Феликс с железной дороги

Первые пассажиры, которые его увидели, были немного удивлены, что железнодорожник подходит к окошку со спящим котенком, но Гарет едва это замечал. Все его внимание было занято станционным котом, и большую часть дежурства Гарет держал его в руках или смотрел, как тот опять укладывается в любимую позу и обнимает одной лапкой клавиатуру компьютера. Если пушистый комочек дрожал, Гарет шел за одеяльцем и его укутывал, а потом снова часами наблюдал, как тот вздыхает во сне, шевелит усиками и подергивает хвостом.

За этим занятием его нашла Энджи Хант, когда заступила на дежурство. Котенок покорил ее с первого взгляда. Она влюбилась в малыша всем сердцем и, по своим собственным словам, «в тот день работала кое-как, все остальное вылетело из головы».

Гарет и Энджи не могли наглядеться на котенка. Таких восхитительно пушистых им, пожалуй, не встречалось. Шубка у него была совершенно черная, но манишка, лапки и животик – белые, как снег. Животик был белым почти целиком, только чуть ниже сердца они нашли черное пятнышко. Кисточки белого меха росли внутри острых ушей, и самый-самый кончик хвоста был тронут серебром. Котенок был такой крохотный, что даже когда сворачивался на клавиатуре, Гарет ухитрялся печатать, не прогоняя его: он был длиной только от буквы «V» до клавиши ввода.

Энджи выросла с кошками, но своих у нее не было последние двадцать пять лет, а теперь к ней словно вернулось упущенное счастье. Заботиться об этом чудесном малыше казалось ей восхитительным.

– Подумать только, он теперь наш! – шепотом сказала она Гарету. – Я представить не могла, что нам правда удастся его завести.

Котенок дремал, а Энджи и Гарет, похлопотав над ним, оглядели дикторскую. Зная, что кое-кто в коллективе настроен против кота, они решили не давать повода для упреков. Поэтому пол они застелили газетой – и правильно сделали, оказалось, что котенок ест и пьет неаккуратно. Он еще не привык к новой миске, так что вода и кусочки корма разлетались во все стороны. Зато он исправно пользовался лотком, как научила его мама Лекси, и здесь происшествий почти не случалось. В лотке или в других местах за ним мгновенно убирали, чтобы самым придирчивым коллегам было не на что пожаловаться.

Большую часть смены Гарета котенок проспал, но ненадолго проснулся, посмотрел на нового друга, моргая младенческими голубыми глазами, и Гарет под его долгим взглядом решил, что жизнь в новом доме слишком переменчива, люди приходят и уходят, а нужен кто-то надежный, тот, кто всегда будет рядом. Он оставил Энджи любоваться котенком, а сам пошел в бюро находок.

– Здравствуй, Гарет, – весело воскликнула женщина, которая там работала. Это была Анжела Данн, веселая, здравомыслящая и добрая, с короткими светлыми волосами.

Гарет украдкой оглядел полки у нее за спиной. Там сиротливо скопились забытые зонтики и сумки, потерянные куртки, кофты и много всякой всячины. Но самыми грустными в бюро находок казались забытые игрушки. Они угрюмо сидели на полках, тараща тусклые глаза-бусинки, их шерстяные тела были потертыми и затисканными, им не суждено было вернуться в объятия хозяев, которые уже давно выросли. Здесь были кролики, мишки из меха и фетра, куклы, утята, динозавры. Анжела держала их в бюро, сколько могла, надеясь, что поможет ребенку снова встретиться с любимой игрушкой, но обычно проходили месяцы, а то и годы, и на полках не оставалось места. Тогда Анжела, грустно вздохнув, собирала то, что пролежало тут дольше всего, и отдавала на благотворительность в надежде, что игрушки попадут в новые любящие руки.

– Я тут подумал, – сказал Гарет и с надеждой посмотрел на Анжелу, – не найдется ли тут плюшевой игрушки для кота?

Анжела тепло ему улыбнулась. Она очень хорошо относилась к кошкам и успела влюбиться в станционный пуховый комочек.

– Дай подумать, – ответила она. – Что-нибудь обязательно отыщем.

На полке, где хранились самые старые игрушки, они с Гаретом нашли светло-бурого плюшевого медведя. Котенок был так мал, что медведь оказался едва ли не больше него, но скоро размер станет подходящим, ведь котенок будет расти. Медведь был из ткани с начесом, легкий, мягкий, мог сидеть, не падая, его удобно было жевать и обнимать. Гарет поблагодарил Анжелу за помощь и понес медведя знакомиться с новым лучшим другом.

