Обольстительница в бархате

– Именно это я им и скажу, если хотите, – предложил маркиз. – Но у меня сложилось впечатление, что вы уже были знакомы.

– В Париже, – кивнула она. – Вечность назад.

– Та вечность не длилась долго, – заметил он. – Вы, конечно, хромаете, но не выглядите дряхлой.

– Это случилось во время его первого визита в Париж, – сказала Леони.

– Значит, пять с лишним лет тому, – прикинул Лисберн.

Тогда Леони было почти шестнадцать. Она радовалась работе, чувствовала себя счастливой в семье, в особенности от того, что у нее имелась маленькая племянница, получала удовольствие от успехов «Эммелин» – прелестного ателье, которым владела кузина Эмма.

До тех пор, пока все не рухнуло.

– Лорд Суонтон появился в магазине моей кузины, чтобы купить подарок своей матери, – объяснила Леони. – Он был милым, мягким и обходительным. В Париже джентльмены очень часто путают ателье по пошиву одежды с борделями.

Те, кто упорствует в своем заблуждении, потом часто попадают в неприятные ситуации.

Самое первое правило, которое усвоила Леони, гласило: мужчинам требуется лишь одно… Кузина Эмма учила своих юных подопечных, как защищаться от агрессивных мужчин, наравне с тем, как кроить и шить. К сожалению, она не рассказала девочкам, как вести себя с римскими божествами. Это было более хитрое дело, чем заниматься коммерцией, хотя у Леони хватка была не то что у ее сестер. Это сразу становилось очевидным, как только дела выходили на первый план. Марселина и Софи всегда витали в облаках – мечтательницы и авантюристки. Так типично для семейства Нуаро! Так типично для семейства Делюси!

От него пахло чистотой. Так пахнет в воздухе после дождя. Как это ему удается? Это такой одеколон? Или какое-то новое чудодейственное мыло?

Когда они спустились на первый этаж, пульсирующая боль в лодыжке ослабла.

– Мне кажется, вы можете меня отпустить, – сказала Леони.

– Уверены?

– Лодыжка болит не сильно. Я уже могу не опираться на вас.

На самом деле ей нельзя было опираться на него вообще, потому что он слишком тесно прижимал ее к себе. Она ощущала каждый дюйм мужской мускулистой руки и – несмотря на нижнюю рубашку, корсет, лиф и пелерину – что его пальцы касаются самого низа ее грудной клетки.

Леони перестала обнимать его за шею. Лисберн отпустил ее талию, предложив теперь руку. Она протянула ему свою ручку в перчатке, и он взялся за нее так же решительно, как перед этим за талию.

Ей пришлось сказать себе, что в этом нет ничего интимного по сравнению с тем, как он держал ее в объятиях, прижимая к себе. Однако это не могло объяснить, почему у нее возникло желание развернуться и убежать прочь. Она знала, как защитить себя, разве не так? Знала, как не подпасть под очарование красивого мужского лица и стати, а также низкого, обольстительного голоса.

Леони не могла позволить, чтобы ею руководила паника. Лодыжка перестала болеть лишь в самой малой степени. Ей придется без помощи хромать до ателье по жаре. Хоть расстояние невелико, но надо будет тащиться в гору. Пока доберется до места, она только еще больше растревожит ногу и станет ни на что не годна.

Дело на первом месте, и на последнем, и всегда! Когда они вышли на Пэлл-Мэлл, Леони сосредоточилась на том, чтобы подсчитать, каким капиталом он обладает, напомнив себе про его будущую жену и (или) любовницу и подавив неприятные эмоции цифрами, как ей частенько приходилось делать. Подругу леди Клары теперь можно будет сбросить со счетов. На сегодня это было ее единственным делом.

– Вы что-то начали говорить про свое дело, – напомнил Лисберн.

– Разве? – Сердце быстро заколотилось. Она что, начала говорить вслух сама с собой и не заметила этого?

– Перед тем, как заторопились к моему кузену.

– Ах, это… – расслабилась Леони. – Да, верно. Куда бы лорд Суонтон ни отправился, его всегда сопровождает большая группа молодых девиц. Он сказал одной из наших клиенток, что собирается сегодня после обеда побывать в Британском Институте. Мне показалось, что это удачная возможность познакомить с работой нашего ателье тех, кто еще ничего о нем не знает.

– Значит, никакого отношения к его поэзии это не имеет.

