Кровь Луны

Когда Карина с Ларисой появились на пороге курилки, они держались друг с другом так, словно были знакомы уже не первый год. Катя отметила это с некоторым удивлением – ее закадычная подруга отличалась разборчивостью и редко сходилась с новыми людьми с первой минуты. Однако Карина встретила ее недоуменный взгляд с непониманием:

– Что? Ты смотришь на меня так, будто у меня тушь потекла!

– Нет, все в порядке, – теперь Катя начинала жалеть, что отвергла предложение поужинать в ресторане. Ей хотелось поговорить с подругой, но начать разговор в присутствии Ларисы она не могла. – Ты сейчас домой?

Можно было напроситься в гости, даже с ночевкой – Карина недавно бросила очередного поклонника и с удовольствием провела бы полночи в задушевных разговорах. Но подруга разбила Катины планы, отрицательно звякнув серьгами:

– Мне только что позвонил… А, да ты о нем ничего еще не знаешь! Я с ним случайно познакомилась, тут неподалеку, на платной стоянке… Видишь, нужно использовать любые возможности! В общем, я не могу, у меня свидание. Если хочешь, подкину до метро, только прямо сейчас, не копайся!

– Мне бы тоже до метро, – с просительной интонацией проговорила Лариса. – А то я тут еще ничего не знаю…

– Ну, так идем! – И Карина помчалась к лифту, на ходу застегивая пальто. Лариса устремилась за ней. Катя нерешительно сделала шаг и остановилась.

– Ну, что там? – нетерпеливо обернулась подруга, уже нажимавшая кнопку вызова лифта. – Я не шучу, времени нет!

– Так беги, я не поеду, – приняв это решение, Катя перевела дух, словно в самом деле отделалась от серьезной проблемы. Она сама была поражена, насколько ей не хотелось общаться с новой коллегой. «Если я еще минуту пробуду с ней рядом, то прямо спрошу, как она может так себя вести после того, что случилось утром! Влезу не в свое дело, устрою глупую сцену, буду не права… Но я не могу видеть, как она сияет! Будто приз выиграла!»

Карина не успела возмутиться – как раз подъехал лифт. Она вскочила в него, махнула на прощание рукой и, выкрикнув что-то неразборчивое, уехала вниз вместе с Ларисой. Катя выждала десять минут, прежде чем тоже вызвала лифт. Ей не хотелось столкнуться с подругой в вестибюле и придумывать на ходу причину, по которой отказалась ехать. За это время она успела попрощаться со всеми сценаристами. Последней уходила Светлана, сопровождаемая Петей. Тот успел немного оправиться от своего поражения и следовал за редакторшей, почтительно прислушиваясь к ее эмоциональному монологу. Насколько уловила Катя, речь шла о методах наведения рабочей дисциплины в той компании, где прежде работала Светлана.

– Один чересчур умный сценарист подал на компанию в суд за нарушение трудового законодательства. Ни черта он не отсудил, работы лишился, а штраф все равно заплатил как миленький! Я буду настаивать, чтобы здесь тоже начинали штрафовать за опоздания! Когда я прихожу на работу, то желаю видеть полный комплект сценаристов!

Светлана остановилась на площадке у лифта, Петя услужливо бросился нажимать кнопку. Катя, встретившись с редакторшей взглядом, смущенно отвернулась к окну.

– Катерина, что ты там пригорюнилась? – окликнула ее Светлана. – Решила опоздание компенсировать? Домой не торопишься?

– А меня никто не ждет, – неожиданно для себя самой откровенно ответила девушка. Она не могла понять, что побудило ее ответить именно так. Это был мгновенный порыв, граничащий с вызовом. Редакторша остановила на своей подчиненной долгий загадочный взгляд и, внезапно растянув губы в улыбке, кивнула:

– Может, оно и к лучшему.

– Что? – не поверила своим ушам Катя.