Котенок некоторое время недоуменно рассматривал его, обнюхал и лизнул розовым шершавым языком. А потом свернулся рядом с медведем и задремал, положив ему морду на плечо, совершенно счастливый, как будто к нему прижимается Лютер, Спейдж, Макс или Перси, братья и сестры, вместе с которыми он прожил первые восемь недель.

– Ну вот, – сказал Гарет, – так-то лучше, правда?

Через несколько часов на ночную смену заступил заместитель начальника станции Энди Кроган. У двери в дикторскую он остановился, даже не представляя, что его ждет внутри. Он уезжал на несколько дней, и объявление на двери казалось совершенно непонятным: «Открывать осторожно».

– В чем дело? – растерянно подумал Энди. – Зачем это мне быть осторожным?

А потом он приоткрыл дверь и увидел зачем. Дело было ночью, так что котенок проснулся и был готов резвиться. Перед Энди промелькнуло что-то маленькое и черное вдогонку за бумажкой, которую бросил Гарет. Котенок носился туда-сюда, как заведенный, путался в собственных лапах и даже кувыркался через голову, совсем как раньше, в доме у Бриско. Он промчался по комнате, спрятался под стол, тоненько пискнув, и оттуда с безопасного расстояния стал рассматривать вошедшего.

– Боже мой! – подумал Энди. – Кот! У нас появился кот!

Он внимательнее пригляделся к пушистому комочку, но увидел только огромные глазищи и торчащие над черным мехом огромные уши на вырост – для котенка велики, а взрослому коту как раз впору. Энди, не веря своим глазам, покачал головой, а из дикторского кресла донеслось хихиканье.

Гарет сидел и сконфуженно посмеивался. Радость было трудно спрятать. Энди невольно улыбнулся коллеге и давнему сообщнику.

– Мы победили! – воскликнул Гарет, вскочил с кресла и протянул Энди ладонь в победном жесте. – Сколько было безумных планов, и вот один таки сработал!

Энди, несколько смущаясь с непривычки, хлопнул по протянутой ладони и перестал сдерживать улыбку. Гарет был прав, план сработал.

Только одно мешало полному счастью. Котенка привезли, начальство согласилось, казалось бы, все идеально – но Гарет не мог забыть, сколько раз Пол, предыдущий начальник станции, отвечал «нет» на самые настойчивые просьбы о коте. Хотя Энди в качестве руководителя одобрил кота, Хаддерсфилд оставался станцией Пола, его перевели на другую работу временно, а не отправили на пенсию. Гарет не без содрогания думал о том, что он вернется примерно через неделю; Энди уйдет с высокого поста, а у власти снова окажется Пол.

Да, станционный кот появился, вот он – Гарет его гладил, носил на руках и смеялся его забавным проделкам. Но к смеху примешивалась тревога; мысль, не идущая из головы, начала пугать Гарета все больше. Он воображал, как Пол приходит на вокзал, направляется к служебным помещениям, открывает дверь и видит, как на клавиатуре спит котик.

Что, если начальник, едва посмотрев на котенка, скажет: «Уберите»?

Глава 6. Что в имени?

На второй день после появления на станции кота Энджи вошла в дикторскую танцующей походкой. Проснуться в четверть пятого в тот день отчего-то не составило ни малейшего труда – Энджи вскочила с кровати с мыслью, что, придя на работу, увидит своего котика. Чудесным образом ей больше не трудно было вставать так рано. Собираться на работу доставляло ничем не омраченную радость.

– Привет, красавчик! – воскликнула Энджи Хант, входя в дикторскую.

Билли, чья смена заканчивалась и которого она сменяла, кисло на нее посмотрел.

– С добрым утром, миссис Ха, – сухо ответил он.

Она весело отмахнулась, понимая, что он шутит:

– Это я не тебе, мистер Брюзга, а моему котеночку.

Котеночек, о котором шла речь, внимательно следил за разговором с высоты, которую недавно облюбовал: с верхней полки стеллажа для бумаг. Там лежали стопки документов, металлические края лотка выгибались вверх, словно гамак, и котенку было очень удобно, если хотелось вздремнуть или понаблюдать за окружающим миром.

