Рождественское благословение (сборник)

Вытащив из холодильника какую-то запеканку, я медленно достал из буфета тарелку. Я не знал, что сказать.

– Прости, Роберт, я больше так не могу, – продолжила Кейт. – Мне надоело притворяться, что у нас все хорошо. Все плохо, и уже давно. Мы живем под одной крышей, но мы чужие. Мне нужен муж, а не сосед, мне хочется большего.

Я невидящим взглядом уставился на запеканку. «Ей хочется большего, – повторил я про себя. – А я не могу дать большего. Я и так отдал ей все, что мог. Работать больше, чем я, просто невозможно». Однако вслух ничего не сказал.

– Давай посмотрим правде в глаза: ты давно нас бросил. Мы проведем вместе праздники, и все, – спокойно сказала Кейт.

Мне показалось, что объяснение далось ей без особых усилий, как будто она много раз репетировала эту сцену.

– Я не хочу портить Рождество своим родителям и твоей матери. Да и девочки страшно расстроятся, если мы разойдемся прямо сейчас. Но сразу после праздников тебе придется подыскать другое жилье.

Вот и все. Кейт постояла секунду на тот случай, если я захочу что-нибудь ответить, но я промолчал. Она поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь спальни.

Глава вторая

Чем больше я над этим задумываюсь, тем глубже убеждаюсь, что нет ничего более подлинно художественного, чем любить людей[2].

Винсент Ван Гог

Декабрь, 1985 г.

Дорис Паттерсон любила украшать класс к Рождеству. Вместе с оживленными, веселыми учениками она вырезала из яркой цветной бумаги снежинки, елочки, снеговиков и санта-клаусов, а потом обклеивала их блестками, ватой и тканью. Дорис привезла из дома полутораметровую искусственную елку, и дети увлеченно развешивали на пушистых ветках гирлянды из попкорна и клюквы, пряничных человечков и конфеты. Класс буквально звенел детскими голосами.

Перед Рождеством миссис Паттерсон всегда давала ученикам одно и то же задание: составить список подарков, которые они хотели бы получить от Санта-Клауса. Но в этом году она нарушила многолетнюю традицию. Дорис догадывалась, о чем мечтает Натан, и не могла заставить его встать перед классом и произнести вслух то, чего ему на самом деле хочется. Конечно, он отказался бы от всех подарков, лишь бы мама выздоровела. Поэтому она попросила каждого второклассника вспомнить забавный случай, который приключился с ним на Рождество, и написать об этом небольшой рассказ. Дорис надеялась, что такое задание поможет Натану мысленно вернуться к счастливым дням, проведенным с мамой, и отвлечься от горя.

Когда отец Натана рассказал о болезни жены, миссис Паттерсон предложила подвозить мальчика из школы домой: школьный автобус тратил на дорогу сорок пять минут, тогда как на машине они с Натаном доезжали до его дома за пятнадцать.

– Я не могу на это согласиться, – смущенно отказывался Джек.

Но Дорис настояла на своем. Она помнила, как ей хотелось побыть с матерью несколько лишних минут. Другие учителя считали, что Дорис не обязана усложнять себе жизнь, но она с удовольствием делала крюк в пять миль, зная, что дарит мальчику лишних полчаса общения с матерью.

Обычно они ехали молча. Дорис не заводила разговор, хотя ей очень хотелось знать, о чем думает Натан. Возможно, мальчик все еще мечтает о мамином волшебном исцелении. Миссис Паттерсон тоже когда-то мечтала, что Бог прикоснется к ее матери и прогонит болезнь. Теперь она понимала: чудеса случаются не всегда и не все болезни можно вылечить. Сидя за рулем, Дорис беззвучно молилась за своего маленького пассажира. Пусть Господь дарует ему покой… надежду… утешение.

У своего дома Натан выскочил из машины и побежал к двери. Во дворе кто-то начал лепить снеговика, но так и не закончил, оставив одинокий ком снега с руками-палочками, пластиковой бутылкой вместо носа и сосновыми шишками, заменявшими глаза. Дорожку и тротуар никто не очистил, к двери вела протоптанная в снегу тропинка. Сегодня Натан с мамой собирались печь печенье в форме санта-клаусов, чтобы угостить родных и соседей. Каждый год перед Рождеством они пекли и украшали печенье: покрывали каждую фигурку разноцветной глазурью и серебристыми сахарными шариками, а потом заворачивали в красивую подарочную бумагу.

