Трилогия тумана (сборник)

Роланд возобновил путь, постаравшись на время избавиться от тревожных мыслей. Он бодрствовал почти сутки, и усталость настойчиво давала о себе знать. До бравшись до жилища у маяка, он прислонил велосипед к ограде и вошел в дом, не позаботившись включить свет. Поднявшись по лестнице в свою комнату, Роланд мешком рухнул на постель.

Из окна комнаты он мог разглядеть маяк, возвышавшийся над домом метров на тридцать, и неподвижный силуэт деда, который отчетливо вырисовывался на оконном стекле его сторожевой башни. Роланд закрыл глаза и попытался заснуть.

События истекшего дня вереницей проходили перед его мысленным взором: от подводной прогулки на «Орфей» до несчастья, приключившегося с младшей сестренкой Алисии и Макса. Удивляло и в то же время радовало, как быстро они сдружились – всего за несколько часов. Лежа в постели, один в своей комнате, Роланд думал о брате с сестрой как о самых близких друзьях, товарищах, с кем он охотно разделит свои секреты и тревоги.

Роланд отметил, что одна только мысль о них наполнила его уверенностью и чувством защищенности. И сам он испытывал глубокую преданность и признательность за негласный договор, будто соединивший всех троих прошлой ночью на пляже.

Наконец усталость одержала верх над волнениями, накопившимися за бесконечно долгий день, и Роланд стал погружаться в глубокий, освежающий сон. Напоследок он думал не о таинственной смутной угрозе, надвигавшейся на них, не о мрачной перспективе очутиться осенью в армии. В ту ночь Роланд умиротворенно заснул, нежась в объятиях грезы, которая останется с ним до конца жизни: Алисия, окутанная вуалью лунного света, погружается в море расплавленного серебра.

Наступило утро. Небо покрывала плотная пелена темных грозовых туч, растянувшаяся до самого горизонта. Сквозь тучи пробивался слабый туманный свет, навевавший мысли о холодном зимнем дне. Облокотившись на металлическую балюстраду на площадке маяка, Виктор Крей смотрел на бухту, лежавшую далеко внизу. Он думал, что годы, прожитые на маяке, научили его распознавать необычную, загадочную и неброскую красоту пасмурных дней, облаченных в грозовые одежды, которые предвосхищали на побережье разгар лета.

С башни маяка городок походил на игрушечный макет, который старательно смастерил коллекционер. Дальше, на север, бесконечной белой лентой протянулась береговая линия. В солнечные дни с наблюдательного поста Виктора Крея под толщей воды отчетливо виднелся остов «Орфея». Сверху корабль выглядел как огромное механическое ископаемое, зарывшееся в песок.

Но в то утро штормовое море напоминало бездонный сосуд, наполненный темной водой. Обводя взором непроницаемую поверхность океана, Виктор Крей вспоминал те двадцать пять лет, что провел на маяке, который сам же и построил. Мысленно возвращаясь назад, он ощущал каждый год как каменную плиту, непосильной тяжестью давившую на плечи.

С течением времени невыразимая печаль бесконечного ожидания повлияла на него, и он начал склоняться к мысли, что все, возможно, было иллюзией. В угоду навязчивой идее он превратился в стражника, охранявшего человечество от угрозы, существовавшей только в его воображении. Но сновидения вернулись. Наконец призраки прошлого очнулись от многолетней летаргии и опять заполнили все уголки его сознания. А вместе с ними вернулся страх, что он стал слишком немощен и слаб, чтобы противостоять старинному врагу.

Уже много лет Виктор Крей спал не больше двух-трех часов в сутки. Остальное время он проводил на маяке в полном одиночестве. У Роланда, его внука, во шло в привычку несколько раз в неделю оставаться ночевать в лачуге на берегу, и неудивительно, что за целый день они порой виделись считанные минуты. Отчуждение от собственного внука, на которое Виктор Крей обрек себя сознательно, обеспечивало ему хотя бы небольшое душевное спокойствие. То, что он занимал мало места в жизни парнишки, причиняло ему боль, но эту боль старик считал справедливой ценой за безопасность и счастливое будущее Роланда.

