Любовь дикая и прекрасная

– Тогда беги.

– Нет! Не оставляй меня с ним, Эллен!

Эллен беспомощно смотрела на свою госпожу.

Граф мягко взял служанку под руку и вывел за дверь.

– Не подходи к этой комнате, если только я не позову тебя. Понятно?

– Да, милорд.

Дверь за женщиной плотно закрылась, и она услышала, как с грохотом задвинули засов. Спустившись по лестнице, Эллен увидела брата и повела его в чердачные комнаты над конюшней.

– Он очень сердит на нее, Конолл?

– Да, – спокойно ответил брат. – И будет ее бить.

– Никогда! – выдохнула Эллен. – Он же с ума по ней сходит!

– И все равно, – ответил Конолл, – будет ее бить, и правильно сделает. Убежав от него, она поступила, как блудливая девка. Если граф с самого начала не станет хозяином в собственном доме, то у него всегда будут с ней нелады. Зачем мужчине такой брак?

– Если бы мы с мамой знали, что госпоже Кат будет больно, то не позволили бы графу найти ее.

– Сестра, – терпеливо, словно ребенку, втолковывал Конолл, – он не причинит ей сильной боли. Просто задаст трепку, чтобы помочь исправиться.

Эллен покачала головой. Она знала Катриону Хэй лучше, чем все остальные, потому что сама вырастила ее. Графу предстояло узнать, что, побив свою невесту, он не укротит ее.

6

Катриона рассерженно смотрела в лицо графу Гленкерку. Он аккуратно развесил свой мокрый плащ на спинке стула у камина и снял сырую льняную рубашку.

– Мои сапоги, Кат! – Это были первые слова, которые Патрик сказал ей.

– Отправляйся к дьяволу! – огрызнулась Катриона.

– Мои сапоги! – Его золотисто-зеленые глаза сузились и засверкали недобрым блеском.

Сердце девушки дико забилось. Она встала на колени и стянула с графа сапоги. «Я не боюсь его», – подумала Катриона. Но почему так сжималось ее сердце?..

Патрик грубо схватил невесту за длинные волосы и, обернув их вокруг руки, притянул девушку лицом к себе. Взяв другой рукой верх ее рубашки, он разорвал ткань от горловины до подола и отбросил лохмотья в сторону.

– Я предупреждал, что если ты когда-нибудь ослушаешься, то побью тебя.

И прежде чем Катриона смогла возразить, Патрик толкнул ее на кровать и безжалостно опустил кнутовище ей на спину. Дрожа от боли и возмущения, она закричала и попыталась вывернуться, но граф, удерживая девушку, оставил на ее попке еще несколько красных рубцов и только тогда остановился. Отбросив кнутовище, он забушевал:

– Вы заставили меня несколько месяцев бегать за вами, мадам! Если бы Адам не согласился немедленно жениться, мы оказались бы в неудобном положении перед всеми родственниками и всей округой. Ты довольна, что Фиона заняла почетное место на нашей свадьбе?

Перевернувшись, Катриона проворно села и обратила к нему дерзкое лицо, залитое слезами.

– Ты ублюдок! – завопила она. – То, что ты совал мне между ног, ты совал и ей! Я не прощу тебе этого! Никогда!

– Сучка! – закричал Патрик в ответ. – Как ты могла ей поверить?! Я никогда не спал с Фионой. Однажды она ждала меня в моей спальне, но Адам был со мной. Он сох по ней много лет, поэтому в ту ночь я спал в его комнате, а он наслаждался с ней. Никогда я не спал с этой дьяволицей!

– Почему я должна тебе верить? Вы, ублюдки, шляетесь по всему округу. Фиона сказала, что могла иметь любого мужчину, какого только хотела, а потом в точности описала твою спальню. Что я должна была думать?!

– Почему ты веришь ей больше, чем мне? – спросил он. – Как могла ты спать со мной и не верить, что я люблю тебя и не сделаю ничего такого, что причинит тебе боль?