Она пожала плечами и получила в ответ новый приступ боли.

– Я содержу ателье по пошиву дамской одежды, милорд, – напомнила Леони. – И напрочь лишена романтической чувствительности. – Она трудилась с детства. Барышни, которые поклонялись лорду Суонтону, не жили в Париже во времена хаоса, невзгод, они не умирали от эпидемии холеры. Так что в скорби, страданиях и смерти для нее не было ничего поэтического.

– Должен признаться, меня это приводит в замешательство, – сказал лорд Лисберн. – Я не вижу в этом ничего романтичного. Как и большинство мужчин. Эта болезнь, мне кажется, поражает только юных созданий, за небольшим исключением. Кузина Клара, хоть пребывает в уязвимом возрасте, явно скучала. Вид у кузины Глэдис был кислый. Правда, он у нее всегда такой, поэтому невозможно с уверенностью сказать, поклонялась ли она ему.

– Кузина Глэдис? – переспросила Леони. – Это девушка, которая появилась вместе с леди Кларой?

– Леди Глэдис Фэрфакс, – пояснил маркиз. – Дочь лорда Боулсворта. Знаменитый дядя Клары, ну, вы знаете. Герой войны. Понятия не имею, что заставило Глэдис вернуться в Лондон, хотя у меня есть кое-какие безрадостные подозрения. Я вижу, вы пока не очень хорошо себя чувствуете, мисс Нуаро.

Они как раз добрались до Сент-Джеймс-стрит. На Пэлл-Мэлл при выходе из Института уже было жарко, но сейчас духота навалилась на них вместе с обжигающим ветром, который вдобавок нес пыль, поднимавшуюся от проезжавших мимо карет, всадников и даже от пешеходов. Теперь у Леони еще разболелась и голова, причем так же сильно, как нога. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз слышала о леди Глэдис Фэрфакс, но голова отказывалась работать из-за жары, боли и общего замешательства.

– Так и есть, – сказал он. – Я возьму вас на руки.

Что и сделал. Леони не успела отказаться, а потом ее протесты были заглушены его шейным платком.

– Да, все на нас будут смотреть, – согласился Лисберн. – Но это же отличная возможность заявить о себе, вы так не считаете? Знаете, я уверен, что набью себе руку в этом деле.

* * *

Тем временем в Британском Институте

Сэр Роджер Тикер и мистер Джон Меффат, эсквайр, были среди немногих, кто обратил внимание на то, что лорд Лисберн ушел вместе с мисс Нуаро. Эти два господина появились в Институте вместе с группой почитателей Суонтона, но не принадлежали к их числу, хотя в прошлом были одноклассниками поэта.

Они не относились к любимым одноклассникам, потому что почти год нещадно третировали его, пока лорд Лисберн случайно не узнал об этом и не проучил их. Причем неоднократно. Ведь они не поняли с первого раза, что к чему. Но эти молодые люди оказались не только непонятливыми, но еще и злопамятными.

Они следовали за толпой почитательниц Суонтона в нескольких шагах, отчасти из-за того, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от лорда Лисберна.

Тикер проводил маркиза взглядом до лестницы. Как только Лисберн с мисс Нуаро исчезли из поля зрения, он заявил:

– Все, можно не сомневаться, маркиз готов.

– Если кто готов, так это французская модистка, – откликнулся Меффат. – Ставлю десять фунтов.

– У тебя нет десяти фунтов, – заметил Тикер.

– У тебя тоже.

Роджер снова повернулся к поэту. Они понаблюдали, как юные женщины уже вовсе не исподтишка толкали друг друга, чтобы оказаться ближе к своему идолу, а он в это время целенаправленно двигался к Веронезе.

– Надоедливый сопляк, не так ли? – сказал Тикер.

– Всегда таким был.

– Пишет сплошной вздор.

– Всегда так писал.

Никто не смог бы осудить их за то, что они не сделали все возможное, чтобы просветить читающую публику. Перед возвращением Суонтона в Англию эти двое распространили через различные журналы полдюжины анонимных памфлетов, имевших отношение к его поэзии, в дополнение к паре непристойных лимериков. Большинство критиков поддержали их.

