bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 15

Майкл Уайтэкр пробирался сквозь толпу. Он чувствовал, как механическая лицемерная улыбка появлялась у него на губах всякий раз, когда кто-то задевал его плечом или он натыкался на кого-то. Майкл опаздывал, ему не удалось поймать такси, он не смог избежать выпивки в одной из гримерных. От спиртного, проглоченного натощак, у него гудела голова и жгло в желудке.

Театр напоминал сумасшедший дом. Шумящих, занятых собой зрителей не интересовало происходящее на сцене. На роль бабушки пришлось ставить дублершу, потому что Патриция Ферри слишком много выпила и едва ворочала языком, и весь вечер Майкл выскакивал из штанов, чтобы удержать ситуацию под контролем. Он был менеджером сцены в постановке пьесы «Последняя весна». В спектакле были заняты тридцать семь актеров, в том числе трое детей, которые постоянно простужались, а на смену декораций (менялись они по ходу спектакля пять раз) отводилось ровно двадцать секунд. И когда спектакль закончился, у Майкла осталось только одно желание – пойти домой и лечь спать. Но его ждала эта чертова вечеринка на Шестьдесят седьмой улице, куда пошла Лаура. К тому же никому не положено ложиться спать в новогоднюю ночь.

Наконец Майкл продрался сквозь самую плотную толпу и быстрым шагом направился к Пятой авеню. Дойдя до угла, он повернул на север. Народу на Пятой авеню было меньше, и порывы ветра приносили из парка свежий воздух. Небо потемнело настолько, что Майкл мог разглядеть звезды, пусть бледные и маленькие и только в узком коридоре непосредственно над улицей.

«Я должен купить домик в деревне, – подумал он, – недорогой домик неподалеку от города за шесть или семь тысяч (банк скорее всего даст ссуду), домик, где можно провести несколько дней, где царят тишина и покой, где ночью на небе видны звезды, где можно лечь спать в восемь часов, если вдруг возникает такое желание. Я должен это сделать, – решил он, – не строить планы, а взять и купить».

В тускло освещенной витрине он поймал свое отражение, нечеткое, расплывчатое, но, как обычно, ему не понравилось то, что он увидел. Автоматически Майкл распрямил плечи. «Мне нельзя сутулиться, – напомнил он себе, – и я должен сбросить пятнадцать фунтов. Я выгляжу как толстый бакалейщик».

Рядом остановилось такси, но Майкл лишь отмахнулся. Занятия физкультурой, думал он, и как минимум месяц ни капли спиртного. Это основное условие. Не пить. Ни пива, ни мартини, ни всего остального. Опять же не придется просыпаться по утрам с больной головой. После выпивки до полудня ты никакой, потом подходит время ланча, и у тебя в руке вновь стакан. А тут начало нового года, прекрасный момент для того, чтобы круто все поменять. Возможность проверить, есть ли у тебя характер. Сегодня и надо начать. На вечеринке. Ненавязчиво. Просто не пить. И в домике в деревне не будет бара.

Настроение у Майкла сразу улучшилось. Он принял решение, окончательное и бесповоротное. А потому не стоило обращать внимание на такие мелочи, как жавшие в шагу брюки. Мимо роскошных витрин Майкл Уайтэкр спешил к Шестьдесят седьмой улице.


В переполненную комнату он вошел в начале первого. Люди пели и обнимались, а та девушка, которая отключалась на всех вечеринках, уже лежала в углу. Уайтэкр увидел, как его жена целует низенького человечка, внешность которого однозначно указывала на то, что он из Голливуда. Кто-то сунул в руку Майкла стакан, высокая девушка вывалила полтарелки картофельного салата ему на плечо и сказала: «Прекрасный салат», – а потом долго оттирала лацкан длинными, тонкими пальцами. Ногти, по полтора дюйма каждый, она красила в ярко-розовый цвет. Подошла Кэтрин. Грудь, выпирающая над декольте, напоминала наполненные ветром паруса фрегата.

– Майк, дорогой! – Она поцеловала его за ухом. – Что ты сегодня делаешь?

– Моя жена вчера приехала из Калифорнии, – ответил Майкл.

