Эмма

– Кто бы мог подумать, что мы его повстречаем! До чего удивительно! Он только случайно не пошел в обход через Рэндалс и совсем не ожидал нас здесь увидеть. Думал, мы чаще ходим той дорогой, которая ведет на Рэндалс. «Роман в лесу» он еще не достал. В прошлый раз, когда был в Кингстоне, совсем захлопотался и забыл, но завтра пойдет туда опять. Ну до чего же все-таки удивительно, что мы его повстречали! А как он вам показался, мисс Вудхаус? Таков он, каким вы его себе представляли? Очень он, по-вашему, прост?

– Да, наружность у него, несомненно, самая заурядная. Однако хуже то, что он совершенно чужд всякой элегантности. От него нельзя было многого ожидать, и все же я несколько удивилась, увидев в нем такую неуклюжесть. Он напрочь лишен манер. Признаться, я думала, он окажется на ступеньку-две поближе к высшему сословию.

– Ах да, конечно, – откликнулась мисс Смит подавленно, – манеры у него не такие, как у настоящего джентльмена.

– Полагаю, Харриет, с тех пор как стали бывать у нас, вы достаточно повидали истинно образованных и элегантных мужчин, чтобы различия между ними и мистером Мартином бросились вам в глаза. У нас в Хартфилде вы видели джентльменов наилучшего воспитания, и я даже удивлюсь, если теперь вы сможете продолжать это ваше прежнее знакомство, не глядя на мистера Мартина как на существо низшее и не спрашивая себя с недоумением, чем же он привлекал вас до сих пор. Разве ваши мысли не таковы? Разве при этой встрече вы не были неприятно поражены? Неужели вас не повергла в недоумение его неловкость, отрывистость его речей, грубость голоса? Стоя здесь, я слышала, что он говорит так, будто пилит одну и ту же струну.

– О, разумеется, он не чета мистеру Найтли. У мистера Найтли такая поступь, такая изысканная манера держаться!.. Я отчетливо вижу различия. Но очень уж необыкновенный мужчина мистер Найтли!

– Мистер Найтли таков, что сравнивать мистера Мартина с ним было бы даже несправедливо. Не в каждой сотне джентльменов найдется один, чье благородство так же очевидно, как у мистера Найтли. Однако в нашем доме вы познакомились не только с ним. Что бы вы сказали о мистере Уэстоне или мистере Элтоне? Сравните мистера Мартина с любым из них. Приглядитесь к их манерам: держаться, ходить, разговаривать, молчать, – и непременно увидите разницу.

– О да! Она огромна! Но мистер Уэстон уже почти старый: ему ведь, наверное, лет сорок, а то и все пятьдесят.

– И от этого его хорошие манеры особенно ценны. Чем старше мужчина становится, Харриет, тем для него важнее не быть неотесанным, тем отвратительнее выглядит грубость, громогласность, неуклюжесть. Что еще терпимо в человеке, пока он молод, с годами становится невыносимым. Если мистер Мартин уже сейчас неловок и неучтив, то каким же он будет в возрасте мистера Уэстона?

– Этого нельзя знать наверняка, – ответила Харриет довольно мрачно.

– Зато можно предположить с немалой долей вероятности. Он превратится в грубого толстого фермера, который не уделяет ни малейшего внимания наружности и ни о чем не заботится, кроме прибыли и убытков.

– В самом деле? Это будет очень дурно.

– Если мистер Мартин позабыл о книге, вами рекомендованной, это само по себе достаточно явственно свидетельствует о том, насколько он поглощен фермерскими делами. Рынок так завладел его умом, что он ни о чем другом более не думает. Для человека, занятого приобретением состояния, это вполне естественно. К чему ему книги? Без сомнения, состояние мистер Мартин наживет и станет со временем очень богатым человеком, посему его грубость и невежество не должны нас заботить.

В ответ Харриет сказала только одно:

– Для меня удивительно, что он позабыл о книге.