Как бы там ни было, но каждый раз, когда с высоты башни маяка Виктор Крей видел, как мальчик ныряет в водах залива рядом с останками «Орфея», у него кровь застывала в жилах. Крей никогда не одобрял тяги Роланда к этому месту. С самого детства мальчика Крей отвечал на его вопросы о корабле и прежней жизни, стараясь не лгать и одновременно не посвящать в детали истинных событий. Накануне, наблюдая за Роландом и его новыми друзьями, расположившимися на пляже, он задался вопросом, уж не совершил ли он тем самым роковой ошибки.

Погруженный в невеселые размышления, Крей задержался на маяке дольше обычного. Как правило, он возвращался домой около восьми утра. Взглянув на часы, Виктор Крей убедился, что уже больше половины двенадцатого. Он спустился с башни по металлической винтовой лестнице и направился к дому, желая насладиться краткими часами отдыха. По дороге он заметил велосипед Роланда и понял, что мальчик остался ночевать на маяке.

Виктор Крей постарался войти в дом бесшумно, чтобы не потревожить сон внука, и обнаружил, что тот ждет его, сидя в одном из старых кресел в столовой.

– Мне не спится, дедушка, – признался Роланд, улыбнувшись старику. – Я проспал часа два, совершенно отключившись, а потом вдруг проснулся и больше не смог заснуть.

– Я знаю, как это бывает, – ответил Виктор Крей. – Но также я знаю один надежный способ восстановить силы.

– Какой? – поинтересовался Роланд.

– Приняться за стряпню. Ты голоден?

Роланд поразмыслил над вопросом. Едва он представил горячие гренки со сливочным маслом и джемом и вареные яйца, как у него засосало под ложечкой. Мальчик кивнул без лишних колебаний.

– Прекрасно, – сказал Виктор Крей. – Будешь поваренком. Пошли.

Роланд последовал за дедом на кухню и приготовился выполнять указания старика.

– Я займусь яйцами, – объявил Виктор Крей, – а ты поджаришь гренки.

Дед с внуком споро принялись за дело, и вскоре кухня наполнилась дымком, а по дому распространился соблазнительный аромат горячего завтрака. Потом оба уселись друг против друга за кухонный стол и подняли в шутливом приветствии стаканы со свежим молоком.

– Завтрак для подрастающего поколения, – весело сказал Виктор Крей, с напускной жадностью набрасываясь на первый гренок.

– Я вчера был на корабле, – сказал Роланд, потупившись. Голос его упал до шепота.

– Знаю, – отозвался дед, пережевывая гренок и по-прежнему улыбаясь. – Есть что-то новенькое?

Роланд замялся на мгновение, поставил стакан молока на стол и посмотрел на старика, пытавшегося сохранить довольный и непринужденный вид.

– Мне кажется, происходит что-то нехорошее, дедушка, – произнес он наконец. – Что-то связанное со статуями.

Виктор Крей почувствовал, как внутри у него все сжалось. Он перестал жевать и положил недоеденный гренок на тарелку.

– Мой друг Макс видел нечто странное, – продолжал Роланд.

– Где живет твой друг? – спокойно осведомился старик.

– В старом доме Флейшманов, на берегу.

Виктор Крей едва заметно кивнул.

– Роланд, расскажи мне все, что ты и твои друзья видели. Пожалуйста.

Роланд пожал плечами и поведал о том, что произошло за последние два дня, начиная со знакомства с Максом и заканчивая недавними ночными событиями.

Закончив рассказ, он уставился на деда, пытаясь угадать его мысли. Старик сидел с непроницаемым выражением лица, потом ободряюще ему улыбнулся:

– Доедай завтрак, Роланд.

– Но… – запротестовал мальчик.

– После того как позавтракаешь, сходи к своим друзьям и приведи их сюда, – добавил старик. – Нам нужно о многом побеседовать.

В одиннадцать часов тридцать четыре минуты утра Максимилиан Карвер позвонил из больницы, чтобы сообщить детям последние новости. Малышка Ирина постепенно приходила в себя, но врачи пока не осмеливались утверждать, что опасность миновала. Алисия отметила относительно спокойный тон отца и сделала вывод, будто худшее позади.

Через пять минут снова раздался звонок. Теперь это был Роланд, звонивший из городского кафе. Он назначил встречу в полдень у маяка. Повесив трубку, Алисия вспомнила, как смотрел на нее Роланд прошлой ночью на пляже. Девочка улыбнулась своим мыслям и вышла на террасу, чтобы поделиться новостями с Максом. Она заметила силуэт брата поодаль: Макс сидел на песке, глядя на море. На горизонте первые всполохи зарниц, предвестники грозы, расцвечивали небосвод, словно огни фейерверка. Алисия приблизилась к берегу и села рядом с Максом. Утро выдалось холодным. Девочку пробрала дрожь, и она пожалела, что не прихватила с собой теплый свитер.