– Лгун! Ненавижу тебя! Убирайся из моего дома!

– Твоего дома? Твоего?! Нет, Кат, этот дом – часть приданого, которое твой отец дал мне вместе с тобой. Он принадлежит мне, как принадлежишь и ты.

Граф толкнул невесту обратно на постель и склонился над ней.

– Ты – моя собственность, Катриона, так же как и Гленкерк, как и мои лошади, и мои собаки. Ты – это что-то для моего удовольствия. Ты – вещь, на которой я буду выводить сыновей. Понимаешь?

Катриона замахнулась. Уловив стальной блеск, Патрик извернулся и схватил ее за запястье. Вырвав у Катрионы небольшой нож, он ударил ее по лицу.

– Фокусы блудной девки, голубка! Ты этого хочешь? Чтобы с тобой обращались, как со шлюхой?

– Лучше я буду шлюхой, чем твоей женой, Гленкерк! Ни один мужчина не станет владеть мной! Ни один!

Граф засмеялся.

– Славные слова, девица. Однако, поскольку ты выказала интерес, то я могу обучить тебя некоторым фокусам настоящих шлюх. Ты еще не столь расторопна в постели. Мало опыта. Но я исправлю это упущение в ближайшие недели.

– Что ты имеешь в виду? – Ее сердце безудержно забилось.

– А вот что, дорогая моя. Пока я не засажу тебе в живот ребенка, домой в Гленкерк ты не поедешь. Я, конечно, не могу быть уверен, что ты непременно выйдешь за меня замуж. Но когда в твоем чреве вызреет мой сын, то у тебя не будет другого выбора, так ведь?

Стоя, он быстро спустил свои короткие штаны, а затем снова бросился на нее. Губами он нашел ее рассерженный рот и безжалостно впился в него. Скользнув Катрионе промеж ног, граф закинул их себе на плечи и спрятал голову между ними. По мере того как бархатистый язык графа ласкал и щупал ее, вопли ужаса постепенно переходили у девушки в звуки пристыженного желания.

– Патрик! Патрик! – кричала она. – Нет! Пожалуйста! Ох, боже мой! Нет!..

Она отчаянно пыталась ускользнуть от требовательного рта, который обсасывал ее, уйти от мучившего ее языка. Но большие и сильные руки графа удерживали ее округлые бедра железной хваткой, и Патрик наслаждался, посылая по ее телу волны огня и боли. Рыдая, Катриона попыталась не позволить ему наслаждаться ее оргазмом, но он все-таки сумел дважды его добиться. Затем, посмеиваясь, Гленкерк забрался на нее и протиснулся глубоко внутрь, чтобы излиться самому. Не желая того, девушка страстно корчилась под ним. Кончив, граф откатился в сторону и сказал холодно:

– Это, дорогая моя, был урок номер один.

Девушка отползла на угол кровати и молча плакала. Ее плечи тряслись от унижения. Патрику очень хотелось схватить строптивую суженую в объятия и утешить ее, но он был убежден, что малейший признак мягкотелости с его стороны все погубит. Не желая ломать ее дух, он, однако, хотел быть хозяином в собственном доме.

Но Катриона была слишком неопытна, чтобы использовать те хитрые средства, какими женщина может управлять мужчиной так, чтобы тот об этом даже не догадывался. Патрик удивился бы, если бы узнал, что невеста плачет вовсе не из-за того, что он с ней сделал, а из-за того, что он взял над ней верх.

Граф снова заключил Катриону в объятия и стал играть с ее грудью.

– Нет! – возмутилась она.

Патрик, не обращая внимания, вместо ответа сжал мягкую плоть ладонью.

– Боже, – прошептал он, приблизив свое лицо. – Боже, ведь у тебя самые нежные соски, какие я когда-нибудь видел.

Руки графа ласкали трепещущий живот возлюбленной, но едва он двинулся дальше вниз, как девушка вскрикнула:

– Нет! Больше нет!

