#Мы, дети золотых рудников

Эли Фрей

Мы, дети золотых рудников

* * *

© Эли Фрей, 2016

© А. Прошин, карта, 2017

© А. Букреева, фотография на обложке, 2016

© Л. Синельников, модель на обложке, модельное агентство SuperModels, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Мы, дети золотых рудников

Книга первая

Киту, парящему внутри нас.

Свобода – как солнце. Лучше нее нет ничего на свете. У тех, кто жертвует собой ради людей, в груди вместо сердца горит звезда…[1]

Жоржи Амаду. Капитаны песка

Пролог

У-у-у… Парнишка, беги отсюда! Этот злющий и кусачий мир, про который я тебе сейчас расскажу, точно не для тебя. В этом мире выживают только парни вроде нас. Ребята с накрепко пришитыми к нашей одежде бирками:

ИЗГОЙ.

СОЦИАЛЬНЫЙ МУСОР.

ОБЩЕСТВЕННЫЙ БРАК.

ПОДЛЕЖИТ УТИЛИЗАЦИИ.

Парни вроде нас. Дети из Чертоги. Потомки ссыльных и каторжан.

Дети, которых выкормили и воспитали шахты.

Да, это мы.

Мы, дети золотых рудников.

Дай мне руку, парнишка. Или ты девчонка? Если девчонка – не обижайся, но я все равно буду звать тебя парнишкой. Я проведу тебя в свой мир. Мир, в котором ты никогда не был.

Отправимся на окраину Чертоги, на баржу.

Видишь эту ржавую посудину? Эта баржа некогда стояла в чистых голубых водах, заполнявших огромный карьер. А теперь она погрязла в щелочно-цианистых отходах золотоперерабатывающего комбината. Этот отстойник с отходами чертовски опасен, возле него стоят лишь иссохшие скелеты деревьев, а на его берегах частенько можно обнаружить птичьи трупы.

На комбинате работает все наше чертожское бабье. Мужики у нас на рудниках вкалывают, золотую руду выкапывают, а бабоньки ее в золото перерабатывают. Занятие это довольно вредное: они добытую руду цианируют и выщелачивают, отходы сливают в отстойник, который залит уже до краев и скоро выйдет из берегов. И тогда потоки химической дряни затопят город.

Видишь на барже толпу мальчишек? Все они смотрят вниз, улюлюкают и веселятся. Подойди поближе, и ты увидишь, как у самого края баржи белобрысый мальчишка с перекошенным от ярости лицом пытается, держа его за шею, утопить в шламе другого мальчишку.

Другого мальчишку зовут Кирилл Бобров. Вот, теперь ты познакомился со мной. Ты пока что видишь только мои ноги – белобрысый по-хозяйски сидит на них. А все туловище погружено в буро-зеленую густую массу высокотоксичных отходов. Руки белобрысого крепко держат меня за шею, не давая поднять голову над поверхностью отстойника и глотнуть спасительного воздуха.

Клейкая цианистая дрянь проникает в нос и рот, ужасно жжет во рту, в носу и глазах. Я колочу по чужим рукам, царапаю их, пытаюсь оторвать их от меня.

Я боюсь. Мне страшно быть погребенным под толщей отходов.

Еще несколько секунд – и мне капец. Цианистый калий, содержащийся в этом шламе, скоро поступит в мой организм и перегородит воздуху путь к клеткам. В результате этого клетки перестанут воспринимать кислород, приносимый кровью. Наступит кислородное голодание. Я умру в мучительной агонии.

А чужие руки сдавливают шею все сильнее.

Это руки человека, который когда-то был моим лучшим другом.

Хм. Есть ли где-то на Земле такое райское место, где друзья не топят друг друга в химическом болоте? Где дети не похожи на заболевших бешенством диких зверей?

Есть ли такое место, где парни вроде нас живут нормально, в достатке смогут просуществовать хотя бы до шестнадцати?

Я знаю одно такое место, правда, оно находится далеко, годах этак в десяти-пятнадцати отсюда. Там живешь ты. Или будешь жить, когда подрастешь.

Спокойный «маятниковый» образ жизни: работа – дом, поход в кино в пятничные вечера и боулинг по субботам, жизнь, в которой самая страшная опасность – это вовремя не внести платеж по кредиту.

О, вашу мать, как же я хочу туда, где нужно думать о том, как приобрести телевизор в рассрочку и как выкроить себе два дополнительных дня отпуска.