Чтобы то неудовольствие, с каким произнесены были эти слова, пустило в душе девушки крепкие корни, Эмма сочла благоразумным немного помолчать, а затем снова взялась за дело:

– Вероятно, в одном отношении мистер Элтон превосходит и мистера Найтли, и мистера Уэстона. Его манеры более изысканны, и их смело можно принимать за образец поведения. Мистер Уэстон отличается открытостью и прямотой, доходящей почти до резкости. В нем эти черты приятны, ибо сочетаются с добрейшим нравом, однако подражать ему не следует. Точно то же можно сказать и о мистере Найтли: решительный властный тон очень подходит его лицу и фигуре, а также вполне соответствует положению, но ежели какой-нибудь молодой человек вздумает его копировать, то будет нестерпим. А вот мистер Элтон, напротив, может служить отличным примером для каждого. Он добр, весел, любезен, элегантен. На мой взгляд, в последнее время его манеры сделались особенно хороши. Уж не знаю, Харриет, не хочет ли он добиться расположения одной из нас. Не говорила ли я, как он о вас на днях отозвался?

И Эмма повторила похвалу, которую выманила у мистера Элтона с тем, чтобы теперь пустить в ход. Харриет зарделась, заулыбалась и поспешила заверить, что всегда считала его очень приятным джентльменом.

Мистер Элтон был именно тем, с чьей помощью мисс Вудхаус вознамерилась вытеснить молодого фермера из головки своей протеже. Партия казалась Эмме отличной – даже чуточку слишком желательной, естественной и возможной, чтобы ей, хозяйке Хартфилда, поставили в заслугу заключение такого союза. Она боялась, что и все окружающие станут прочить мисс Смит в жены мистеру Элтону. Как бы то ни было, она наверняка всех опередит, ведь план созрел у ней в тот самый вечер, когда Харриет впервые переступила порог ее дома, ну а впоследствии, чем долее она думала, тем более утверждалась в своем изначальном намерении. Положение мистера Элтона представлялось ей весьма подходящим: он истинный джентльмен и неподобающих связей не имеет, притом не настолько знатен, чтобы его семья стала противиться браку с Харриет по причине ее незаконнорожденности. Он может предложить будущей жене хороший дом и, судя по всему, немалый достаток: вверенный ему хайберийский приход невелик, однако говорят, будто у него есть кое-какие собственные средства, – словом, добронравный и благонадежный молодой человек, наделенный практическим умом и недурно знающий жизнь.

То, что мистер Элтон счел ее подругу красивой, весьма обнадежило мисс Вудхаус. С его стороны, как она полагала, более ничего и не потребуется при условии частых встреч в Хартфилде. Ну а на Харриет должна произвести действенное впечатление сама мысль о том, что он оказал ей предпочтение. Такой приятный молодой человек почти наверняка понравится женщине, если только она не очень придирчива. Все считают мистера Элтона красивым и вообще достойным восхищения, хотя, на собственный вкус Эммы, ему недостает столь важной для нее изысканности черт. Так или иначе, девушка, пришедшая в восторг оттого, что фермер Мартин привез ей грецких орехов, едва ли сможет устоять перед похвалами такого джентльмена, как мистер Элтон.

Глава 5

– Не знаю, каково ваше мнение, миссис Уэстон, – сказал мистер Найтли, – но я нахожу, что эта близость между Эммой и Харриет Смит не сулит ничего доброго.

– Вы в самом деле так полагаете? Но отчего же?

– Думаю, то влияние, какое они оказывают друг на друга, едва ли можно считать благотворным.