– Это не так уж плохо, говорю! – повысила голос женщина. – По крайней мере, нечего терять и нечего бояться.

Дальнейших объяснений не последовало – приехал лифт, и захлопнувшиеся створки скрыли от изумленной Кати начальницу и насторожившегося подхалима. «Все-таки она очень странная! – Девушка выдержала паузу и нажала на кнопку вызова. – Не понимаю я ее… А это хуже всего. Вот сделаю неверный шаг и мигом вылечу отсюда! Знать бы хоть, что ее точно раздражает, что нет… Одно утешение – она ко всем относится одинаково плохо. Вот и на новенькую нарычала, хотя та и пыталась сестрой прикрыться… Опять я о ней думаю!»

Двери подъехавшего лифта раздвинулись. Катя хотела было войти, но, подняв взгляд, невольно отступила на шаг. Из лифта выглянула Лариса.

– А я думаю, где тебя искать! – воскликнула она, увидев Катю, и вышла на площадку.

– А зачем меня искать? – передернула плечами та. – Что же ты не уехала с Кариной?

Дружески улыбнувшись, Лариса призналась, что чувствует себя неловко, оттого и вернулась.

– Я ведь так и не сказала тебе спасибо!

– Сперва пойми, стоит ли благодарить, – сдержанно ответила Катя. – Начальство у нас не мед.

– А где оно мед? – все так же доверительно заметила Лариса. – Стоит расстраиваться? Главное, будут платить.

– Они за эти деньги три шкуры с тебя снимут, – Катя взглянула на часы. – Ну, я домой.

– Погоди! – Лариса с неожиданной фамильярностью взяла ее под руку. Катя, с удивлением взглянув на нее, высвободилась. Та, не смутившись, повторила попытку. – Я хочу тебя ужином угостить в ресторане.

– О Господи! – Катя снова вырвала у нее руку, уже не скрывая раздражения. – И ты тоже?! В честь чего?!

– Ну, хотя бы в честь моего первого рабочего дня! – Лариса продолжала улыбаться, хотя уже менее уверенно. – Все-таки это ты меня сюда сосватала. Знала бы ты, как мне нужна была эта работа!

– Да уж, наверное, была нужна, раз ты в такой день сюда явилась, – бросила Катя, меряя новую коллегу взглядом. Чувства, которые она пыталась контролировать, прорвались неожиданно и оттого еще более бурно. – Сестра только что погибла, мать, говоришь, в больницу увезли, а ты как ни в чем не бывало…

– Поэтому ты так на меня смотришь? – догадалась та. На бледном худощавом лице этой девушки-подростка появилась слабая тень румянца. – Ты думаешь, мне все равно, что она умерла? Что я…

– Я ничего не думаю, – резко остановила ее излияния Катя. – Это твое личное дело.

– Ты меня считаешь чудовищем, да? – в голосе Ларисы уже звучали истеричные нотки. Ее нижняя губа отчетливо мелко задрожала, словно ее кто-то быстро дергал за невидимую нитку. – А знаешь, что у меня сейчас в душе творится?!

– Так тем более, езжай домой или к матери в больницу, зачем мне твой ресторан. – Катя видела, что девушка вот-вот заплачет, но никак не могла справиться с обуревавшими ее чувствами и против воли говорила отрывисто и грубо. – Ничего ты мне не должна.

– Домой? – та словно не слышала ее. – В больницу? А если я не хочу сейчас мать тревожить? Если мне домой идти страшно? Если я хотела посидеть где-нибудь, где много людей, светло, весело и музыка играет?

– Извини, – Катин боевой настрой внезапно исчез. Теперь она испытывала раскаяние из-за того, что так беспощадно осуждала эту девушку. Лариса, отвернувшись к стене, по-мальчишески утирала слезы сжатым кулаком. Порывшись в сумке, Катя отыскала носовой платок.