– Звонил Роланд, – сказала Алисия. – Его дед хочет нас видеть.

Макс молча кивнул, не сводя глаз с моря. Над водой сверкнула молния, которая рассекла небо пополам и упала в волны.

– Тебе нравится Роланд, да? – спросил Макс, зачерпнув горсть песка и пропуская его сквозь пальцы.

– Да, – ответила Алисия. – И думаю, я тоже ему нравлюсь. А что, Макс?

Ее брат пожал плечами и метнул пригоршню песка к линии прибоя.

– Не знаю. Я просто вспомнил, что говорил Роланд о войне, и все такое. Что его осенью призовут в армию… Не важно. Полагаю, это не мое дело.

Алисия повернулась к младшему брату и попыталась поймать его ускользающий взгляд. Макс вскинул брови в точности как Максимилиан Карвер, и в серых глазах, как всегда, отразилась буря эмоций.

Алисия обняла Макса за плечи и поцеловала в щеку.

– Пошли домой, – сказала она, отряхивая песок, прилипший к одежде. – Тут холодно.

Глава 9

К тому моменту, когда брат с сестрой достигли подножия холма, откуда вверх уходила дорога к маяку, Макс чувствовал, что мышцы ног у него вот-вот превратятся в желе. Перед выездом Алисия предложила взять второй велосипед, по-прежнему мирно дремавший в темноте гаража. Но Макс гордо отверг предложение, вызвавшись доставить сестру на место на своем велосипеде, как это сделал накануне Роланд. Через какой-нибудь километр Макс начал раскаиваться в необдуманном поступке.

Роланд с велосипедом дожидался гостей в начале дороги: он как будто знал, какие страдания выпали на долю друга по дороге от дома к маяку. Заметив его, Макс остановился и дал сестре возможность спуститься на землю. Глубоко вздохнув, он принялся растирать бедра, онемевшие от напряжения.

– По-моему, ты стал ниже на четыре-пять сантиметров, – сказал Роланд.

Макс решил понапрасну не сотрясать воздух, отвечая на шутку. Алисия, не проронив ни слова, пересела на велосипед Роланда, и эти двое тронулись в путь. Макс отдохнул еще немного, собираясь с духом для подъема по склону холма. Он уже точно знал, на что потратит первую в жизни зарплату: купит мотоцикл.

* * *

В маленькой столовой в доме смотрителя маяка пахло горячим кофе и трубочным табаком. Пол и стены были из темного дерева. Помимо великолепной библиотеки и морских приборов неизвестного назначения, Макс не увидел никаких украшений. Дровяной камин, стол, застеленный темной бархатной скатертью, старые, вытертые кожаные кресла вокруг него – вот и вся роскошь, которую позволил себе Виктор Крей.

Роланд пригласил друзей сесть в кресла, а сам устроился между ними на деревянном стуле. За время недолгого ожидания ребята едва перекинулись парой слов. Через пять минут они услышали шаги старика на втором этаже.

Наконец перед гостями появился смотритель маяка. Он выглядел совсем не так, как представлял Макс. Виктор Крей был среднего роста, бледный, с густой копной посеребренных сединой волос, обрамлявших лицо, не выдававшее истинного возраста.

Зеленые проницательные глаза смотрителя маяка неторопливо изучали брата и сестру: Крей как будто пытался прочитать их мысли. Макс улыбнулся, донельзя смущенный пристальным взглядом деда Роланда. Виктор Крей ответил ему доброжелательной улыбкой, смягчившей его черты.

– Вы первые гости, переступившие порог моего дома за много лет, – сказал он, усаживаясь в свободное кресло. – Простите меня за плохие манеры. Впрочем, когда я был маленьким, то считал, что все эти правила хорошего тона – полная чепуха. И думаю так до сих пор.

– Мы уже не маленькие, дедушка, – напомнил Роланд.

– Во всяком случае, вы намного моложе меня, – отмахнулся Виктор Крей. – Ты, конечно, – Алисия. А ты – Макс. Не требуется большого ума, чтобы разобраться, верно?