– Вы меня удивляете! Эмма влияет на Харриет наилучшим образом, да и ей самой хорошо оттого, что она не тоскует более в одиночестве. Я с большой радостью наблюдала их дружбу. Ах, до чего же различны наши суждения! Неужто вы в самом деле опасаетесь, будто мисс Вудхаус и новая ее приятельница повредят друг другу? Уже не впервые мы с вами расходимся во мнениях об Эмме. Как бы нам не поссориться вновь!.. Мистер Уэстон, будь он дома, несомненно поддержал бы меня, поскольку мысли наши совершенно схожи. Не далее как вчера мы с ним говорили о том, какое это везение для Эммы, что в Хайбери отыскалась столь подходящая девушка. Вы, мистер Найтли, не можете быть в подобных делах справедливым судьей, ибо привыкли жить в одиночестве и не знаете ценности хорошей компании. Да и ни один другой мужчина, пожалуй, не поймет, как важно для дамы женское общество, ежели она с детства к нему привыкла. Могу догадаться, чем вам не угодила Харриет Смит. Вы скажете, что подруга Эммы должна быть лучше образованна, но она стремится просвещать свою протеже, а это будет способствовать собственному ее просвещению. Ради Харриет Эмма сама намерена больше читать.

– Она намеревается больше читать с тех пор, как ей минуло двенадцать лет. Я не раз видел составленные ею списки книг – превосходных книг, расположенных либо по алфавиту, либо в ином порядке. Перечень, который она составила четырнадцатилетней девочкой, свидетельствовал о таком отменном вкусе, что некоторое время я даже хранил этот листок у себя. Вероятно, и нынешний ее список не хуже. Но чтобы Эмма в самом деле всерьез взялась за чтение – этого я давно уже не жду. Она никогда не посвятит себя занятию, для которого требуется прилежание и терпение, а также главенство разума над фантазией. Не побоюсь заявить, что Харриет Смит бессильна там, где не преуспела даже мисс Тейлор. Ведь признайтесь: в бытность свою под вашей опекой Эмма не читала и половины того, что вы ей предлагали.

– Я и сама так думала прежде, – ответила миссис Уэстон с улыбкой, – но с тех пор, как мы разлучились, я не могу припомнить, чтобы Эмма оставила без внимания хотя бы одну мою просьбу.

– Я отнюдь не желаю воскрешать в вас подобные воспоминания, – с чувством произнес мистер Найтли, – и все же, не будучи так зачарован Эммой, я не могу не видеть, не слышать и не помнить. То, что в своей семье она смышленее всех, испортило ее. В десять лет она, к несчастью, уже могла отвечать на вопросы, затруднявшие семнадцатилетнюю сестру. Эмма всегда была импульсивна и уверена в себе, Изабелла – медлительна и робка. А с тех пор как ей исполнилось двенадцать, Эмма получила над вами полную власть, сделавшись хозяйкой в доме. Потеряв мать, она лишилась единственного человека, который мог бы ее обуздать.

– Если бы, покинув дом Вудхаусов, я принуждена была искать себе нового места с рекомендательным письмом от вас, мистер Найтли, то мое положение оказалось бы незавидным. Едва ли вы отозвались бы обо мне с похвалой. Вы всегда считали меня негодной для той должности, которую я занимала.

– Да, – улыбнулся он, – нынешнее ваше место подходит вам куда лучше. Вам пристало быть женой, а не гувернанткой, и все те годы, что прожили в Хартфилде, вы готовили себя к роли образцовой супруги. Быть может, Эмма не получила от вас того образования, какое сулили ваши способности, однако вы сами многому у нее научились: приобрели необходимое для супружеской жизни умение подчинять свою волю воле другого и поступать так, как должно. Посему, ежели бы Уэстон, выбирая жену, обратился ко мне за рекомендацией, я бы, не колеблясь, назвал ему мисс Тейлор.

– Благодарю вас, но быть хорошей спутницей такому человеку, как мистер Уэстон, – заслуга невеликая.

– Что ж, пожалуй, до сих пор вам и в самом деле не многое приходилось терпеть при всей вашей расположенности проявлять терпение. Однако не будем отчаиваться: мистер Уэстон может прийти в раздражение от избытка удобства или же его сын чем-нибудь ему досадит.

– Надеюсь, этого не произойдет. Нет, мистер Найтли, не предрекайте моему мужу огорчений такого рода. Они маловероятны.

