Коралловый браслет

– Ну, это хулиганство. – Девушка не удержалась от слабой улыбки, идея показалась ей хотя и грубой, но довольно впечатляющей. – И потом, тебя схватили бы после первой же подбитой машины!

– Что я, ненормальная, сама яйца кидать? – фыркнула Анжела, выразительно крутанув пальцем у виска. – Я бы раздала их детям во дворе, каждому сунула по двадцать рублей… И приветик – все разом швырнули и разбежались, лови их!

Маша уже открыто смеялась, воображая последствия подобной мести. Ей особенно отчетливо представилась Зоя, в перепачканном желтками свадебном наряде, растерянная, униженная, сбитая с толку. Но она тут же увидела рядом искаженное лицо Андрея, и ее улыбка погасла. «Как бы там ни было, он любит эту пиранью, и я не вправе портить ему такой день».

– Я над этим подумаю, – тем не менее пообещала она и встала, видя, что гостья поднимается из-за стола. – Спасибо, подняла настроение! А то уже начались мысли на тему, что жизнь прошла и никому я не нужна…

– Хочешь, познакомлю с одним парнем? – азартно предложила Анжела, уже направляясь к входной двери. – Высший сорт, как раз тебе подойдет! Симпатичный блондин, высокий, знает кучу анекдотов, а как на бильярде играет! Только что развелся! Честное слово, сама бы с ним любовь закрутила, да ты же знаешь…

– Спасибо! – засмеялась Маша, отпирая дверь. – Мне бы что-то поскромнее, а то разом столько достоинств! Лучше сама кандидата подыщу. Беги к своим, дети, наверное, уже что-нибудь расколотили.

– А, гори оно все… – протянула Анжела, останавливаясь на пороге и тоскливо поглядывая на дверь своей квартиры. – Они мне так голову к вечеру задуривают, я не то что книгу, телепрограмму перед сном почитать не могу. Буквы не узнаю! А если еще мой начнет трындеть… По поводу денег, уборки и готовки – это еще ничего, но если приревнует… Знаешь, что в последний раз было? – Обхватив ладонью горло, молодая женщина сделала страшные глаза: – Обещал задушить!

– Ну, и какие тебе еще нужны разведенные блондины? – упрекнула подругу Маша. Она невольно поежилась, хотя знала цену обещаниям ревнивого соседа. – Смотри, ты его дразнишь, и однажды у него крышу сорвет! Скажи хоть спасибо, что не пьет, а то бы давно…

– Разве он может пить? – возразила та. – Он же электрик, техническая аристократия! Ладно, пока!

И уже перебежав половину площадки, внезапно вернулась и успела придержать закрываемую Машей дверь. Ее резкий хриплый голос зазвучал просительно, почти умоляюще:

– Маш, будь другом, дай до завтрашнего вечера этот браслет! Я утром еду к своим, понимаешь, хочу произвести хорошее впечатление! Я им скажу, что мне его Васька купил! – Анжела тараторила, пытаясь воздействовать на собеседницу силой словесного напора. – Они о нем в последнее время плохо отзываются, пусть хоть что-то позитивное прозвучит!

Маша замялась. Она не слишком удивилась просьбе, ей были понятны восхищенные взгляды, которые бросала подруга на браслет, и если бы речь шла об обычном украшении, она согласилась бы немедля.

– Но это же мамин подарок, – выговорила девушка после неловкой паузы. – Последний…

– Да ведь я прошу на несколько часов! – Анжела молитвенно сложила руки на груди и невольно поморщилась, когда халат натянулся на обожженном плече: – И даже не для свидания! Покажусь родителям и сразу верну!

– А что потом им скажешь, когда спросят, куда делся Васин подарок? – Маша неохотно расстегнула замок и протянула подруге тяжелый браслет, нагретый теплом запястья. Ей было жалко и тревожно выпускать его из виду, но отказывать дальше она не могла. «В конце концов, я ее обварила кипятком!»