Мир этот на ближайшее будущее ограничивался стенами дикторской. Котятам не делают прививки, пока им не исполнится девять недель, а большинство прививок надо повторять дважды – в девять недель и в двенадцать, так что до этого времени их на всякий случай лучше не выпускать на улицу. А учитывая, где жил наш герой, его было приятнее и безопаснее приучать к железнодорожной жизни постепенно. Иногда через окно доносился приглушенный гул двигателей локомотивов или скрип тормозов, но в целом по сравнению с остальным вокзалом в бригадирской было намного тише и уютнее – разве что из-за желающих посмотреть на кота здесь временами случалась совершенно вокзальная толкотня.

– Ну, как он, не безобразничал? – спросила Энджи у Билли, который собирался домой.

Тот угрюмо обернулся с порога, руки в карманах, и желчно переспросил:

– Не безобразничал? Еще как безобразничал. Ты посмотри, где он расселся! На моих рабочих бумагах! И всю ночь не слезал.

Сердито бурча под нос, Билли приоткрыл дверь и вышел. Энджи не могла не отметить, что он был очень осторожен и следил, чтобы котенок не выскочил наружу; дверью, впрочем, за собой он обиженно хлопнул.

– Ты что, нарочно злишь мистера Брюзгу? – спросила она у котенка.

Котенок наклонил черную головку набок и нахально высунул розовый язычок, словно отвечая: «Да, нарочно!»

Энджи приготовилась к работе и взяла его на руки, чтобы приласкать, а еще, чтобы достать из-под него нужный документ. «Ох уж этот Билли», – мысленно усмехнулась она. Ныл он виртуозно, этого не отнимешь, однако от Энджи не скрылось главное: хоть он и ворчал, но не прогнал котенка с насиженного места, не стал его тревожить. Билли выглядел суровым и держался грубовато, но в глубине души был сентиментален, хоть и не хотел бы от нее это услышать.

Билли котенка жалел, но затем пришел Мартин, второй хаддерсфилдский диктор, и Энджи обнаружила, что на некоторых кошачье обаяние действует слабее. Мартин сел за стол, поправил на носу очки с толстыми стеклами, посмотрел на клавиатуру и увидел, что там разлегся котенок – такую он теперь завел привычку. Мартин покачал головой: это его не устраивало. Он откашлялся и смущенно обратился к котенку:

– Тебе нельзя тут лежать. Ну-ка, слезай.

Котенок не сдвинулся ни на дюйм. Мартин протянул руку, нерешительно взял его, поднял и пересадил на ковер. Тот с недоумением уставился на него снизу блестящими глазами.

– Все, убирайся! – сказал Мартин. – Мне надо работать.

Но котенок продолжал смотреть, словно на свете не было ничего увлекательнее этого зрелища. Только когда Мартин на него шикнул, он решил, что это новая игра, отбежал прочь и стал очертя голову носиться по комнате. Он всюду находил новые игры.

А уж возможностей развлечься хватало. Чем больше котенок осваивался, тем смелее становился. Мебель была гимнастическим снарядом, чтобы на нее запрыгивать: в три прыжка он взлетал с пола на мягкое сиденье офисного стула, оттуда на узкий подлокотник, вытягивался там, изображая стойку на перекладине, и торжествующе приземлялся на стол, как на батут; по столу было удобно скользить, кататься и плясать рок-н-ролл; ксерокс возвышался над котенком, как небоскреб, и тот играл под ним в прятки.

В товарищах по играм у него тоже не было недостатка. С ним скоро познакомился весь персонал станции Хаддерсфилд – двадцать шесть человек, не считая работников других железнодорожных компаний, чьи поезда тоже отправлялись с этого вокзала. Всем хотелось поиграть со станционным котом.

Неудивительно, что иногда котенок уставал от общения. В начале знакомства с каждым новым коллегой он вел себя робко и застенчиво. Зато потом начал отдавать некоторым людям предпочтение – например, кассиру Джин Рэндалл. Та считала, что поскольку домашних животных выбирают хозяева, а не наоборот, долг человека сделать жизнь своих питомцев как можно лучше. Ее черные кудри выглядели почти так же, как пышный мех котенка. Скоро приласкаться к Джин стало одной из его главных радостей; но дверь в кассу, где она работала, полагалось держать запертой из соображений безопасности, не делая исключения даже для самых законопослушных котят, так что ей удавалось погладить его лишь до или после смены или урвать пять минут в обеденный перерыв.