– Жаль, – вздохнула Кэтрин. – С Новым годом тебя.

Она поплыла дальше. Ее грудь заворожила трех студентов Гарвардского университета, которые приходились родственниками хозяйке дома и приехали в Нью-Йорк на каникулы.

Майкл поднес стакан ко рту и сделал большой глоток. Вроде бы виски с лимонным соком и содовой. Здоровый образ жизни можно начать и завтра, подумал он. В конце концов, он уже пропустил три стаканчика, так что ночь все равно потеряна.

Майкл подождал, пока его жена закончит целоваться с лысым недомерком с длинными казацкими усами, потом пересек комнату и остановился у Лауры за спиной. Она держала недомерка за руку.

– Только никому не говори, Гарри, но сценарий – дерьмо.

– Ты меня знаешь, Лаура, – ответил лысый недомерок. – Разве я из болтунов?

– С Новым годом, дорогая. – Майкл поцеловал жену в щеку.

Лаура обернулась, не выпуская из своей руки руку лысого недомерка. Ее лицо осветила улыбка, такая теплая, нежная и, несмотря на толпу, шум и всеобщее веселье, предназначенная только ему. Конечно же, у него растаяло сердце. Свободной рукой Лаура притянула Майкла к себе, чтобы поцеловать. А когда их лица сблизились, она, прежде чем поцеловать его, на мгновение застыла и втянула носом воздух. Его это, естественно, задело. И во время поцелуя он уже дулся. Впрочем, подумал он, Лаура это делает всегда. И в Новый год, и в любой другой день.

– Перед тем как уйти из театра, я подушился. – Майкл отпрянул от жены и выпрямился. – Вылил на себя два флакона «Шанель № 5».

Он увидел, как ресницы Лауры чуть дрогнули от обиды.

– Я не хочу, чтобы ты злился на меня в 1938 году. Почему ты так припозднился?

– Пришлось выпить пару стаканчиков.

– С кем? – Когда Лаура допрашивала Майкла, ее искреннее, открытое лицо очень портил подозрительный взгляд.

– С несколькими актерами.

– И только? – Голос звучал игриво – именно таким тоном жене в присутствии посторонних положено узнавать некоторые подробности поведения мужа в те часы, что они провели порознь.

– Нет. Как-то вылетело из головы. Нас развлекали шесть полинезийских девушек, но я бросил их ради тебя.

– Какой ты у меня юморист! – Лаура повернулась к лысому недомерку: – Он юморист, не так ли?

– Эти проблемы лучше решать наедине, по-домашнему, – ответил тот. – Поэтому разрешите откланяться. Третий лишний. – Он помахал рукой Уайтэкру. – С Новым годом, Лаура, удачи тебе. – И недомерок растворился в толпе.

– У меня отличная идея. – Лаура пристально смотрела на мужа. – Давай в эту ночь не злиться на жен.

Допив содержимое стакана, Майкл поставил его на столик.

– Кто этот усатый?

– Ты про Гарри?

– Про того, с кем ты целовалась.

– Гарри. Я с ним знакома много лет. Его приглашают на все вечеринки. – Лаура нежно коснулась волос мужа. – И здесь, и в Калифорнии. Не знаю, правда, чем он занимается. Возможно, он агент. Гарри подошел и сказал, что, по его мнению, в моем последнем фильме я заворожила зрителей.

– Так и сказал – заворожила?

– Совершенно верно.

– Нынче, значит, в Голливуде в ходу такие эпитеты?

– Похоже на то. – Лаура улыбалась мужу, но глазками стреляла по комнате. Такое происходило всегда, даже если они устраивали вечеринку у себя дома. – А что ты можешь сказать о моем последнем фильме?

– Ты заворожила зрителей, – ответил Майкл. – Давай выпьем.

Лаура взяла его за руку, потерлась щекой о плечо.

– Ты рад, что я здесь?

Майкл широко улыбнулся:

– Я заворожен.

Они рассмеялись и направились к бару сквозь толпу, образовавшуюся в центре комнаты.