Но одна молодая светская особа проигнорировала мнение критиков и купила «Алцинт и другие поэмы» – сборник мрачных стихотворений Суонтона, и, судя по всему, выплакала все слезы. Она рассказала своим подругам о новом лорде Байроне, которого открыла. Потом весть о нем распространилась, и типографщики не успевали удовлетворять спрос, возникший на его книги.[5]

Так как наблюдать за поэтом доставляло мало удовольствия, Тикер и Меффат обратили свое внимание на незадачливого художника, который, вновь установив мольберт, пытался подправить свою пострадавшую картину.

Они подошли к нему ближе, чтобы в шутку посоветовать что-нибудь и вроде как невзначай смахнуть на пол принадлежности для рисования, которые он с такой тщательностью выставил перед собой. Советы касались их любимых тем, а кроме того, они начали спорить, напоминает ли то, что написано в углу картины, дамскую шляпку или это женский половой орган. Полностью поглощенные представившейся возможностью помучить того, кто слабее, беднее и не может постоять за себя – впрочем, обычная манера поведения этой парочки! – они совершенно не обратили внимания на молодую женщину, которая оказалась рядом с ними, и заметили ее, когда она уже практически зажала их в угол.

– Мне нужна ваша помощь, – сказала незнакомка. Им хватило ума не поднимать ее на смех, что также было обычным делом, когда не особенно важная персона обращалась к ним за помощью. Они даже не стали делать ей непристойных предложений, что тоже было странно. Ведь незнакомка была исключительно хороша – светловолосая, стройная и юная. Джон Меффат посмотрел на нее раз, второй. Казалось, он был в недоумении. Повернулся и вопросительно глянул на своего друга. Тикер на секунду нахмурился, словно ему в голову пришла какая-то мысль.

Потом ответил предостерегающим взглядом, и Меффат прикусил язык.

Затем Тикер расплылся в любезной улыбке. Лицо у него, должно быть, при этом заныло от боли.

– Почему бы и нет, моя дорогая, – сказала он. – Давайте найдем менее публичный уголок, и вы нам все расскажете.

Глава 2

Хотя дамский туалет никогда не должен привлекать к себе излишнего внимания, чтобы не стать помехой более высоким жизненным ценностям, тем не менее наряд юной леди, насколько бы прост он ни был, является показателем ее вкуса. Поэтому он, конечно, заслуживает особенной заботы с ее стороны.

«Книга для чтения юной леди», 1829 г.

По удушливой жаре лорд Лисберн нес на руках мисс Нуаро через Сент-Джеймс-стрит. Открыв рты, прохожие смотрели на них. Пара экипажей зацепилась колесами друг за друга, а какой-то джентльмен, переходивший улицу, врезался в почтовый ящик.

Софи сочла бы это великолепной возможностью, напомнила себе Леони. Она постаралась забыть о головной боли, о том, что ноет лодыжка, и приняла невозмутимый вид, как будто это была повседневная вещь – прибыть в магазин на руках. На руках древнеримского бога! Который, кстати, даже ничуть не устал.

Подняв на него взгляд, Леони заметила легкую улыбку на его прекрасных губах.

– Смешно, – сказал Лисберн. – Какой номер вы называли? Правильно, пятьдесят шесть. О, смотрите. Какая прелесть! Очень по-французски! Этот паренек в немыслимой сиреневой с золотом ливрее ваш?

– Да. – Леони даже не посмотрела в ту сторону. – Это Фенвик, наш мастер на все руки.

– Он откроет перед нами дверь или будет стоять здесь в качестве украшения?

– Одна из его обязанностей – открывать дверь, – сказала она.

Софи подобрала оступившегося парня во время одного из своих путешествий, Фенфик был учеником карманника. Когда с него соскребли слои уличной грязи, вид у мальчишки оказался прямо-таки ангельский. Он имел успех у дам. Он…

Вот что вспомнила Леони. Софи нашла Фенвика в тот самый день, когда отправилась шпионить за конкурентами. Чтобы проникнуть в ателье миссис Доунс, сестра выдала себя за леди Глэдис Фэрфакс. Оделась так, как, по ее представлению, одевалась леди Глэдис, вспомнив при этом рассказанное о ней леди Кларой и применив свое собственное буйное воображение.

Но у Леони не было сейчас времени, чтобы дальше думать про леди Глэдис. Фенвик распахнул дверь, и лорд Лисберн внес ее внутрь. Все работавшие в ателье девушки были сражены наповал.

Раздались восклицания: «Мадам!», послышались тихие всхлипывания. Они сбежались из своих углов и собрались вокруг нее и маркиза.

