Недоступная и желанная

– Может быть, герцог поговорит с ним, – предположила Тамсин.

Лидия дернула головой, увертываясь от расчески.

– Какого черта ему этим заниматься? – крикнула она. – Я же говорила, что Эйнсвуд сказал, когда прочитал записку Мэри. Сразу же принялся насмехаться надо мной.

– Возможно, гордость ему не позволила…

– Знаю я эту мужскую гордость! – Лидия вскочила со стула и принялась ходить от туалетного столика к камину и обратно. – Герцог увидел способ отомстить мне за то, что произошло на Винегар-Ярд. Наверное, выпил уже дюжину бутылок шампанского, отмечая великую победу над леди Грендель. Ведь Эйнсвуд сделал главное для себя: показал своему дружку, что ему ничего не стоит схватить такую мелочь, как я, поднять, чтобы я не дергалась, и протащить чуть ни до соседней улицы, будто я ничего не вешу. Я всю дорогу сопротивлялась. А герцог даже глазом не моргнул. Провались он пропадом!

Зато ее глупое сердце, приходится признать, начало таять оттого, что Эйнсвуд такой сильный, а за сердцем затуманились мозги. От одного этого мутит. Гадость какая! Еще недавно Лидия не поверила бы, что в голову могут прийти такие вздорные мысли.

– А когда Эйнсвуд опустошит винный погреб «Крокфорда», – продолжила кипятиться она, – и бросит тысячу-другую фунтов на игорный стол, то с чувством выполненного долга уйдет из клуба и отправится в дорогой бордель.

«И будет своими сильными руками обнимать проститутку, – продолжила Лидия уже про себя, – и щекотать носом ее шею, и…». Она осеклась, напомнив себе, что ей до всего этого нет никакого дела.

– Герцог скоро забудет и о моем существовании, хотя я довольно заметна и сумела задеть его, – продолжила изливать свое негодование Лидия. – А уж о клочке бумаги с запиской от какой-то нищенки и подавно. К тому же он, видимо, думает, что Мэри просто хочет выманить у его дружка деньги. Бедное дитя, она и не подозревала, что мужчины бывают такими вероломными!

– Непонятно, почему вообще все устроено так несправедливо? В подобных ситуациях всегда страдает женщина, а мужчина получает еще один повод гордиться своими «подвигами», – сказала Тамсин. – Но мы не допустим, чтобы бедняжка страдала. Я знаю, ты завтра должна присутствовать на дознании, но в исправительный дом могу съездить и я…

Лидия от неожиданности остановилась.

– Ты не можешь ехать, ни в коем случае.

– Не бойся, я возьму с собой Сьюзен. Ты только объясни мне, что нужно сделать, чтобы забрать оттуда Мэри и ее малыша. Если требуется штраф, можешь вычесть нужную сумму из моего жалованья. – Она подошла к ошеломленной Лидии, взяла ее за руку и отвела обратно к туалетному столику. – Они могут пожить в моей комнате, пока мы подыщем для них что-нибудь более подходящее. Но самое главное – поскорее забрать их оттуда. Срок пребывания в Лондоне истекает в четверг, не так ли? А завтра уже среда. – Тамсин усадила Лидию на стул. Напиши, пожалуйста, что я должна сделать, и завтра утром я приступлю к делу. Где твой блокнот?

– Черт побери, да ты превращаешься в весьма деловое существо! – воскликнула Лидия.

Тем не менее она послушно полезла в карман, и было что-то очень забавное в этом ее подчинении девочке, почти в два раза уступающей ей в размерах и десятью годами – в возрасте.

Лидия быстро нашла блокнот, однако карандаша в кармане не оказалось. Похоже, она уронила его в карете.

– Карандаши в ящичке ночного столика, – сказала она Тамсин.

Девушка тут же нашла, что требовалось.

Лидия взяла карандаш и посмотрела в спокойные глаза своей компаньонки.

– Ты уверена, дорогая?

– Я сумела самостоятельно добраться до Лондона с другого конца Англии, – сказала Тамсин. – А в беду попала из-за плохого зрения. На этот раз обещаю, я ни за что не потеряю свои очки. Возьму Сьюзен в качестве телохранительницы. Я буду счастлива, если удастся, наконец, сделать что-нибудь полезное, – искренне добавила Тамсин.

«Итак, – подумала Лидия, – через шесть дней выяснилось, что Тамсин желает быть полезной. За это время девушка сумела доказать, что далеко не глупа». К сожалению, Лидия о себе ни того ни другого сказать не могла. Она вздохнула и стала писать.