Алисия искренне рассмеялась. Они познакомились всего две минуты назад, но чувство юмора старика ее очаровало. Макс, в свою очередь, пытливо смотрел на этого человека и силился представить, как он десятилетиями жил пленником на маяке, став хранителем тайны «Орфея».

– Я догадываюсь, о чем вы думаете, – продолжал Виктор Крей. – Неужели все, что вы видели в последние дни, или думали, что видели, – правда? На самом деле я вообразить не мог, что настанет момент, когда мне придется с кем-то обсуждать эту тему, даже с Роландом. Но реальность редко соответствует нашим ожиданиям, не так ли?

Ему никто не ответил.

– Хорошо. Приступим к делу. Во-первых, вы должны рассказать мне все, что знаете. Когда я говорю все, я имею в виду действительно все. Включая подробности, которые вам могут показаться незначительными. Все. Вы поняли?

Макс покосился на ребят.

– Я начну? – вызвался он.

Алисия и Роланд не возражали. Виктор Крей жестом предоставил ему первое слово.

Следующие полчаса Макс рассказывал без передышки обо всем, что запомнил. Старик не сводил с него внимательного взгляда, слушая без тени удивления или (чего больше всего опасался Макс) недоверия.

Когда Макс закончил, Виктор Крей взял трубку и принялся методично набивать ее.

– Неплохо, – пробормотал он, – неплохо…

Смотритель маяка раскурил трубку, и по комнате поплыло облако сладковатого ароматного дыма. Виктор Крей смаковал табак особого сорта, расслабившись в кресле. Потом он по очереди заглянул в глаза каждому из ребят и заговорил…

– Нынешней осенью мне исполнится семьдесят два года. Утешает, конечно, что выгляжу я моложе, но каждый прожитый год давит на меня, точно каменная плита. С возрастом человек начинает многое понимать. Например, теперь я знаю, что жизнь делится в основном на три этапа. На первом никто даже не задумывается, что когда-нибудь постареет, что время идет и с самого дня рождения перед нами открывается путь, конец которого предопределен. Юность проходит, и наступает второй этап, когда человек осознает, сколь хрупка его жизнь. То, что поначалу он принимает за обычное смятение, нарастает в душе как лавина сомнений, и в этом состоянии неуверенности люди пребывают до конца дней. Наконец на закате жизни начинается третий этап, когда человек способен принять реальность как есть. Его уделом становятся смирение и ожидание. Я знавал немало людей, кто задержался на одном из этих этапов, будучи не в силах преодолеть себя и двигаться дальше. Это ужасно.

Виктор Крей отметил, что дети внимательно слушают его, не перебивая, но в глазах каждого сквозило недоумение – они не понимали, о чем он говорит. Он сделал паузу, потягивая трубку, потом улыбнулся маленькой аудитории:

– Эти этапы – путь, который каждому из нас полагается пройти самостоятельно, от начала и до конца, моля Господа, чтобы Он помог не заблудиться по дороге. Если бы все мы были способны понять такую простую истину на заре жизни, бед и страданий в мире стало бы намного меньше. Но вот один из величайших парадоксов вселенной – озарение снисходит на нас, когда уже слишком поздно. Конец лекции.

Вы спросите, зачем я говорю вам все это. Объясню: очень редко – в одном случае на миллион – человек, будучи еще совсем юным, понимает, что жизнь есть дорога в один конец, и его подобный расклад не устраивает. Представьте, что вы решили смошенничать в игре, когда проигрываете. Обычно вас ловят за руку и – партия проиграна, вы покрыты позором. Но порой обманщик выходит сухим из воды. Если же вместо забав с картами и костями такой мошенник предпочитает играть с жизнью и смертью, он представляет большую опасность.

Давным-давно, когда мне было столько же лет, сколько вам, судьба свела меня с одним из величайших обманщиков, когда-либо ступавших по земле. Его настоящего имени я никогда не знал. В квартале бедноты, где я жил, его называли Каином. Некоторые величали его Владыкой Тумана, поскольку, по слухам, он всегда являлся из густого тумана, застилавшего ночные переулки, а на рассвете вновь исчезал во мгле.

