. Я надеюсь, ты и сама знаешь, что можешь стать кем угодно в этом мире.

Подошел официант и принял заказ на напитки. Кто-то поставил на столик корзинку с хлебом.

– Я принесла вам кольца Имоджен, – сказала Джул, когда их оставили в покое. – Мне бы следовало еще раньше отправить их по почте, но я…

– Понимаю, – сказала Пэтти. – Было тяжело расстаться с ними.

Джул кивнула и протянула женщине пакетик из папиросной бумаги. Пэтти сдернула клейкую ленту. Внутри лежали восемь антикварных колец, все резные или в форме зверушек. Имми их коллекционировала. Они были забавные и необычные, искусно выполненные в разных стилях. Девятое кольцо до сих пор носила Джул. Ей подарила его сама Имми. Нефритовая змейка обвивала безымянный палец ее правой руки.

Уткнувшись в салфетку, Пэтти тихо заплакала.

Джул посмотрела на лежавшие перед ней украшения. Эти кольца, каждое в свое время, побывали на тонких пальцах Имми. Перед глазами возникло тронутое легким загаром личико Имми в том ювелирном магазине на Винъярде.

– Покажите мне самое необычное кольцо из тех, что есть в продаже, – попросила она хозяина. – Это тебе, – сказала она потом Джул и протянула подруге кольцо в виде змейки, которое теперь Джул носила не снимая, хотя и понимала, что больше не заслуживает его, а может, и вовсе никогда не заслуживала.

Джул почувствовала, как ком подкатил к горлу, поднявшись из самого нутра.

– Извините. – Она встала из-за стола и, пошатываясь, направилась в сторону дамской комнаты. Все вокруг поплыло, закружилось. Чернота заволакивала глаза. Она вцепилась в спинку пустого стула, чтобы не упасть.

Казалось, ее вот-вот стошнит. Или она грохнется в обморок. Или то и другое. Здесь, в этом элитном ресторане, среди небожителей, где ей совсем не место, да еще поставив в неловкое положение бедную, убитую горем мать своей подруги, которая, возможно, недодала той любви или, наоборот, любила слишком сильно.

Джул дошла до уборной и склонилась над раковиной.

Спазмы не уходили. Горло стягивало снова и снова.

Она закрылась в кабинке, прислонилась к стене. Плечи задрожали. Она стала вызывать рвоту, но ничего не вышло.

Джул оставалась в кабинке, пока не утихли рвотные позывы, сотрясаясь от дрожи и пытаясь отдышаться.

Вернувшись к умывальнику, она вытерла мокрое лицо бумажным полотенцем. Прижала к опухшим глазам пальцы, смоченные в холодной воде.

Тюбик красной помады лежал в кармане платья. Джул снова накрасила губы, словно это могло послужить броней, и пошла обратно к Пэтти.

Когда Джул вернулась, Пэтти уже взяла себя в руки и разговаривала с официантом.

– Мне свекольный салат, – сказала она ему, когда Джул села за столик. – А на горячее, думаю, рыбу-меч. Как она, хороша? Да, тогда рыбу.

Джул заказала гамбургер и зеленый салат.

Когда официант ушел, Пэтти попросила прощения.

– Извини. Я очень виновата. Ты в порядке?

– Конечно.

– Предупреждаю сразу, я могу снова заплакать. Возможно, даже на улице! Теперь это непредсказуемо. Я начинаю рыдать в самый неподходящий момент. – Кольца и бумажный пакетик уже исчезли со стола. – Послушай, Джул, – проговорила Пэтти. – Ты как-то говорила мне, что родители причинили тебе боль. Помнишь?

Джул не помнила. Она больше не думала о своих родителях, разве что вспоминала их сквозь призму своего героического происхождения, которое сама для себя сочинила. Точно так же она никогда не думала о своей тете.

В голове вдруг промелькнула картинка из далекого прошлого: ее родители во дворе милого домика в самом конце тупиковой улицы, в маленьком городке штата Алабама. Они лежат ничком в лужах черной крови, которую впитывает земля, под светом одинокого уличного фонаря. Матери выстрелом размозжили череп. Отец истек кровью от пулевых ранений в плечи.