Ранним утром в четверг наемный экипаж увез Адольфуса Креншоу, Мэри Бартлес и маленького Джимми из исправительного дома.

Берти Трент тоже должен был уехать с ними, но он впал в периодически поглощающее его состояние абстракции, а потому стоял неподвижно и что-то бормотал себе под нос.

– Нет. Точно второй Карл. И что-то я должен был сделать с ним, – можно было при желании разобрать. – Только что именно? Вот в чем вопрос.

Внезапно пронзительный женский крик прервал его размышления, он поднял глаза и увидел огромного мастифа, тащившего на поводке миниатюрную женщину в очках. Женщина пыталась остановить собаку. Но с таким же успехом она могла бы останавливать взбесившегося слона. Было очевидно: маленькая женщина с трудом удерживает равновесие и того гляди упадет. Трент поспешил бедняжке на помощь и схватил собаку за ошейник. Чудовище повернулось к нему и зарычало, оскалив зубы.

Берти укоризненно посмотрел на животное.

– Ну и что я такого сделал, что ты хочешь откусить мою руку? Не завтракала сегодня?

– Гр-р-ры, – ответила собака, возвращаясь к девушке.

Берти осторожно выпустил ошейник.

– О, из-за этого, да? Но, поверь, я не хотел сделать ничего плохого ни тебе, ни твоей хозяйке. Это ты, моя милочка, слишком сильно тянула ее, потому что не умеешь рассчитывать свои силы.

Мастифиха перестала рычать, но смотрела на незнакомца настороженно.

Берти, поглядывая на нее примерно с таким же выражением, предъявил ей открытые ладони, ничем не защищенные, если не считать тонких перчаток. Собака понюхала их, что-то проворчала, скорее для себя, чем для окружающих, и села.

Берти поднял взгляд и чуть выше большой головы собаки увидел лицо внимательно наблюдавшей за ним девушки. Через линзы крошечных очков, сидящих на маленьком симпатичном носике, на него смотрела пара огромных карих глаз.

– О, послушайте, ведь это вы, та, которая была тогда на Винегар-Ярд в тот день! – воскликнул он. – Только тогда вы были без очков. Надеюсь, это не из-за той злой бабы. Она не повредила вам глаза?

Прежде чем ответить, девушка несколько секунд растеряно смотрела на него.

– Я близорука, – сказала она наконец. – А без очков я была … э… в прошлый раз, потому что они были сломаны. Мисс Гренвилл оказалась так добра, что починила их. – Девушка вновь ненадолго замолчала, затем продолжила: – Вы, кажется, были там, когда она меня спасла. Ваше лицо сразу показалось мне знакомым, но я не была уверена. Когда я без очков, все вокруг для меня кажется размытым, будто в тумане.

– В таком случае вам следует беречь очки, – одобряюще кивнул Берти. – Вот ведь как интересно, – продолжил он, прямо по поговорке «Помяни черта…». – Я ведь именно о ней думал сейчас. Я видел ее вчера вечером, и она упорно твердила мне о ком-то, только я не могу вспомнить о ком. В голове крутится «Второй Карл», но к чему это, непонятно.

– «Второй Карл»? – девушка посмотрела на него озадаченно.

– Да, не тот, которому отрубили голову, а следующий… Тот, который жил, когда был пожар.

Она еще раз удивленно посмотрела на новознакомца, затем в глазах ее мелькнула догадка.

– А-а, король Карл Второй. Возможно, вы вспомнили о нем, потому что мисс Гренвилл так очаровательна.

– Гав, – подтвердила собака.

Берти, задумавшись, погладил ее по голове.

– Собаку зовут Сьюзен, – сообщила девушка.

Только тут Берти вспомнил о правилах приличия и поспешил представиться. От девушки он, в свою очередь, узнал, что ее зовут мисс Томасина Прайс и что мисс Гренвилл пригласила ее пожить у нее в качестве компаньонки.

Томасина перевела любопытный взгляд на здание за его спиной и нахмурилась.

– Выглядит не слишком гостеприимно, не так ли? – сказала она.

– Менее веселого места мне еще не приходилось видеть, – ответил Берти.

Он подумал, что еще менее весело было внутри этого здания девушке, которой Креншоу сделал ребенка. Берти узнал о ней вчера вечером и, собственно, из-за этого здесь сейчас оказался.

Когда Эйнсвуд ушел, утащив отчаянно сопротивлявшуюся мисс Гренвилл, Берти предожил Креншоу промочить горло в пабе.