Каин был молод и хорош собой. Никто понятия не имел, откуда он родом. По ночам в одном из темных переулков квартала Каин подходил к оборванным, покрытым грязью и фабричной копотью мальчишкам и предлагал сделку. Каждый мог загадать одно желание, и Каин обещал его выполнить. Взамен он просил лишь послушания и абсолютной верности. Однажды ночью мой лучший друг Ангус привел меня на такую встречу Каина с местными ребятами. Этот Каин был одет как господин, только что вышедший с оперной премьеры. Он все время улыбался. Казалось, его глаза меняли цвет в полумраке, а голос был низким и тягучим. Мальчишки считали его магом. Я не верил ни одному слову из тех историй, что рассказывали о нем, и в ту ночь собирался посмеяться над самозванцем. Но я хорошо помню, что в его присутствии у меня начисто пропало желание шутить. Едва увидев его, я почувствовал только страх. Стушевавшись, я вообще остерегся открывать рот. Однако некоторые парни стали высказывать свои пожелания Каину. Когда все закончили, Каин устремил ледяной взгляд в темный уголок, где затаились мы с Ангусом. Он поинтересовался, неужели нам не о чем попросить. Я не издал ни звука, но Ангус, к моему изумлению, заговорил. Его отец в тот день потерял работу. Литейный завод, где работало большинство мужчин нашего квартала, увольнял персонал, заменяя людей машинами, работавшими дольше и не доставлявшими лишних хлопот. Первыми на улице оказались смутьяны, самые несговорчивые из рабочих. У отца Ангуса были все выигрышные номера в этой лотерее.

Без работы он не мог прокормить семью (в том числе Ангуса и пятерых его братьев), ютившуюся в убогом доме из заплесневелого от сырости кирпича. Ангус несмело изложил просьбу Каину: он хотел, чтобы отца снова взяли на завод. Каин согласился ее выполнить и – в точности как о том говорили, – шагнул в туман и пропал. На другой день отцу Ангуса по необъяснимым причинам вновь предложили работу. Каин сдержал слово.

Спустя две недели мы с Ангусом возвращались вечером домой, побывав на передвижной ярмарке аттракционов, раскинувшей палатки в предместьях города. Не желая слишком задерживаться, мы выбрали кратчайший путь и свернули к старой заброшенной железной дороге. Мы шли по бесконечному полотну при свете луны, как вдруг в тумане возникла фигура, закутанная в плащ, на котором сверкала золотая шестиконечная звезда, помещенная в круг. Человек двинулся нам навстречу по шпалам бездействующей дороги. Это был Владыка Тумана. Мы окаменели. Каин приблизился к нам и с обычной своей улыбкой обратился к Ангусу. Он сказал, что настало время отблагодарить за услугу. Ангус, насмерть перепуганный, кивнул. Каин сообщил, что поручение его нетрудное, речь идет о небольшом сведении счетов. В ту эпоху самым богатым человеком квартала – фактически единственным богатым человеком – был Сколимовский, польский торговец, владевший магазином, где продавались продукты и одежда. Там закупалась вся округа. Ангус должен был поджечь магазин Сколимовского. И выполнить задание ему следовало ближайшей ночью. Ангус хотел запротестовать, но слова застряли у него в горле. Выражение глаз Каина ясно давало понять: он не примет ничего, кроме слепого послушания. В следующее мгновение маг ушел туда же, откуда явился.

Мы поспешили в город, и, когда я расставался с Ангусом у дверей его дома, в его глазах стоял такой ужас, что у меня сжалось сердце. На следующий день я везде искал друга, но он как в воду канул. Забеспокоившись, что Ангус намерен исполнить преступный приказ Каина, я решил с вечера встать в карауле у магазина Сколимовского. Ангус не появился, и в ту ночь лавка поляка не сгорела. Я испытывал чувство вины из-за того, что усомнился в друге, и подумал, мне следовало бы пойти успокоить его. Зная его характер, я догадывался, что он прячется дома и трясется от страха при мысли о возможной мести мага. Утром я пришел к нему. Ангуса дома не оказалось – со слезами на глазах мать сказала, что ее сын отсутствовал всю ночь. Она попросила меня разыскать его и привести домой.