– Я и не предрекаю, а лишь перечисляю возможное. В отличие от Эммы я не наделен даром предсказывать и угадывать. Мне остается только всем сердцем надеяться, что молодой человек добродетелен, как истинный Уэстон, и богат, как истинный Черчилл. Но вернемся к Харриет Смит, о которой я еще многого не сказал. Худшей компании для Эммы невозможно и придумать, ибо, будучи невежественна сама, она смотрит на мисс Вудхаус как на идеал учености и на каждом шагу ей льстит. Такая лесть вдвойне опасна, поскольку непредумышленна. Ежечасные проявления необразованности Харриет несут в себе похвалу Эмме, и она, конечно же, не будет заниматься собственным образованием, покуда рядом есть кто-то ниже ее. Что же до мисс Смит, то и ей дружба с Эммой, полагаю, не на пользу. Сделавшись в Хартфилде частой гостьей, она станет свысока смотреть на другие дома, более для нее подходящие. Единственным следствием утонченности, которую девушка приобретет, явится то, что она будет чувствовать себя чужой в кругу равных ей по рождению и положению. Между тем я сомневаюсь, чтобы просветительские усилия Эммы сколько-нибудь укрепили ум Харриет и развили в ней мудрую стойкость к превратностям ее судьбы. Они лишь немного добавят ей лоска.

– Или я лучшего мнения о здравомыслии Эммы, нежели вы, или же больше пекусь о ее удовольствии – во всяком случае, их дружба с Харриет меня отнюдь не огорчает. Стоит хотя бы вспомнить, как прелестна была наша мисс Вудхаус вчера!

– Я вижу, вы более расположены говорить о ее внешности, чем об умственном состоянии. Превосходно. Не стану отрицать, что Эмма была миловидна.

– Миловидна? Скажите лучше «прекрасна»! Можете ли вы представить себе женщину, более близкую к идеалу красоты и лицом, и фигурой?

– Признаюсь, воочию не часто увидишь столь приятную наружность. Однако я старый друг семьи и потому сужу предвзято.

– Какие у нее глаза! Самого настоящего орехового цвета, и как блестят! А правильность черт, а открытая улыбка, а нежность щек! Она воплощение цветущего здоровья! До чего прямая и стройная, в меру рослая фигура! Не только в румянце, но и в том, как она держится, как поворачивает голову, как глядит, ощущается сила и свежесть. «Так и пышет здоровьем!» – говорят обыкновенно о детях, но то же самое можно сказать и об Эмме, хоть она уже не ребенок. Она само очарование, разве нет, мистер Найтли?

– Не нахожу в ее внешности никакого изъяна, – ответствовал он. – Все ваши слова о ней кажутся мне справедливыми. Эмма очень приятна моему взгляду, и в довершение вашей похвалы скажу, что она, насколько я могу судить, не чванится своей красотой. Для девушки столь привлекательной наружности она как будто бы мало об ней думает. Тщеславие Эммы имеет другой источник. И вам, миссис Уэстон, меня не переубедить: я по-прежнему считаю, что дружба с Харриет Смит повредит им обеим.

– А я, мистер Найтли, не менее тверда в своем мнении: никакой беды от этой дружбы не будет. При всех своих маленьких недостатках наша дорогая Эмма – чудесное создание. Нигде вы не сыщете более преданной дочери, более доброй сестры и более искреннего друга. Нет-нет, мы должны ей доверять: она никого не направит по дурному пути и не станет упорствовать в собственных ошибках. В том, в чем она хоть раз допустила оплошность, она впоследствии сто раз будет права.

– Так и быть, довольно я вам докучал. Пускай Эмма остается ангелом, а свой сплин я приберегу до Рождества, когда приедут Джон и Изабелла. Джон любит Эмму разумной и потому не слепой любовью, а Изабелла обо всем думает так же, как ее муж, если только он не проявляет чуточку больше спокойствия в отношении здоровья детей. Уверен, что смогу заручиться поддержкой этой четы.