– Если на тебя набрасывается женщина, это очень расшатывает нервы, – начал Берти разговор.

Креншоу, нашедший наконец симпатизирующего ему собеседника, рассказал о своих проблемах. Однако Берти, терпеливо все выслушав, вдруг заявил, что факт всегда остается фактом, хочется в него верить или нет. Факт же, по его словам, заключается в том, что есть подозрение, будто Креншоу является отцом незаконнорожденного ребенка. Надо разобраться, а чтобы разобраться, надо увидеть все собственными глазами. Почему бы им не попытаться сделать это?

В результате они отправились этим утром в исправительный дом, где стало ясно: обвинения в адрес Креншоу оказались справедливыми. Креншоу немного повозмущался для приличия, но в конце концов заявил, что позаботится о Мэри и Джимми. Вот так оно все и вышло.

Что бы о нем ни думали, сложить два и два Берти мог. Рядом с ним была компаньонка мисс Гренвилл, которая вчера вечером набросилась на Креншоу из-за Мэри Бартлес, а за спиной находился исправительный дом, где недавно содержалась Мэри.

– Вы здесь, случайно, не для того, чтобы забрать из пересыльного отделения молодую мать и ее ребенка? – спросил Берти. – Тех, из-за которых мисс Гренвилл так взбеленилась вчера вечером? Можете доложить хозяйке, что приехал Креншоу и увез их. Я сам был с ним и могу заверить: они уехали отсюда чуть менее четверти часа назад, все трое. О, Юпитер! А он-то что здесь делает в такое время?

Девушка обернулась, проследив за взглядом Берти.

Там стоял герцог Эйнсвуд собственной персоной, уже проснувшийся, вопреки утверждениям Джейнеса, что это невозможно до середины дня, и пьяный как извозчик. Время появления объясняло Берти, почему его светлость был хмурым, как грозовая туча. Но почему он выбрал его для прогулки, было совершенно непонятно.

За несколько футов от того места, где стояла девушка, Вир увидел черную собаку и мгновенно узнал. Он счел бы за лучшее развернуться и пойти в обратную сторону: черная мастифиха была неизменной спутницей амазонки. Однако животное уставилось на Вира неподвижным взглядом, обнажило зубы и тихо угрожающе заворчала. Ретируйся он, получилось бы, что собака обратила в бегство герцога Эйнсвуда. Еще чего! Он продолжал двигаться вперед, подчеркнуто равнодушно глядя на рычащую собаку. Вир с восхищением отметил наличие мощных мышц, переливающих под ее черной шкурой, и то, что она великовата для существа женского пола.

– Вижу, она отнюдь не из карликовой породы, – сказал он. – Очаровательный экземпляр.

Мастифиха натянула поводок. Берти Трент схватил ее за ошейник.

– Столь же дружелюбна, как ее хозяйка, – прокомментировал Вир. – Между прочим, надо было быть чересчур умным, чтобы оставить ее щенком на попечение девицы, которая совершенно не в состоянии контролировать такую собаку. Впрочем, у мисс Гренвилл все так. Полная безответственность…

– Это мисс Прайс, Эйнсвуд, – перебил его рассуждения Берти. – А это Эйнсвуд, мисс Прайс. А это прекрасное существо, пытающееся вырвать из сустава мою руку, зовут Сьюзен. Прекрасное сегодня выдалось утро, мисс Прайс, не правда ли? Позвольте я найду для вас экипаж, и вы сможете поехать к мисс Гренвилл, чтобы сообщить ей хорошую новость.

Берти потащил продолжающую глухо ворчать мастифиху в сторону дороги. Мисс Прайс поспешно поклонилась и последовала за ним.

Несколько минут спустя девушка и собака благополучно уехали в кэбе.

Вернувшись, Трент вопросительно посмотрел на Вира.

– Не пойти ли нам куда-нибудь еще и поискать другую собаку, если тебе так хочется быть покусанным? – сказал Берти. – Ты выглядишь не слишком цветущим в это утро, Эйнсвуд, позволю себе заметить.

– Благодарю тебя, но о том, как я выгляжу, мне уже поведал Джейнес, – отрезал Вир и направился вниз по улице. – Если бы я не просидел всю ночь в «Крокфорде», ожидая тебя, мне бы не пришлось проглотить дюжину паршивого шампанского и выслушать, как многочисленные болваны величают меня беовульфом.

На самом деле Вир ждал там Креншоу, чтобы завершить дело, начатое амазонкой.