– Возьми. Да бери же! И прости, если я сказала лишнее. У меня настроение ужасное.

– Так может, – всхлипывая, та взяла платок и вытерла им глаза, – посидим вместе, выпьем? Я так хочу поговорить с кем-нибудь! Все, все рассказать!

Если бы не это последнее восклицание, Катя скорее всего снова отвергла бы приглашение. Но «все-все» относилось к девушке, воспоминание о которой не давало ей покоя весь этот долгий день. Лариса обернулась и выжидающе смотрела на нее, машинально продолжая вытирать платком сухие щеки.

– Хорошо, пошли, – решилась наконец Катя. – Я знаю неподалеку одно место. Но с условием – счет пополам.

Ресторан, куда она привела свою новую знакомую, был хорошо известен всей сценарной группе. Это было скромное заведение, переделанное из советской столовой самообслуживания и сохранившее прежнюю планировку. В одном углу зала располагалась барная стойка с непритязательным выбором напитков, в другом – дверь в кухню, откуда появлялись официантки с подносами – все, как одна, некрасивые блондинки с измученными лицами и апатичными движениями. Интерьер отличался скупой банальностью, кухня смахивала на домашнюю, но была не так вкусна. Катя бывала здесь не раз в обществе Карины и других коллег из группы. Сюда заходили, чтобы отметить какое-нибудь событие, для которого буфет на работе казался слишком казенным местом. Здесь можно было курить, и местные официантки могли многое порассказать об упившихся в прах сценаристах. Барменша кивнула вошедшей Кате как старой знакомой.

– Заказывай смело, тут все можно есть. – Усевшись за столик, Катя достала мобильный телефон и взглянула на экран. Приходя на работу, она отключала звонки вызовов, чтобы не раздражать начальство.

«Сергей не позвонил. Хотя почему он должен был позвонить? Разве не все ясно?» Кате не хотелось признаваться себе, что, несмотря на безоговорочный разрыв, она все еще ожидала чего-то. Звонка, sms, каких-то слов, которые так и не были сказаны в эту мучительную бессонную ночь. Она была даже благодарна Ларисе, которая отвлекла ее от нахлынувших горьких мыслей.

– Я бы сразу выпила, – предложила она, заглянув в меню. – Водки, да? Или ты против?

– Пей, что хочешь, я этого не люблю, – отмахнулась Катя.

Когда им принесли заказ, Лариса торопливо налила в свою рюмку холодной водки из графинчика и жестом поторопила Катю:

– Ну, давай же, пора расслабиться!

А залпом проглотив водку, зажмурилась и сипло проговорила:

– Упокой, Господи, ее душу!

Катя отпивала из бокала грейпфрутовый сок и наблюдала, воздерживаясь от реплик. Она уже не знала, что думать об этой резковатой, мальчишеского вида девице. Лариса снова всплакнула и снова налила рюмку до краев:

– Помянем Вику? Неужели не выпьешь?

– Ну, давай, – решилась Катя и плеснула в свой сок немного водки. – Меня сразу развозит, но, наверное, хватит денег на такси. Вместе и поедем.

– Ты ведь видела, как это случилось? – Лариса отставила в сторону пустую рюмку и растерла ладонями раскрасневшееся лицо. – Видела, как она спрыгнула?

– Нет, – тихо ответила Катя. – Я вышла на балкон, когда все уже было кончено.

– Мы были в шоке, – Лариса перевела дух и достала сигареты. – Это случилось так вдруг, на ровном месте… Из-за глупости, из-за такой чепухи! Представляешь, мать не давала ей денег на сапоги! Вика требовала двести долларов, ну а у нас денег в последнее время кот наплакал… Я временно не работала, мать замучилась со своими суставами, перешла на полставки, а сама Вика…

Лариса с отчаянием махнула дымящейся сигаретой.

– Ее заработки можно не считать. Она все тратила на свои же тряпки!