Эта история ее успокаивала. И выглядела красивой. Родители проявили чудеса храбрости. Их девочке суждено вырасти высокообразованной и чрезвычайно сильной.

Но она знала, что это не та история, которой можно поделиться с Пэтти. Поэтому ограничилась уклончивым:

– Я такое говорила?

– Да, и я еще тогда подумала, что, может быть, тоже причинила Имоджен боль. Когда она была маленькой, мы с Гилом почти никогда не говорили о том, что ее удочерили. Ни с ней, ни друг с другом. Мне хотелось думать, что Имми – мой ребенок, понимаешь? Не чей-нибудь, а мой и Гила. И было трудно говорить об этом, потому что ее мать была наркоманкой, и не нашлось никого из родственников, кто взял бы малышку к себе. Я утешалась мыслью о том, что просто оберегаю ее от боли. И даже не догадывалась, что делаю ей больно, пока она… – У Пэтти дрогнул голос.

– Имоджен любила вас, – сказала Джул.

– Что-то привело ее в отчаяние. Но она не пришла ко мне.

– Ко мне тоже не пришла.

– Мне следовало воспитать ее так, чтобы она умела открываться людям, просить о помощи, если оказалась в беде.

– Имми рассказывала мне все, – возразила Джул. – Свои секреты, страхи и беспокойства. Как она хочет жить своей жизнью. Она назвала мне имя, которое ей дали при рождении. Мы обменивались одеждой и книгами. Честно говоря, я была очень близка с Имми до самой ее смерти, и, думаю, она была безумно счастлива, что у нее есть вы.

У Пэтти на глаза навернулись слезы, и она коснулась руки Джул.

– Ей повезло, что и ты была у нее. Я подумала об этом, еще когда она выбрала тебя в подруги в первый год учебы в Гринбрайаре. Я знаю, что она обожала тебя больше, чем кого-либо в своей жизни, Джул, потому что… Ладно. Есть еще одна причина, почему я хотела встретиться с тобой. Наш семейный адвокат сказал мне, что Имми завещала тебе свои деньги.

У Джул закружилась голова. Она отложила вилку.

Деньги Имми. Миллионы.

Они гарантировали безопасность и власть. Билеты на самолет и ключи от машин, но, что еще более важно, обучение в колледже, полноценное питание и медицинское обслуживание. С такими деньгами уже никто не смог бы сказать ей «нет». Больше никто не встал бы у нее на пути, не обидел. Джул уже никогда не нуждалась бы ни в чьей помощи.

– Я ничего не смыслю в финансах, – продолжала Пэтти. – Хотя и следовало бы. Но я доверяла Гилу и была рада, что он взял на себя решение всех вопросов. Меня это утомляет до чертиков. Но Имми хорошо разбиралась в таких делах и оставила завещание. Перед смертью она отправила его адвокату. Она получила много денег от отца и от меня, когда ей исполнилось восемнадцать. До этого все средства находились в доверительном управлении, а после ее дня рождения Гил оформил все документы, и деньги перешли к ней.

– Она получила деньги, когда еще училась в старшей школе?

– В мае, перед поступлением в колледж. Возможно, это была ошибка. В любом случае, дело сделано. – Пэтти продолжила: – Она здорово соображала в финансах. Жила на проценты и никогда не трогала основной капитал, разве что потратилась на покупку квартиры в Лондоне. Вот почему у нее не было необходимости работать. И по завещанию она все оставила тебе. Сделала небольшие пожертвования в Национальный почечный фонд – из-за болезни Гила – и в Лигу защиты животных Северного побережья, но основную часть денег завещала тебе. Она прислала адвокату письмо по электронной почте, в котором указала, что хочет помочь тебе вернуться в колледж.

Джул была растрогана. Все это в голове не укладывалось, но сердце сладко защемило.

Пэтти улыбнулась.

– Она покинула этот мир, возвращая тебя обратно в школу. Это светлая сторона, которую я пытаюсь увидеть.

