Дети Шини

– А ты головой подумай, – грубо одернул меня Марков. – Он вчера чуть не помер. Какие варианты?

Пришлось согласиться, что это действительно единственный выход.

– Тогда завтра выезжаем, – резюмировал Якушин, после чего оделся и пошел в гараж.

Все парни, похватав какой-то еды со стола, и без его указаний отправились расчищать снег перед гаражом.

После их ухода в наступившей тишине приступы кашля зазвучали еще страшнее. Амелин с жуткими хрипами втягивал в себя воздух и бился на кровати, как выброшенная на берег рыба.

Я разогрела молоко и попросила Сёмину принести еще снега для чая. А сама взяла кружку с дымящимся молоком, села на кровать и несколько раз потрясла Амелина за плечо, пытаясь разбудить. Но он только кашлял и хрипел. Потрогала лоб. Температура если и была, то намного ниже, чем вчера вечером. Вероятно, было лучше оставить его в покое. Но, как только дверь за Сёминой захлопнулась, он неожиданно схватил меня за руку, так что молоко, которое я держала в другой руке, немного выплеснулось на пол.

– Как ты позволила им сделать это со мной?

От такой фамильярности я растерялась:

– А как еще? Нужно было сбить температуру. Или ты хотел умереть?

Попыталась аккуратно высвободить руку, чтобы снова не разлить молоко, но внезапно остолбенела. И было от чего: все его предплечье, от самого запястья до локтя, оказалось испещрено кошмарными рубцами и порезами, маленькими и большими, тонкими и жирными шрамами, в основном поперечными, но было несколько и продольных. Так что все вместе это напоминало хаотичную штриховку безумного художника.

Амелин перехватил мой взгляд и вызывающе улыбнулся:

– Видишь же, что хотел. Только до вчерашнего дня думал, что все знаю о боли, но даже представить не мог, что чувствуешь, когда к горячему телу прикасается кусок льда.

– Якушин сказал, что это не больно, просто неприятно, – с трудом выдавила я, все еще переваривая увиденное.

– Твой Якушин ошибся. Все наоборот – это было жутко больно, но приятно.

Он паясничал, стараясь меня зацепить.

– Слушай, Амелин, ты не дома. Может, там твои родители на эти штуки ведутся, а нам, честно сказать, по фигу.

Но ему явно доставлял удовольствие этот глумливый ребяческий эпатаж. Он вытащил из-под простыни вторую, так же сильно обезображенную руку и вдохновенно продекламировал:

Слепцы напрасно ищут, где дорога,Доверясь чувств слепым поводырям;Но если жизнь – базар крикливый Бога,То только смерть – его бессмертный храм.[7]

Я сунула ему чашку с молоком и отошла от кровати.

Он выпил залпом и тут же снова позвал меня:

– Будь другом, помоги дойти до туалета.

Идти на попятную не хотелось, но не могла же я его послать в таком состоянии.

Кое-как поднявшись с кровати, Амелин завернулся в простыню, сунул ноги в смешные ботинки и оперся о мои плечи. Он был выше головы на две:

– Извини. С Фетом я, наверное, переборщил.

– Завтра поедем в больницу, там тебя быстро вылечат.

Мы почти дошли до дверей, но после этих слов он вопросительно остановился, и внезапно вспыхнувший в его глазах упрек заставил меня почувствовать себя виноватой.

– У нас нет лекарств, и мы должны будем разъехаться.

– А ты куда поедешь?

– Мы с Марковым и Сёминой в Сочи.

– Я хочу с вами, – сказал он, но прозвучало «я еду с вами».

– В твоей ситуации не до хотения.

– Подумаешь, кашель и температура, – он небрежно поморщился. – У тебя никогда такого не было, что ли?

– О чем ты думал, когда в легком пальто убегал из дома? Хотя и так болел. Не мог надеть что-нибудь нормальное?

– Не мог, – в его детской улыбке опять мелькнула издевка. – У меня нет.

– Чего у тебя нет?

– Ничего нормального.

Эта нелепая игра выводила меня из себя.

– Понимаю. У ненормального человека не может быть ничего нормального. И вообще, Амелин, кончай препираться. Мы уже все решили.

– Меня зовут Костя, – резко отпустив меня, он сам вошел в маленькую холодную комнату.

Его голая спина, плечи и шея сзади тоже выглядели отвратительно: лоскут неровной бугристой кожи, а на ней и под ней несколько красных длинных полос. Меня аж передернуло.