– Ты хочешь сказать, что твоя сестра бросилась с балкона из-за сапог?! – не веря своим ушам, переспросила Катя.

– Они начали скандалить в десять вечера, – кивнула Лариса, глотая дым, – и всю ночь ходили друг к другу в спальни, включали свет, продолжали ругаться… Я не спала из-за них, сто раз просила успокоиться, мне же надо было сюда ехать! В пять утра Вика вдруг стала одеваться, решила уехать к подружке. Через полчаса открывалось метро… Мать набросилась на нее, стала кричать, что если Вика уходит – пусть убирается совсем, она тут никому не нужна со своими истериками!

Девушка прерывисто всхлипнула, заново переживая сцену, разыгравшуюся на рассвете.

– На самом деле, мама, конечно, так не думала! Она просто хотела, чтобы Вика пришла в себя, иногда ее можно было припугнуть… Они в принципе редко ругались, только из-за денег… А Вика сказала так зло, прямо процедила, – ладно, я уйду навсегда. Только… – Лариса задохнулась, глотая вновь прихлынувшие слезы, – она не к двери побежала, а к балкону! Мы за ней, думали, она комедию ломает, ну кто бросается с седьмого этажа из-за сапог?! А она, она… Закричала что-то, так страшно, непонятно, и выпрыгнула… Я понять ничего не успела, только вижу – ее нет уже на балконе… В первую минуту мне вообще показалось, что все это не по-настоящему, потому что вытворить такое из-за сапог… Из-за каких-то проклятых сапог!

– Ужас, – еле слышно произнесла Катя. Лариса залилась слезами, и она обращалась не к ней, а к самой себе. То, что ей пришлось услышать, звучало так неправдоподобно и дико, что плохо соотносилось в ее сознании с утренней трагедией. Девушка с лицом античной статуи погибла из-за нелепости, минутной истерики, из-за пары сапог… Выбрала такой страшный способ отомстить матери, такой способ самоубийства, который мог закончиться не смертью, а пожизненной инвалидностью, уродством, потерей человеческого облика, способности мыслить, чувствовать, осознавать свое существование на свете…

«Конечно, она не обдумывала ничего, не представляла своего изуродованного трупа, или инвалидной коляски, или коматозной койки… Просто взяла да спрыгнула, вернула Создателю все его дары, разом решила все вопросы. Как это глупо! Глупо, жестоко, никому не нужно!»

– Невозможно поверить, что все вышло из-за сапог, – Катя слегка отстранилась, чтобы официантка разместила на скатерти принесенные тарелки. – Закуси, не пей так… И вообще, лучше не пей. У нас из-за этого сразу вышибают из группы. На моих глазах уволили двух таких талантливых ребят! Они писали лучше всех нас вместе взятых, никогда не подводили со сроками сдачи, вообще никаких проблем не создавали. Только вот пили и, бывало, приходили на работу с похмелья или навеселе. Их и уволили, выбросили на улицу, как паршивых собак.

– Я не пьяница! – обиделась Лариса и, словно в подтверждение своих слов, отодвинула подальше полупустой графин. – Я и пью только потому, что мама сейчас в больнице. Если бы она учуяла, что от меня пахнет спиртным!

– И что бы она сделала? – Кате вспомнилась сцена, свидетельницей которой она стала неделю назад. Вика твердила тогда «она меня убьет» с такой горячей убежденностью, что Катя невольно обратила внимание на эти, в общем, банальные слова.

Захмелевшая девушка послала в пространство какую-то неопределенную, никому не адресованную улыбку. Улыбаться Лариса умела на редкость неприятно. «Словно кому-то назло!» – подумала о ней Катя.

– Она бы меня убила, – помедлив, проговорила девушка. Окурок сигареты, тлевший в ее пальцах, догорел до фильтра, и, почувствовав ожог, Лариса ойкнула: – Черт! В самом деле, я уже хороша!

