Сочинения. Том 2. Иду на грозу. Зубр

Крылов мучительно потирал лоб.

– Нет, ты нарочно пугаешь меня. Только это все вздор.

– Зачем же мне пугать тебя? Ты уже убедился, что я прав.

– Если бы Дан позволил, – сказал Крылов, – я бы… Понимаешь, пользуясь дановской теорией поля, можно рассмотреть природу грозы…

Тулин скучливо отмахнулся – непрактично, уязвимо с точки зрения результатов.

– Такой темой можно заняться и лет через пять, – сказал он. – Держись-ка ты лучше за землю, парень.

И он так выразительно оглядел круглую, курносую физиономию Крылова, что тот покраснел.

– Я и не рассчитываю… Ну, не получится, зато как интересно! Кто-то ведь должен начать. – Крылов помолчал. – Тебе-то хорошо рассуждать.

– Мне хорошо, – сказал Тулин. – Между прочим, мой шеф решил сдаться Денисову на милость.

Крылов поднял голову. Глаза Тулина были стеклянны.

– И я с ним, – сказал Тулин. – Бухнемся в ноженьки. Владейте нами. Мы перебежчики. Ему сейчас перебежчики нужны. Самый момент.

– Не юродствуй.

– Денисов, конечно, облобызает нас.

– Зачем вам это?

– Работу спасать надо. Работу, понятно? Мой шеф здраво рассуждает: хоть черту душу заложить, лишь бы дело делать. По-твоему, лучше слезы точить, жалобы писать? Нет, голубок, перед такими, как Денисов, нечего стесняться. С ними надо бороться их же методами. Нечего брезговать. Притвориться? Пожалуйста! Врать? Готов! На все готов. Потом успею руки помыть.

– Что ж это тебе даст?

– Поставлю условия. Дорогой владыка, я ничем вам мешать не буду, перекую мечи на орала, только не трогайте мою тему. Дайте мне доковыряться. Он, конечно, тоже поставит свои условия. Приму. От всего отрекусь. Чего кривишься? – Он вскочил, стиснул кулаки, глаза его словно разбились, сверкая острыми осколками. – Медуза ты интеллигентская! Всех бы вас, чистоплюев… Невинность! Благородство! А внутри-то – трусливый импотент!

– Ну-ну, – ошеломленный его гневом, пробормотал Крылов.

Тулин схватил с вешалки свой темно-серый плащ.

– А ты, вместо того чтобы поддержать меня… Думаешь, очень приятно залезать в это дерьмо? А я лезу… Разумеется, куда как красиво взойти на плаху! Но от этого, милый, работа над грозой не продвинется ни у тебя, ни у меня. Ведь Денисов-то сам ничего не сделает. У него все это афера. Пшик! Дан прав.

– Ага! Вот видишь. И я знаю, Дан – настоящий ученый. Он никогда не пойдет против своих убеждений. Он, как Галилей, будет твердить: а все-таки она вертится! Настоящий ученый иначе не может. Что бы ни было!

Они стояли друг против друга, взъерошенно-непреклонные, пряча сомнения и растерянность.

Первым заговорил Тулин. Нервная усмешка дергала его губы.

– Эх ты, грамотей грамотеевич! Известно тебе, что, несмотря на эту фразу, Галилей все-таки отрекся? Ради того, чтобы иметь возможность работать дальше. Он был деловой товарищ. И как известно, история его оправдала. История! А ты кто такой? Может, она, история, мне тоже памятник поставит. И тебе. Не волнуйся. Если уйдешь от Дана, обязательно памятник схлопочешь. Только мне на коне. А тебе, – он подмигнул, – тебе на мотоцикле.

Он снова был старшим. Как бы они ни ссорились, что бы Олег ни делал, в их дружбе, наверное уж навсегда, он останется старшим.

С внезапной детской нежностью Крылов взял Тулина за руку.

– Не ходи к Денисову. Я не верю, что ты к нему пойдешь. Тулин милостиво поинтересовался:

– Это почему?