Улыбаясь, он приподнялся на локте и посмотрел на невесту. Рука протиснулась у нее между ног, и пальцы двигались, не переставая.

– Разве тебе не понравился первый урок, голубка?

Извиваясь, она попыталась отползти.

– Когда я скажу своему отцу, что ты меня изнасиловал, он убьет тебя.

– Нет, моя ласковая. Он благословил меня делать с тобой все, что захочу. Лорд Хэй знает, что в конце концов я выполню свое обязательство и женюсь на тебе. Это все, что ему надо.

Катриона понимала, что Патрик прав, и это бесило ее.

Меж тем граф затянул ее под себя и целовал израненный рот до тех пор, пока она не закричала от боли. Губы Патрика стали мягкими. Бедра девушки раздвинулись от прикосновения его разбухшего члена и жадно выгибались ему навстречу.

– Боже, Кат, ты прямо голодная сучка! Сомневаюсь даже, чтобы Фиона была такой горячей.

Катриона изо всех сил колотила кулачками по его гладкой груди, но он опять засмеялся, а затем неспешно стал превращать ее сопротивление в покорность. Наконец, утомившись, он впал в глубокий сон. Поскольку в таком положении ускользнуть ей было невозможно, она тоже уснула.

В ранний утренний час Патрик разбудил Катриону и снова овладел ею. С непривычки ее молодое тело болело. Понимая это, он приволок в спальню высокий дубовый чан и поставил его перед камином. Под изумленным взглядом своей невесты он принялся таскать ковшами горячую воду, пока не наполнил чан до самых краев. Откуда-то появился кусок благоухающего мыла. Подняв суженую на руки, граф посадил ее в воду.

– Ты пахнешь борделем, – заметил он.

– Тогда ты должен чувствовать себя как дома, – парировала она.

Сорвав с кровати простыни, Патрик выбросил их в коридор и застелил постель свежим бельем, пахнущим лавандой. Затем он исчез и через несколько минут вернулся с наполненным бокалом. Катриона уже вылезла из чана и сидела перед камином, завернувшись в полотенце.

– Выпей.

– Что это?

– Сладкое красное вино со взбитым яйцом и травами.

Это было восхитительно. Сняв с нее влажное полотенце, он поднял обнаженное тело, перенес на кровать и положил на прохладные простыни, укутав пуховым одеялом.

– Спи, милая. У тебя была долгая ночь.

Патрик наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Куда ты идешь? – спросила Катриона. Но прежде чем граф успел ответить, она уже заснула.

Патрик Лесли внимательно разглядывал спящую девушку. Он размышлял о том, как сильно любит ее, вспоминал, как испугался, воображая всевозможные ужасы, когда она убежала от него. Больше он никогда не даст ей случая убегать, и, конечно же, она не узнает, каковы его истинные чувства к ней: женщин лучше держать в неопределенности. Но как ему самому вынести, если Катриона вдруг снова скажет, что ненавидит его?

Патрик принял ванну, оделся и пошел вниз на кухню. Конолл поднялся со скамейки.

– Сиди, парень, – сказал граф. – Эллен, любовь моя, положи мне миску такой же овсяной каши, которой так наслаждается твой брат.

Служанка поставила перед ним еду.

– Конолл, я хочу сегодня съездить в Гленкерк и привезти кое-какую одежду для себя и для госпожи Катрионы. Мы останемся здесь на несколько недель. Эллен, ты скажешь, что ей нужно, и я запишу.

– Я умею читать и писать, милорд, – обиженно сказала Эллен. – Если вы не возражаете, я бы предпочла сама написать леди Хэй.

– Прекрасно, Эллен, – улыбнулся Патрик. – Не сердись, цыпочка, и не ругайся. Ты же знаешь, что я люблю ее.

– Вы били ее, милорд?