– Я знаю, вы слишком любите Эмму, чтобы быть к ней несправедливым или недобрым, но простите меня, мистер Найтли, если возьму на себя смелость… Полагаю, в разговоре об Эмме мне отчасти позволительна та вольность, на которую имела бы право ее мать… Итак, я возьму на себя смелость заявить, что, если вы станете обсуждать с родными Эммы дружбу между нею и Харриет Смит, вам ничего не удастся этим достичь. Какие бы маленькие неудобства ни проистекали из их знакомства, не следует ожидать, что Эмма положит ему конец ранее, чем оно перестанет быть ей самой в радость. Ведь она не отчитывается в своих поступках ни перед кем, кроме отца, который вполне одобряет мисс Смит. Я долго наставляла других по обязанности своей службы, посему, мистер Найтли, не удивляйтесь, что я в силу старой привычки решила и вам дать небольшой совет.

– Я нисколько не удивлен, – воскликнул мистер Найтли, – и даже весьма признателен вам! Совет ваш очень хорош, и его постигнет лучшая участь, нежели та, которая постигала многие другие ваши советы. Я ему последую.

– Миссис Джон Найтли может встревожиться из-за сестры. Ее спокойствие так легко нарушить!

– Будьте уверены, я не стану поднимать шум. Оставлю свои опасения при себе. То участие, которое я принимаю в Эмме, совершенно искренно. По-сестрински она ничуть не менее близка мне, чем Изабелла, и пробуждает во мне не меньший, а, пожалуй, даже больший интерес. Эта девушка способна внушать и беспокойство, и жгучее любопытство. Хотел бы я знать, какая будущность ее ждет!

– Я также, – мягко ответствовала миссис Уэстон, – очень хотела бы это знать.

– Она вечно твердит, что никогда не выйдет замуж, чему, конечно же, не следует придавать значения. Интересно, видела ли она хоть раз мужчину, который стал бы ей небезразличен. Найти достойный предмет для любви, влюбиться и испытать некоторые сомнения во взаимности собственных чувств – вот что пошло бы Эмме на пользу. Увы, в наших краях нет никого, кто был бы способен вызвать в ней интерес, а далеко от дома она уезжает редко.

– В действительности, – промолвила миссис Уэстон, – у Эммы нет покамест ни малейшего соблазна переменить свое мнение относительно супружества. Но покуда она счастлива в Хартфилде, я не желаю ей такой привязанности, которая может весьма опечалить бедного мистера Вудхауса. Я бы не посоветовала Эмме торопиться с замужеством, хотя против брака как такового я, уверяю вас, ничего не имею.

Слова эти были сказаны миссис Уэстон отчасти ради того, чтобы по мере возможности скрыть те мысли, которые она вместе со своим мужем втайне лелеяла. Хозяева Рэндалса питали определенные надежды относительно будущего Эммы, однако предпочитали хранить их в тайне. Между тем мистер Найтли невозмутимо переменил предмет разговора, спросив: «Какого Уэстон мнения о нынешней погоде? Ждать ли нам дождя?» – и хозяйка уверилась в том, что и суждения, и догадки гостя о положении дел в Хартфилде исчерпаны.

Глава 6

Эмма не сомневалась в том, что направила воображение Харриет в верное русло и нашла подходящую цель для ее помыслов, питаемых молодым тщеславием, ибо та стала обращать заметно больше внимания на достоинства мистера Элтона, который сделался в ее глазах джентльменом исключительно приятной наружности и галантных манер. Не скупясь при каждом удобном случае намекать своей приятельнице на то, что мистер Элтон ею восхищен, Эмма вскорости вполне уверилась в самом благосклонном к нему расположении с ее стороны. Сам же мистер Элтон, по абсолютному убеждению хозяйки Хартфилда, если не был уже влюблен, то стоял на прямом пути к тому, чтобы влюбиться. Он хвалил мисс Смит с такой теплотой, которая обещала непременно перерасти в любовь – стоило лишь самую малость подождать. Причем одним из приятнейших симптомов его растущей привязанности к Харриет явилось признание им того, сколь улучшились манеры девушки с тех пор, как она стала вхожа в дом Вудхаусов.