– Эй, стой, – закричала я, придя в себя. – Накинь хотя бы пальто.

Но было поздно, дверь громко захлопнулась. А когда он вернулся, перестал со мной разговаривать. Вошел, упал в кровать и накрылся подушкой.

На обед Сёмина сварила суп из рыбных консервов и потушила курицу с рисом на второе. Ее манипуляции на кухне выглядели фантастично. Было удивительно, что из магазинной ерунды может получиться настоящая еда. А еще она делала это с таким удовольствием, что я невольно залюбовалась. Даже когда картошку чистила, она вся светилась. Чудачка.

С улицы парни примчались злые и взбудораженные, постоянно переругивались и обзывались. Понять, в чем дело, было невозможно.

– Не получилось с машиной? – осторожно спросила я.

– С машиной все хорошо. – Якушин был основательно заведен. – Плохо, что тут, оказывается, живут люди, которые телевизор смотрят.

И он рассказал, что, пока Марков, Герасимов и Петров расчищали выезд и дорогу, к ним подошел местный приставучий дед. Начал докапываться, кто такие, зачем и откуда. Сам Якушин в это время был в гараже, а, когда вышел, оказалось, что Марков успел изрядно нахамить деду, и тот объявил, что идет вызывать полицию. Петров предложил убить деда, но всем было не до шуток.

Получалось, что нам нужно срочно валить из деревни. Дружно обозлившись на Маркова, мы начали собираться, как полоумные.

Свежий суп пришлось вылить, а в чугунный котелок с курицей и рисом Герасимов вцепился, как в спасательный круг. И мы отдали ему котелок в обмен на черную толстовку с «Рамштайном» для Амелина, потому что его собственный свитер, всю ночь провалявшийся под стулом, высохнуть не успел.

Глава 12

Вероятно, дед свою угрозу исполнил, так как через полтора часа на повороте в сторону Волоколамска нам повстречалась пара полицейских машин.

Когда же до всех дошло, что мы едва не попались, но ловко ускользнули от преследования, стало отчего-то легко и весело, даже азартно.

Ярко освещенные солнцем снежные поля, мелькавшие за окном, теперь не угнетали, в них словно появился некий скрытый, но очень важный смысл. Все кругом было белым, первозданным и идеально чистым, как тот лист, с которого заново начинают делать все неудавшиеся дела, в том числе жить. Может, так оно и должно быть? Может, то, что мы делаем, даже хорошо? Для нас хорошо, да и для всех. Возможно, там впереди, за каким-нибудь очередным поворотом нас ждет нечто удивительное, волшебное и прекрасное, что-то совершенно необыкновенное и счастливое? Настойчиво проникающие сквозь припорошенные кроны деревьев сверкающие лучи солнца еще сильнее разжигали ощущение этой радужной надежды.

– Сделай погромче! – закричал вдруг Петров сзади, мощным энергетическим вихрем врываясь в мое сознание.

Я прибавила звук, и машина бешено закачалась, потому что Петров тут же запрыгал.

О том, что детям завтрашнего дня не нужен сегодняшний, когда они живут во вчерашних грехах, кажется, орали все. Кто-то нещадно путал слова, но это было неважно, потому что мы завелись, и создавалось впечатление, что наша машина буквально скачет по дороге в яростном ритме «Красного флага»[8].

Это было как выбросить из головы все прошлое, не загадывать на будущее, не бояться, не планировать и ни о чем не сожалеть.

Я тоже жизнерадостно запрыгала на сиденье, и Якушин, добродушно расхохотавшись, так посмотрел на меня, что, если бы такое случилось два года назад, я, наверное, умерла бы от счастья.

Когда приступ общей беспричинной радости улегся, парни стали есть втроем прямо из котелка. Ложка была одна на всех, и больному Амелину ее, конечно, не дали. Но у меня в куртке остались два сникерса – мой и Настин. Я отдала их ему и Якушину, потому что Настя сладкое не ест, а я могла потерпеть.

В общем, все было очень хорошо и весело, пока мы не добрались до Волоколамска.

Сначала кое-как нашли вокзал и высадили Маркова с Герасимовым покупать билеты: одному – в Москву, другому – в Псков. А сами поехали искать больницу.

Думали, это недолго. Минут пятнадцать. Потому что слово Волоколамск хоть и длинное, а город оказался совсем небольшой и тихий.