Гораздо больше времени котенок проводил с Гаретом, у которого мог проспать на коленях всю смену, и с бригадирами – их он и стал считать самыми близкими и родными. С бурым медведем котенок тоже не расставался. С такой большой игрушкой было непросто сладить, но он нежно хватал его зубами за плюшевую лапу и везде таскал за собой.

Котенок осваивался без проблем, и следующей важной задачей стало придумать ему имя. Гарет снова сел за свой закаленный в боях компьютер и изготовил новый плакат про кота – такой, о котором раньше и не мечтал:

Хаддерсфилдский станционный кот!

Не упустите шанс дать имя нашему новому работнику!

Стоимость участия – всего 50 пенсов!

Записывайте ваши предложения!

Имя будем вытягивать из шляпы во вторник 19 июля.

– Нельзя же всю жизнь называть его просто «котик», – заметила Энджи.

Лотерея стала большим событием на вокзале. Пассажиров не приглашали, зато среди железнодорожников кинули клич, чтобы привлечь коллег со всех концов страны. Взносы было решено перечислить в фонд помощи детям, а значит, чем больше участников, тем больше котенок заработает на доброе дело. Записались почти все, а Белинда Грэм даже взяла несколько заявок на участие в Манчестер, в Бриджуотер-хаус – штаб-квартиру «Транспеннинского экспресса», чтобы сотрудники офиса тоже поучаствовали в судьбе станционного кота.

Имена, разумеется, придумывали мужские. Пол котенка к этому времени пытался определить не только манчестерский диспетчер, в чьем доме поселились Макс и Перси. Несколько сотрудников беззастенчиво заглядывали малышу между задними лапами, пытаясь раздвинуть его густые меховые штаны, и глубокомысленно кивали, приговаривая: «Безусловно мальчик».

Гарет остался верен себе и предложил совершенно безумные варианты: «Мистер Ти» из «Команды А» и «Дэвид Хассельхофф» в честь звезды «Спасателей Малибу». У других идеи были попроще – «Белолапик», «Кит» в честь комика Кита Лемона. Дейв Руни. Один из бригадиров, с которым котенок особенно сдружился, дал волю фантазии и придумал имя «Алоизий».

– Алоизий? – возмутилась Энджи. – Ничего себе имечко! – она сердито посмотрела на Дейва. – Надеюсь, его не выберут!

Но здесь ничего не зависело ни от Энджи, ни от кого в «Транспеннинском экспрессе». Решено было положиться на волю случая, а чтобы жеребьевка прошла честно, вести ее пригласили незаинтересованное лицо: Джона, бригадира машинистов из другой компании. Какое имя он вытянет, то и останется, результат обсуждению не подлежит.

Ажиотаж был немалым. Вторник 19 июля приближался, и картонная коробка заполнялась. Каждое имя записывали на листочке, участник платил пятьдесят пенсов, и бумажку кидали в коробку. За коробкой внимательно следили, чтобы никто не жульничал – хотя Энджи и мечтала, как хорошо было бы выкинуть часть имен, например, идею какого-то поклонника черного юмора: «Лепешка». Железнодорожному коту предстоит ходить по рельсам, разве можно называть его Лепешкой?!

Джин предложила «Фрафти» – так звали кота, вместе с которым росли ее дети, его обожала вся семья, а станционный котенок был похож на него как две капли воды. Но точнее всех, пожалуй, угадал Терри, дежурный у шлагбаумов. Ему хватило всего четырех букв. На его бумажке было написано: «Босс».

Рейчел Стоктон, проводница, одно время состоявшая в Обществе защиты животных, очень любила один мультик про кота. Впервые увидев станционного котенка, она сказала себе: «Да это же вылитый Феликс». Листок с этим именем она и опустила в судьбоносную картонную коробку.

Жребий тянули примерно в десять утра во вторник 19 июля 2011 года. Энджи присутствовала, но не подходила к коробке, чтобы никто не усомнился в честности организаторов. Джон взял коробку, еще один помощник стоял рядом; все было обставлено как лотерейный розыгрыш с независимым жюри. Котенок ни о чем не подозревал и бродил по комнате, не догадываясь, что высокий, лысеющий седой человек сейчас выберет из сотни вариантов его имя.

Джон был по натуре прямым, честным и не любил ходить вокруг да около. Он привык каждый день общаться с упрямыми машинистами, и с первого взгляда было видно, что с ним шутки плохи. Оспаривать результат жребия никто бы точно не решился.