Но это так безумно далеко отсюда. Я буду топать в ту жизнь десять долбаных лет. И тысячи гребаных верст. А пока, здесь и сейчас, парни вроде нас должны как-то выживать… Даже с цианистым калием в крови.

Мы живем в месте под названием Чертога.

В восемнадцатом веке здесь открыли огромное месторождение золота. Из столичных тюрем сюда сразу же отправили целые полчища осужденных. На каторгу.

Осужденные шли пешком. Длинной узкой колонной. Всех сковали цепями друг с другом, чтобы никто не сбежал.

Восемь тысяч верст ссыльные шли почти три года – это нам по истории в школе рассказывали. И многие вроде как умерли от голода и болезней еще в дороге.

Те же, кто дошел, построили здесь город.

Чертога. Никто не знает, почему это место так называют – то ли потому, что внешне неприветливые предгорья хранят в своем нутре огромное богатство – настоящие подземные чертоги. То ли… Могильная тишина этого места пробирает до мурашек. Как будто здесь находится обитель самого черта.

Город, построенный на холмах. А холмы у нас тут удивительные – покрытые яркой зеленью, покатые, похожие на волны. По ним туман стелется, как молочная пенка. Красотища. Хоть пиши картину маслом. Или стих сочиняй.

Справа от холмов – территория рудников. Расположенные на холмистых предгорьях здания, бункеры, подъемные установки, дробильные машины, мастерские и склады образуют надшахтный комплекс. А под землей – разветвленная сеть горных выработок – штольни и тоннели.

Чертога родилась благодаря каторжанам – это они ее выстроили.

Бараки, шахтные постройки, железные дороги, первый завод. Что-то из этого уже разрушено и заброшено, но большинство построек сохранилось. Мы с Архипом в детстве все неработающие шахты в округе излазили. Надеялись найти что-то удивительное – либо послание от каторжан, либо золотой самородок. Ничего не попалось, конечно, но эмоции все равно били через край.

Архип… Почему конец дружбы означает у нас чью-то смерть? Почему бы людям, переставшим быть друзьями, просто не вернуть все посланные друг другу подарки и открытки? И просто перестать разговаривать и замечать друг друга? Ведь так обычно поступают с бывшими друзьями.

Почему надо убивать, топить друг друга?

Откуда в нас, жителях Чертоги, столько неоправданной жестокости?

Эх, чтобы разобраться в этом вопросе, наверное, надо копнуть глубже в историю.

Первые три сотни ссыльных построили здесь селение, которому дали название Чертога. Золота добывалось много, создавались новые шахты. Поселок рос. Возводились новые прочные дома, появились школа и больница, сменялись поколения, Чертога процветала.

Но все имеет предел, и наступило время, когда золотая руда в доступных местах подошла к концу. Добыча золота стала убыточной, и власти начали подумывать о закрытии предприятия. Но это ставило под угрозу жизнь всей Чертоги – три тысячи человек могли остаться без работы. Им было некуда деться – в округе на сотню миль не было ничего, ни одного рабочего места. Они бы пропали, померли бы с голоду.

Власти приняли решение: рудники оставить, но расходы сократить.

Стали урезать зарплату, сокращать финансирование производства. Эх, столько подземных машин пропало – их просто перестали ремонтировать. Мы с Архипом, когда лазили в шахтах, обычно находили много разной техники – причем хорошей, просто съеденной временем.

Чертога стала приходить в упадок. И снова золото начали добывать и обрабатывать по старинке – вручную.

Вот в такой Чертоге мы выросли. Бедность. Грязь. Ветхие дома. Разбитые дороги. Безработица. Преступность. Ежедневное насилие. Частые убийства.

Человек, который не уверен, сможет ли он завтра поесть, вряд ли всегда будет добрым. Нельзя осуждать людей за их злобу.

Но злоба в сердца чертожцев вселилась не только из-за бедности….

Я захлебываюсь густой массой. Молочу ногами по барже – противник уверенно сидит на мне и погружает мою голову в вонючий ядовитый шлам. Все глубже. Вниз, к смерти.

Химическая отрава колет кожу. Я будто ткнулся мордой в муравейник.

Воздух. Мне так нужен воздух. Еще немного – и я отключусь.