Натан вбежал в дом и увидел, что бабушка на кухне подготавливает масло, яйца и миски для теста, а мама лежит на больничной кровати в гостиной, опираясь на подушки, и улыбается.

– Мы будем делать печенье? – крикнул он.

– Конечно, – засмеялась Мэгги, – без тебя не начинали.

– Ну, тогда пойдем скорее, – Натан потянул маму за рукав халата.

– Мне надо присмотреть за Рейчел, – указала она на детский манеж, – вы с бабушкой начинайте, а я скоро приду.

Мэгги со слезами на глазах смотрела вслед сыну, помчавшемуся на кухню. В отличие от бабушки, Натан еще не понимал, что мама не придет, у нее нет на это сил.

Эвелин, мать Мэгги, переехала к ним в прошлый четверг. В тот же день в доме появилась приходящая медсестра из хосписа Сильвия и была доставлена специальная кровать для тяжелобольных. До этого Эвелин приходила только днем, но Джек попросил ее пожить у них, потому что Мэгги больше не могла заботиться о Рейчел.

Шестидесятилетняя Эвелин четыре года назад похоронила мужа, смерть которого перенесла гораздо легче, чем известие о неизлечимой болезни младшей дочери. Так не должно быть. По всем законам логики, сначала должны уходить родители. Иногда оставаясь в одиночестве, в ванной или в машине, Эвелин давала волю слезам. Она плакала о внуках, о Джеке, о красавице дочери. Плакала от боли, которая с каждым днем становилась все острее.

Мэгги прислушивалась к тому, как мать разбивает яйца о край миски и замешивает тесто, как радостно смеется Натан. Она любила смех сына. В последние месяцы мальчик притих, хотя взрослые пока не открыли ему страшной правды.

Эвелин обернулась через плечо и подмигнула дочери, потом легонько мазнула нос Натана ложкой, оставив липкий белый след, что вызвало у него новый приступ смеха. Рейчел вытянулась в манеже, чтобы разглядеть, что происходит, и тоже залилась смехом. Мэгги приподнялась на подушках и стала наблюдать за тем, как Эвелин с Натаном вырезают из теста фигурки санта-клаусов. Это ее последнее Рождество. Мэгги не стремилась запечатлеть в памяти запах ванили и специй, смех сына и маленькой дочки. Скорее, ей хотелось как можно полнее ощущать все это, хотелось любить всей душой.

Она встретила Джека Эндрюса, когда ей было двадцать три года. Новенький «форд-эскорт» тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, ее радость и гордость, стал издавать при торможении странные звуки, и она поехала показать его в автомастерскую «Сити Авто сервис». Обратиться туда посоветовала ей подруга из пекарни универсама «Фергюсон». Навстречу Мэгги, вытирая полотенцем испачканные руки, вышел молодой человек с небесно-голубыми глазами, которые, казалось, смотрели прямо в душу. На зеленом комбинезоне было вышито имя «Джек». Хорошее, надежное имя.

– Чем я могу помочь? – Он улыбнулся самой искренней улыбкой, которую когда-либо видела Мэгги.

Джек почти никогда не обращал внимания на тех, кто приезжал ремонтировать машины. Но когда стройная симпатичная девушка грациозно выскользнула из «форда», заправила за уши пышные темные волосы и улыбнулась, он заинтересовался ею даже больше, чем ее автомобилем.

– Кажется, у меня что-то с тормозами, – сказала она.

А спустя полгода произнесла:

– Я согласна.

Когда родился Натан, Мэгги стала работать на полставки. Они с Джеком не хотели отдавать малыша в ясли, на попечение чужих людей. Более того, они договорились, что если не удастся составить рабочий график так, чтобы один из них всегда был дома с Натаном, то Мэгги вообще бросит работу. Это означало, что им придется жить на одну зарплату, даже не мечтая о доме в Адамс-хилл или о новой мебели. Однако оба готовы были пойти на такую жертву ради того, чтобы ребенок рос и воспитывался дома.