Находился бар в другой комнате, под абстрактной картиной, изображавшей женщину с тремя внушительными грудями, сидящую на параллелепипеде.

В баре уже обосновался Уоллес Арни, поседевший, одутловатый, с чашкой в руке. Компанию ему составлял широкоплечий здоровяк в костюме из синей саржи. По загорелому, иссеченному ветром лицу здоровяка чувствовалось, что в домах он бывает редко и большую часть времени проводит на свежем воздухе. Рядом с ними пили виски две тощие, как селедки, модели.

– Он подкатился к тебе? – услышал Майкл вопрос одной из них, когда он и Лаура подошли к бару.

– Нет. – Вторая, с белокурыми волосами, мотнула головой.

– Почему? – спросила первая.

– Потому что сейчас он – йог, – ответила блондинка.

Обе девушки одновременно заглянули в свои стаканы, потом допили то, что в них оставалось, и отбыли вместе, грациозные, как две пантеры, прогуливающиеся в джунглях.

– Ты слышала? – спросил Майкл Лауру.

– Да. – Она рассмеялась.

Майкл заказал бармену два виски и улыбнулся Арни, автору «Последней весны». Арни продолжал молча сверлить их взглядом, изредка поднося чашку ко рту. Получалось у него очень элегантно, хотя рука и дрожала.

– Если его сбивают, – говорил мужчина в костюме из синей саржи, – если его сбивают с ног, рефери должен остановить бой, чтобы избежать лишних травм.

Арни огляделся, улыбнулся, протянул бармену чашку и блюдце:

– Пожалуйста, еще чаю.

Бармен наполнил чашку ржаным виски. Арни вновь огляделся, прежде чем взять чашку.

– Привет, Уайтэкр. С Новым годом, миссис Уайтэкр. Майкл, ведь ты не скажешь Фелис, не так ли?

– Нет, – ответил Майкл. – Не скажу.

– Слава Богу. У Фелис несварение желудка. Она в сортире уже час. Она не разрешает мне пить даже пиво. – Драматург говорил осипшим голосом, язык у него уже заплетался от выпитого, но он продолжал жаловаться на судьбу. – Даже пиво. Можешь себе такое представить? Поэтому я ношу с собой эту чашку. С расстояния в три фута невозможно понять, что я из нее пью – чай или что-нибудь покрепче. В конце концов, – он поднес чашку ко рту, – я взрослый человек. Фелис хочет, чтобы я написал еще одну пьесу. – Тут в голосе Арни прибавилось воинственности. – Только потому, что она – жена моего продюсера, Фелис полагает себя вправе выбивать стакан из моей руки. Это унизительно. Нельзя так унижать мужчину моего возраста. – Он повернулся к здоровяку в костюме из синей саржи. – Вот мистер Пэрриш пьет, как рыба, и никто его не унижает. Все только говорят: «Как это трогательно: Фелис отдает себя всю без остатка этому пьянице Уоллесу Арни». Меня это не трогает. Мистер Пэрриш и я знаем, почему она это делает. Не так ли, мистер Пэрриш?

– Конечно, дружище, – ответил здоровяк в синем костюме.

– Причина в экономике. Как и везде. – Арни вскинул руку с чашкой, пролив виски на рукав Майкла. – Мистер Пэрриш – коммунист, и он знает. Базис любого человеческого деяния – жадность. Откровенная жадность. Если б они не надеялись, что могут получить от меня еще одну пьесу, они бы не сказали ни слова, поселись я на винокурне. Я мог бы купаться в текиле или абсенте, но услышал бы от них: «Поцелуй меня в задницу, Уоллес Арни». Извините меня, миссис Уайтэкр.

– Все нормально, – улыбнулась Лаура.

– У тебя очень красивая жена, – продолжил Арни. – Очень красивая. Здесь о ней сегодня говорили. Я слышал. Очень хвалили. Очень. На этой вечеринке у нее есть несколько старых друзей. Не так ли, миссис Уайтэкр?

– Так.