– Если бы ты решил пойти, то зачем бы ты мне рассказывал. Ты бы сперва к нему отправился. А тебя совесть мучает. – Приободренный молчанием Тулина, он сказал убежденно: – Есть все же вещи сильнее всякой науки и логики.

Тулин молчал, улыбался, и Крылов сконфузился.

– Передо мной тоже проблема, все же мне охота… Тулин посмотрел на часы.

– Мне бы твои проблемы, я был бы счастливым человеком.

Крылов вернулся в комнату, включил чайник, открыл окно, нарезал хлеб, намазал бутерброды, выпил чаю. Из всех людей на земле ему нужна была сейчас Лена, одна она. Чтобы она пришла, села на подоконник, и он, не торопясь, поговорил бы с ней, рассказал бы ей все.

Всегда ему доставалась роль слушателя. Даже тогда, когда ему необходимо было посоветоваться, все равно как-то получалось так, что его перебивали и заставляли слушать. То, что говорили другие, всякий раз оказывалось важнее его личных забот. Никому почему-то не приходило в голову расспрашивать его. И ни у кого не находилось времени выслушать его.

Он сидел за столом и мысленно звал Лену. Он внушал ей: ты должна прийти. В конце концов, существует же какое-то действие на расстоянии, какие-то биотоки, или телепатия, или еще какая-нибудь чертовщина. Нужно сильно захотеть – и Лена почувствует. Должен быть хоть один человек на свете, которому ты нужен.

В раскрытое окно вливался шум улицы. На фоне пунцово-закатного неба возникла фигура Лены. Она быстро скользнула по острым железным волнам крыш. Рама окна была рамой картины. Лена, запыхавшись, уселась на подоконник, отодвинула горшочек с кактусом и разгладила юбку.

– У меня масса времени, – сказала она. – Мы никуда не пойдем. Не удивляйся, можешь сидеть, рассказывать сколько влезет. Мне страшно хотелось узнать, что у тебя происходит.

– Нужно, чтобы был хоть один человек в мире, кто хочет тебя слушать, – сказал он. – Ты знаешь, раньше люди исповедовались, и им становилось легче. Иногда нужно просто, чтобы тебя кто-то слушал. Просто слушал бы и кивал головой. Человеку надо иногда открывать свою душу.

– Давай ближе к делу.

– Вот видишь…

– Ну не буду, не буду.

– Я бы построил специальные дворцы, посадил туда мудрых людей, чтобы к ним можно было прийти и поговорить. Никакой власти им не надо. Только бы они умели слушать.

– Районные исповедальни.

– Не смейся, это очень нужно. Бывает, ни с родным, ни с товарищем не хочется делиться. Олегу сейчас не до меня. Ему трудно. Но и мне тоже трудно. Я все больше чувствую себя тупицей, а Дан выходит из себя. Не знаю, как помочь ему. Боюсь, что не под силу нам… Забежали лет на десять вперед. Но разве его переспоришь?

– Это тебя Олег убедил?

– А что, Олег прав. Олег всегда оказывается прав. Если он вынужден отступить, то где уж мне!

– Не прибедняйся. Тебе не по душе все его доводы.

– Криво, косо, но он идет к своей цели. Во всяком случае, не мне судить его.

– Короче, ты разочаровался в Дане?

– Нет, как ты не понимаешь! Уж на что Эйнштейн двадцать с лишним лет бился над единой теорией поля, и все напрасно. Так и умер, ничего не добившись. Теперь-то ясно, что это была безнадежная, несвоевременная затея. Даже Эйнштейн мог так ошибаться.

– Что ж ты мучаешься? Уходи. Савушкин-то ушел.

– Не ушел, а сбежал. Запахло жареным, он и сбежал. Ты хочешь, чтоб меня считали трусом?

– Савушкин – трус потому, что он думал только о себе. А у тебя совсем другое. Поговори начистоту с Даном, он поймет.

– Я говорил ему, что хочу заняться атмосферным электричеством. Куда там! И слушать не стал. «После, после, сейчас рано». А чего ждать? Полтора года чикаемся, и даже не светит.

– Ему виднее.