Когда Натану исполнилось два года, Мэгги с Джеком переехали в неказистый домик в тихом районе, отделанный алюминиевыми панелями. Дому требовался ремонт: над будущей детской протекала крыша, на кухне под раковиной прогнили доски, фундамент повредили термиты и трубы нуждались в замене. Не каждая молодая пара решилась бы приобретать дом в столь плачевном состоянии, но Джек был мастером на все руки, а Мэгги с радостью помогала ему. Снимать старое покрытие она умела не хуже любого мужчины и готова была часами лежать на полу под раковиной, держа фонарик, пока Джек менял ржавые трубы. Ей нравилось наблюдать, как работает муж, и во время ремонта они провели вместе много незабываемых дней. Другие молодожены порой не знали, о чем говорить друг с другом, а Джек с Мэгги не могли наговориться. После работы друзья звали Джека в бар, но он отказывался и шел домой. Над ним подшучивали, называли подкаблучником. Джек не возражал. Больше всего на свете ему нравилось быть с Мэгги. Он любил возвращаться вечерами домой и узнавать, что нового жена сделала в доме, который постепенно превратился из самого неказистого в квартале в самый нарядный.

Перед домом росли два больших вяза, а на заднем дворе высились дуб и клен. Эти деревья казались Мэгги красивейшими на свете. Она всегда мечтала жить в доме, окруженном старыми, ветвистыми деревьями, и теперь ее мечта осуществилась. Понемногу Мэгги стала вскапывать землю вокруг каждого ствола и подготавливать почву для будущей клумбы с тюльпанами и нарциссами. Потом обсадила крыльцо и подъездную дорожку вьющимися флоксами, возле кустов разместила островки гвоздики, рядом с ними нашел место лилейник. Со временем вокруг дома появились клумбы с хризантемами и шалфеем, а остальное пространство заполнили анютины глазки, добавив к многоцветью садика вспышки фиолетового, розового и желтого. Каждый вечер, когда Джек приходил после работы домой, Мэгги вела сына и мужа во двор, рассказывая, какие цветы она посадила и в каком месяце они расцветут.

Когда она обнаружила, что беременна вторым ребенком, глаза Джека наполнились слезами радости. В подобные моменты Мэгги переполняла любовь к мужу. Она была безгранично благодарна Богу за Джека. Натан тогда уже ходил в детский сад, и Мэгги вернулась на полставки в пекарню, однако с рождением второго ребенка готова была оставить работу. Они знали, что снова станут испытывать нехватку денег, но верили, что справятся. Джек получал в автомастерской небольшие, но честные деньги. Поскольку к тому времени он проработал в «Сити Авто сервис» уже пять лет, вскоре ему предстояло очередное повышение зарплаты, и эта прибавка молодой семье оказалась весьма кстати.

Владельцами автосервиса являлись три брата: Карл, Майк и Тед Шейверы. Сначала они так и назвали мастерскую – «Три брата», но потом решили, что похоже на мафию, и сменили название на более респектабельное «Сити Авто». Предприятие было небольшое – всего два наемных работника на полной ставке: Джек в гараже и Джинни в офисе, а по субботам приходил помочь еще один парень. Майк занимался административными вопросами (он сам признавался, что не смог бы зарядить аккумулятор даже под страхом смертной казни), а Карл и Тед работали с Джеком в гараже. Шейверы были порядочные и знающие люди, и Джек многому у них научился. Братья оплачивали работникам страховку, а на Рождество дарили индейку и премию в пятьдесят долларов.

Джек ночами не спал, думая о постоянной нехватке денег. Мэгги всегда его успокаивала:

– Мало ли кому что хочется. У нас есть все, что нужно.

Когда Джек расстраивался, что его жена не может позволить себе одеваться в универмагах, а вынуждена покупать одежду на распродажах и в благотворительных магазинах, Мэгги обнимала его и говорила:

– Это неважно, Джек. Мы здоровы и счастливы. А все остальное – приятные, но не самые необходимые мелочи.

Джек сразу успокаивался. Мэгги умела читать его мысли как никто другой. Несколько лет назад он решил для себя, что, скорее всего, проведет жизнь холостяком. Теперь, вспоминая о тех днях, Джек снова и снова благодарил Бога за то, что Он направил Мэгги в «Сити Авто сервис».

Во время второй беременности жена часто испытывала неприятные ощущения в области живота, особенно после еды. Хотя во время первой беременности она ела за троих, Мэгги объясняла эти симптомы своим положением и надеялась, что после родов они исчезнут сами собой. Родилась Рейчел, однако Мэгги по-прежнему чувствовала себя плохо и наконец упомянула об этом в беседе с врачом-педиатром. Врач согласился, что это могут быть последствия беременности, и все же посоветовал обратиться к специалисту. Мэгги подождала еще месяц, и все-таки записалась на прием к гинекологу, который взял анализы и попросил прийти повторно через две недели, когда будут готовы результаты.