Анжела просияла и, схватив подношение, спрятала его в карман халата, словно боясь, что его немедленно отнимут:

– Да неважно, скажу, дети куда-то засунули! Знаешь моих бандитов!

Она торопливо распрощалась и скрылась за своей дверью. Вернувшись в квартиру, Маша заперла оба замка и, устало ссутулив плечи, побрела умываться. Она легла спать, ругая себя за излишнюю мягкость и неумение отказывать. Девушка думала, что долго еще будет ворочаться в постели, перебирая в памяти впечатления бесконечного дня, но заснула почти мгновенно, стоило примять кулаком подушку, набитую гречневой шелухой, и пристроить в образовавшейся ямке гудящую голову. Мир исчез, перестал существовать, и она провалилась в темную яму, где не было даже сновидений.

* * *

Ее разбудил резкий звук, похожий на звон бьющейся посуды. Создавалось впечатление, что где-то рядом, за стеной, с размаху швырнули об пол поднос, заставленный чашками и бокалами. Маша недовольно застонала, не открывая глаз, пытаясь снова провалиться в сладкий черный сон, но вместо этого проснулась окончательно. В комнате было темно, проникавший сквозь задернутую занавеску свет уличных фонарей лишь намечал предметы, не освещая их целиком. Была ночь, или, может быть, еще вечер – девушка не могла понять, как долго спала. Щелкнув выключателем настольной лампы, она взглянула на будильник и ужаснулась. Шел третий час ночи. «Ну вот, проснулась в такое время, теперь вообще не усну! Что это, стекло где-то разбили?»

Маша полежала, прислушиваясь, но со двора (а теперь ей казалось, что разбудивший ее звук пришел именно оттуда) не было слышно ничего – в такой час по нему даже машины не проезжали. Зато до нее внезапно дошла волна ночной свежести, как будто где-то в квартире открылось окно. В следующий миг она, панически раскрыв глаза, уселась в постели. «Это же у нас окно разбили! У меня!» – поправилась она, и ей стало еще жутче.

Маша с детства жила на первом этаже и привыкла ко всем прелестям подобного существования. Каждое слово, произнесенное возле подъезда, ей будто вкладывали в ухо, от шума отъезжающих и приезжающих машин не было покоя ни утром, ни вечером. Днем на детской площадке звенели голоса и оглушительно стучал футбольный мяч, ночью зачастую раздавалась громкая музыка, которой украшали свои посиделки местные подростки. Ко всему она привыкла и ничто ее в целом не раздражало. Маша, подражая матери, старалась жить со всеми соседями в дружбе, и за всеми этими звуками для нее стояли конкретные люди, с которыми у нее были хорошие отношения.

Но не сейчас. Никто из соседей не мог бы разбить окно у нее в квартире. Да еще ночью. Да еще на другой день после похорон…

На всех окнах были решетки, довольно-таки заржавленные, но еще вполне надежные, хотя это не придало девушке храбрости. Она знала, что достаточно одного хорошего рывка, чтобы вырвать решетку из старой кирпичной кладки. Но уж это действие точно разбудило бы многих соседей, люди выглянули бы на шум из окон, чтобы как минимум взглянуть на свои машины, припаркованные во дворе. «Не может быть, чтобы воры на это решились! – сказала себе Маша, настороженно вслушиваясь в ночную тишину. – Такой риск, ради чего?! Что у нас красть?!»

Слух у нее был отличный, и все же она не могла различить ни одного подозрительного звука. Маша понемногу успокаивалась. Могло оказаться, что в окно швырнул камнем случайный пьяный прохожий, или оно само, неплотно прикрытое, распахнулось от порыва ветра и разбилось. Девушка решилась встать и на цыпочках прокралась в коридор, а затем, на всякий случай не включая света, на кухню.