– Освободите доступ воздуху, – скомандовал кто-то. Все расступились, потом снова столпились. Они приказывали друг другу подать воды, позвать доктора, принести нюхательную соль и не прекращали спорить между собой. А между тем клиентки оказались предоставлены самим себе, разгуливали по ателье, разглядывали манекены, пока работницы бились в истерике.

К счастью, в главном зале появилась старшая портниха Селина Джеффрис и избавила мисс Нуаро от необходимости восстанавливать дисциплину среди персонала. Она быстро призвала девушек к порядку и провела лорда Лисберна на служебную половину. А там Леони показала ему дорогу в свой кабинет.

Он опустил ее в кресло. Подставил скамеечку для ног, не обращая внимания на заверения, что она все сможет сделать сама. Опустился на колено и осторожно положил больную ногу на скамеечку. От прикосновения его рук какая-то странная волна ощущений промчалась по всему телу, даже в тех местах, которые женщины не демонстрируют друг другу.

– Мне кажется, надо принять чего-нибудь крепкого, – сказал Лисберн, вставая.

Он был абсолютно спокоен. А ей требовалась ледяная ванна.

– Вы не против бренди? – спросила Леони.

– Я имел в виду вас, – заметил он. – Что-то вы не очень хорошо выглядите.

– На глазах последнего лондонского романтика я превратилась в грязную лепешку, – сказала она. – В одном и том же месте споткнулась дважды. Теперь все будут говорить, что я перебрала с алкоголем. Во второй раз я упала так, что подвернула лодыжку. Маркиз Лисберн тащил меня на руках через всю Сент-Джеймс-стрит, развлекая толпу, а потом поверг в ужас моих работниц. У меня все болит с головы до ног, я вся вспотела, и не от того, что много трудилась, а от того, что позволила нести себя на руках. Естественно, вид у меня не бог весть какой. И я вне себя от злости. Или мне сначала стоило поблагодарить вас, а потом уже жаловаться?

– Никаких благодарностей не требуется, уверяю вас. Это самое очаровательное приключение, которое я пережил после того, как мы с Суонтоном вернулись в Лондон. – Он снял перчатки. – Где вы держите бренди?

Леони показала. Он налил себе, затем ей. Потом обошел кабинет, словно был здесь владельцем. Что не казалось странным. Аристократы всегда вели себя так, с тех пор как завладели Англией, и было не важно, владели ли они чем-то конкретно или нет.

Но затем он начал трогать ее вещи!

* * *

Саймон был в восторге.

Вдоль одной стены на трех сверкавших чистотой полках в идеальном порядке выстроились бухгалтерские книги. Письменный стол блестел полировкой. Помимо чернильницы на нем стоял лоток с перьями, все заостренные, как для смертельного сражения. На других стенах висели картинки с образцами модных французских нарядов и несколько литографий со сценами из парижской жизни, расположенные аккуратно, на равном расстоянии друг от друга. Все, что еще было тут, скрывалось за плотно задернутыми шторками и в шкафчиках.

Склонив голову набок, он попытался прочитать написанное на корешках бухгалтерских книг, потом вытянул одну и посмотрел на название на обложке. Пролистнул несколько страниц. Один аккуратный столбик содержал перечень подробно описанных операций. Второй столбец, такой же аккуратный, состоял из цифр.

– Нигде ни единой помарки, – сказал он. – Сами этим занимаетесь? Как вам это удается, столько писанины, столько цифр и ни одной кляксы?

– Милорд, это частная финансовая информация, – уклончиво ответила Леони.

– Ваши секреты не пострадают, – усмехнулся Лисберн. – Для меня это как китайская грамота. Я могу читать это день за днем и не стану умнее. Хотя нет, не совсем так. Я, например, знаю, что означают записи красными чернилами. Мой юрист очень часто лез ко мне с этим. Ровно до того момента, пока я не передоверил это дело Аттриджу, моему секретарю. Он предупреждает меня, когда я забредаю на территорию красных чернил.

– Секретарь занимается вашим капиталом? – Ее голос был преисполнен неподдельного ужаса. – Вы вообще не заглядываете в бухгалтерские книги?

Какой милый у нее почерк! Четкий, упорядоченный и, однако, такой женский.