«Заботься о своих ублюдках» – это было тем принципом, который заменил ему и его друзьям заповеди, запрещавшие возжелать жену ближнего своего и изменять своей собственной. Даже Дейн, который не был Мэллори, не терпевший даже упоминание о совести и живший по своим собственным правилам, не бросил на произвол судьбы своего незаконнорожденного отпрыска.

Прочитав записку Мэри, Креншоу должен был выпятить грудь и сказать: «Похоже, я снова стал отцом, черт побери. Благодарю вас за информацию, мисс Гренвилл. Завтра же утром я отправлюсь в исправительный дом и заберу их». Тогда бы мисс Аттила Гренвилл ушла восвояси, виляя своей наглой задницей, и Вир бы вообще не увидел ее. Соответственно, он бы не схлестнулся с ней, а значит, ему бы не пришлось выслушивать саркастические замечания и изо всех сил сдерживать себя на протяжении всего пути до логова этой драконессы.

Однако Креншоу не сделал того, что должен был сделать. Он даже не пришел в «Крокфорд», чтобы поговорить под хорошую выпивку, а потому всех бутылок шампанского, выпитых Виром за ночь, оказалось недостаточно, чтобы залить душившее его раздражение.

И сейчас, после того как Вир промучился от бешенства целую ночь, а голова его разрывалась и шумела, будто внутри ее стреляли из пушек, и он не знал, переживет ли этот ужасный час, именно сейчас мисс Свет Цивилизации узнает, что он приперся в исправительный дом. Вычислить зачем, для нее проблемы не составит. Вполне естественно она решит, что победила. Опять!

– Надо было попросить кого-нибудь из парней сказать тебе, чтобы ты меня не ждал, – сказал извиняющимся тоном Берни Трент. – Но я думал, что ты нашел себе более приятное занятие на ночь и не вернешься.

Вир резко остановился и посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Более приятное занятие? С леди Грендель? Ты лишился рассудка?

– Я считаю, что она чертовски красива, – пожал плечами Трент.

Вир пошел дальше, убеждая себе в том, что только Берни Тренту могла прийти мысль о свидании герцога Эйнсвуда с голубоглазой драконессой. Парни, с которыми герцог провел вчерашний вечер, считают, и совершенно правильно, что с таким же успехом можно уложить в постель крокодила.

Действительно, если бы внешность журналистки соответствовала ее природным наклонностям, она была бы горбатой, морщинистой и покрытой чешуей. Однако леди обладала безукоризненно стройной фигурой и сладко-манящими женскими прелестями. В этом и заключается очередная злая шутка темных сил, которые управляют его жизнью.

Так говорил себе Вир, опустошая этой ночью одну бутылку за другой. В этом он убеждал себя, когда пришел домой, плюхнулся на кровать, но так и не смог заснуть.

Это же Вир повторил, когда заметил собаку.

То же он сказал несколько минут назад, когда понял, что драконессы поблизости нет, и в сердце кольнуло нечто, напоминающее разочарование.

Вир повторил это только что, ощутив непонятное беспокойство, когда рука сама собой задержалась на кармане куртки… На том самом, где лежал… огрызок карандаша, который Лидия обронила в карете вчера вечером.

Глава 4

Зашедшему этой сырой холодной ночью в «Голубую сову» запросто могло показаться, что он спустился в окрестности ада.

Вир регулярно заглядывал в кабаки, таверны и прочие злачные заведения, заполненные шумными пьяными людьми, но даже он слегка опешил. Он-то ждал нормального и даже приличного общества. Ведь основными посетителями «Голубой совы» были писатели и журналисты. Однако их голоса сливались в такой гвалт, какой Виру не доводилось слышать за всю свою многострадальную жизнь. Не помнил он и такого густого дыма, переливающегося из помещения в помещение подобно поднимающемуся с Темзы туману. У каждого из присутствующих в зубах непременно была сигара или трубка.

Свернув в находящийся за баром зал, Вир подумал, что нисколько не удивится, если увидит языки пламени и пляшущего на его фоне Сатану с раздвоенными копытами.

Однако, судя по очертаниям, в зале находились простые смертные. Под лампой, свет которой из-за окутавшего ее дыма сделался тусклым и серо-желтым, сидели двое молодых людей с бледными худыми лицами и что-то кричали друг другу в уши.

За ними была видна открытая дверь, периодически изрыгающая клубы дыма и громоподобные раскаты хохота. Когда Вир подошел к двери, смех стих, но приглушенный шум, свидетельствующий о продолжении веселой суеты, сохранился.