Вздрогнув от холода, она первым делом взглянула на окно. Занавеска слегка надувалась от ветра, и особенно отчетливо слышался дробный стук дождевых капель, разбивающихся о жестяной слив. Только это и говорило о том, что стекла в раме больше нет. Решетка осталась на месте, Маша отчетливо видела очертания прутьев на просвет.

Девушка шагнула, и под ногами тут же захрустело стекло. Инстинктивно поморщившись, хотя сквозь подошвы тапочек осколки не прошли, Маша пробралась к окну и, не отдергивая занавески, попыталась рассмотреть, нет ли кого во дворе. В свете фонаря танцевала водяная пыль, дождь шел лениво и неохотно, то выбрасывая горсти капель, то повисая в воздухе душной моросью. Чуть поодаль, у бровки тротуара, выстроились темные машины. Ни у одной не сработала сигнализация, из чего Маша заключила, что удар был не таким уж оглушительным. «Мне сквозь сон показалось, что звук очень громкий!»

Было очевидно, что совершивший нападение успел скрыться и повторять попытку проникнуть в квартиру не собирается. Маша сделала такой вывод еще и потому, что увидела дворового пса Бобку, мирно трусящего через тротуар в направлении помойки. Этот буро-рыжий кобель, несомненно, имевший в своем активе некоего предка-сенбернара, интересовался двумя вещами на свете – едой и незнакомыми людьми. Первую он слепо и неразборчиво обожал, вторых терпеть не мог. Пес так неприветливо задирал верхнюю губу и щетинил грязную шерсть на мощном загривке, что чужакам становилось не по себе. Впрочем, не было случая, чтобы Бобка кого-то укусил. Догадливый и осмотрительный, как все дворняги, он старался ни с кем не конфликтовать, отлично понимая, что положение его, в общем, весьма непрочно.

«Если бы во дворе все еще был кто-то чужой, Бобка торчал бы напротив моего окна и скалился, и капал бы слюной в лужу, и ворчал. – Девушка проводила взглядом удалявшуюся в темноту собаку и перевела дух. – А страшно жить одной! Даже когда мама была в больнице, я все-таки не чувствовала себя так одиноко. А теперь я… Как наш Бобка!»

Проведя это неутешительное сравнение, Маша решилась наконец зажечь свет, чтобы оценить ущерб. Пол, покрытый истертым линолеумом, усыпали осколки стекла, они блестели на плите, на столе, всюду, куда падал взгляд. Девушка сразу увидела то, что произвело эти разрушения. Неподалеку от окна лежала половинка кирпича. Версия насчет порыва ветра мгновенно опрокинулась.

«Да и ветра никакого нет. – Она присела на корточки, с опаской рассматривая кирпич, словно он мог внезапно подняться с места и полететь в ее сторону. – Ну вот, начало новой жизни! Сколько мы тут живем, никогда ничего подобного, а стоило остаться одной…» Маша снова взглянула на часы, и ей стало вдвойне грустно. Прежде она могла обратиться к брату в любое время, ей бы в голову не пришло чего-то стесняться или бояться. Сейчас, когда с ним рядом была Зоя, даже простой звонок стал проблемой, не говоря уж о таком позднем… «Когда он при ней говорит по телефону, у него голос какой-то чужой, будто кто-то прикидывается Андреем, подражает ему! И все время такое чувство, что ему хочется положить трубку. В такие минуты кажется, что он меня больше не любит…»

Вытащив из-под раковины совок и веник, она смела стекло отовсюду, где успела его заметить. Завершить уборку Маша решила утром, на свежую голову. Оставалась проблема, как спать при открытом окне, пусть даже в другой комнате. Ночь была сырой и холодной, и девушка ежилась под наспех накинутой курткой. Выйдя в прихожую, она открыла дверцу стенного шкафа, чтобы подобрать какую-нибудь старую рухлядь и заткнуть окно. На самом виду, на вбитом в стену гвозде висела теплая куртка Андрея. В ней он ходил последние два-три года, до тех пор пока не встретил Зою. Вместе с новой девушкой у него появились новые вещи, более высокие запросы, и удобная, но совершенно немодная куртка больше его не прельщала. Маша сняла ее с гвоздя и с мстительным чувством заткнула оконный проем, закрепив плотную ткань по краям решетки.