Герасимов говорил, что Волоколамск самый старый город в Московской области, и я охотно ему верила. Все постройки здесь были невысокие и скромные, от них веяло древностью и советской эпохой одновременно, а расстояния между группками домов такие, что в Москве между ними поместился бы целый квартал.

Мы только мельком поглазели на черные купола с золотыми крестами и белую колокольню в окошко, пока искали вокзал и когда, высадив там Маркова с Герасимовым, возвращались обратно на трассу. Потому что оказалось, что центральная больница города находилась совсем не в центре города.

Пришлось останавливаться чуть ли не возле каждого прохожего, чтобы узнать, как туда добраться. Ведь ни gps, ни карт у нас не было.

Каждые пять минут звонил Марков и психовал, что на вокзале рядом с ними ходят полицейские. Масла в огонь подлила Сёмина, когда стала делать замечания, что мы очень быстро и опасно едем. А в довершение всего Петров заныл, что его укачивает.

В итоге Якушин по неосторожности грубо подрезал синий «мерс». Понятное дело, что опыта вождения у него особо не было, а тут еще нервы и мы. Но водитель «мерса» об этом не знал, и, возможно, если бы знал, это ничего не изменило. Потому что, возмущенно отсигналив нам сзади, он просто взял и обогнал, встав перед «Газелью».

Мы притормозили. Якушин напрягся, мы с Настей тоже, а Петров, которому сзади было ничего не видно, стал выспрашивать, что да как. Но все молчали.

Просто сидели и опасливо наблюдали, как из «мерса» решительно вышел довольно молодой, прилично одетый мужик с бородой, подошел и требовательно постучал в дверь. Мы с Настей в один голос закричали Якушину «сиди». Однако он, хоть и замялся, все же вышел к этому мужику.

Глупо, конечно, было рассчитывать, что тот пришел разговоры разговаривать, но, когда он резко ударил Якушина в лицо кулаком, мы с Настей ахнули от неожиданности. Сёмина тут же закрыла глаза ладонями, а я полезла через водительское сиденье – спасать Якушина. Но мужик не стал дожидаться продолжения, крикнул еще что-то матом и быстро ретировался.

Якушин вернулся на свое место злой и расстроенный. Из носа у него шла кровь, на переносице появилась ссадина. Было видно, что ему стыдно перед нами, и от этого мы тоже чувствовали себя неловко. Даже Петров.

– Подумаешь, – наигранно беспечным тоном сказал он. – Что такого? А кто не получал? Меня вон летом этим дворовые немного попинали – за то, что я их девчонок на камеру записывал. Гонялись, правда, долго, на крыше девятиэтажки только догнали, да я бы и не бегал, может, но за камеру волновался. Уверен был, что отнимут. И отняли, конечно, в итоге. Там, на крыше.

– Да заткнись уже, – одернула я его.

Петров обиженно замолчал, однако, тихонько достав камеру, подполз сзади и попытался поймать Якушина в кадр. Тогда я разозлилась по-настоящему, вырвала у него из рук камеру и запихнула ее под свое сиденье.

Настя сказала, что в ее сумке сзади есть целая упаковка бумажных платков. Петров начал их искать и, пока он шумно возился, перекрикиваясь с Настей, разбудил Амелина.

Я слышала, как тот спросил, куда мы едем, а когда услышал про больницу, хрипло, но отчетливо крикнул:

– Если отвезете меня в больницу, я вас сдам. Обещаю.

– От воспаления легких люди даже под присмотром врачей умирают, – попытался урезонить его добрый Петров.

– В больницу я не поеду, – упрямо повторил Амелин.

Я повернулась к окошку и попыталась разглядеть его в темноте кузова.

– Знаешь, Костя, нам и без твоих капризов проблем хватает.

– Ты наконец запомнила, как меня зовут, – едва сдерживая кашель, прохрипел он. – Теперь я тем более туда не поеду.

Якушин закончил вытирать кровь, внимательно оглядел пострадавший нос в зеркало, скинул использованные платки себе под ноги и вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Что делать?» Я пожала плечами.

Если прислушаться к голосу разума, Амелина без разговоров нужно было везти в больницу, но что-то внутри противилось этому решению. Ведь он в таком же положении, как мы, и отдать его на растерзание просто нечестно, пусть он даже чудак и суицидник.

Якушин будто прочел мои мысли.

– Ладно, – сказал он. – Ты сам себе хозяин.

Затем мы развернулись и поехали назад.