Она пришла на прием, держа на руках Рейчел, которой к тому времени уже пошел шестой месяц.

– К сожалению, сегодня доктор ведет прием с опозданием – все утро принимал тяжелые роды, – сказала неприветливая медсестра в регистратуре. – Присядьте.

Мэгги уселась на стул, а ее место у окошка регистратуры заняла женщина в элегантном темно-синем костюме с дорогим кожаным портфелем в руках.

– Мне нужен доктор Найлендер, – обратилась она к медсестре.

– Он занят, – пробурчала та, не отрывая взгляд от монитора.

– Хорошо, я подожду, – произнесла женщина и внимательно посмотрела на ожидающих своей очереди пациенток.

– Долго ждать придется, – предупредила медсестра, – перед вами три человека.

– Ничего страшного, – спокойно ответила женщина в костюме, присела на свободный стул, как раз рядом с Мэгги, и положила портфель на колени. При виде новой соседки Рейчел издала громкий булькающий звук и улыбнулась.

Из окошка регистратуры донеслось громкое «Мэгги Эндрюс!».

– Как быстро! – обрадовалась Мэгги, подходя к регистратуре.

– Миссис Эндрюс, ваша страховка покрывает только часть проведенных анализов, это значит, что остальное придется оплачивать вам, – медсестра протянула в окошко распечатку.

– Я должна заплатить всю сумму сегодня? – поинтересовалась Мэгги, перекладывая Рейчел на другую руку, чтобы взять счет.

– Услуги оплачиваются в день их предоставления, – громко ответила медсестра, продолжая стучать по клавиатуре.

Мэгги пробежала счет глазами и робко спросила:

– А нельзя ли разделить оплату на несколько месяцев?

– Все услуги оплачиваются в день их предоставления, – громко повторила девушка, так что ее слова услышали все присутствующие в приемной.

– Я понимаю, – прошептала Мэгги, – но мне было бы удобнее оплачивать счет частями.

– Ладно, я узнаю, что можно сделать, – раздраженно рявкнула медсестра и со стуком закрыла окошко.

Смущенная Мэгги вернулась на свое место и стала качать расхныкавшуюся дочку.

– Должно быть, ее взяли на это место за приветливость, – с улыбкой обратилась к ней соседка. – Я здесь не впервые. Возможно, у нее сегодня плохое настроение, однако я еще ни разу не видела ее в хорошем.

Мэгги рассмеялась, и ей стало легче.

– А чем вы занимаетесь? – спросила она.

– Я внештатный сотрудник отдела маркетинга. Беседую с врачами и пациентами, анализирую новое медицинское оборудование, наблюдаю за процедурами и составляю отчеты… Меня зовут Кейт, – сказала она, протягивая руку.

– Мэгги Эндрюс.

Рейчел икнула и завозилась на коленях матери.

– Какая красавица, – протянула Кейт, восхищенная огромными сияющими глазами малышки.

– Когда у нее хорошее настроение, – засмеялась Мэгги.

– Как ее зовут?

– Рейчел.

– Надо же! Я тоже хотела назвать старшую дочку Рейчел, – воскликнула Кейт. – Мы выбирали между Ханной и Рейчел, но когда она родилась, я поняла, что она больше похожа на Ханну.

– А мне всегда нравилось имя Рейчел, – ответила Мэгги, с улыбкой глядя на дочку. – Правда, до него еще надо дорасти.

– Вы правы! – согласилась Кейт. – Сколько ей?

– Пять с половиной, – с гордостью сказала Мэгги. – И еще у нас мальчик, второклассник. А у вас сколько детей?

– У меня две девочки, – улыбнулась Кейт. – Младшая в этом году пошла в садик. Я думала, что не перенесу разлуки, – со смехом добавила она.

– Когда я в первый раз посадила Натана на школьный автобус, то проплакала все утро, – поделилась Мэгги. – А Рейчел всюду беру с собой.

В этот момент девочка, утомленная долгим сидением и уже некоторое время неуверенно хныкавшая, зашлась громким ревом.

– Простите, – извинилась Мэгги. – У нее болит животик.

– Я понимаю, – успокоила ее Кейт. – У обеих моих дочек были колики.

– А вы не думали о третьем ребенке? – спросила Мэгги, похлопывая дочку по спинке.

– Я бы с удовольствием родила еще одного, но думаю, муж будет против.