Ты не устал еще от нудной истории, парнишка? Потерпи, урок скоро кончится. Пока я тут принимаю токсичные ванны, дослушай до конца…

В девяностых годах одна богатая американская корпорация отправила сюда иностранную бригаду, чтобы вести геологоразведочные работы. Началось бурение скважин. Работа оказалась успешной – открылось новое нефтяное месторождение.

Чертожцы с любопытством и опаской наблюдали за работой нефтяной компании. В сердцах жителей зародилась надежда на то, что появятся новые рабочие места, на светлое будущее… Но она угасла очень быстро, когда корпорация, опасаясь, что дикие местные жители, недалекие потомки ссыльных и каторжан, могут нанести урон ее работе, отгородила территорию нефтедобычи сетчатым забором и ввела пропускную систему. Месту, где вырастет нефтяной городок экспатов, дали название Голубые Холмы.

И тогда отравленные токсинами жители Чертоги смекнули.

Прорыв в экономике, коммерческий успех, колоссальные инвестиции, современная сложная техника, квалифицированные работники, строительство дорог, развитие инфраструктуры – все это относится к экспатам и Голубым Холмам, соседу Чертоги. Но не к самой Чертоге.

Три тысячи людей, не знающие иностранного языка, которые все привыкли делать руками, которые не видели машины сложнее экскаватора – все они обречены, всем им и дальше предстоит гнить в их болоте. Они никому не нужны – нефтяная корпорация из разных частей мира привезет сюда своих работников, умнейших и лучших.

И тогда гнев чертожцев обрушился на соседей.

В Голубых Холмах построились первые дома. Фирменные автобусы привезли сюда первые семьи работников.

Чертожцы заваливали камнями новые дороги, вставали перед автобусами, не пускали новоселов.

Поджоги, вандализм, митинги, на которых чертожцы кричали с яростью и злобой, выступая против того, чтобы по соседству с Чертогой строился новый поселок.

Недолго подумав, корпорация построила за сетчатым еще один забор – теперь уже глухой, из прочного бетона, поставив по всей его длине камеры, а также устроив несколько охраняемых пропускных пунктов.

В объезд Чертоги быстро проложили другую дорогу, чтобы жителей Голубых Холмов ничего не связывало с соседями.

Через три года строительство Голубых Холмов завершилось.

Теперь здесь живут люди со всего мира – из Америки, Германии, Нидерландов, Швеции, Франции…

Что сказать, у них там все круто.

Изумительные дороги, гладкие, будто сделанные из зеркал. Аккуратные домики в английском стиле, с крышей из черепицы и каменным фасадом, выкрашенным в несколько тонов. Дома стоят как по линейке, будто выстроились в колонны и собираются куда-то маршировать. Возле домов красуется газон, с такой густой и ярко-зеленой травой, будто он находится в собственной климатической зоне, а холода и бури, которые так часто случаются в здешних местах, обходят его стороной.

При строительстве поселка ориентировались на самые высокие стандарты. Пожарные гидранты, водостоки, канализационные люки – все привезено из США. В каждом доме есть Интернет, ловят все главные международные телевизионные каналы. Нет трещин в стенах, кривых окон и плохо уложенного асфальта. В Голубых Холмах не воруют, дети спокойно оставляют на улице велосипеды и игрушки, жители не запирают свои дома.

На работу их возят на фирменных автобусах, водитель автобуса тщательно проверяет, пристегнуты ли пассажиры. Здесь все соблюдают законы, заботятся о безопасности своих семей.

В Холмах живут очень дружелюбные семьи, по воскресеньям в хорошую погоду они зовут друг друга на барбекю, в плохую – приглашают друг друга в гости.

Все свое, автономное, доведенное до совершенства. Голубые Холмы – это маленькая страна, идеальная и правильная.

Маленькая скучная община, огороженная прочным забором.

А за ее пределами – мир, где в грязи, болезнях и бедности свой убогий век влачат потомки каторжан.

Вот теперь, тебе, наверное, понятно, почему чертожцы так ненавидят экспатов.

Но я не экспат. И больше не чертожец. Чертов перебежчик. И нас таких тут двадцать человек…

Несколько лет назад власти приняли какую-то очередную социальную программу, направленную на сглаживание конфликтов между двумя такими разными коммунами. Они хотели, чтобы мы начали коммуницировать, то есть общаться. И чтобы преуспевающий поселок как-то помогал нам, бедным и обездоленным. И в результате, после отбора, два десятка смышленых подростков из Чертоги отправили учиться в школу в Голубых Холмах, чтобы, получив приличное образование и изучив иностранные языки, в будущем они смогли стать работниками корпорации.