– Спокойной ночи! – громко сказала она, стоя на пороге, словно куртка была частью Андрея и могла отвечать за своего бывшего хозяина. – Хоть на что-то пригодишься!

И закрыла за собой дверь.

* * *

Вероятно, виной тому, что Маша спала до утра как убитая, ни разу не перевернувшись на другой бок, был свежий воздух, которого в квартире оказалось в переизбытке. Куртка прикрывала окно только от дождя, а сквозняки разгуливали свободно. Однако проснулась девушка не от холода, а от назойливых звонков в дверь. Не дождавшись ответа, звонивший принялся стучать, так же настойчиво и энергично. Маша натянула на плечи теплое одеяло, под которым грелась всю ночь, и побрела в прихожую.

Разглядев в «глазке» брата, она отперла и едва успела посторониться – тот влетел в квартиру, чуть не сбив Машу с ног. Оглядев сестру диким взглядом, Андрей воскликнул:

– Что, что с тобой?! Почему окно разбито?!

– Видел? – Она протерла глаза, стараясь проснуться окончательно. – А куртку не украли?

– Курт-ку? – Повторил он по слогам, будто слово это было ему незнакомо. – Машка, с тобой все в порядке? Ты не пострадала?

– Я нет, а вот окно высадили. Начисто, как после бомбежки! Кто-то кирпич кинул. – Зевнув, девушка приоткрыла дверь на кухню и с первого взгляда убедилась, что куртка, украшавшая оконную решетку, на месте. – Придется в ЖЭК идти, чтобы стекло вставили. Я даже понятия не имею, делают они это или нет?

– Да я сам все сделаю. – Убедившись, что сестра вполне спокойна, Андрей и сам слегка успокоился. – Сейчас сниму мерку, заскочу на рынок, в стекольную мастерскую, и вечером, после работы, опять к тебе. Только замазку сама припаси, могу не успеть… А в обеденный перерыв, сама понимаешь, такого мне не купить…

Театр, в котором работал Андрей, располагался в самом центре, неподалеку от Тверской, и приобрести в окрестных магазинах такой предмет, как оконная замазка, представлялось изуверски сложной задачей – все равно, что герою сказки достать молодильные яблоки или аленький цветочек.

– Найду что-нибудь, – кивнула Маша. Она удивилась и обрадовалась, и даже не потому, что решилась проблема с разбитым стеклом. Андрей предлагал свою помощь совсем как прежде, не отговариваясь срочными делами. Его время, свободное от работы, теперь было целиком посвящено Зое, сестра и мать его почти не видели.

– А что это ты с утра пораньше прилетел? – Взглянув наконец на часы, девушка удивилась еще больше. Брат явился в совершенно нехарактерное для него время. В половине девятого утра он, как правило, еще спал, благо его театр начинал жить часов с одиннадцати.

– Я о тебе беспокоился, – неожиданно смутившись, признался тот. – Вчера скверно расстались… И еще Зоя тебе звонила, наговорила, наверное, чего-нибудь… Я не слышал, заскочил в магазин, а когда вернулся, она уже дала отбой, сидела в машине, надутая. Я потом даже не решился тебе позвонить.

– Ну и зря, я не очень-то на тебя обиделась, – удивляясь собственному самообладанию, заявила девушка. Хотя у них с братом возрастная разница всего в три года, она ощущала себя гораздо стар– ше. – В куклах я, в самом деле, понимаю больше, чем в людях. А Зоя тоже ничем меня не обидела. Просто слишком горячо интересовалась, не было ли описи наследства. Боялась, что ячейку ограбили.