С тяжелым сердцем я обежал весь квартал вдоль и поперек, не пропустив ни одного из его зловонных закоулков. Ангуса никто не видел, он пропал бесследно. К вечеру я чувствовал себя совершенно измотанным и пребывал в полной растерянности, не зная, где искать друга. И тут меня как ударило. Повинуясь нехорошему предчувствию, я направился к старым железнодорожным путям и пошел вдоль рельсов, тускло поблескивавших под луной в ночной темноте. Мне не пришлось далеко идти. Мой друг лежал на полотне на том самом месте, где позапрошлой ночью Каин вынырнул из тумана. Я бросился искать пульс, но, прикоснувшись к телу, не ощутил кожи под пальцами. Только лед. Тело Ангуса стало жуткой статуей из голубого льда, от которой поднимался пар. Она медленно таяла на рельсах за брошенной железной дороги. На шее статуи висел маленький медальон с изображением знака, красовавшегося на плаще Каина: шестиконечной звезды, вписанной в окружность. Я оставался с Ангусом до тех пор, пока черты его лица не растаяли, превратившись в лужу ледяных слез, замерзающих в темноте.

Этой же ночью, в то время как я на рельсах оплакивал ужасную участь несчастного друга, магазин Сколимовского сгорел дотла в сильном пожаре. Я никому не рассказал, свидетелем каких происшествий тогда невольно сделался.

Через два месяца моя семья переехала на юг, далеко от тех мест. Шло время, и вскоре я поверил, будто Владыка Тумана превратился лишь в горестное воспоминание мрачных лет, прожитых под сенью нищего, грязного, исполненного насилия города моего детства… Потом я встретил его снова и понял: то было только начало.

Глава 10

Моя следующая встреча с Владыкой Тумана состоялась тем вечером, когда мой отец, который сделал успешную карьеру и получил должность главного технического специалиста текстильной фабрики, привез нашу семью на большую ярмарку аттракционов. Ее соорудили на деревянной пристани, далеко вдававшейся в море, и она напоминала хрустальный дворец, словно висевший в воздухе. С наступлением сумерек разноцветные огни аттракционов, загоравшиеся над морем, являли собой волшебное зрелище. Я никогда не видел ничего красивее. Отец был счастлив: он сильно изменил судьбу, сулившую, казалось, лишь унылое прозябание на севере, и стал солидным, уважаемым человеком, достаточно обеспеченным, чтобы его дети могли развлекаться, как и все дети в городе. Мы наскоро поужинали, а затем отец дал каждому из нас денег, чтобы мы потратили их по своему усмотрению, пока он с матерью будет прогуливаться под руку в толпе местных жителей, наряженных в воскресные костюмы, и туристов, разодетых в пух и прах.

Меня пленило огромное колесо обозрения, крутившееся без устали в конце пристани. Его сияющие очертания были видны за много миль по всему побережью. Я побежал к очереди, которая выстроилась к колесу. Томясь ожиданием, я обратил внимание на один из павильонов, расположенный в нескольких шагах от меня среди лотков с лотереей и навесов для стрельбы. Багряный свет заливал таинственную палатку некоего доктора Каина – прорицателя, мага и ясновидящего, как гласила афиша, на которой третьесортный художник намалевал физиономию фокусника. С плаката Владыка Тумана грозно взирал на любопытных, окружавших его новое обиталище. Уродливая афиша и пляшущие тени, отбрасываемые багряным фонарем, придавали палатке вид мрачный и зловещий. Путь в нее преграждала занавеска с шестиконечной звездой, вышитой черными нитками.

Завороженный этим зрелищем, я вышел из очереди к колесу и приблизился к палатке. Я пытался заглянуть внутрь сквозь узкую щелку, когда занавеска внезапно распахнулась и женщина в черной одежде, седая как лунь, с темными проницательными глазами жестом пригласила меня войти. В недрах палатки я сумел различить сидевшего за письменным столом при свете керосиновой лампы человека, которого в другом месте и в другое время знал под именем Каин. У его ног громадный черный кот с золотистыми глазами облизывал усы.

Без долгих размышлений я вошел и шагнул к столу, где меня с улыбкой дожидался Владыка Тумана. Я до сих пор помню его голос, низкий и тягучий. Он произнес мое имя, и оно странно прозвучало на фоне гипнотической мелодии органчика карусели, крутившейся где-то далеко, бесконечно далеко от палатки мага…

– Виктор, мой добрый друг, – прошелестел Каин. – Не будь я ясновидящим, сказал бы, что судьбе угодно вновь свести нас на одном пути.

– Кто вы такой? – с трудом выдавил юный Виктор, украдкой поглядывая на кошмарную женщину, отступившую в темный угол палатки.

– Доктор Каин. Как написано на афише, – отвечал Каин. – Веселишься с семьей?