Мэгги понравилась эта стильная, хорошо одетая женщина. Кейт не была эгоцентричной, что, по мнению Мэгги, свойственно большинству богатых людей.

– А чем занимается ваш муж? – спросила она, стараясь успокоить малютку.

– Он юрист, – погрустнев, ответила Кейт.

Внезапно Мэгги стало жаль красивую собеседницу.

– А ваш что делает?

– Автомеханик.

– Мэгги Эндрюс! – позвала медсестра, появившаяся в дверях кабинета.

– Ой, опять меня, – разволновалась Мэгги.

Рейчел все еще плакала.

– Если хотите, я могу присмотреть за малышкой, – с улыбкой предложила Кейт. – Все равно доктор не сможет уделить мне время, пока не примет всех пациенток.

Мэгги никогда не оставляла своих детей на попечение незнакомых людей, какими бы добрыми они ни казались. Неуверенно поглядывая в сторону кабинета, она промямлила:

– Что вы, мне неловко вас так обременять…

И сделала несколько шагов по направлению к двери.

– Мы здесь все знаем Кейт, – сказала медсестра, – она работает с нами уже много лет. Если вы не против, Мэгги, мы оставим ребенка с Кейт в кабинете доктора Найлендера, пока он беседует с вами. Так вам будет удобнее.

– А доктор Найлендер не будет возражать? – спросила Мэгги.

– Ничуть. После приема ему все равно надо встретиться с Кейт в кабинете.

Мэгги поверила, что с новой знакомой ее дочь будет в безопасности.

– Огромное спасибо, – сказала она и вручила ребенка Кейт.

– Не за что. Как же давно я не держала на руках такую малышку!

Кейт нравилась ее работа. Платили прилично, а свободный график позволял отвозить девочек в школу и садик, справляться с делами и забирать их домой. Ей было интересно встречаться с врачами, обсуждать новинки медицинской техники и современные технологии с экспертами со всего мира; потом по результатам этих встреч Кейт составляла отчеты, давала рекомендации. Ее считали настоящим профессионалом, она умела и любила общаться с людьми, и больница год за годом продлевала ее контракт.

Оставшись одна, Кейт принялась ходить по небольшому кабинету взад и вперед, покачивая Рейчел, похлопывая ее по спине до тех пор, пока девочка не срыгнула. Когда Мэгги вышла из кабинета врача, Рейчел уже спала. Мэгги слабым голосом поблагодарила новую подругу.

– О, я получила море удовольствия, – ответила Кейт. – У вас все в порядке?

– Еще раз большое спасибо, – выдавила из себя Мэгги и закинула на плечо сумку с детскими вещами.

– Пока, малышка, – прошептала Кейт, сжимая крошечную ручку Рейчел.

Мэгги уткнулась лицом в теплое тельце дочки, поцеловала мягкий животик и быстрыми шагами вышла из офиса. Кейт вслед ей предложила выпить вместе кофе, но Мэгги притворилась, что не услышала.

Посещение врача перевернуло все вверх тормашками. Не успела она войти в кабинет, как доктор Найлендер сообщил ей страшную новость: у нее рак яичников.

– Вы не знаете, у вашей бабушки не было этого заболевания? – спросил доктор.

– Нет. То есть не знаю.

– А другие ваши родственницы – тетя, сестра, еще кто-нибудь?

– Нет. Ни у кого ничего такого не было.

Доктор намеревался немедленно приступить к радикальным методам лечения. Опасаясь, что процесс зашел слишком далеко, он позвонил хирургу и договорился об экстренной операции. По словам доктора Найлендера, Мэгги требовалась полная абдоминальная гистероэктомия и еще две процедуры, которые позволят узнать, как сильно распространились раковые клетки.

Дома Мэгги рассказала обо всем Джеку. Он несколько минут сидел молча, прижимая к себе Рейчел, прислушиваясь к тихому дыханию дочери, вдыхая ее молочный запах. Рейчел как две капли воды похожа на мать, такая же красавица. Сердце Джека тревожно билось. Неужели эта болезнь отберет у него Мэгги? Неужели он потеряет ее?

– Что сказал врач?

– В понедельник операция.

Джек слышал стук собственного сердца.

– И сразу после этого начнут курс химиотерапии.

– А какие прогнозы? Они что-нибудь сказали?

– Ничего.

– А говорили, какие обычно шансы у таких пациенток?

– Нет.

Джек догадывался: если врачи ничего не сказали, значит, все очень плохо.

