Дочь лодочника

Какое-то время спустя – сколько, откуда было знать? – она заглушила мотор и позволила течению закружить ее.

Тогда она почувствовала в кулаке что-то влажное и липкое.

Раскрыла ладонь.

Глаз констебля, васильково-голубого цвета, смотрел на нее своими желеобразными половинками.

Она выбросила их в реку, и та унесла их прочь.

Миранда сидела на песке, зажав пистолет Кука между ступней, и наблюдала за черным течением. Она прикоснулась к животу под жесткой от крови рубашкой, почувствовала, что там, должно быть, наливается синяк. К утру он примет смутные очертания рукояти пистолета Чарли Риддла. И она даже через несколько дней будет ее чувствовать, боль и воспоминание все так же сольются воедино.

Через некоторое время она убрала пистолет в ящик Хирама и вернулась к магазину, вышла на свет, падающий с переднего крыльца, уставилась на сломанную дверь, на место, которое уже очень давно не служило убежищем. Когда-то они с Хирамом Крабтри, будто таящиеся в доме призраки, сидели там в уютном форте из картонных коробок. Хирам, одетый в фартук, вытаскивал банки из коробок и целовал их желтым аппаратом для наклейки ценников. Потом передавал банки Миранде, и она выставляла их на полки, выдвигая старые товары поближе и разворачивая этикетками вперед, как он ее учил. Радиоприемник «Краун» у кассы играл себе Китти Уэллс, которая пела об ангелах-распутниках. Она видела и старожилов – длинноногих, в очках с роговой оправой, с загорелыми шеями. Среди них – Хирам, с подносом, наполненным свежим хлебом, с закатанными рукавами и едва заметной армейской татуировкой. Люди задавали ему вопросы, как полагается рыбакам, забрасывали удочки, наматывали причудливые бесполезные факты, и Хирам смеялся вместе с ними, его голова была забита всякой всячиной, которая не выветрилась со времен, когда еще не было Гнезда: какие-то математические или музыкальные ребусы, имена немецких композиторов, формы звезд, картинки, которые они составляют. Хирам был единственным из трех братьев, кто не погиб на какой-то войне.

В двадцать один вернулся из Кореи, глухой на одно ухо. Приехал из-за инфаркта у отца. Миранда гадала, не думал ли он вообще остаться, жить в далекой стране и играть на гитаре на улицах, как какой-нибудь полуглухой чудак.

Из разбитого холодильника, который, благодаря Риддлу, больше не будет работать, Миранда достала полудюжину пенопластовых контейнеров с червями. Она вынесла их на опушку и отпустила, вывалив каждый на землю и оставив червей самостоятельно искать свою судьбу среди грязи и листьев.

Затем вернулась в магазин, вставила сетку от мух на место, пообещав себе, что сломанную раму починит позже. Теперь ей хотелось только избавиться от этой одежды, от запаха крови. Поднявшись по лестнице, Миранда зашла в ванную, которая располагалась между хозяйской и ее детской спальней. Села на край чугунной ванны и включила воду, пока не полилась горячая. Закрыла пробку, чтобы наполнилась вода. Сняла рубашку, стряхнула джинсы и белье, погрузилась в ванну, чтобы грязь на шее и вокруг ушей размякла и отстала и вся мерзость этого дня и вечера растворилась. Миранда сунула большой палец ноги в капающий кран и смотрела, как вода обтекает его. На ноге у нее виднелись мозоли, пятки были толстые и белые. На голенях красовались царапины. Она накрыла лицо влажным полотенцем и сползла в воду. И прежде чем та стала остывать, Миранда уснула.

Рытье

Был уже девятый час, когда она завернулась в тяжелый отцовский халат, отправилась на кухню и там, стоя перед раковиной, съела бутерброд с сыром. Очутившись затем в гостиной, взяла с книжной полки рядом с «Виктролой», проигрывателем, тонкий семейный фотоальбом и отцовский армейский. Принесла их в хозяйскую спальню, где легла на бок поверх одеяла и пролистала каждый от корки до корки. Что искала, она сама не знала – наверное, какое-нибудь укрытие от дурных воспоминаний этого дня. Плавный переход к нескольким часам сна без сновидений перед предстоящим делом.