– Что я такое для него? Козявка. Какие у меня могут быть страсти? Не имею права. Я должен жить лишь его идеей. Он и знать не желает, что у меня появилось свое. День и ночь меня грызет это, надо сесть, продумать, просчитать, посоветоваться с ним, а я ничего не в состоянии: он захватил мой мозг, выжимает все, до последней клетки, ни опомниться, ни передохнуть, тащит и тащит. Ведь мы выяснили потрясающую вещь: чтобы восстановить электричество в грозовом облаке, нужно в тысячу раз больше зарядов, чем уходит в молнию. Скудный паек прежних теорий оказался недостаточным. В чем там дело? Что же там происходит? У меня десятки всяких соображений. Мелькнут – и пропали. Разобраться бы… Мимо, мимо! А я не хочу мимо! Я уже не могу без этого, как без тебя. Мне нужно заняться ими, иначе я засохну. Да, я понимаю, что я всем обязан Дану, даже своими мыслями, замыслами… Я люблю его, он был для меня всем, а ему никакой любви не нужно, ему ничего не нужно, кроме своей работы. Что мы для него?

– Гении жестоки.

– Может, ему так легче? Быть еще и человеком – значит что-то прощать, признавать чьи-то слабости. Он не может себе этого позволить. Вероятно, он вполне искренне не понимает, что какой-то там Крылов смеет чем-то увлекаться. С его высоты все мои проблемы – ерундистика.

– А как же остальные?

– Ребята – те просто пожертвовали собой. Они отказались от всего ради Дана, вернее – ради работы. Но у меня-то есть своя идея, свой детеныш; какой бы он ни был, я не могу отречься от него. У Дана нет ни снисхождения, ни жалости. Он фанатик. Возможно, иначе ничего великого в науке не создашь, но ведь это ужасно… Подожди, не уходи, мне еще нужно столько рассказать. Относительно процесса образования зарядов еще Френкель выдвинул любопытную гипотезу…

Небо быстро темнело, фигура Лены таяла в темноте, оставалось ее лицо со вспыхивающими глазами.

– Я тебе завидую, – сказала она. – Как бы тебе ни было плохо, это все же счастье.

– Счастье?.. Может, оно у каждого свое. Помнишь, я тебе передавал мой разговор с Савушкиным?

– Нет, не помню.

– Он сказал: «Творчество? Счастье? Мура! Какое может быть счастье и творчество на двенадцати квадратных метрах жилплощади с женой и ребенком? Счастье – это квартира из трех комнат. Даже двухкомнатная – уже счастье».

– Да, да, ты тогда расстроился, тебе казалось, что, может быть, он в чем-то прав.

– Значит, ты запомнила?

– Нет, нет, я была ужасно невнимательна. Прости меня.

– Хорошо, что ты здесь.

– Я буду всегда с тобой, как только ты захочешь. Голос ее доносился все глуше.

– Ты все-таки уходишь, – сказал Крылов. – Это безобразие. Я не желаю иметь дело с призраками.

– Толковый призрак – это тоже вещь. Пожалуйста, не швыряйся призраками. Чем я тебя не устраиваю?

– Тебя нельзя обнять. Он услышал ее смех.

– И только?

– Я хочу, чтобы ты живая была такой же.

– Живая, – повторила она задумчиво. – Может быть, это тоже призрак.

Она поставила кактус на место, фигура ее слилась с дымной синевой вечера, растворилась среди бледных фонарей.

На следующий день он поехал после работы на кинофабрику и долго ждал у проходной.

Из ворот с грохотом выкатила пулеметная тачанка, где, обнявшись, сидели махновцы и красноармейцы в буденновских шлемах.

Лена спрыгнула с тачанки и, подбежав к Крылову, расцеловала его в обе щеки.

Не спуская глаз с ее лица, он стиснул ее маленькую жесткую руку.

– Что с тобой? – удивилась Лена.

На ее круглом крепком лице не было никаких следов тоски ожидания, ни вчерашней готовности слушать.

– Что ты делала вечером вчера?

Она перечисляла: стирка, разучивала гимнастику йогов – хочешь, покажу?