– Проблема с проверкой бухгалтерских книг заключается в том, что это рождает в человеке чувство неполноценности, – умело обошел он скучную правду. – Я вижу, у вас тут мало записей красными чернилами, мисс Нуаро. Вы это сами все ведете, без всяких там Аттриджей, юристов и тому подобных? Просто записываете каждую вещь, сколько она стоит, сколько за нее заплатили, потом итог, и таким образом все доводите до конца?

– Это моя работа, – сказала она. – Герцогиня Кливдон придумывает туалеты, леди Лонгмор поддерживает репутацию «Модного дома Нуаро» в глазах публики, а я веду дела.

– Хотите сказать, отслеживаете прохождение денег.

– Это лишь часть дела. Я нанимаю и увольняю портних, присутствую при их кризисах и истериках, выдаю всем зарплату, обеспечиваю поставки.

Лисберн закрыл книгу и какое-то время разглядывал мисс Нуаро. Это доставляло ему удовольствие. Прежде всего, у нее было необычное лицо. Большие голубые глаза, пухлые губы и решительный подбородок.

Такой подбородок хорошо сочетался с аккуратными колонками цифр и отсутствием клякс.

Ее платье словно привезли сюда из сказочной страны.

Белые оборки и кружева каскадами спускались к талии, словно морская пена. Из-под кружев виднелись пышные рукава, как подушки. От тонкой талии стекали вниз волны юбок. Верхняя белая была расшита каким-то немыслимым количеством мелких голубых цветочков. Это смотрелось роскошно и безумно женственно. Сразу хотелось помять юбки, чтобы услышать, как шуршит материя.

Ладно, не только ради этого.

Что за наслаждение было нести ее через всю Сент-Джеймс-стрит!

Он смотрел на ее лицо, на это платье, а сам думал о цифрах, выписанных в аккуратные столбцы.

Поставил бухгалтерскую книгу на место.

У нее с губ сорвался какой-то тихий звук.

– Вы хорошо себя чувствуете? – встревожился Лисберн. – Нога по-прежнему болит? Может, еще бренди?

– Нет-нет, спасибо, – отозвалась она. – Я больше не имею права вас задерживать. Вы были так милы и по-рыцарски любезны.

– Для меня это было настоящим удовольствием, уверяю вас. – Он подошел к письменному столу, осмотрел его. – Я думал, что у меня выдастся очень нудная вторая половина дня, что придется выслушивать эмоциональные выплески Суонтона.

Потом маркиз взял в руки опасно оточенное перо и попробовал его кончиком пальца. На пальце осталась отметина. Ничего смертельного. Но вот если с яростью вонзить перо в кого-нибудь… Мисс Нуаро была на это способна, как ему казалось. Лисберн осмотрел тщательно заостренные перья. Вернув их назад на подставку, он почти не сомневался, что услышал, как девушка неровно задышала.

– Вам жарко, мисс Нуаро? – поинтересовался маркиз. – Может, распахнуть окно? Или от этого станет только хуже?

Она недовольно промычала в ответ.

– Если вас одолевает любопытство, милорд, – а я понимаю, что высокородные джентльмены всегда поступают, как им вздумается, – так вот, не изволите ли вы вернуть мои вещи в то положение, в каком нашли их?

Отступив от письменного стола, Лисберн заложил руки за спину. И совсем не потому, что смутился. Просто ему страшно захотелось перевернуть здесь все вверх дном и чтобы она стала частью беспорядка.

Он еще раз осмотрел письменные принадлежности и перья, а потом посмотрел на ряды гроссбухов.

– Э… Нет. В этом-то все и дело. Я могу, конечно, попытаться, но они все равно расположатся по-другому. Вот для чего нужен Аттридж. Понимаете, мне все быстро надоедает, и тогда дела начинают идти наперекосяк. – Это не было такой уж неправдой. Как только Саймон осваивался с какой-нибудь вещью, она переставала вызывать у него интерес. Лишь скуку.

– Ваша одежда в безукоризненном состоянии, – отметила Леони.

Лисберн оглядел себя.

– Странно, не находите? Даже не понимаю, как мне это удается. Тут чувствуется рука Полкэра, моего камердинера. Без него ничего бы не получилось.

Секунду он задумчиво рассматривал свой жилет. Это был его любимый. Лисберн не сомневался, что отлично выглядит в нем. Должно быть, какой-то проницательный дух посоветовал ему сегодня надеть этот жилет.

Нет, то был Полкэр.

* * *

Полкэр: Но милорд не может надеть коричнево-малиновый жилет по этому поводу.