– Вы дали мисс Смит все, чего ей недоставало, – сказал мистер Элтон однажды. – Она и прежде была прелестным созданием, но, на мой взгляд, то, что усвоено ею от вас, несоизмеримо выше подаренного природой.

– Я рада, если оказалась полезной для Харриет, однако она не нуждалась ни в чем, кроме разве что каких-то мелких штрихов. Кротость нрава и очаровательная безыскусственность – все это уже было в ней, так что мне оставалось добавить лишь очень немногое.

– Как жаль, что противоречить даме непозволительно! – молвил галантный мистер Элтон.

– Я, быть может, придала ей немного решимости, научила размышлять о предметах, о которых она прежде не задумывалась.

– Именно так, и это меня особенно восхищает. Решимости в ней заметно прибавилось! Видна умелая рука!

– Работа была мне в радость, уверяю вас. Никогда еще я не встречала столь милого нрава.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – вздохнул мистер Элтон с таким чувством, в котором нельзя было не заподозрить большой доли любви.

На другой день он вновь обрадовал Эмму, с восторгом поддержав ее внезапное желание написать с компаньонки портрет.

– Вас когда-нибудь рисовали? – спросила она у Харриет. – Случалось ли вам позировать художнику?

Мисс Смит, в ту минуту намеревавшаяся выйти из комнаты, задержалась на пороге и с очаровательным простодушием ответила:

– Ах что вы! Никогда!

Едва девушка скрылась из виду, Эмма воскликнула:

– О, какая бы это была драгоценность, если бы кто-нибудь сделал с нее хороший портрет! Я не пожалела бы никаких денег! Да я и сама почти готова взяться за кисть. Полагаю, вам неизвестно, что года два-три назад я очень увлекалась рисованием портретов. Кое-кто из моих друзей даже позировал мне, и говорили, будто в целом глаз мой довольно верен. Со временем это занятие очень мне приелось, но если бы Харриет дала согласие, то я бы, пожалуй, все же попыталась ее изобразить. До чего же славно было бы иметь ее портрет!

– Так позвольте мне просить вас! – вскричал мистер Элтон. – О, это в самом деле было бы восхитительно! Позвольте же просить вас, мисс Вудхаус, применить ваш талант во благо мисс Смит! Я знаю, каковы ваши работы! Неужто я могу быть так невежествен, чтобы их не знать? Разве не украшают эту комнату прекрасные ландшафты и цветы, запечатленные вашей кистью? Разве не хранит миссис Уэстон в гостиной Рэндалса неподражаемые, запечатленные вами сцены?

«Верно, мой друг, – подумала Эмма, – только портреты – дело совершенно другое. В рисовании вы ничего не смыслите, так не делайте вид, будто восхищаетесь моими работами. Приберегите восторги для личика Харриет».

– Что ж, заручившись такой поддержкой, мистер Элтон, я, вероятно, и впрямь решусь попробовать свои силы. Черты Харриет очень тонки, а значит, добиться сходства будет нелегко, и все же своеобразие в линиях ее глаз и губ я постараюсь передать.

– Именно так! Линии глаз и губ! Уверен в вашем успехе! Умоляю, скорее принимайтесь за дело, а когда закончите работу, это, как вы сами изволили выразиться, будет истинная драгоценность!

– Боюсь, мистер Элтон, Харриет не захочет позировать, потому что совершенно не ценит собственную красоту!

– О да! От меня, конечно, это не укрылось. И все же я надеюсь ее уговорить.