– Ты думала обо мне?

– Сереженька, ты совсем как девушка.

– Скажи, зачем я тебе нужен?

– Начинается. Что у тебя за страсть – выяснять отношения?

– Хоть иногда ты скучаешь по мне?

– Так мы же часто видимся. Вот если бы мы надолго расстались. Ох и зануда! Ты сам не понимаешь: ты меня любишь потому, что тебе не хватает меня. Давай лучше поедем к итальянцам – чудные ребята.

Они поехали в гостиницу к итальянским артистам. Лена расспрашивала их про неореализм и маслины, и агитировала за колхозы, и читала стихи Заболоцкого. Потом они пошли гулять. Лена шепнула Крылову:

– Тихо-тихо умотаем, они мне надоели. Они юркнули в магазинчик.

Конфузясь под взглядом продавщиц, Крылов купил стеклянные бусы. Лена тут же нацепила их и очень обрадовалась.

– Честное слово, индейцы были гораздо умнее белых, когда меняли золото на такие бусы! – заявила она.

Он с тоской подумал, как, в сущности, мало ей нужно. Ей ничего не было нужно. Ни от него, ни от кого другого. Ее устраивало вот это ситцевое платьице, бусы, вечерние прогулки, смешливая милая игра без прошлого и будущего.

Он с трудом удерживал накопленные упреки. Всякий раз он давал себе слово объясниться, предъявить ультиматум и всякий раз откладывал, чувствуя, что это ни к чему не приведет. Существовала какая-то невидимая граница, которую он не мог переступить. Может быть, следовало выждать, запастись терпением, но у него уже не хватало сил.

На ученом совете при обсуждении хода работ группы Данкевича присутствовали члены комиссии, молоденький журналист, какие-то представители и прочие любопытные. Заседание было обставлено весьма демократично, несмотря на то что Дан возмущался и требовал удалить посторонних: «У нас здесь не цирк». Это прозвучало оскорбительно. Своей излишней резкостью он восстанавливал против себя даже нейтральных.

Он не скрывал неутешительных результатов, принимая все удары на себя. На вопрос о хотя бы примерных сроках работ Дан сперва отказался отвечать, потом стал язвительно высмеивать спрашивающих: через десятки лет или завтра, а может быть, он вообще при жизни не успеет, что не вызывает у него никакого беспокойства, ибо он уверен, что к тому времени и члены комиссии уразумеют, что работать только на сегодняшний день, избегать рискованных работ, рассчитанных, может быть, на десятки лет, – типичное браконьерство. При таком подходе Циолковских не получится. Мы достаточно сильны, чтобы думать о будущем.

На вопрос о практическом значении исследований он заявил, что никаких полезных применений тема не имеет. Это была неправда. Можно было связать их исследования с радиотехникой, навигацией; сохраняя максимальную щепетильность, можно было раскрыть ценность теории, допустим, для того же атмосферного электричества. Но Данкевич шел напролом, не замечая расставленных ловушек, а может, он и замечал, но не желал снисходить до участия в этой схватке.

– Какой же смысл имеет ваше исследование? – спросил журналист и занес над блокнотом шикарное белое вечное перо.

– Мы добиваемся научных результатов.

– Что это даст нашей технике?

– Ничего не даст, ничего, – сказал Данкевич. – Вам нужно, чтобы мы увеличили выплавку чугуна, так мы этого не делаем. Просто интересная проблема. Интересная, и больше ничего.

За последнее время он еще больше исхудал, остался только профиль. «Не телосложение, а теловычитание», – как говорил Полтавский. Часто схватывало сердце, он злился не из-за неудач, а оттого, что его отрывают от дела. Вскинув огромную голову с седеющей шевелюрой, он нетерпеливо и презрительно пофыркивал, напоминая загнанного оленя, сильный и в то же время беспомощный, как рыцарь в латах перед пулеметом.

Журналист весело строчил в огромном блокноте.

– Вы отрицаете необходимость тесного переплетения науки с техникой? Вы за отвлеченную, чистую науку? Что же вы хотите получить?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.