– Опять за свое! – в сердцах воскликнул парень, ударяя ладонью о ладонь. – Весь вечер рассчитывала, сколько мама платила банку, да зачем это было нужно, если вклад пустяковый… Знаешь, у нее такой практический ум, ей это покоя не дает! Если в чем-то нет логики, это ее пугает!

– Меня тоже пугает, – заметила Маша, имея в виду, впрочем, нечто иное. – Ты-то сам не думаешь, что нас обокрали?

– А кто его знает, – замороченно протянул Андрей, осматривая разбитое окно. – Тащи рулетку и заодно оденься. Стоишь голая на холоде, пневмонию зарабатываешь!

У себя в комнате девушка торопливо натянула свитер и джинсы, отыскала в рабочем ящике маленькую рулетку. Ее взгляд снова упал на будильник, и Маша покачала головой, глядя на стрелки, слившиеся в одну черту и показывавшие без четверти девять. «Да он никогда в такое время не встает! Его за ноги надо тащить, чтобы вытряхнуть из постели! Прямо завидно, взрослый парень, курит, пьет кофе с утра до ночи, нервы не в порядке, а спит как убитый! Что-то там случилось… Может, с Зойкой поругался?»

Она воодушевилась этой догадкой, но решила ни о чем не расспрашивать брата, тем более тот намеревался заглянуть к ней и после работы. Это уже было огромной победой. «А там, кто знает? Может, останется с ночевкой?»

Они смерили опустевшую раму, Андрей записал размеры требуемого стекла и заторопился:

– Как раз успею на рынок… В обед позвоню!

– Даже кофе не выпьешь? – изумилась Маша, глядя, как тот шнурует ботинки. – Я бы мигом!

– Меньше крутись на кухне, а то мигом будет простуда, – буркнул тот, возясь с запутавшимся шнурком. – А лучше, иди на весь день к своей этой, Анжеле. Она пригреет!

– Анжела едет к родителям. – Маша не удержалась от улыбки, вспомнив вчерашний инцидент с кипятком, казавшийся теперь скорее смешным, чем опасным. – Представляешь, выпросила у меня мамин браслет, покрасоваться перед ними. Я не смогла отказать.

Андрей внезапно выругался и дернул шнурок так резко, что порвал его. Выпрямившись, он уставился на сестру с гневным недоумением во взгляде. Маша уязвлено пожала плечами:

– Не смотри так, это же на пару часов!

– Ты отдала браслет этой халде? – отчего-то шепотом спросил Андрей. – Мамин браслет?

Теперь девушка обиделась всерьез.

– Анжела не халда, она добрый и порядочный человек! – твердо заявила она, бестрепетно встречая обличающий взгляд брата. – И не надо меня учить, как обращаться с маминым подарком! Если я так поступила, значит, знала, как бы на это посмотрела мама!

– Мама ее не выносила! – Обретя утраченный от волнения голос, парень заговорил на нотах, близких к визгу. – Она терпеть не могла, когда эта крашеная лахудра тут отиралась! Ясно, теперь путь свободен, она и вылезла на разведку! Погоди, еще выпивать вместе начнете!

– Кого не выносила мама, я тебе вчера сказала. – Маша из последних сил пыталась не сорваться на крик. Больше всего ей хотелось устроить скандал, что-нибудь разбить – другое окно, к примеру. Ее бесило сознание собственного бессилия, она понимала, что прежних отношений с братом уже не вернуть. – А после того, как ты решил не отменять свадьбу, у тебя нет права читать мне нотации.

– Что ты прицепилась к нашей свадьбе! – Андрей с искаженным лицом нажимал дверную ручку, не замечая того, что защелка замка задвинута. – Никого это не оскорбляет, кроме тебя! Ты врешь, мама желала мне счастья! Она бы не обиделась! А ты, ты просто…

– Скажи, что я завидую. – Маша отстранила брата и отперла замок. Приоткрыв дверь, она взглянула на Андрея с напряженной, вымученной улыбкой. – Ты ведь так думаешь? Потому что моя свадьба не состоялась, да? Думаешь, хочу отомстить, испортить тебе праздник? Ведь тогда я не вышла замуж из-за тебя!