Харриет вскоре возвратилась, и предложение позировать ей почти тотчас же было сделано. Сомнения девушки оказались не столь сильны, чтобы она могла долго противиться настоятельным уговорам мисс Вудхаус и мистера Элтона. Эмма пожелала приступить к работе немедля и велела принести папку с начатыми ею рисунками (ни одного из них она так и не закончила), чтобы выбрать, какой размер лучше подойдет для Харриет. Миниатюры, поясные портреты и портреты в полный рост, наброски карандашом и пастелью, акварели – все это здесь было, перепробованное Эммой поочередно. Она бралась за все и достигала таких успехов что в рисовании, что в музыке, каких отнюдь не каждый мог бы достичь, приложив столь немного труда. Она играла и пела, принималась едва ли не за все виды художества, однако ей во всем недоставало упорства, и потому ни на одном поприще она не добивалась того умения, которого желала и могла бы добиться. Не обманывая себя саму в том, что касалось ее успехов, Эмма не спешила выводить из заблуждения других и не огорчалась, если молва о ее искусстве оказывалась преувеличенной.

Все рисунки мисс Вудхаус были недурны, причем наибольшими достоинствами обладали, пожалуй, наименее завершенные. В манере чувствовалась одухотворенность. Однако будь она в десять раз совершеннее или, напротив, гораздо менее совершенна, похвалы двух зрителей были бы те же. И мистер Элтон, и мисс Смит пришли в полнейшее восхищение и решили, что иметь портрет приятно всякому, особенно если он выполнен искусной рукой мисс Вудхаус.

– Не могу развлечь вас разнообразием лиц, – сказала Эмма. – До сих пор у меня не было иной натуры, кроме членов нашего семейства. Вот мой батюшка… и снова он. От мысли о том, чтобы позировать, у него расстраивались нервы. Мне приходилось рисовать его украдкой, оттого-то и выходило не очень похоже. А вот миссис Уэстон. Поглядите, и здесь тоже она, и здесь. Любезная моя миссис Уэстон! Она во всем была мне самым добрым другом. Всегда позволяла себя рисовать, когда бы я ни попросила. А это сестрица: и стан получился изящным, таким, как есть, и лицо довольно похоже. Портрет был бы хорош, согласись она посидеть подольше, но она ужасно торопилась, чтобы я нарисовала четверых ее малюток, и потому без конца вертелась. А вот и они: Генри, Джон и Белла на одном листе. Каждый из них мог бы сойти за любого из двух остальных, но отказать я не могла – уж очень сестрице хотелось иметь их портреты. Трех-четырехлетних крошек, знаете ли, не заставишь сидеть смирно. А рисовать их трудно еще и потому, что личики очень нежны: уловимы лишь цвет да выражение. Вот набросок, сделанный с четвертого ребенка, который был еще младенцем. Я рисовала его, пока он спал на диване. Бант на чепце удался мне как нельзя лучше. Вышло похоже. Я горжусь портретом маленького Джорджа. Угол дивана получился славно. Ну а вот последняя моя работа. – Эмма извлекла из папки премилый набросок мужчины в полный рост. – Последняя и лучшая. Мой братец, мистер Джон Найтли. Оставалось доделать совсем немного, когда я в раздражении бросила этот портрет и поклялась более портретов не рисовать. Меня вывели из терпения, после того как я затратила столько усилий, сумев добиться весьма неплохого сходства… Мы с миссис Уэстон обе находили, что получается похоже. Разве только я польстила мистеру Найтли, ведь в действительности он не так красив, однако это простительный грех… Так вот после всех моих стараний бедная милая Изабелла наградила меня холодной похвалой: «Немного похоже, однако оригинал интереснее». А как непросто было уговорить его позировать! Он согласился с таким видом, будто делал мне величайшее одолжение. Не выдержав всего этого, я решила не доканчивать портрета, чтобы каждому, кто придет с утренним визитом на Брансуик-сквер, не говорили, будто сходства недостаточно. И я, как уже сказала, с тех пор зареклась рисовать портреты, однако ради Харриет, – вернее, ради себя самой – готова нарушить клятву. Тем более что в этом случае мне не приходится опасаться придирчивого суда ничьих мужей или жен.