Лисберн: Этот повод называется Суонтон, что означает, что все девицы будут смотреть только на него. Никому не будет дела до того, как я выгляжу.

Полкэр: Никто не знает, кого вы там встретите, милорд.

* * *

Это еще раз доказывало, что Полкэр не только гений среди камердинеров, но еще и оракул.

Саймон поднял взгляд на мисс Нуаро.

Нежный румянец прилил к ее скулам и тут же отступил. Зрелище было роскошным.

– Нужно ли мне рискнуть и снова все разложить по местам? – спросил Лисберн. – Боюсь, у меня не получится в полной мере соответствовать вашим требованиям. Кроме того, я подозреваю, что сейчас вы вскочите с кресла и… – Он задумался. – …И воткнете в меня нож для зачистки перьев?

Саймон не сомневался, что она заставляет себя сдерживаться. Но это было не так легко определить. Выражение ее лица можно было бы описать, как загадочное. Хотя волосы у мисс Нуаро были рыжие, она, странным образом, совсем не краснела. Опять же, несмотря на все недостатки, ему нельзя было отказать в наблюдательности, в особенности если это касалось женщин. В данном случае Лисберн был по-ястребиному внимателен. То, как мисс Нуаро приняла расслабленную позу, не показалось ему бессознательным движением. Он отметил, что девушка заставила выглядеть себя спокойной, опустила плечи.

– Такая мысль у меня мелькнула, – призналась Леони. – Но от тел очень трудно избавляться, в особенности от тел аристократов. Люди легко замечают исчезновение лиц благородного происхождения.

Дверь оставалась слегка приоткрытой. Он понял, что кто-то подошел к ней с той стороны, потому что мисс Нуаро тут же встревоженно выпрямилась.

Затем послышался стук.

– Entrez, – громко сказала Леони, и в комнату вошла девушка, одна из тех, кто толпился в демонстрационном зале.[6]

– О, мадам! Простите за мое вторжение, – затараторила вошедшая. По крайней мере, именно это она должна была сказать, прежде чем сделала одолжение и перешла на английский. – Но там леди Клара Фэрфакс и… еще другая леди.

– Другая леди?

Мисс Нуаро просияла и вскочила из кресла, забыв о травмированной ноге. Поморщилась и тихо выругалась по-французски, но глаза ее сияли.

– Проведи их наверх, в комнату для переговоров, и подай прохладительные напитки. Я сейчас буду.

Девушка удалилась.

– Наверх, в комнату для переговоров? – переспросил он. – Вы собираетесь ходить по лестницам в таком состоянии?

– Леди Клара привела сюда леди Глэдис Фэрфакс, – сказала она. – Вы что, не видели ее?

– Разумеется, я видел Глэдис. Ее невозможно не заметить, как невозможно не обратить внимания на падающий дом или сорокадневный ливень. Я вам сам показал ее.

– Я имела в виду ее манеру одеваться, – пояснила Леони.

– Мне пришлось тут же отвести взгляд, хотя недостаточно скоро. Это было чудовищно, как всегда.

Недостаток дружелюбия Глэдис с лихвой восполнялся ее дурным вкусом.

– Верно, – согласилась мисс Нуаро. На ее обычно сдержанном лице отразилось возбуждение, такое же необъяснимое, как и бесподобное. – Но я нужна ей. И поднимусь по этой лестнице ползком, если потребуется.

Вот дьявол!

А ведь день проходил так чудесно!

Пустить сюда Глэдис было то же самое, что позволить старому моряку испортить свадебный пир его унылыми россказнями о былых походах.

– Что за глупости! – возмутился маркиз. – Вам нельзя этого делать. Вы помнете свое платье.

Он пересек комнату и, подойдя к мисс Нуаро, предложил ей руку, прежде чем девушка заковыляла к двери.

– Я отведу вас, – сказал Лисберн. – Но если Глэдис нас увидит, это сделает ее еще более язвительной. Просто ядовитой. И вам ни о чем не удастся договориться с ней. Вы действительно хотите ее видеть? Может, лучше отправить к ней одну из тех многочисленных девушек?

– Передать такую покупательницу обычному сотруднику? – Она оперлась на предложенную руку. – Очевидно, что вам многое известно о бизнесе, милорд.

– А вам не помешало бы больше узнать о Глэдис. Но тут я бессилен, как видно. Некоторые любят набивать собственные шишки.