– Десять ударов по ее сочному заду. В своем доме хозяином буду я, Эллен.

– Всего десять?

– Всего десять, – ответил он. – Она заслужила больше, но я милосерден.

– Да, – согласилась Эллен. – Она заслужила больше. Однако, когда она была ребенком, бить ее было бесполезно. После этого она дерзила вдвойне. – Она надеялась быть услышанной.

– Она не изменилась, – засмеялся Патрик.

Эллен написала записку, попросив леди Хэй прислать несколько смен нижнего белья, две мягкие льняные блузы, полдюжины тончайших шелковых ночных рубашек из приданого Катрионы, бархатный пеньюар, тапочки и несколько кусков ароматного мыла. Покидая Гленкерк, беглянка не забыла захватить с собой щетку и гребень для волос, а также зубную щетку, которой их всех научила пользоваться прабабка. Эллен вручила графу свой длинный список.

– Это немного, но я останусь здесь, чтобы обстирывать ее. Ноша невелика, справится один брат.

– Славная ты девушка, – похвалил Патрик и повернулся к Коноллу. – Отведи Бану обратно в Гленкерк и кобылу твоей сестры тоже. Пусть здесь останутся только две наши лошади.

– Ох, милорд, – взмолилась Эллен. – Не отбирайте у нее Бану. Кат так любит ездить верхом.

– Она получит кобылу обратно, когда мы вернемся в Гленкерк. Чем больше лошадей я здесь оставлю, тем быстрее она сможет убежать от меня. Но я постараюсь не предоставлять ей такой возможности. Мы останемся в этом доме, пока она не понесет моего ребенка. Вот тогда я заберу ее домой и женюсь на ней.

Эллен вздохнула.

– Она очень рассердится, милорд.

– Поскольку я намереваюсь здесь кормиться охотой на оленей, то сумею переждать ее гнев в лесу, – холодно ответил граф.

Катриона проснулась пополудни. Конолл только что вернулся, выполнив поручение, и, открыв глаза, она увидела Эллен, стоявшую возле небольшого платяного шкафчика.

– Что ты делаешь? – сонно спросила Катриона.

– Убираю ваши одежды, любимая моя, Конолл привез их из Гленкерка.

У Катрионы сон как рукой сняло.

– Где Патрик?

– Уехал на рассвете. Сказал, будет выслеживать оленя для нашего стола.

– Дай мне чистую рубашку и бриджи, Эллен. Хотя уже поздно, я поскачу на утреннюю прогулку.

Катриона перекинула ноги через край кровати. Эллен глубоко вздохнула:

– Не могу, госпожа, и не стоит трудиться изливать на меня свой гнев. Милорд отослал вашу Бану и мою Рыжуху домой в Гленкерк.

Катриона яростно выругалась.

– Похотливый ублюдок! Пусть знает, что, когда мне потребуется, я уйду пешком! Если он возвратится сюда, то я не останусь и на одну ночь!

– Он также приказал, – продолжила Эллен, – чтобы вы несколько дней не выходили из дома. Если вы ослушаетесь, сказал граф, можете уйти голой или в ночной рубашке. Мне приказано не давать вам другой одежды.

Катриону захлестнула волна ярости, но она подавила ее, ибо верная Эллен ни в чем не была виновата.

– Дай мне хоть что-нибудь надеть, – устало проговорила пленница, – и особо не выбирай, потому что мне все равно. Он все с меня стащит, потому что от своей шлюхи он желает только одного.

– Госпожа Кат, – ласково упрекнула ее Эллен, – граф – ваш суженый, и вы скоро станете мужем и женой. Он уже и сейчас был бы вашим супругом, если бы вы не обманулись в нем и не убежали.

– Боже, Элли! Он, значит, и тебя переманил на свою сторону?

Служанка промолчала и вручила Катрионе ночную рубашку из бирюзового шелка.

– Принесу вам что-нибудь поесть, – сказала Эллен и вышла из комнаты.