– Еще кого-нибудь! Давай еще! – донеслись до него перекрывающие шум крики.

Вир переступил через порог и увидел группу не менее чем из тридцати мужчин, сидящих на стульях и скамьях или подпиравших стену.

Ее, несмотря на то что дым здесь был еще гуще, он увидел сразу. Лидия стояла вполоборота к нему у большого очага, и отблески пламени создавали дрожащие замысловатые узоры на черной ткани ее одежды.

Вир никогда раньше не обращал особого внимания на то, как она одевается, но сейчас ее костюм его очень заинтересовал. Возможно, причиной тому были дым и адский гвалт. А может, то, что он впервые видел ее с непокрытой головой. Лидия сняла шляпку и без нее казалась слишком открытой для посторонних взглядов и до ужаса беззащитной.

Узел, в который были стянуты на затылке ее густые волосы, немного ослаб, и выбившиеся из-под него золотистые прядки щекотали белую кожу шеи. Слегка сбившаяся прическа смягчала четкие черты прекрасного лица, из-за чего Лидия выглядела совсем юной.

Вир опустил взгляд ниже и сразу ощутил контраст между нежностью шеи и прикрывающей тело одеждой, напомнившей ему о броне. От подбородка до талии четким рядом выстроились пуговицы, одним своим видом предупреждавшие о готовности к защите и уничтожению любого агрессора.

Уже много ночей подряд Вир расстегивал эти пуговицы в своих снах, и он подумал, что сделать это, конечно, мечтает большинство завсегдатаев заведения.

Это естественно. Ведь они мужчины. А она, единственная присутствующая здесь женщина, стояла, демонстрируя себя, перед этим сборищем пошлых бумагомарак, и любой из них имел полную возможность представить ее обнаженной и в любой известной ему позе.

Вир увидел, как Лидия подошла к одному из этих пьяниц и стала что-то рассказывать. Тот явно не столько слушал, сколько глазел на ее грудь. Пальцы герцога непроизвольно сжались в кулаки.

К счастью, Лидия быстро отошла. Однако при этом она взяла в одну руку бутылку, а в другую – сигару. Впрочем, как только Лидия сделала несколько шагов, Вир понял: она разыгрывает сценку. Репортерша с важным видом подошла к стоявшей слева от нее группе мужчин, слегка покачиваясь, постояла, и пьяно уставилась на одного из них.

– Крупная, да. Но вес меньше, чем у меня, – произнесла Лидия, кажется, не так громко, но голос ее легко перекрыл шум зала. – Я дам ей фору в весе в пять с тремя четвертями фунта. И все, что полагается под одеждой, – на десятку. Но, между прочим, чтобы убедиться в этом, я должен буду заплатить пятьдесят гиней.

В этот момент Вир узнал слова, а в следующий – осознал, что слышит не ее голос. Он бы не поверил своим ушам, но взрыв смеха зрителей подтвердил: слух его не обманул. Это были слова, произнесенные Виром на Винегар-Ярд. Нереально, но произнесены они были его голосом!

– Целых пятьдесят? – крикнул кто-то из зала. – Не знал, ваша светлость, что вы можете дать такую высокую цену.

Лидия засунула в угол рта сигару и поднесла к уху сложенную лодочкой ладонь.

– Что за мышиный писк я слышу? О, неужели, черт побери! Это ты, малыш Джой Парвис, а я думал ты все еще в сумасшедшем доме.

Было что-то загадочное и пугающее в том, что слова, сказанные густым голосом слегка пьяного Вира, слетали с прелестных женских губ, в том, как двигалась эта женщина, точно копируя его жесты. Казалось, его душа на время переселилась в ее тело.

Вир замер без движения, не отводя глаз от Лидии, почти не слыша раздававшихся в зале раскатов смеха.

Она вынула изо рта сигару и кивком привлекла внимание одного из зрителей.

– Интересуешься, умею ли я считать, да? Что ж, иди сюда, и ты увидишь, как я пересчитаю твои зубы… когда будешь собирать их с пола. Или ты предпочитаешь судить обо всем с помощью головы? Пожалуйста. Я помогу тебе, простофиля ты наш. Знаешь как? Возьму твою голову в одну руку и прокомпостирую ее второй.

Смеха практически не последовало.

Вир перевел взгляд с нее на зрителей.

Все головы были повернуты к дверному проему, в котором стоял он – герцог Эйнсвуд.