– У каждого среди гостей найдется несколько старых друзей. Такие уж нынче вечеринки. Современное общество. Змеиное гнездо в зимней спячке, все переплелись друг с другом. Вот он – сюжет моей следующей пьесы. Только я ее не напишу. – Он сделал большой глоток. – Прекрасный чай. Не говорите Фелис. – Майкл взял Лауру за руку, собираясь уйти. – Не уходи, Уайтэкр, – повернулся к нему Арни. – Я знаю, тебе со мной скучно, но не уходи. Я хочу поговорить с тобой. О чем ты хочешь поговорить? Хочешь поговорить об искусстве?

– Как-нибудь в другой раз, – ответил Майкл.

– Я понимаю, ты очень серьезный молодой человек. – Арни упрямо гнул свое. – Давай поговорим об искусстве. Как прошла сегодня моя пьеса?

– Нормально.

– Нет, я не хочу говорить о своей пьесе. Я же сказал: искусство, и я знаю, что ты думаешь о моей пьесе. Весь Нью-Йорк знает, что ты думаешь о моей пьесе. Ты слишком часто разеваешь рот, и, будь моя воля, я бы давно тебя уволил. Я хорошо к тебе отношусь, но я бы тебя уволил.

– Ты пьян, Уолли.

– Я недостаточно глубок для тебя. – Светло-синие глаза Арни слезились, нижняя губа, полная и влажная, дрожала. – Доживи до моих лет, Уайтэкр, и попытайся не всплыть на поверхность.

– Я уверена, что ваша пьеса очень нравится Майклу, – попыталась Лаура успокоить Арни, но нарвалась на грубость.

– Вы восхитительно красивая женщина, миссис Уайтэкр, и у вас много друзей, но, пожалуйста, заткните пасть.

– Почему бы тебе где-нибудь не полежать? – предложил Майкл.

– Давай вернемся к теме. – Арни с воинственным видом обратился к Майклу. – Я знаю, что ты говоришь на вечеринках. «Арни – глупый и старый, отработанный материал. Арни пишет о людях, которые жили в 1929 году, языком 1829 года». Это не смешно. Критиков мне и так хватает. Почему я должен платить им из своих денег? Не люблю я молодых снобов, Уайтэкр. Ты уже не так молод, чтобы ходить в молодых снобах.

– Послушай, дружище… – подал голос здоровяк в синем саржевом костюме.

– Вот ты с ним поговори. – Арни ткнул пальцем в грудь здоровяка. – Он тоже коммунист. Поэтому я недостаточно глубок для него. Для того чтобы набраться глубоких мыслей, ему достаточно платить по пятнадцать центов в неделю за «Нью массес»[11]. – Он с любовью обнял Пэрриша за плечо. – Вот каких коммунистов я люблю, Уайтэкр. Как мистер Пэрриш. Мистер Загорелый Пэрриш. Он загорел в солнечной Испании. Он поехал в Испанию, в него стреляли в Мадриде, он собирается вернуться в Испанию и готов там умереть. Не так ли, мистер Пэрриш?

– Конечно, дружище.

– Таких коммунистов я люблю, – повторил Арни. – Мистер Пэрриш сейчас в Америке, чтобы добыть денег и найти добровольцев, которые согласны на то, чтобы в них стреляли в Испании. Вместо того чтобы ходить с глубокомысленным видом на все эти идиотские вечеринки в Нью-Йорке, почему бы тебе не отправиться в Испанию с мистером Пэрришем, а, Уайтэкр?

– Если ты не замолчишь… – начал Майкл, но тут высокая седая женщина с властным лицом вклинилась между ними и без единого слова выбила чашку из руки Арни. Драматург бросил на нее злобный взгляд, но тут же нервно улыбнулся, втянул голову в плечи и уставился в пол.

– Привет, Фелис, – промямлил он.

– Уйди от стойки! – приказала Фелис.

– Мне захотелось выпить чаю. – Арни, волоча ноги, двинулся прочь, толстый, старый, с всклокоченными седыми волосами.

– Мистер Арни не пьет, – сурово бросила Фелис бармену.

– Да, мэм, – кивнул тот.

– Господи! – Фелис повернулась к Майклу. – Я готова его убить. Страсть Арни к спиртному сводит меня с ума. А в принципе он очень хороший человек.