Он засунул руку в коробку и порылся в бумажках. Энджи смотрела, затаив дыхание: как же назовут котеночка?

Джон выбрал одну бумажку и вытащил.

– Феликс, – не терпящим возражений тоном объявил он.

Феликс! Энджи подумала, что лучшего имени и не придумаешь – короткое, приятное и не какой-нибудь Ай-ай-айлоизий. Гарет Хоуп, наоборот, был слегка разочарован. А когда Рейчел узнала, что ее вариант победил, она радостно сжала кулаки и закричала: «Да!» Феликс – отличное кошачье имя, и черно-белому малышу оно и правда подходило идеально.

Энджи наклонилась к котенку и взяла его в руки.

– С добрым утром, Феликс, – сказала она.

Котенок недовольно на нее посмотрел.

– С добрым утром, красавчик, – добавила Энджи. От некоторых привычек сложно отвыкать.

Глава 7. Феликс – маг

Котенок провел на станции уже неделю, и атмосфера совершенно преобразилась. Коллектив станции Хаддерсфилд всегда был по-семейному сплоченным, но у людей, которым приходится так тесно общаться, не обходится без склок и мелких придирок, как и в настоящих семьях. Котенок принес с собой мир и согласие. Все были воодушевлены, как никогда. По средам в баре «На всех парах» на северном конце платформы номер 1 по вечерам играли джаз. Теперь железнодорожники пританцовывали, обходя платформы под звуки блюза, разносящиеся в летнем воздухе. Котенок всех пленил и очаровал.

Никто не остался равнодушным. Энджи Хант, к своему изумлению, однажды застала Билли за тем, что он тайком играет с котенком. Столы в бригадирской были с отверстиями, куда можно пропускать провода от компьютера к розетке; у Билли отверстие в столе было свободно, и Энджи увидела, как он просунул туда пальцы и шевелит ими, а Феликс завороженно наблюдает, сидя на полу.

– Все с тобой понятно, Билли, – по-йоркширски нараспев сказала она.

Билли кашлянул; у него был хрипловатый кашель курильщика.

– Ну да, миссис Ха, – ответил он и посмотрел на котика. Тот начал умываться шершавым розовым языком, чтобы черная шерстка еще больше распушилась. – До чего он все-таки хорош.

– Это правда, Билли, – ответила Энджи и тихонько улыбнулась.

Сама она рядом с котенком чувствовала себя на седьмом небе. День ото дня они с Феликсом становились нежнее друг к другу. Когда Энджи работала за столом, Феликс забирался ей на колени. Через некоторое время он начинал тянуться лапками к ее плечам; она смотрела в запрокинутую мордашку и разрешала: «Ну, залезай». Тогда он взбирался ей на плечо, укладывался и лежал, раскинувшись, как теплый меховой шарф, пока она стучала по клавишам.

Феликс, как выяснилось, очень любил ласкаться. Энди Кроган, дежуря в ночную смену – а это было тихое время, на станции оставалось всего два человека, – обнаружил, что Феликс повсюду ходит за ним следом. Когда он садился за бухгалтерию, котенок пристраивался у него на коленях или на локте и засыпал. Кошка Энди, пестро-полосатая Мисси, тоже была дружелюбной, но никогда не забиралась к нему на колени. Когда Феликс впервые залез к нему на руки, Энди был глубоко растроган. Разумеется, скоро невозможно стало сесть, чтобы котенок не явился требовать внимания, как будто капризный трехлетний малыш – но почему-то Энди на него почти не сердился.

Когда Феликс не спал, то с удовольствием помогал подсчитывать выручку. Не зря же он состоял в штате! Вот только разницы между работой и игрой шустрый котенок не видел. Энди считал деньги, а Феликс норовил накрыть их лапкой, будто гигантский выигрыш в казино. Он плюхался на деньги задом, разваливался на бухгалтерской ведомости, гонял через полкомнаты оброненную купюру. Случалось, что в ту самую минуту, как Энди все скрупулезно подсчитал и сложил наличность аккуратными стопками, Феликс пугался какого-нибудь звука снаружи и кидался бежать напролом – деньги так и летели во все стороны!