Он посмотрел в прежнем направлении и почти физически ощутил ответную волну, направленную на него голубыми глазами новоявленной актрисы. Нарочито демонстрируя отсутствие малейшего страха и замешательства, Лидия поднесла к губам бутылку, отпила из нее и поставила на место. Сделав небольшую паузу, Лидия вытерла губы тыльной стороной ладони и легким кивком обозначила, что узнала его.

– Ваша светлость…

Он изобразил на лице добродушную улыбку. Затем поднял руки вверх и зааплодировал. Все находящиеся в помещении замерли, и удары его ладоней друг о друга были единственным звуком, нарушающим возникшую вдруг тишину.

Вир вновь сунула в зубы сигару, сняла воображаемую шляпу и отвесила ему преувеличенно низкий поклон.

На какое-то мгновение Вир забыл, где находится и что здесь происходит. Мысли перенесли в прошлое, мозг лихорадочно пытался выхватить из памяти нечто важное. Что-то похожее с ним уже происходило, только очень давно. Он видел это раньше, испытал это…

Однако странные мысли улетучились так же быстро, как возникли.

– Отлично сделано, дорогая, – сказал Вир. – Невероятно смешно.

– Не настолько смешно, сколько оригинально, – ответила Лидия, смело оглядевшая его с головы до ног.

Не обращая внимания на закипающее в нем раздражение, Вир рассмеялся и под аплодисменты публики шагнул в ее сторону. Идя сквозь толпу зрителей, он наблюдал, как спокойное выражение ее красивого лица постепенно меняется на более жесткое, а губы расползаются в презрительной полуулыбке.

Вир явно видел этот холодный насмешливый взгляд раньше, но уже и сам переставал верить этому своему ощущению.

Ему показалось, что неуверенность мелькнула и в ее глазах. Причиной тому мог, конечно, быть табачный дым или тусклый свет. Однако он вновь увидел в этом монстре обычную девушку. Ему захотелось взять ее на руки и унести из этого логова, подальше от этих пьяных свиней, их буравящих глаз и блудливых мыслей. Если ей необходимо дразнить кого-то и смеяться над кем-то, пусть этим кем-то будет только он. В памяти всплыло: «…вы не хотите, чтобы я била кого-нибудь, кроме вас».

Усилием воли Вир выбросил из головы эти злые слова, которые, несмотря на свой абсурдный смысл, оказались своего рода пророчеством.

– Позвольте все-таки сделать небольшое критическое замечание, – сказал Вир, останавливаясь в шаге от нее.

Она удивленно вскинула брови.

Вокруг них звучали приглушенные голоса. Кто-то раскашлялся. Кто-то громко рыгал. Тем не менее не оставалось никакого сомнения, – к их разговору жадно прислушиваются. В конце концов, здесь собрались те, кто делает для публики новости.

– Я имею в виду то, что вы курите от моего имени, – сказал Вир, указывая глазами на сигару в ее длинных, слегка запятнанных чернилами пальцах. – Сигара у вас явно не та.

– Да что вы говорите? – Лидия слегка наклонилась, всем своим видом изображая насмешливое недоумение. – Но это, между прочим, настоящая Тричинополи.

Вир достал из внутреннего кармана куртки изящный серебряный портсигар, открыл и протянул ей.

– Как вы можете видеть, мои длиннее и тоньше. Цвет табака указывает на высокое качество сигары. Возьмите одну.

Лидия скользнула по нему взглядом, бросила свою сигару в огонь, взяла из его портсигара, грациозно покрутила в пальцах и понюхала.

Очевидно, все это было проделано на публику, однако стоявший ближе всех к ней Вир успел заметить то, чего не могли видеть другие: на ее щеках проступил чуть заметный румянец, а грудь резко поднялась и опустилась.

Нет, Лидия владела собой не до такой степени, как думали, благодаря ее усилиям, окружающие. И Лидия была совсем не столь бесчувственной, циничной и непоколебимо уверенной в себе, какой казалась.

Вира так и подмывало наклониться к ней поближе и посмотреть, покраснеет ли она еще сильней. Проблема была в том, что он уже начал ощущать ее аромат, а это, как он понял вчера вечером, сулило ловушку.

Вир Эйнсвуд повернулся к зрителям, несколько из них уже обрели дар речи и соревновались в остроумии по поводу сигар.

– Прошу прощения, что прервал ваше развлечение, джентльмены, – обратился он к публике. – Теперь можете веселиться дальше. Выпивка за мой счет.