Устало и равнодушно Катриона натянула рубашку на свое пышное тело. Затем, взяв щетку, снова опустилась на кровать и стала медленно расчесывать пряди золотистых волос. Итак, он решил, что, отобрав у нее лошадь и одежду, сможет держать ее пленницей. Что ж, возможно, какое-то время он ее действительно продержит. Она выждет. Но в конце концов откроется же какая-нибудь из дверей, и тогда она снова убежит от него. Уже больше не имело значения, спал он с Фионой или не спал – хотя Катриона и была рада, что нет. Сейчас значило только то, что она не могла позволить ему завладеть Катрионой Хэй и не позволит. Никто не был над ней властелином. Пока Патрик Лесли не поймет, что она – личность, а не просто его продолжение, придется бороться с ним изо всех сил.

Неся поднос, вошла Эллен.

– Свежий хлеб, только что из печи! Полкролика поджарила на огне. Медовые соты и коричневый эль.

Катриона почувствовала голод.

– Ну, если вы так кушаете, то с вами все в порядке, – обрадовалась Эллен.

– В трудный час отказывается от еды только помешанный, – ответила Катриона. – Если мне надо придумать, как убежать от его сиятельства, то я должна поддерживать свои силы.

– Госпожа Кат! Я не знаю, почему граф терпит вас, если только вас не любит!

– Любит? Чепуха, Элли! Он полагает, что владеет мной, и ему приятно показывать свое превосходство, насмехаясь над моим телом.

Эллен пожала плечами. Она не могла взять в толк, почему Катриона так говорит. Забрав пустой поднос, она вышла из спальни, покачивая головой.

Катриона начала расхаживать по комнате. Еще вчера это было просто место, где она спала. Теперь спальня становилась ее тюрьмой. Возле дверей располагался небольшой камин, слева от него – ряд оконных переплетов, а справа находилось еще одно маленькое круглое окошечко, комната была небольшой и вмещала лишь просторную кровать с балдахином и занавесками напротив двери, низенький платяной шкафчик, стоявший возле кровати, небольшой столик у стены справа да стул у камина. На стене, неподалеку от двери, висело зеркало.

Катриона стояла у окна. Ее взору открывались часть долины, убегавшей вниз, и лес, в окружении которого стоял дом. Она увидела, что из этого леса показался Патрик. Он ехал верхом, и через седло был перекинут олень-самец. Конолл выбежал навстречу и, взвалив добычу себе на плечи, пошагал в конюшню. Граф двинулся следом. Катриона открыла дверь и позвала Эллен.

– Приготовь на кухне ванну для графа, Элли. Он только что привез оленя и вместе с Коноллом сейчас разделывает тушу. Я не хочу, чтобы он капал потом кровью по всей моей спальне.

Когда час спустя вошел Патрик, обернутый одним лишь толстым полотенцем, Катриона не смогла сдержать улыбку. Он усмехнулся в ответ:

– Видите, мадам, я исполнил ваше повеление. Подойдите же и поцелуйте меня.

Катриона робко приблизилась и, обвив шею графа руками, поцеловала его.

– Господи, сладкая ты моя, – пробормотал он, пробежав своими большими ладонями по ее телу, обтянутому шелком, и спрятав лицо на груди у любимой.

– Пожалуйста, Патрик… – прошептала она.

– Пожалуйста… что? – хрипло спросил граф.

Он увлек Катриону к зеркалу и, встав позади, нежно потянул с нее рубашку. Сильными руками он накрыл ее прелестные груди, и соски немедленно восстали.

– Посмотри на себя, Кат! Я еще только прикасаюсь к тебе, а ты уже меня жаждешь!

– Нет! Нет! – возмутилась она, крепко зажмурив глаза, чтобы не смотреть в зеркало.