После дорожного происшествия Марков неожиданно перестал названивать. А когда мы подъехали к вокзалу и перезвонили ему, не ответил. Герасимов вообще оказался недоступен.

Тогда мы с Якушиным сами пошли за ними, но в зале ожидания ни Маркова, ни Герасимова не оказалось. Обшарили все вокруг вплоть до туалетов – парни как сквозь землю провалились.

– Наверное, в полицию забрали, – удрученно предположил Якушин, когда стало ясно, что на вокзале их нет.

Дело шло к вечеру, легкий серовато-розовый полумрак зыбкой пеленой опускался на город, и внезапная мысль о приближающейся ночи напугала меня. Точно, если до конца дня мы их не найдем, все исчезнет: и этот город, и Москва, и весь мир. И мы вместе с ним. Как в компьютерных играх, когда после провала миссии экран постепенно гаснет, а главный герой умирает вместе с уходящим светом. Тотальная и кромешная тьма из моих кошмаров, безысходная и вечная. Game over.

И тут мне в голову пришла странная, но вполне жизнеспособная идея. Я натянула капюшон, взяла Якушина под локоть и потащила к окошечку «Справочное».

– Скажите, пожалуйста, где у вас полиция? На нас тут, за углом, хулиганы напали. Вон как человека избили, – я ткнула пальцем в нос Якушину.

Моложавая женщина с забранными в хвост гладкими, блестящими черными волосами и тонко выщипанными бровями мигом вскочила и убежала, а через минуту вернулась в сопровождении розовощекой короткостриженой дородной тетеньки с чемоданчиком в руке.

Тетенька неласково толкнула Якушина на жесткие металлические сиденья и начала обтирать ему лицо спиртом. Потом напихала в нос тампонов, дала две таблетки аспирина, супрастин и велела ехать в травмпункт. Якушин безразлично сунул таблетки в карман и попросил троксевазиновую мазь.

Мази в ее чемоданчике не оказалось, но, пока она возилась, неожиданно заметила на шее Якушина выбившийся из-под одежды кулон, похожий на тот, что носят американские солдаты, схватила его пухлой рукой и стала внимательно разглядывать. На кулоне был изображен красный крест и буквы DNR.

Затем тетенька возмущенно надула толстые щеки и пренебрежительно заявила:

– Ты еще салага, чтоб себе такие вещи надевать. Головой сначала думай, – она собиралась ткнуть его пальцем в лоб, но Якушин отдернулся.

Та, что из справочной, очень вовремя вмешалась:

– Линейный пункт недалеко, через дворы пройти можно. Вам нужна улица Волоколамская, 1 «а». И сунула мне в руку складную карту города. – Здесь патруль обычно дежурит, но они уехали. Забрали то ли безбилетника, то ли воришку, я не поняла.

– Одного? – осторожно спросила я.

– Да кто его знает. Вроде одного. Мне некогда рассматривать, – она махнула рукой, прощаясь с нами, и скрылась в своем окошке.

А дородная медсестра, упершись в меня немигающим взглядом, как-то очень недобро и подозрительно сказала:

– Какой интересный цвет волос.

В отделение пришлось идти пешком: машину нельзя было светить. Никакого плана у нас не было, просто хотели убедиться, что тот, кого забрали, – не один из наших.

Но далеко уйти не успели. Позвонил радостный Петров с известием, что Герасимов вернулся. Оказывается, он ходил искать «Макдоналдс», но не нашел, зато по дороге потерял телефон. А Марков не хотел идти в «Макдоналдс» и остался на вокзале. Это объясняло, почему полиция увезла одного человека.

Петров сказал, чтобы мы быстрее возвращались, потому что Маркову не поможешь, а если не уедем подальше от вокзала, то и нас заберут.

Было очень обидно за Маркова, потому что хоть он и вредный, с ним все же было как-то спокойнее. Он умел принимать решения, и у него всегда были какие-то идеи. Но Якушин сказал, что «придется вернуться». И мне ничего не оставалось, как послушаться его.

Мы развернулись на сто восемьдесят градусов и уже дошли до светофора, как вдруг на другой стороне, под фонарем, я увидела знакомую красную куртку и черные кудряшки. Человек в красном шел очень быстро и вскоре почти пропал из виду.

– Марков! – Я сломя голову бросилась через дорогу, не обращая внимания на машины.

Кидаться под колеса было полнейшим безумием, но мы не могли его потерять.

Я догнала его и прыгнула сзади:

– Нашелся!