– Когда Имми составила завещание?

– За несколько месяцев до смерти. Она заверила его у нотариуса в Сан-Франциско. Тебе осталось только подписать кое-какие бумаги. – Пэтти подтолкнула конверт через стол. – Деньги будут перечислены на твой счет, и в сентябре ты будешь учиться на втором курсе Стэнфорда.

Когда деньги поступили в ее банк, Джул сняла всю сумму сразу и открыла новый расчетный счет в другом отделении. Она завела несколько новых кредитных карт и подключила услугу автоматической оплаты счетов.

Потом она занялась шопингом. У девушки созрел план. Она купила накладные ресницы, тональный крем, подводку, румяна, пудру, кисти, три вида губной помады, две палетки теней для век и маленький, но дорогой несессер для косметики. А еще – рыжий парик, черное платье и пару туфель на шпильке. Конечно, было желание накупить всего и побольше, но она знала, что должна путешествовать налегке.

Воспользовавшись компьютером, она купила авиабилет до Лос-Анджелеса, забронировала отель в этом городе и изучила рынок подержанных автомобилей в районе Лас-Вегаса. Из Лондона до Лос-Анджелеса, из Лос-Анджелеса автобусом до Вегаса. Из Вегаса на машине в Мексику. Таков был план.

Джул еще раз пролистала документы на своем ноутбуке. Она убедилась в том, что запомнила телефонные номера банка и службы поддержки клиентов, пароли, номера кредитных карт и коды. Она заучила наизусть номера паспорта и водительских прав. И однажды ночью, после наступления полной темноты, выбросила ноутбук и сотовый телефон в Темзу.

Вернувшись в хостел, она написала Пэтти Соколофф искреннее письмо благодарности на старомодном листке почтовой бумаги и отослала его. Она освободила свой шкафчик и упаковала чемодан. Аккуратно сложила удостоверение и документы. Лосьоны и средства для волос в дорожных флаконах поместила в герметичные полиэтиленовые пакеты.

Джул впервые оказалась в Вегасе. Она переоделась в туалете на автобусной станции. Пространство вокруг умывальника оккупировала белая женщина лет за пятьдесят со старушечьей сумкой на колесиках. Она уселась прямо на столик, стоящий рядом с раковиной, и уминала сэндвич, завернутый в промасленную белую бумагу. Грязные черные леггинсы обтягивали ее узкие бедра. Светлые с проседью волосы, взбитые в высокий начес, выглядели отвратительно неухоженными. Туфли – бледно-розовые виниловые «стилетто»[29] – валялись на полу. Голые ступни, с пластырями на пятках, болтались в воздухе.

Джул прошла в самую просторную кабинку и порылась в чемодане. Впервые за долгое время, почти за год она надела серьги. Втиснулась в недавно купленное платье – короткое, черного цвета, – и кожаные туфли на «платформе» и высоком каблуке. Потом вытащила рыжий парик. Волосы казались неестественно гладкими, но цвет хорошо смотрелся с ее веснушками. Джул достала косметичку, закрыла сумку и направилась к умывальнику.

Женщина, устроившаяся на столике, не выказала никакого удивления по поводу нового цвета волос. Она скомкала бумагу из-под сэндвича и закурила.

Навыки макияжа Джул освоила благодаря видео-урокам. На протяжении последнего года она предпочитала макияж в стиле «девушка из колледжа»: натуральная кожа, румяна, прозрачный блеск для губ, тушь для ресниц. Теперь в ее арсенале появились накладные ресницы, зеленые тени, черная подводка, тональная основа, контурные кисти, карандаш для бровей, коралловый блеск для губ.

Собственно, особой необходимости в этом маскараде не было. Она вполне могла обойтись без косметики, маленького черного платья и туфель на каблуке. Хватило бы, наверное, одного парика. И все-таки в искусстве преображения следовало потренироваться – во всяком случае, так она думала. К тому же ей нравилось становиться кем-то еще.

Женщина заговорила, когда Джул накрасила глаза.

– Работаешь?