Патрик ласково засмеялся и, встав к ней лицом, принялся нежно гладить ее шею, губы, веки своими губами. Потом его губы начали спускаться к груди. Граф встал на колени и, нежно, но твердо удерживая Катриону за талию, стал целовать ее живот, и чем ниже опускались его губы, тем крепче они целовали и, найдя наконец маленькую родинку, нежно прикоснулись к ней. Катриона начала тихо всхлипывать.

– Не надо, голубка, – ласково сказал граф. – Не надо стыдиться, что ты женщина и наслаждаешься этим.

– И ты с самого начала знал это? – удивилась Кат.

– Да, – ответил он, увлекая ее на пол и укладывая перед потрескивающим пламенем камина. – Знал. У меня было достаточно много женщин, и я научился безошибочно распознавать, когда им это нравится, даже если они отбиваются, словно демоны, и клянутся, что ненавидят меня.

– Ненавижу тебя, – не унималась Катриона.

Он засмеялся:

– Тогда в ближайшее время у тебя будет повод ненавидеть меня еще больше.

Граф проворно раздвинул ей ноги и всунул свой налитой мужской орган в мягкую женскую плоть. Катриона вздрогнула и попыталась вывернуться.

– Ну нет, голубка! Прошлой ночью я сказал, что ты принадлежишь мне. А что я говорю, моя сладкая Кат, от того не отступаю.

7

Промчалась весна, пришел и ушел День святого Иоанна. А граф Гленкерк все еще не выпускал свою прекрасную пленницу. Сам он часто велел седлать кобылу и уезжал в Гленкерк, куда спускаться было целых два часа, и там занимался делами своего поместья. Часто Патрик охотился, добывая пропитание для обитателей маленького дома. Но ни одной ночи он не проводил без Катрионы.

Хотя Катриона никогда бы в этом не призналась будущему мужу, она теперь жила в ожидании его ночных объятий. Ведь эта юная женщина была здоровой и сильной, и что бы ни говорила, она любила своего красавца жениха. Что же до графа, то он пылал к ней неистовой страстью. И не раздумывая убил бы любого мужчину, который осмелился бы взглянуть на его суженую хотя бы с малейшим любопытством.

Дни становились теплее и длиннее. Патрик стал часто сажать невесту на свою лошадь и пускался вскачь по лесам и высоким луговым травам. Несколько раз они предавались любовным утехам среди свежего вереска, пронизанного солнечными лучами. Катриона была горяча, как вино, и сладка, как мед. Патрик все больше удивлялся – как это он, никогда ранее не остававшийся верным одной женщине больше чем неделю или две, теперь испытывал страх при одной только мысли, что придется возвращаться в Гленкерк и делить невесту пусть даже со своей семьей.

Но возвращение близилось. Катриона еще не догадывалась о том, что месячные у нее прекратились в связи с предстоящим материнством. А Эллен уже подумывала о том, как поделикатнее обратить внимание своей молодой госпожи на это обстоятельство. Однажды утром такая возможность представилась.

Граф поднялся спозаранку и по делам отправился в Гленкерк. Эллен весело вошла в комнату Катрионы, неся на подносе небольшой пирог с дичью, который только что вынула из печи.

– Ваш любимый, госпожа Кат. Разве не чудесно пахнет? – ликовала она, поводя подносом перед Катрионой.

Но та вдруг изменилась в лице и побледнела. Спрыгнув с кровати, она схватила со стола тазик и нагнулась над ним; ее вырвало.

– Ox, – сочувственно произнесла Эллен, поставив поднос и вытирая влажный лоб девушки льняным полотенцем. – Ложитесь-ка вы обратно в постель, моя дорогая госпожа. – И она поплотнее закутала Катриону. – Что за скверный мальчуган так докучает маме!

Катриона уставилась на служанку, словно на полоумную.

– И что ты там бормочешь, Элли? Убери ты этот проклятый пирог, а не то меня снова вырвет! Принеси попить коричневого эля, а к нему лепешек.