Он испуганно вздрогнул и завертел головой так, что чуть не потерял очки, а затем, поняв, что происходит, небрежно стряхнул меня с себя и какое-то время недоуменно смотрел:

– Осеева? Ты чего?

– Я так рада, что тебя не забрали.

– Что значит «не забрали»? Очень даже забрали, – сказал он поучительным, но довольным тоном.

– Что же случилось?

За сегодняшний день я была готова к любым сюрпризам.

– Случилось то, что я уговорил их не ехать в отделение. Просто остановились по пути, во дворах, – Марков махнул рукой в неопределенном направлении. – И поболтали. Обычно люди пытаются избавиться от меня гораздо раньше, но эти оказались дотошные и жадные.

– Ты что, подкупил их? – несколько удивленно спросила я.

– Ой, Осеева, ты как маленькая. Они дали мне три часа, пока не закончится их дежурство, а потом появятся другие, и с теми неизвестно как. Так что нужно сваливать побыстрее из города. Но на электричке нельзя: там по всем вагонам ходят и проверяют. А еще есть междугородние автобусы. На них тоже нельзя. Это мне парни рассказали.

– Какие еще парни?

– Полицейские.

Мы вернулись в машину. Сначала поехали в аптеку, взяли троксевазин и лекарства для Амелина, затем в «Макдоналдс». Купили два огромных пакета с едой, припарковались в какой-то глуши рядом с высокой оградой старого парка и уселись есть в кузове, потому что там было хоть и тесно, но тепло.

На улице совсем стемнело, и теперь все не казалось таким радужным, как утром, когда мы обсуждали наши планы. И, хотя Марков по-прежнему продвигал тему Сочи, уверенности в его голосе уже не было. Нереалистичные предложения сыпались с разных сторон, все спорили, никто никого не слушал, мы устали и запутались.

Вдруг молчавший все это время Амелин подал голос:

– Вас поймают через два-три дня.

– Чего каркаешь? – сердито одернул его Герасимов.

– Вы слишком много дергаетесь и светитесь. Вон за один день сколько успели наворотить. Люди, когда реально хотят исчезнуть, берут и растворяются.

– Как это растворяются? – не понял Петров.

В темноте кузова лиц было не разглядеть, а к вечно спорящим голосам примешивалось яростное шуршание пакетов, оберток и дружное жевание.

– В мире растворяются, сливаются с естественным жизненным потоком мироздания, – глубокомысленно ответил Амелин. – Если мы не исчезнем, нас быстро вернут домой.

Я была уверена, что в этот момент он хитро улыбался.

– Чушь какая, – серьезно отозвался Якушин. – Я просто хотел уехать. Вот и все. Лишь бы не выслушивать каждый день упреки за то, что я не делал и к чему не имею никакого отношения.

– Если мы резко не исчезнем, то нас быстро вернут домой, – еле проговорил Амелин, давясь кашлем. – Знаю я про такое. Слышал. Ничего, конечно, нам не будет. Никого не посадят и не привлекут. Но душу вытрясут и мозги вынут.

– Все равно не понимаю, как это можно раствориться, – Петров явно заинтересовался этим вопросом.

– Просто представь: был человек, был и – раз, его нет. Думаешь, такого не бывает? – сказал Амелин.

– Где пропал? – не унимался Петров.

– Ты что? – В голосе Амелина слышался смех. – Это все знают с детского сада. Герасимов точно должен помнить:

Из дома вышел человекС дубинкой и мешкомИ в дальний путь,И в дальний путьОтправился пешком.И вот однажды на зареВошел он в темный лес.И с той поры,И с той поры,И с той поры исчез.[9]

Якушин измученно застонал:

– Больше не могу это слушать.

Он распахнул дверь и выпрыгнул из машины. Свет от стоявших вдоль пешеходной дорожки фонарей выхватил из темноты наши озабоченные лица.

– Ты куда? – крикнул ему вслед Петров.

– Пойду исчезну, – Саша накинул капюшон и действительно точно растворился в легком начинающемся снегопаде.

Глава 13

Прошел час, полтора. В машине сильно похолодало, особенно сзади, а Якушин не возвращался. Дозвониться ему не удалось – из-за снегопада связь была очень плохая.

Снова пришлось отправиться на поиски. Только теперь мы с Марковым искали Якушина. Двинулись по дорожке вдоль ограды парка в сторону, где виднелась оживленная улица, а Петров и Настя – по перпендикулярной дороге.