– Так и знал, что ты меня когда-нибудь этим попрекнешь! – бросил тот, вылетая на лестничную площадку. – Нечего прикрываться благородными мотивами, вы все равно никогда бы не поженились!

– Почему это?! – высунулась вслед за ним Маша. Обычно она осуждала тех, кто предпочитает решать свои проблемы на людях, но сейчас ей было все равно, хоть сбегись на их крики весь дом. – Что ты можешь об этом знать?!

– Ты зануда, ханжа и эгоистка! – обернулся Андрей, уже на ступеньках. – И ты не умеешь делать добро просто так и любить просто так не умеешь! Про себя считаешь, что все тебе должны-обязаны, как в ресторане, каждому счет выписан!

– Значит, зануда, ханжа и эгоистка? – срывающимся голосом повторила Маша. – Уж что-нибудь одно, для начала… Чтобы я хоть привыкла! Видимо, ты по-другому со мной уже разговаривать не будешь.

Не ответив, Андрей хлопнул дверью подъезда и скрылся. Только сейчас девушка заметила, что у их перепалки в самом деле были свидетели. «Странно, что всего двое!» – подумала Маша, кивая соседкам, замершим на площадке между первым и вторым этажами. Те ответили вежливыми кивками и пристальными взглядами. Девушка сочла нужным пояснить:

– У нас с Андреем нервы сдают… вы понимаете…

– Да, конечно, – согласилась с нею женщина, жившая в квартире прямо над ней. – А уж вам так вообще досталось! Ведь одни эти больницы чего стоят, только свяжись… Бездонная дыра!

– Если бы еще лечили, – подхватила соседка с третьего этажа, державшая за руку маленькую внучку. – Тогда бы и денег не жалко, честное слово! А то одни расходы. Ты, Маша, держись! А с Андрея, как со всех мужиков, спрос небольшой, – добавила она, доверительно понижая голос. – Они все сейчас психопаты!

– Свадьбу теперь, конечно, отложат? – полюбопытствовала первая женщина.

– Конечно… Наверное… – забормотала Маша, прикрывая дверь и проклиная себя за то, что пошла на поводу у брата и ввязалась в ссору. – Нам не до этого…

«Идиотка, устроила сцену в подъезде, радуйся теперь! – Захлопнув дверь, девушка еще раз выругала себя за несдержанность. – Тетя Таня с третьего всем раззвонит, что мы с Андреем поцапались на третий день после похорон. А что будет, когда все узнают, что свадьба состоится в назначенный срок!» Теперь она не сомневалась, что так и будет. Вспышка гнева у Андрея могла означать только это, да и поток обвинений лишь прикрывал его неуверенность в собственной правоте. «О чем бы мы с ним ни говорили, разговор все равно свернет на эту проклятую свадьбу. Каждый из нас помнит про пятнадцатое октября, как преступник про день казни… Я знаю, ему все это не в радость, но знаю и то, что Зою он будет защищать до последнего… Самое лучшее для нас сейчас – совсем не общаться, но как раз это-то и невозможно!»