– У вас такая строгая мать? – Катя припомнила теперь и рассказ Глеба о его неудачном ухаживании за красивой соседкой. Профессия сценариста приучила ее анализировать все услышанные истории с точки зрения их реалистичности или фантастичности. Картина случившегося за стеной становилась все более убедительной, по мере того как ее дополняли очередные свидетельства. Волевая женщина с четкими принципами и моральными устоями держит в кулаке двух повзрослевших дочерей. Те волей-неволей иногда бунтуют против такой опеки, но до сих пор неизбежные скандалы кончались ничем. Девушкам нельзя «просто так» гулять с кавалерами, нельзя пробовать алкоголь, по всей вероятности, много еще чего нельзя. Какое табу опасалась нарушить Вика? О чем она говорила своему неприятному кавалеру, стоя на крыльце неделю назад, когда Катя опаздывала в театр? Речь явно шла не о сапогах. «Да, но выбросилась она все-таки из-за сапог!» – с этой мыслью Катя никак не могла смириться.

– Мать у нас мировая, – пробормотала осоловевшая Лариса, разминая в пепельнице давно погасший окурок. – Знала бы ты… Она нас одна вырастила, всю жизнь ломила, как вол, только теперь начала сдавать… Надеялась, что отдохнет, выдаст нас замуж… И вот тебе – подарочек! Не ожидала я от Вики! Конечно, умом она у нас никогда не блистала, но такие-то вещи должна была соображать! Из-за каких-то калош – голова вдребезги! Ты видела ее?

– Нет! – Катю передернуло. – И не рассказывай, пожалуйста, как она выглядела! Скажи лучше, как это вы втроем не успели ее остановить? Неужели было не ясно, что она не в себе?

– Втроем? – зажав в зубах новую сигарету, Лариса безуспешно пыталась ее раскурить, чиркая зажигалкой и каждый раз поднося язычок пламени к пустому месту. – О чем ты?

– У вас там был еще какой-то мужчина! – настаивала Катя. – Я слышала голос!

– Может, на соседнем балконе и был, – с сомнением в голосе предположила девушка. – Но у нас, ночью… Откуда? Знала бы ты маму!

– Но я же слышала…

– Но не видела? – перебила ее Лариса. Ей удалось раскурить сигарету, и она села ровнее, словно справилась с хмельной слабостью. – Ведь не видела?

Кате пришлось признаться, что видеть она никого не видела.

– Говорю тебе, мы всех соседей перебудили своими разборками, ничего странного, что там кто-то подключился! Ты вот тоже выскочила на балкон, просила нас не шуметь!

– Как странно… Я слышала у вас на балконе мужской голос, – пробормотала Катя, разглядывая стоявший перед нею салат. Есть совсем не хотелось. Она со страхом начинала подозревать, что у нее опять начинается анорексия на нервной почве. В трудные минуты Катя обычно начисто теряла аппетит и выходила из передряги похудевшей килограммов на пять. При ее небольшом весе это было совсем излишним достижением. Любимые джинсы спадали с бедер, глаза загорались голодным лихорадочным блеском, а скулы начинали тоскливо торчать над впалыми щеками. Общее впечатление создавалось вовсе не элегантное, а какое-то изможденное. Катя заставила себя проглотить несколько листиков салата, с отвращением разжевала бледный ломтик помидора и отодвинула тарелку. «Мне сейчас станет плохо! И зачем я выпила?!»

– Я думала, это жених твоей сестры или этот… Леша! – с трудом выговорила она, наливая себе минеральной воды.

– Кто?! – Лариса даже привстала. Теперь она выглядела совершенно трезвой, в расширенных серых глазах не было заметно и тени опьянения. Кате вдруг подумалось, что до сих пор девушка притворялась. – Жених? Откуда ты знаешь?