Сперва в альбоме шли фотографии семьи Крабтри: со страниц цвета сепии на нее смотрели суровые лица мужчин и женщин в подтяжках и домашних платьях. Она не знала о них ничего, кроме имен и дат, записанных рядом с фотографиями карандашом, аккуратным, изящным почерком матери. В воображении Миранды они представали актерами, у которых были тяжелые, полные горестей жизни, очень похожие на ее, и это почему-то приносило ей утешение – что ее родные претерпевали муки на этой земле. Она долистала до школьной фотографии Коры, где та прижимала книжки к свитеру, стоя рядом с трактором «Форд», потом до свадебного фото Коры и Хирама: они стояли в освещенной свечами церквушке, где поженились, и у отца еще были длинные волосы. Потом, ближе к концу альбома – фотография Миранды и Коры, единственная, насколько она знала, сделанная за считаные месяцы перед смертью матери: четырехлетняя Миранда стояла в конце пирса в детском комбинезоне и ковбойской рубашке, с закатанными по локоть рукавами. В одной руке она держала ручку тростниковой удочки, которая лежала на пирсе. Она не улыбалась, только щурилась утреннему солнцу. Кора наклонялась к ней, в бриджах, кедах и с затянутыми в красную бандану волосами. Рядом стояло ведро с мелкой рыбешкой. Миранда хотела бы помнить то, чего не могла: сладкие запахи жимолости и навоза, и карпа, выброшенного среди камней. Птиц, клюющих мясо. Влажное шлепанье рыбок в намете. Прикосновение материнских волос к ее щеке, когда та наклонилась, чтобы терпеливо показать ей, как всадить крючок в мокрый кукольный глаз наживки.

Она перешла к армейскому альбому Хирама, который составляли фото одинаковых с виду мужчин, строгих и подтянутых, в отглаженных солдатских брюках. Они стояли в несколько рядов, все с загрубелыми от солнца лицами. Позади них была стоянка тяжелой техники и аэродром, заставленный джипами и реактивными самолетами. Миранда нашла кружок, слабо наведенный карандашом вокруг головы рядового в четвертом ряду. Хирам. Молодой и красивый. Почерк Коры на полях.

Вот они, подумала она, два призрака, бок о бок. Почти как их могилы под ликвидамбаром. Могила Коры – полная, с гробом и костями в нем. Хирама – пустая, и заполниться ей было не суждено.

Она закрыла армейский альбом, и из него выскользнула открепившаяся фотография. Миранда взяла ее и села на кровати.

Цветная, окаймленная белой рамкой, с наложением кадра.

Оригинальное изображение не будило у Миранды воспоминаний, не показывало какой-либо предыстории: Кора, на качелях из покрышек, которые когда-то висели на ветке громадного ликвидамбара, босая, подхваченное ветром платье задралось до колен, и она запечатлена в движении, будто какое-нибудь давно вымершее существо в янтаре.

Наложенный кадр: снова Кора, в голубом платье, стоит в гостиной, за ней горит электрический светильник, как в «Унесенных ветром»[10]. Ее лицо закрыто другим – с того фото на качелях, и вокруг ее головы будто сияет яркий венчик. Словно в чудной игре света.

Миранда никогда раньше не видела этой фотографии. Она пролистала армейский альбом до конца и нашла место, откуда та выпала, между двумя пустыми страницами, оно никогда не оформлялось и никогда не привлекало внимания.

Она подумала об отцовском фотоаппарате, убранном в шкаф вскоре после смерти Коры. Он до сих пор там лежал, пустой, как разграбленная могила. И, насколько Миранде было известно, с тех пор как Хирам его туда положил, им не сделали ни одной фотографии.

Что это значило – что Хирам сунул это фото в свой армейский альбом, посвященный прошлому, о котором никогда не рассказывал?