Мэгги открыла глаза и поняла, что на несколько минут забылась, уйдя в воспоминания. Она с трудом села повыше и прислушалась к разговору Натана с бабушкой, возившихся на кухне с печеньем. Когда Эвелин открыла духовку, чтобы вынуть очередную партию выпечки, в гостиную хлынул ванильный аромат. Мэгги отдала бы все на свете, чтобы стоять сейчас на кухне с ног до головы в муке и видеть, как блестят глаза сына. Она закрыла лицо руками.

– О Боже, помоги мне, – взмолилась Мэгги. – Я не хочу оставлять своих детей. Я не хочу бросать их.

Легче вытерпеть страдания, причиняемые болезнью, чем непереносимую сердечную боль. Но тут к ней подбежал Натан с блюдом свежевыпеченных и покрытых разноцветной глазурью санта-клаусов, которое водрузил ей на колени.

– Нет, вы только посмотрите, какая красота! Ты настоящий кондитер! – воскликнула Мэгги, украдкой вытирая глаза в надежде, что сын не заметил ее слез.

Мальчик радостно суетился возле кровати, поднимая изголовье в сидячее положение.

– Пора делать бороды! – крикнул Натан и умчался обратно на кухню за миской с кокосовой стружкой. Потом они вместе посыпали улыбающихся санта-клаусов искрящимся кокосом, болтая и смеясь, вдавливали белые крошки в бороды.

Глава третья

Человек рождается сломанным и всю жизнь пытается починить себя. А Божья милость – это его инструмент.

Юджин О’Нил

Декабрь, 1985 г.

Перед каждым Рождеством моя мать, Эллен Лейтон, устраивала грандиозный праздник в честь украшения елки. Когда мы с братом Хью были маленькими, праздник начинался в субботу, с самого утра. Нас выманивали из постели запахи бекона и оладий, доносившиеся из кухни. Оладьи в этот день были не простые, а в форме снеговиков. После завтрака мы всей семьей садились в машину и отправлялись на ферму Джона Херли, старинного друга моего отца. Там, во владениях Джона, мы шли в лес – выбирать елку. Отец рубил выбранное дерево топором, позволяя и нам с братом сделать один-два удара. Даже тогда, когда папа обзавелся бензопилой, он всегда рубил рождественскую елку старым топором, оставшимся еще от его дедушки, чтобы не нарушать традицию. Вернувшись домой, мы с отцом принимались устанавливать елку, а Хью помогал маме принести с холодного чердака рождественские украшения и елочные игрушки, которые она собирала годами. Потом мы с братом наряжали елку, стараясь не обращать внимания на глупое поведение родителей, которые пели, танцевали и веселились, как дети.

В такие дни мама бывала счастливее, чем когда-либо. Она буквально лучилась радостью, заражая ею и отца: тот обычно начинал клевать носом в половине седьмого, поскольку вставал на работу в пять утра, но в рождественский вечер не ложился допоздна. Мамино настроение передавалось и нам, мы тоже пели и развешивали по дому украшения до тех пор, пока все гирлянды, все до единого стеклянные шары из маминых запасов не занимали свои места.

Мы с Хью выросли, папа умер, но мама по-прежнему устраивала дни украшения елки, теперь вместе с соседкой, тоже вдовой. Оставшись в одиночестве, женщины не перестали радоваться красоте главного зимнего праздника. С появлением внуков рождественские елки вновь обрели былой размах. Правда, мы уже не ездили на ферму Херли, а покупали елку на стоянке возле супермаркета. Это экономило время, а кроме того, магазинные ели были пышнее, гуще и выше тех, что приносил из леса отец.

За пару недель до Рождества мы с Кейт посадили девочек в «мерседес» и отправились к маме. Она жила все в том же кирпичном особняке, отделанном деревом, и продолжала украшать его каждое Рождество, хотя ей недавно исполнилось шестьдесят восемь. Дверной проем оплетали гирлянды из остролиста и плюща, на двери и на окнах по обе стороны висели огромные венки из еловых веток, увитые алыми бархатными лентами. На подоконниках сверкали электрические свечи, в ветвях тисов и можжевельников прятались гирлянды мигающих фонариков. Мама украсила гирляндами даже деревья на лужайке перед домом, до которых без стремянки не добраться. Еще более высокие деревья на заднем плане служили фоном для композиции из деревянных кукол, изображающей сцену Рождества Христова.