Эллен убрала злополучный пирог и вернулась через несколько минут с тем, что велели. Она наблюдала, как Катриона медленно и осторожно тянула эль, а затем, очевидно, оправившись, с волчьим аппетитом съела лепешки.

– Как вы теперь себя чувствуете?

– Уже лучше. Ума не приложу, что это вызвало у меня такую рвоту? И это ведь уже третий раз за последнюю неделю. Как ты думаешь, Элли, не могло в кладовке что-нибудь испортиться?

– Госпожа Кат! – Эллен уже теряла терпение. – Вы же беременны! Он засадил вам в живот своего ребенка, и теперь мы можем отправляться домой!

Зеленые глаза Катрионы широко раскрылись.

– Нет, – прошептала она. – Нет, нет, нет!

– Да! И он у вас растет! В этом нет никаких сомнений. Граф будет так счастлив!

Катриона в ярости накинулась на Эллен:

– Если ты осмелишься сказать ему, то я вырежу твой подлый язык! Понимаешь?

– Миледи!..

На миг Катриона закрыла глаза. Открыв их снова, она заговорила спокойно и тихо:

– Я сама извещу лорда о своем положении, но не сейчас. Как только он узнает, то тотчас же отправит меня в Гленкерк. А я пока не хочу оставлять А-Куил. Ну пожалуйста, Эллен. Ведь пока дело зашло недалеко. Время еще есть.

У Эллен от природы было мягкое сердце. А мысль о том, что молодая госпожа хочет еще немного побыть наедине с графом, привела ее в восторг.

– Когда кровь была в последний раз? – спросила она.

Катриона на мгновение задумалась.

– В начале мая.

– Ах, моя милая, уже истекли добрых три месяца! – воскликнула Эллен. – И ничего, с неделю или около того еще можно подождать, а потом известим его светлость. Наследник будет зимним ребенком.

– Никаких намеков, Элли. Никаких лукавых взглядов. Я преподнесу графу сюрприз.

И она, быть может, сама обо всем сказала бы Патрику, а потом покорно отправилась в Гленкерк, если бы он сам все не испортил. Задержавшись в поместье на три дня и три ночи из-за какого-то незначительного обстоятельства, граф вернулся обратно в А-Куил похотливым, словно молодой жеребец.

Катриона совсем уже было собралась открыться будущему супругу и радостно побежала приветствовать его. Но, не говоря ни слова, он просто схватил ее в объятия и понес в спальню. Без предваряющих комплиментов или любезностей граф сорвал с нее одежду и жестом приказал ложиться на кровать. Грубо задрав ночную рубашку, он вонзил в нежную плоть свой член. Катриона была возмущена.

Удовлетворившись на какое-то время, граф сел, опершись на подушки, и властно притянул ее к себе. Патрик всегда любил трогать у Кат груди и теперь принялся жадно ласкать их. Но они уже начали набухать из-за беременности, прикосновения были болезненными и рассердили ее. Еще больше граф обидел девушку своим хихиканьем.

– По-моему, эти сладкие сосочки все растут и растут, Кат. – Он игриво сжал их. – Любовь и нежность мужчины творят чудеса, а, голубка?

Патрика должно было насторожить напряженное молчание невесты, но его голова была занята другими заботами, а тело снова жаждало ее. Он взял Катриону еще раз, а затем столкнул с постели и, похлопав по ягодицам, попросил подать обед.

Девушка спустилась на кухню. Эллен давно уже отошла ко сну, так что Катрионе самой пришлось собрать поднос, положив туда половину жареной курицы, холодный пирог с дичью, хлеб, масло, медовые соты, кувшин пенистого коричневого эля, в который она бросила щепотку ароматных сушеных трав. У графа сегодня будет прекрасный сон.

Все это она подала жениху с нежной заботливостью и даже почувствовала себя виноватой, когда он сказал:

– Ты станешь самой красивой графиней, какую когда-либо видел Гленкерк. Боже милостивый, моя голубка! Как же я люблю тебя!