Гарету Феликс тоже не очень-то помогал в работе. Котенок поступал с ним так же, как с Энджи – как со спортивным снарядом для лазания. Сначала он забирался Гарету на колени, потом карабкался по груди на плечо, а иногда вытягивался во всю длину по его спине, так что диктор не смел шевельнуться, пока котенок не изволит проснуться. Иногда же Феликс бесстрашно поднимался к самым недоступным вершинам: перелезал с плеча Гарета на голову.

Ему очень нравилось там дремать. Он забирался наверх, сворачивался клубочком, нос к хвосту, не падая при этом у Гарета, с макушки, и крепко засыпал. Если в это время к окошку подходил пассажир, Гарет, к своему глубокому сожалению, не мог двинуться с места, не уронив котенка.

– Простите, – кричал он пассажиру как мог любезнее, – я не могу к вам подойти, говорите громче!

Впрочем, никто не возмущался. Большинство, наоборот, были очарованы новым сотрудником и подробно расспрашивали, кто он такой и откуда взялся. Тем не менее, в первые недели Феликса видели в основном железнодорожники, потому что большую часть времени он проводил за кулисами и спал. Считается, что кошки дремлют в среднем по четырнадцать часов в сутки, и в этом отношении Феликс не отличался от своих сородичей. Вот только уютную корзинку, которую ему приготовили коллеги, он не одобрял. Вместо нее он предпочитал голову Гарета, локоть Энди и другие самые невообразимые места: спал на компьютерных клавиатурах, в лотках для документов, в служебной душевой или на стульях. Однажды он неосмотрительно пристроился на полке для писем, которая висела на стене, а потом проснулся, заворочался, и полка закачалась. С какой скоростью он оттуда выскочил!

Хотя он спал много часов подряд, на игры тоже оставалось достаточно времени. Феликс был бодр, а в комнатах полно возможностей. Если Гарет подносил его к окошку – классическому, с выемкой, куда пассажиры кладут деньги, а кассир билеты, – Феликс обожал совать туда лапы. Даже совсем маленьким котенком он сам не мог пролезть наружу, но старался изо всех сил. Ему удавалось лечь головой в углубление и высунуть одну лапку в белом носочке, остальное застревало. Еще он любил резвиться в комнате (разумеется, под неусыпным наблюдением кого-нибудь из коллег). Гарет приглашал его что-нибудь объявить за компанию, но Феликс только растерянно нюхал микрофон, и пассажиры так и не услышали из громкоговорителей ни единого «мяу». Феликс радовался скомканным бумажкам, а ручки, привязанные шнурком к планшетам, на которых расписывались, заступая на смену, радовали его почти так же, как мышки на веревочках дома у Бриско.

К концу первой недели, освоившись среди всего этого богатства, Феликс наловчился использовать для игр канцтовары и оборудование, а ничего специально кошачьего у него не было; плюшевый медведь не в счет – он был из совсем другой категории. Но скоро все изменилось.

Энджи видела все своими глазами. Она была чем-то занята и не сразу поняла, что происходит. В тот день дежурил Мартин. Энджи помнила, как Мартин говорил Феликсу, когда тот только появился на станции: «Не садись здесь» и снимал кота со стола. Он явно не любил кошек. Ну и ладно, каждому свое.

А теперь Мартин сказал:

– Иди-ка сюда. Ну, залезай.

Краем глаза Энджи увидела, как Феликс запрыгнул на стол, прошелся туда-сюда, потом сел на клавиатуру. Меньше недели назад Мартин запретил бы ему тут сидеть, но Феликс, похоже, успел с ним подружиться.

Энджи смотрела во все глаза, а Мартин выдвинул ящик стола и достал небольшой подарок для Феликса – коричневую мышку на красной веревочке. Станционному коту впервые в жизни сделал подарок коллега, да не кто-нибудь, а Мартин, человек тихий и необщительный.

То, насколько изменился ее коллега, поразило Энджи. Феликс затронул его душу – да и почти всех в коллективе.

– Он кучу людей заставил слезть с пьедестала, – говорила Энджи. – А то сидит кто-нибудь, никого не хочет замечать… Котик просто творит чудеса. С тех пор, как он появился, у многих характер улучшился.

Но главный вопрос оставался открытым: улучшится ли характер у того, кто решит судьбу Феликса? Назначение Пола закончилось, начальник вернулся.

Гарет в жизни так не волновался. В первое утро, когда начальником станции снова стал Пол, он чувствовал себя как на иголках. Он осторожно пробрался в дикторскую, и там его встретил пуховый комочек.