– Очаровательный, – согласился Майкл.

– Он вел себя ужасно? – озабоченно спросила Фелис.

– Да нет же.

– Скоро его никуда не станут приглашать, все будут сторониться его…

– С чего вы это взяли?

– Даже если до этого не дойдет, пьянство его губит, – грустно вздохнула Фелис. – Он сидит в своей комнате, как бирюк, и говорит всем, кто его слушает, что он – отработанный материал. Я думала, вечеринка пойдет ему на пользу, я смогу приглядывать за ним. – Она пожала плечами, глядя вслед удаляющемуся Арни. – Некоторым людям надо отрубать кисти рук, когда они тянутся к первому стакану. – Фелис подобрала юбки, как было принято в стародавние времена при королевском дворе, и, шурша тафтой, последовала за драматургом.

– Думаю, мне надо выпить, – изрек Майкл.

– Мне тоже, – поддержала его Лаура.

– Дружище, – добавил мистер Пэрриш.

Они молчали, пока бармен наполнял стаканы.

– Злоупотребление алкоголем, – заговорил мистер Пэрриш хорошо поставленным голосом проповедника, изучая содержимое своего стакана, – главное и единственное отличие, возносящее человека над животными.

Все рассмеялись. Майкл, прежде чем поднести стакан к губам, поднял его, салютуя Пэрришу.

– За Мадрид, – предложил тост Пэрриш; правда, тон его был очень уж будничным.

– За Мадрид, – с придыханием, хрипловато повторила Лаура.

Майкл замялся, поскольку иной раз действительно спрашивал себя, а почему он не в Испании, но присоединился к остальным.

– За Мадрид.

Они выпили.

– Когда вы вернулись? – спросил Майкл, пересиливая себя. Ему было неловко задавать такие вопросы.

– Четыре дня назад. – Пэрриш вновь отпил из стакана. – В этой стране отличное спиртное. – Он улыбнулся. Пил Пэрриш без перерыва, каждые пять минут наполняя стакан; лицо его все больше наливалось краской, но в остальном количество выпитого никак не сказывалось.

– А когда вы уехали из Испании?

– Две недели назад.

Две недели назад, подумал Майкл, этот человек был там, на замерзших дорогах, с холодной винтовкой в руках, под проносящимися на бреющем полете самолетами, среди новых могил. А теперь вот он стоит рядом, в синем саржевом костюме, словно водитель грузовика на собственной свадьбе, в стакане дребезжат кубики льда, люди вокруг говорят о последнем фильме, высказывают свое мнение и ссылаются на критиков, обсуждают, чем объясняется привычка ребенка спать с кулачком, прижатым к глазам, а мужчина с гитарой наигрывает псевдоюжные баллады в углу большой комнаты, устланной толстым ковром, в квартире, принадлежащей очень богатым людям и расположенной на двенадцатом этаже хорошо охраняемого здания. Человек в синем саржевом костюме стоит под женщиной с тремя грудями, а из окон квартиры открывается прекрасный вид на парк. И вскоре этому человеку предстоит отправиться в доки, которые тоже видны из окна, чтобы сесть на корабль и отплыть в Европу. Не было на этом человеке отметин тех трудностей, которые он уже пережил, а его добродушная, дружелюбная манера поведения никоим образом не указывала на другие трудности, которые ожидали его впереди.

Человечество на удивление многолико, думал Майкл. Ведь этот мужчина значительно старше, чем он, Майкл, жизнь у него, несомненно, была куда труднее, однако он побывал там, знает, что такое длинные марши и пропитанная кровью земля. Он убивал и рисковал своей жизнью, а вернулся в Америку для того, чтобы вновь пойти навстречу опасности… Майкл мотнул головой, презирая себя за нерешительность, сожалея о том, что оказался на одной вечеринке с таким вот Пэрришем, который служит ему живым укором.