– Твоя сестра как-то говорила о нем во дворе, я случайно услышала. – Катя продолжала следить за своей новой знакомой, все больше убеждаясь, что Лариса абсолютно трезва. «Во всяком случае, на данный момент!»

– Вика о нем говорила? – словно не веря своим ушам, повторила та. – И что же?

– Ну что-то такое, будто мать хочет выдать ее замуж, а ей самой это не нужно. Будто у вас на этой почве постоянные ссоры, – сдержанно ответила Катя. Она решила не распространяться о том, в каких выражениях жаловалась Вика на притеснения со стороны матери.

– И кому она это рассказывала? – все так же недоверчиво поинтересовалась Лариса.

– Своему приятелю. Кажется, его зовут Леша. Знаешь такого?

Ее собеседница отрицательно качнула головой. Вид у нее был настороженный, она вдруг ссутулилась и теперь походила на взъерошенного воробья, только что вырвавшегося из кошачьих лап. Катя с удивлением заметила испарину, выступившую у нее на висках. Кондиционер в кафе работал исправно, а на Ларисе была только маечка с короткими рукавами – та самая, в которой она выскочила на балкон рано утром.

– Насчет жениха я вот что тебе скажу, – заговорила Лариса после долгой паузы, во время которой она что-то напряженно обдумывала. – Не всему верь, что сестра там наболтала. Вика рада была за него выйти, уже дала согласие. Мать вот в больницу попала, совсем изгрызла себя – что она ему скажет-то теперь? А его родителям? Это же ее хорошие знакомые! Что о нас люди подумают?!

– А это так важно? – нахмурилась Катя. – Я думала, твоей маме стало плохо с сердцем, потому что у нее дочь погибла!

– А ты ее не суди! – внезапно оскалилась Лариса. – Мать – пожилой человек, у нее свои понятия! Проживи жизнь, тогда рассуждай, что важно, что нет!

– Можно подумать, ты жизнь прожила! – парировала уязвленная девушка. – Сколько тебе лет-то?

– Двадцать два!

– Я думала, еще меньше, – слегка сбавила тон Катя. – Ну а мне двадцать восемь. Если ты так уважаешь старших, то нечего на меня зубами стучать! Я имею право на собственное мнение. Вас волновало, что люди скажут? Вот они и говорят!

– Что ты на меня набросилась? – внезапно отступила Лариса. Вид у нее был обескураженный, словно она впервые в жизни получила отповедь. – Я же с тобой откровенно говорю, ничего не скрываю. Ну, разумеется, мы с мамой любили Вику и теперь просто в шоке… Но мама еще страшно переживает из-за этой свадьбы! Ведь уже и день назначили… Боже мой, Антон еще ничего не знает! – простонала Лариса, кусая костяшки пальцев. – И я должна ему сказать! Ну, как это сделать, как?! Я слов таких не знаю!

– Антон – это жених? – догадалась Катя. – А когда она дала согласие на свадьбу?

– Да только что, два дня назад, – машинально ответила собеседница, поглощенная собственными эмоциями. – Боже мой, что делать? И как назло его мобильного телефона у меня нет, только домашний, а вдруг подойдет его мама?

– А раньше Вика была с ним знакома, с этим женихом?

Лариса как будто проснулась и удивленно посмотрела сперва на нее, потом на накрытый стол и почти нетронутый ужин.

– Как есть вдруг захотелось! – проговорила она, хватая вилку и принимаясь за салат. – Я ведь с утра ничего еще… А ты почему не ешь?