Живем здесь, учимся там. Вот таких, как мы, чертожские дети ненавидят больше всего на свете. Тех, кто растет вместе с ними в одном болоте, но у кого появилась надежда выбраться из него.

И теперь они всеми силами пытаются не дать нам свободу.

Крепко хватайся за мою руку. Мы отправимся на несколько лет в прошлое – когда Голубые Холмы только начали строиться. Мне тогда было лет восемь. В тот период я и познакомился с Архипом. Это было очень крутое время… У меня никогда в жизни не было такого классного друга, как Архип. А потом, когда я прошел отбор в школу в Голубых Холмах, дружба закончилась, и Архип очень захотел меня убить. Он стал убивать медленно, отрезая по кусочку.

Нам, перебежчикам, приходится несладко после отбора. У нас теперь всегда потные ладони, по всему телу – синяки, а сердце норовит вырваться из груди. Дети рудников нам мстят, причем жестоко. Мстят за то, что мы перестали быть с ними в одной лодке. Мы всегда начеку, в наших головах ежеминутно крутится одна-единственная мысль: «Бежать».

Архип быстро нашел мне замену – его близким другом и верным псом стал этот ублюдок Кит Брыков. Бешеный псих с мутным взглядом. Ох, когда я вспоминаю это имя, сразу же в боку колет. Брык однажды своими тяжелыми ботинками сломал мне два ребра. Сейчас его на барже нет – но если бы он был, то не дал бы Архипу делать эту грязную работу, сам бы утопил меня в шламе. Но Брык где-то шляется… Даже не знает, что на барже сейчас происходит нечто интересное.

Итак, нас уже трое. Я, Архип и Брык.

Кто же четвертый?

На этот раз девчонка.

Милая немочка по имени Ханна. С очаровательными светлыми волосами, белесыми бровями, выдающимися скулами и таким острым подбородком, что мне всегда было интересно – если поднести воздушный шарик к подбородку Ханны, лопнет ли он?

Очаровательная девочка, переехавшая вместе с семьей в Голубые Холмы из промышленного района Франкфурта. Девочка, которой по непонятной причине не сиделось в ее уютной общине. Девочка, которой был чертовски интересен мир рудников.

Девочка, чью жизнь Архип очень старается превратить в ад. Он ненавидит Ханну так же, как и меня. За то, что она – немка. За то, что она – из Голубых Холмов. За то, что у нее есть все. За ее смелость и наглость – как она посмела покинуть свои Холмы и ступить своей поганой экспатской ножкой на земли, принадлежащие рудокопам?! И самое главное – он ненавидит ее за то, что она – девчонка.

Ханна тоже находится сейчас на барже. Стоит чуть в стороне, трясется от страха. Вся в грязи. Губы разбиты – ей здорово досталось от Архипа.

Мы с ней оба попали в лапы зверю. Нам не выбраться. Я тону в химическом шламе и молю бога о том, чтобы Ханну миновала такая же участь.

Ну что, ты готов?

Хватайся, и я покажу тебе нашу историю. Историю четырех детей золотых рудников.

Часть первая. Бобер

Глава 1

Меня зовут Кирилл Бобров. Мне восемь лет, моя мать-подзаборница родила меня от прыщавого дегенерата и через некоторое время свалила с ним из Чертоги, прибавив старческой заднице дедушки двадцать кило молодого геморроя.

Я – эгоистичная сволочь, дегенерат во втором поколении, межеумок, не живу, а нежусь, как курочка в сметане, и даже не думаю о том, что дедушка пашет как раб на галерах, чтобы я каждый день жрал луковый суп с фрикадельками. Этими словами мой дед любит меня поносить, прерываясь на затяжные приступы кашля («Чертова ассыма! Проклятые рудники!»), когда находится в особенно ворчливом настроении. Когда я медлю или ленюсь, когда разбиваю тарелку, или рву штаны, или от скуки начинаю ковырять вилкой в розетке, или играю с газовой горелкой – в общем, делаю что-то зачупатое, что прибавляет дедушке еще немного геморроя.

Из-за прежней работы на рудниках дед теперь все время кашляет, да так влажно, что я всегда думаю, что внутри легких у него – целое болото с кувшинками и лягушками.