Неужели это была действительно последняя фотография ее матери?

Она вложила фото обратно в альбом и убрала их оба на потертый ночной столик. Там уже стояла фотография Коры в рамке, где она, молодая, сидела на качелях у крыльца незнакомого Миранде дома. Темноволосая и красивая.

Миранда натянула лоскутное одеяло поверх колен и выключила свет. Руки и ноги гудели, живот болел от удара Чарли Риддла. Она затянула халат Хирама потуже и представила, будто лежит на мелководье собственной фальшивой могилы. Похоронив себя, чтобы уснуть и проснуться спустя тысячу лет, когда ужасные воспоминания о той ночи сотрутся из памяти.

Тогда она работала в магазине, изо дня в день, занималась делами, пока по бухтам и протокам сновали поисковые отряды. Он вернется, говорила она людям. Хирам придет домой. Позже – жареная курица, тушеная кукуруза, листовая капуста и бобы в стеклянных мисках, которые приносили жены стариков, заходивших за наживкой, сигарами и снастями, пока дни наконец не превратились в недели, а недели в месяцы, и в августе женщины еще заглядывали за своими мисками, старики – за наживкой и пивом, и все расспрашивали ее, как милые дедушки. Она ненавидела их за это. Ненавидела за то, что они верили, будто Хирам Крабтри пропал или утонул, тогда как он знала: случилось нечто гораздо худшее.

Но какую же правду она знала? Она засыпала в слезах или страдала от горя, страха и неопределенности того, что случится, когда закончится август и начнется школа, а она превратится в тусклое и бесцветное создание, уже не девочку, а кучку костей, обтянутых девичьей кожей. Так что вот, могила Хирама – конец неопределенности, конец ее тайным вылазкам, в которых она от восхода до заката обыскивала поймы за островом Искры, надеясь обнаружить широкое озеро, где мертвые стволы качались, будто гробы, где была большая скала и дерево. Вместо этого – принялась копать старой лопатой Хирама под ликвидамбаром, пока вода не захлюпала у лодыжек, на ладонях не появились волдыри, похожие на рыбьи глаза, а стенки не стали испещрены корнями, комьями и червями, причем от гроба матери в соседней могиле Миранду отделяли всего три фута красной глины. Когда она закончила, на горизонте уже алел рассвет. Могила, в которую Хираму Крабтри никогда не доведется лечь.

«Я вырою могилу для себя, – подумала она, почти засыпая. – Такую глубокую, что все слезы, которые я не пролила, соберутся и затопят ее, а потом наводнят реку». И в этом великом потопе, может статься, тело ее отца поднимется из своей подлинной могилы где-то в бескрайних, мутных дебрях этой части Арканзаса или какого-нибудь другого края, что ей только предстояло обнаружить, и тогда он снова будет рядом.

Она уснула.

Сперва ей было четыре и лопата казалась слишком огромной, а Хирам в черном костюме поднимал ее из могилы, только это была не могила, а красная детская тележка. Внутри – последние из траурно-разодетых стариков жались к дровяной печи, будто железные опилки. Воздух наполнился сладкой вонью жевательного табака, было слышно, как шипит их слюна. Жены сбивались в кучки и перешептывались. Хирам отнес Миранду к лестнице в задней части комнаты и посадил на ступеньку, коснулся носика и вернулся к старикам. Один из них встал, чтобы уступить Хираму свое место. Это был Билли Коттон, пастор из Воскресного дома. Он был в черном костюме и черном галстуке боло и с густыми каштановыми волосами. Квадратная челюсть, острый взгляд. Здесь, в этом воспоминании, ему было не место. Он был незваным гостем. Рядом с ним – его жена, миловидная миниатюрная женщина с печальным взглядом.

Сновидение…

«воспоминание»

…сменилось, и теперь Миранде было одиннадцать, двенадцать, тринадцать, и она тяжело поднималась по лестнице в пропитанной грязью одежде, лицо было измазано в оранжевых разводах после рытья ложной могилы Хирама. Она вошла в гостиную, и там снова был пастор, высокий, до самого потолка, точно черная колонна. Рядом с ним – карлик, Джон Эйвери, которого она тогда еще не знала.