Она принесла из маминой спальни электрическую батарею и установила ее на кухне, под самым окном. После этого стало возможным сварить кофе, не кутаясь в верхнюю одежду. Через десять минут кухня нагрелась так, что Маше стало почти жарко. Она присела с чашкой кофе к столу, придвинув к себе кипу иллюстрированных журналов, одну из десятков, валяющихся тут и там, по всем углам маленькой квартиры. Сколько девушка себя помнила, она не выбросила ни одного журнала, о чем бы он ни был – о моде, о спорте или об интерьерах. Маша не любила избавляться даже от старых телепрограмм и, защищая от матери и брата пыльные неподъемные пачки, настаивала, что там попадаются очень интересные фотографии. Это было странное и не всегда удобное хобби, которое, впрочем, часто помогало Маше в ее работе. Создавая кукол, она нередко черпала вдохновение именно в старых журналах, воплощая встреченные там лица в глине, фарфоре или ткани. Маша считала, что именно этот подход и принес успех ее произведениям, выделив их среди моря других авторских кукол. Она никогда не вдохновлялась абстрактной фантазией или сказочным персонажем, у ее кукол были реальные прототипы среди живых или недавно живших людей, и даже если зрители не догадывались об этом, то бессознательно ощущали, что перед ними некие портреты.

Рассматривая картинки, девушка невольно отвлеклась от мрачных мыслей, ей стало легче, она даже заулыбалась, снова встретив фотографию, которая не давала ей покоя уже вторую неделю. Теннисистка стояла на корте, готовясь к подаче, сжимая в одной руке ракетку, в другой мячик. Загорелое лицо насуплено, ярко-голубые глаза смотрят недоверчиво и напряженно. Спортсменка стояла в абсолютно статичной позе, обдумывая удар, но ее тело было похоже на скрученную пружину, готовую разжаться в любой момент, чтобы обрушиться на противника.

«А что, сделаю-ка я теннисистку. – Косясь на снимок, Маша допивала вторую чашку кофе. – Пусть обвиняют в конъюнктуре, переживу! Балерин делают тысячами, это высокий жанр, это можно. А теннисистку почему-то нельзя, позор! Будто я звезду нашей эстрады собираюсь “изваять”!»

Отложив спортивный журнал в сторону, девушка принялась исследовать бумажные залежи, скопившиеся в углу за холодильником. Ей помнилось, что там могло найтись кое-что по нужной тематике. Чихая от поднявшейся пыли, Маша вытащила на середину кухни увесистые кипы, к которым никто не прикасался последние года два. Ревизия могла занять весь день, и девушка решила приступить к делу немедленно. Собственно, у нее была другая работа, более срочная, хотя менее интересная. За этот заказ к тому же обязательно заплатили бы, а вот теннисистку предстояло не только сделать, но и продать… И все же Маша выбрала ее. Мастеря очередную старорежимную барышню в кудряшках, она заняла бы только руки, не голову, а значит, снова впала бы в депрессию. Делать подобных кукол она могла бы и во сне, столько их уже прошло через ее рабочий стол! «А тут, по крайней мере, будет о чем подумать!» – Маша склонилась над журналами и смахнула пушистую буроватую пыль. На полу что-то зазвенело – девушка не заметила нескольких мелких осколков стекла, валявшихся на пачке. «Еще год буду выгребать! И кому понадобилось разбивать окно?!»

Она хотела уже принести совок и веник, чтобы убрать осколки, но ее взгляд остановился на маленьком предмете, притулившемся под самой кипой пыльной бумаги. Маша смахнула его на пол вместе со стеклом и заметила только сейчас. Удивленно нахмурившись, девушка двумя пальцами подобрала с пола серебристый ключик на ярком брелоке, показавшемся ей сперва сделанным из пластика. Однако, поднеся его к глазам, Маша безошибочно узнала кораллы из своего браслета – точную их копию. Ключик крепился на подвеске из двух серебряных звеньев, в каждое из которых был вставлен карминово-красный, оформленный в виде квадратной пластины коралл. Рисунок оправы был точно такой, как на браслете, камни того же размера, и с обратной стороны они тоже были оставлены необработанными.

В первую минуту она поддалась панике – ей почудилось, что это часть браслета, непонятно каким образом порвавшегося и разлетевшегося на части. Однако, припомнив подробности вчерашнего вечера, Маша взяла себя в руки. «Не может быть, чтобы браслет порвался! Я передала его Анжеле вовсе не здесь, а на пороге, и он был совершенно цел!»