Ассыма – это вам не шутки.

Но сейчас на рудниках дед больше не работает. Когда в Чертогу понаехали экспаты и стали строить тут свои Холмы, дедушку посетило прозрение. Он понял, что необязательно гнить в шахтах за два кило лука и сто грамм фарша. И что деньги можно получать куда менее тяжелым способом. Но для этого я должен перестать быть эгоистичной сволочью и помогать дедушке в нашем новом бизнесе.

Мы живем в районе Чертоги, который называют Старичья Челюсть.

Добро пожаловать в рай голодных крыс, кипяченного белья и помоев!

Старичья Челюсть – это четыре барака с двором-пустырем на каждый.

Наши бараки натыканы беспорядочно. Наверное, если смотреть с высоты на эти старенькие деревянные хибарки, они будут похожи на несколько трухлявых пеньков в беззубом рту старого бомжа. Вот так у нас: вместо домов с ровными стенами – какие-то гнилые огрызки. К баракам жмутся кривобокие сараи, покореженные гаражи, за домами находятся огороды, обнесенные самодельным забором, – шифером, проволокой, листами железа и даже автомобильными шинами. На огородах местные выращивают нечто внешне напоминающее труху. Где-то за нашим с дедом бараком тоже есть грядки, там летом даже растут малюсенькие морковки.

Хлоп-хлоп-хлоп.

Это хлопает деда по заднице огромный холщовый рюкзак.

Я иду сзади и вижу, как с каждым шагом рюкзак бодро подпрыгивает. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

Мы с дедом топаем на работу. Это дико круто – иметь работу, когда тебе всего восемь и ты совсем еще шпендик. А особенно круто – в восемь лет иметь собственный бизнес. В дедовском рюкзаке – уйма всего: садовые перчатки, рыбацкие сапоги, шапка-ушанка, раскладной стульчик и старенький баян. Это все пригодится нам для работы.

Мимо проезжает дребезжащий грузовик, набитый людьми – это на рудники везут работников.

Но нам не нужно туда. Мы идем в Голубые Холмы, в поселок экспатов. Войти в Холмы непросто: от Чертоги экспатов отделяют река и сетчатый забор, на мосту сидит охрана, которая дает разрешение пройти только тем, у кого есть пропуск. Естественно, у нас их нет. Но мы идем другим путем – через лес – и оказываемся на заброшенной гидростанции. Все, что от нее осталось, – четыре каменных столба в реке, шлюзы и плотина. Здесь мелко, по пояс, можно перейти реку прямо по плотине – вот для чего нам нужны рыбацкие сапоги.

Цепляясь руками за железные перекрытия шлюзов, пробираемся через бурлящий поток. Ноги вязнут, вода пытается унести меня вбок.

Ух, и сильное тут течение! Капли в лицо брызжут. Холодные! Я морщусь и жмурюсь.

Преодолев препятствие, мы оказываемся во владениях экспатов – в Голубых Холмах.

У них здесь все другое, даже воздух как будто теплее и чище.

Мы выходим из леса на середину дороги, которая соединяет поселок и нефтяное месторождение. Вокруг – поля, на которых стоят нефтекачалки. Железные монстры похожи на динозавров у водопоя, которые монотонно и ритмично наклоняют к земле и поднимают к небу свои морды.

Дорога приводит нас на главную площадь – сюда автобусы привозят работников. Рядом располагается завод при месторождении. Вот здесь, на площади, наше рабочее место. Здесь всегда полно народу по утрам. То, что нам нужно.

Дедушка достает из мешка рабочие инструменты, плюхается на стульчик, ставит на колени баян.

Для разогрева пару раз проходится по кнопкам своими толстыми пальцами.

– Ну, давай, Кирюшка. Запевай.

Я встаю спереди. Кладу на асфальт перед собой перевернутую ушанку.

Смотрю на проходящих мимо людей. Все спешат на завод. Это странное чувство – видеть таких непохожих людей. Они все из разных стран, из разных уголков Земли. И все почему-то приперлись в наше захолустье.

Дед начинает играть. Я ловлю ухом нужную ноту и громко запеваю.

Начинаем с русской частушки. Потом переходим на народные песни всего мира. Тут вам и французская «Жила-была пастушка», и американские «Янки-дудл» и «У старого Макдональда была ферма», и немецкая «Рыбачка Боденского озера», и еще много всего. Мне безумно нравится французская рождественская песня про ангелов из деревень, мы с дедом слушали пластинку, там детский хор ее обалденно исполняет. Вот только петь ее приходится так, будто тебе яйца прищемили – тонко и завывающе.