– Я уже сыта, – Катя взглянула на часы. Она совсем не рассчитывала так задерживаться, тем более начинало рано темнеть, а возвращаться домой впотьмах девушка боялась. «Хотя сегодня все идет шиворот-навыворот! Я чуть не поцапалась с Кариной, вступила в какой-то дикий разговор со Светланой, а теперь вот ужинаю с этой девицей, от которой сперва шарахалась… Такое ощущение, что меня сорвало с якорей и понесло в открытое море!» Она могла оплатить свой заказ, встать и уйти, тем более что возвращение домой в компании новой знакомой не доставило бы ей особого удовольствия… Но Катя не двинулась с места. История погибшей девушки обрастала новыми деталями, но, вместо того чтобы стать яснее, оказывалась все более туманной и загадочной. «Вика дала согласие на свадьбу два дня назад, значит, так и не поговорила с матерью о том, о чем собиралась. Или поговорила и потерпела фиаско. Значит, Леша ее бросил – он ведь угрожал, что терпеть больше не намерен. Все вроде просто и понятно, но… Почему она выбросилась с балкона из-за сапог?! У нее были более веские причины для самоубийства, если на то пошло! Бросил любимый парень – а она обожала этого Лешу, с первого взгляда было ясно, что он ею вертит, как хочет. Мать настояла, чтобы она вышла замуж за нелюбимого – ведь Вика признавалась, что ей этот жених не нужен! Вот из-за чего она должна была покончить с собой, а не из-за каких-то дурацких сапог!»

– Твоя сестра была знакома с этим женихом? – Как только Лариса оторвалась от опустевшей тарелки, Катя повторила вопрос: – Они раньше встречались?

– А почему ты спрашиваешь? – настороженно взглянула на нее та. – Конечно, они были знакомы. Не прежние времена, чтобы молодые впервые под венцом виделись.

– И он ей нравился?

– А я откуда знаю? – усмехнулась Лариса, принимаясь за остывшее жаркое. – Мы не особо-то откровенничали друг с другом. Общих тем было мало! У нее своя жизнь, у меня своя. Вика все перед зеркалом крутилась, потому что ей с детства в уши напели, что она хорошенькая, а я в это время училась, работала. У нее же образование – восемь классов! Она читала только этикетки да объявления о распродажах, и то по складам!

Последнюю фразу Лариса произнесла с презрением и плохо скрытым торжеством. Видимо, это обстоятельство нередко служило ей утешением, когда она сравнивала себя с красавицей сестрой.

– А почему вдруг такая спешка со свадьбой? – Катя не дала сбить себя с избранной темы. – Это твоя мама настаивала?

– Никакой спешки, – девушка удивленно подняла глаза от тарелки. – Свадьбу назначили на первое декабря. Вика сама это число назвала.

– Сама? И никто ее не принуждал идти замуж?

– Ты все не веришь! – в сердцах воскликнула Лариса. – Жаль, не видела, какое ей кольцо Антон на палец надел! И она была рада-радешенька, даже поблагодарить забыла от восхищения! Белое золото, в центре изумруд, а вокруг крестом – бриллианты, четыре штуки! Камни натуральные, не синтетика! Вика просто дар речи потеряла!

– Ну, раз дар речи потеряла… – протянула Катя. Рассказ о кольце окончательно ее озадачил. Будучи женщиной, она отлично понимала восторг, который испытала Вика, получив кольцо с бриллиантами. Сама Катя не была тряпичницей, но знала, что многие представительницы слабого пола черпают радость жизни лишь в нарядах и украшениях. Похоже, Вика относилась к этому обширному клану… «Тогда как она могла покончить с собой из-за такой чепухи, как сапоги, когда у нее на пальце было только что полученное кольцо с драгоценными камнями?! Да и не тринадцать лет ей было, в конце концов, это в таком возрасте совершают глупости, режут вены из-за того, что родители купили джинсы не той фирмы или на дискотеку не пустили!»

– А сколько лет было твоей сестре? – спросила она, все еще поглощенная своими размышлениями. Лариса, пользуясь паузой, успела съесть остывший ужин и теперь энергично жевала зубочистку.

– Двадцать, – девушка ловко выплюнула зубочистку, попав в пепельницу. – Мама считала, что единственный для нее путь – это выйти замуж и поскорее родить. Единственный приличный путь, конечно.