Миновав пугающий парк и невысокий кирпичный домик с припаркованными возле него машинами «Скорой помощи», мы вскоре дошли до перекрестка с современными зданиями, напоминавшими торговые центры, и остановились напротив вывески «Сбербанк», не понимая, куда идти дальше.

Вдруг из стоявшей у «Сбера» грязной «восьмерки» шустро выскочил парень, перебежал дорогу и подошел к нам. Обычный провинциальный паренек, до боли напоминающий гопника. В плоской кепочке, легкой кожаной куртке и спортивных штанах.

– О, а мы тебя везде ищем, – кивнул он Маркову.

Марков растерялся:

– Вы, наверное, ошиблись.

– Не. Мы не ошиблись, – парень мерзко улыбнулся, продемонстрировав сломанный передний зуб.

Следом из машины вылез его приятель, такого же неприятного вида, но в узкой черной шапке, натянутой до глаз.

– Ну че? Он?

– Он, – подтвердил тот, что был в кепке, обнимая Маркова за плечи.

Марков поежился и попытался скинуть руку, но парень быстро обхватил его за шею и сжал так, что чуть очки не свалились.

– Эй, ты чего? – подала я голос.

– Давайте-ка в машинку шагайте, – распорядился тот. – Немного поболтаем.

Исчезновение Якушина и сложившаяся ситуация в моем сознании мгновенно переплелись.

– Идем, – кивнула я Маркову, хотя под ложечкой неприятно посасывало.

Марков досадливо поджал губы, но пошел.

Нас плотно утрамбовали на заднем сиденье – в машине сидели еще двое: водитель и жирный чувак сзади. Шапка залез вслед за нами и с силой захлопнул дверь.

– Значит, так, малыши, – тот, что в кепке, сел рядом с водителем, – все баблосы быстренько выложили, прямо сюда. Он снял кепку с коротко подстриженной головы и протянул нам.

– И вы его отпустите? – с надеждой спросила я.

– Обязательно, – притворно улыбаясь, заверил Шапка. – Мы вас обоих отпустим. Но ты, если хочешь, можешь остаться.

Они гнусно заржали.

– Якушина отпустите? – повторила я.

– Кого? – Кепка наморщил лоб.

Марков ощутимо пихнул меня локтем, и до меня дошло, что я ляпнула глупость.

После чего мы, не говоря ни слова, полезли в карманы. У меня при себе оказалось всего пятьсот рублей, у Маркова – тысяча.

– И че, все? – Шапка расстроенно выпятил нижнюю губу.

От жирного бугая так несло по́том, что меня могло стошнить прямо в машине.

– Все, – развел руками Марков.

– Да не гони, – ощетинился Кепка. – Мы же знаем, что ты богатенький Буратинка. Ну-ка, поищи получше.

– Больше нет, – упрямо сказал Марков.

– Ну вот, начинается, – пробасил жирный. – Придется искать.

Кепка рыбьим взглядом уставился на нас:

– Куда дели баблосы? Только давайте без пурги.

Мы в ужасе молчали. Тогда Шапка достал короткий нож и сунул Маркову прямо под нос.

– Будем ломаться?

– Нет ничего. Потратили, – нервно моргая, упрямо сказал Марков.

– Серега, объясни ребятам политику партии, – гнусаво проговорил Кепка.

Ублюдок в шапке – Серега – приставил свой перочинный ножик Маркову прямо к ноге и начал медленно на него давить. Марков тихо заскулил, а я похолодела от страха.

– Ну что? – спросил Кепка. – Вспомнил? Серега, поднажми.

– Нет, – завопила я. – Хватит! Сколько вам нужно?

Парни загоготали.

– А нам все нужно, – хрюкнул жирный.

– Отпустите нас, а мы принесем, – пообещала я.

Они опять гадко засмеялись.

– Какая умная школота, – сказал Шапка. – Поступим так: мы отпустим очкарика, а ты посидишь тут. Кинет – расплачиваться будешь сама.

Они выпихнули Маркова на дорогу. Он немного постоял, пытаясь рассмотреть, что у него с ногой, но гопники открыли окно и стали подгонять. Тогда он медленно, даже припадая на ногу, двинулся в сторону нашей «Газели». Его яркая красная куртка была отлично видна в темноте.

– Вот и ладненько, – потер руки Кепка. – Давай тихонечко за ним.

Машина аккуратно тронулась с места и покатилась за Марковым.