Деда наяривает что надо. Ему бы по кабакам играть. Никогда не думал, что баян может звучать то так бодро и заводно, то протяжно и мелодично.

Обычно больше всего дают за веселые песни, но грустная про ангелов экспатам почему-то тоже нравится. Видимо, она мне очень хорошо удается, голос получается – закачаешься. Как по краю бокала смоченным слюной пальцем водишь – чистый звук, высокий.

Но вообще песня про ангелов зимняя, рождественская, а нам до зимы еще ого-го сколько жить. Песни должны попадать в сезон, и раз сейчас наступает лето – нужны заводные летние песенки.

Вот так мы и работаем – дед играет, я пою, развлекаем спешащих на работу экспатов, которые в благодарность или из жалости бросают нам в шапку монетки. А по-другому в нашем захолустье как выживешь-то?

Мы подумываем над ди-вер-си-фи-ка-ци-ей нашего бизнеса (ух, слово-то какое заумное!). Нужно расширять сферу, а то мы все поем и поем. И деда кое-что придумал – он научился делать гигантские мыльные пузыри: для этого нужен таз с хорошим мыльным раствором, две палочки, между которыми нужно привязать веревочку так, чтобы образовать петлю. Вот с таким устройством получаются мыльные пузыри во весь рост и даже больше!

Дед уже все смастерил, у нас во дворе тренируется – пузыри получаются что надо!

А меня он учит жонглировать шариками. Скоро мы будем настоящим передвижным цирком.

Только вот пока мы с нашим цирком никому не нужны – народу в Холмах еще мало, и люди собираются в кучу только на этой площади, но тут все спешат, и никто не будет смотреть концерт. А нам нужно такое место, где люди будут собираться толпой и отдыхать, не спеша гулять или сидеть на лавочках, чтобы было кому показывать наше представление. Пока такого места в Холмах еще не устроили. Но по предположениям деда этим летом должен появиться парк для отдыха.

Пока что у нас с дедом тут певческая монополия, никто больше до такого не додумался. Конечно, скоро народ просечет, и поползут сюда через плотину все больные и убогие денюжку клянчить у богатеньких экспатов. Но пока что конкурентов у нас нет, и нас не очень-то гоняют. Нет, конечно, попадаются такие стражи порядка, которые нас прогоняют и даже штрафами грозят. Но в целом относятся хорошо, даже суровым стражам нравится такой квартет: дедушка, внучок, баян и ушанка.

В шапку сразу начинают сыпаться монетки. В основном кидают русские, но иногда попадается и заморская валюта.

Мы с дедом работаем на площади до десяти-одиннадцати, потом ловить нечего – все на заводе. И мы сворачиваемся и идем в сам поселок на другую работу. Идем так, чтобы кому не надо на глаза не попасться.

Поселок строится… Повсюду стучат молотки, жужжат дрели, грохочет тяжелая техника. Готова только та часть, что ближе к реке и к границе с Чертогой.

Дома тут – загляденье. Я такие только на открытках видел. Яркие, с ажурной отделкой, как пряничные домики. А газон… Прям альпийские луга из рекламы про масло «Анкор».

– Кирка, ты чего зазевался? В оба гляди, – ворчит дед.

Ах, да. Мы же на работе – надо глядеть в оба.

В чем заключается наша вторая работа?

Стащить то, что можно продать. Мы не воруем – берем то, что уже не нужно, например, что осталось после стройки. Очень ценится алюминий, а после стройки здесь столько всего из алюминия осталось: трубки, проволока, обрывки кабелей… Все это мы потом почистим, отделим лишние детали и понесем в скупку дяде Диме в его вагончик.

Мы заходим в строящийся поселок со стороны леса – в конце его тут огромная куча строительного мусора. Копаемся в ней, выбираем полезный хлам.

Сделав работу, выходим из поселка через главный вход… И ахаем. Въезд в поселок сделан в форме арки из разноцветных камней, а возле арки… Стоит корова! Мы ее раньше не видели.

Огромная корова, скрученная из проволоки, с обмотанной вокруг нее гирляндой из лампочек. Она тут, видимо, для красоты и по вечерам должна освещать парадный въезд.