Пастор был старше, лицо его испещряли морщины, волосы седые. Занавески в гостиной раздувались у них за спиной, карлик стоял рядом с пастором в джинсах и заправленной детской клетчатой рубашке, его большие руки были молитвенно сложены на уровне пояса. Снаружи стояла ночь, лампа Мирандиной матери излучала теплый свет.

Пастор серьезно смотрел большими карими глазами. Он чего-то хотел.

Ему было что-то нужно.

«Работа, – подумала она. – Они хотят предложить тебе работу. И ты на нее согласишься. Потому что она тебе нужна. Потому что мальчик растет, и ему нужны будут разные вещи, а ты не достанешь их, просто продавая сверчков и мелкую рыбешку старикам».

– Твоя дверь была открыта, дитя, – сказал пастор.

На земле испанской

За час до полуночи Миранда надела футболку без рукавов и джинсы, открыла шкаф в прихожей, повесила на плечо кожаный колчан с кедровыми стрелами. На полке из зебрано[11], установленной над диваном в гостиной, висело три лука с ненатянутой тетивой: «Ремингтон», который она брала тогда на охоту с Мальком, черный кленовый «Бэр» Хирама и рекурсивный «Рут», который она купила по каталогу «Сирс»[12], когда ей было тринадцать. Она выбрала «Рут», надела кожаный наруч и стрелковую перчатку, вышла на заднюю террасу и спустилась на плавучий причал. Стоя в сиянии голой лампочки, взяла лук обеими руками и провела им над головой, опустила к пояснице, затем вернула к талии спереди. Вверх, за спину, вниз. Вверх, за спину, вниз. Она проделала это десять, пятнадцать, двадцать раз, пока не проснулись мышцы плеч и груди. Затем надела на нижнее плечо лука тетиву и натянула ее вверх, пока нить не достала до паза. Расставив ноги, как когда стреляла из пистолета Кука, она вставила стрелу из колчана, подняла оружие и натянула тетиву правой рукой, прицелилась в набитую соломой наволочку. Та, сверкая в лунном свете, висела на клене, который рос далеко за жимолостью, на овсяном поле через реку. От наконечника до цели было не меньше семидесяти ярдов. Она задержала дыхание на три вдоха, как когда-то учил ее Хирам, и почувствовала легкий поцелуй оперения стрелы в уголок губ. Стрела вышла из фокуса на краю ее поля зрения, когда она сосредоточилась на цели. Причал плавно качнулся у нее под ногами. Она оттянула тетиву сильнее, напрягла спину. Почувствовала, как по телу растеклось тепло, чуть ниже груди возникло жжение.

Стрела вонзилась в наволочку точно по центру.

В следующие двенадцать секунд Миранда выстрелила еще дважды, и каждая из стрел находила свою точку – повыше или пониже первой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Из пьесы Уильяма Шекспира. Перевод Михаила Кузмина (Здесь и далее – прим. пер.).

2

Ядовитая гадюка, распространенная на юго-востоке США. Также известен как мокасиновая змея.

3

То же что пуэрария – лианообразные вьющиеся растения с синими и фиолетовыми цветками.

4

Вытянутый в длину одноэтажный дом, в котором комнаты расположены поочередно, в анфиладной планировке.

5

Здесь: мотоцикл «Харлей-Дэвидсон» с одноименным двигателем.

6

Здесь: моторная лодка производства одноименной американской компании.

7

Здесь: трейлер производства одноименной американской компании.

8

Модель внедорожника компании «Форд».

9

140 сантиметров.

10

Лампы с двумя абажурами, расположенными друг над другом, которые пользовались особенной популярностью в США после выхода фильма «Унесенные ветром» в 1939 году.

11

Порода древесины, отличающаяся полосатой структурой, напоминающей раскраску зебры.

12

Каталог популярной в США компании посылочной торговли, выходивший с 1893 по 1993 год.