Джул ответила, просто для удовольствия изобразив шотландский акцент.

– Нет.

– Я имею в виду, продаешь себя?

– Нет.

– Не торгуй собой. Так душа болит за вас, девочки.

– Я не продаю себя.

– Это позор, вот и все, что я хочу сказать.

Джул затихла. И нанесла на скулы хайлайтер.

– Я сама этим занималась, – продолжала женщина. Она слезла со столика и кое-как впихнула скрюченные ступни в туфли. – Ни семьи, ни денег: так я начинала, и с тех пор ничего не изменилось. Но это не путь наверх, даже с самыми крутыми парнями. Запомни это.

Джул нацепила зеленый кардиган и подхватила сумку.

– Не беспокойтесь обо мне. Я в порядке, честное слово. – Волоча за собой чемодан, она направилась к двери, но слегка споткнулась в непривычной обуви.

– С тобой все в порядке? – спросила женщина.

– О, да.

– Порой так трудно быть женщиной.

– Ага, отстой, если бы не макияж – так вообще труба, – ответила Джул. Она толкнула дверь и вышла, не оглядываясь.

Оставив чемодан в камере хранения на автобусной станции, Джул перекинула через плечо объемную сумку и взяла такси до Лас-Вегас-Стрип[30]. Она устала – ей так и не удалось поспать в автобусе, – и организм еще жил по лондонскому времени.

Казино полыхало неоновыми огнями, светом люстр и блеском игровых автоматов. Джул прошла мимо мужчин в спортивных костюмах, пенсионеров, девушек легкого поведения и большой группы библиотекарей с бейджиками участников конференции. Часа два она бродила по казино, но наконец нашла то, что искала.

Женская компания собралась у игровых автоматов «Бэтмен» и, похоже, весело проводила время. Все пили замороженные напитки, пурпурные и подтаявшие. Две женщины были похожи на американок азиатского происхождения, другие две – белыми. Похоже, они устраивали девичник, и невеста как нельзя лучше подходила для того, что задумала Джул. Бледнолицая и миниатюрная, с крепкими плечами и нежными веснушками, она выглядела не старше двадцати трех лет. Ее светло-каштановые волосы были стянуты в хвост, а ярко-розовое мини-платье украшала белая лента с выложенной стразами надписью: НЕВЕСТА. С левого плеча свисала бирюзовая сумочка с множеством молний. Она нависала над своими подругами, увлеченными игрой, подбадривала их и чувствовала себя абсолютно счастливой под восхищенными взглядами окружающих.

Джул подошла ближе и заговорила с южным акцентом, как говорят в равнинных штатах, например в Алабаме:

– Прошу прощения, у кого-нибудь из вас… понимаете, мой телефон разрядился, а мне нужно отправить сообщение подруге. В последний раз я видела ее возле суши-бара, но потом начала играть, и вот теперь – упс! Прошло три часа, а ее и след простыл.

Подружки невесты обернулись.

Джул улыбнулась.

– Ой, у вас девичник?

– Она выходит замуж в субботу! – воскликнула одна женщина, хватая невесту за руку.

– Ура! – отозвалась Джул. – Как тебя зовут?

– Шанна, – ответила невеста. Они были одного роста, но Шанна в балетках казалась чуть ниже Джул.

– Шанна Дикси скоро станет Шанной Макфетридж! – воскликнула другая подружка.

– Черт, повезло, – с завистью произнесла Джул. – А у тебя уже есть платье?

– Конечно, – сказала Шанна.

– Это будет не обычная свадьба в Вегасе, – объяснила ее собеседница, – а венчание в церкви.

– А вы откуда родом? – спросила Джул.

– Такома. Это в штате Вашингтон. Знаешь? Мы просто приехали в Вегас, чтобы…

– Они организовали выездной девичник на целый уик-энд, – похвасталась Шанна. – Мы прилетели сегодня утром, сразу отправились в спа-салон и на маникюр. Видишь? Я сделала гелевые ногти. Потом мы зависли в казино, а завтра собираемся посмотреть белых тигров.