– …Деньги – это важно, – тем временем говорил Пэрриш Лауре. – Деньги и политическое давление. У нас много людей, которые готовы сражаться. Но британское правительство конфисковало все золото республиканцев, находящееся в Лондоне, и Вашингтон, по существу, встал на сторону Франко. Нам приходится тайком пробираться в Испанию, поэтому деньги нужны на взятки и на переезд в Европу. Вот почему как-то раз, когда мы лежали в окопах у Университетского городка и было так холодно, что пальцы едва не превращались в сосульки, ко мне подошли и сказали: «Пэрриш, дружище, ты тратишь патроны впустую и еще не убил ни одного фашиста. Вот мы и решили, поскольку красноречия тебе не занимать, ты должен вернуться в Штаты и рассказывать там захватывающие дух, выбивающие слезу истории о героях бессмертной Интернациональной бригады, находящейся на переднем крае борьбы с фашизмом. А назад возвращайся с набитыми деньгами карманами». Теперь я встречаюсь с американцами и даю волю воображению и языку. Не проходит и нескольких минут, как людей переполняют эмоции, а их щедрость не знает границ. Поскольку деньги льются рекой, а все женщины готовы лечь под героя-интернационалиста, я, должно быть, нашел свое истинное место в борьбе за свободу. – Он улыбнулся, сверкнув вставными зубами, и протянул бармену пустой стакан. – Хотите послушать какую-нибудь кровавую историю об этой ужасной войне за свободу, раздирающей Испанию?

– Нет, – ответил Майкл, – особенно после такого вступления.

– Правда, – Пэрриш разом протрезвел, улыбка исчезла с его лица, – страшнее любой из этих историй. – Он отвернулся от Майкла, оглядел комнату. И впервые в этих холодных, оценивающих глазах Майкл смог разглядеть малую толику того, что пришлось пережить Пэрришу. – Молодые парни, приехавшие за пять тысяч миль, с изумлением осознают, что умирают, прямо здесь, взаправду, с пулей в животе. Французы закрыли границу и только за взятки разрешают людям пешком, с кровавыми мозолями на ногах, пересечь Пиренеи в разгар зимы. Везде взяточники, мошенники, предатели. В порту. В штабах. В батальоне и в роте. На передовой. Хорошие парни видят, как после взрыва снаряда от их приятелей остаются одни ошметки, и говорят: «Должно быть, я допустил ошибку. Из Дартмута война виделась иначе».

Невысокая пухленькая женщина лет сорока, в розовом, как у школьницы, платье, подошла к бару и взяла Лауру за руку.

– Лаура, дорогая, я тебя повсюду ищу. Твоя очередь.

– Ой, – Лаура повернулась к блондинке, – извини, что заставила ждать, но мистер Пэрриш такой интересный человек.

Майкла от слова «интересный» слегка передернуло. Мистер Пэрриш лишь плотоядно улыбнулся обеим дамам.

– Я вернусь через несколько минут, – пообещала Лаура Майклу. – Синтия предсказывает судьбу женщинам, и теперь моя очередь.

– Посмотрите, нет ли в вашем будущем сорокалетнего ирландца со вставными зубами, – обратился к ней Пэрриш.

– Я обязательно спрошу об этом, – со смехом ответила Лаура и ушла под руку с гадалкой. Майкл наблюдал, как она с подчеркнуто прямой спиной, сексуально покачивая бедрами, пересекает комнату, и заметил, что еще двое мужчин не менее пристально смотрят ей вслед. Высокий, симпатичный Дональд Уэйд и некий Толбот. Обоих Лаура называла своими экс-боями. Их постоянно приглашали на те же вечеринки, что и Уайтэкров. Майкл знал наверняка, что раньше у Лауры с каждым из них был роман, теперь же Лаура пыталась убедить мужа, что она больше не имеет с ними никаких дел. Внезапно эта идиотская ситуация вызвала у Майкла приступ злобы, но он прекрасно понимал, что ничего поделать не может.

– Женщины Америки, – говорил Пэрриш, – бальзам для мужской мошонки.

Майкл не мог не рассмеяться, а Пэрриш позволил себе сухо улыбнуться.

– Давай выпьем, – предложил Майкл.

– Дружище, – откликнулся Пэрриш.

И оба поставили свои стаканы перед барменом.

– Когда вы возвращаетесь? – спросил Майкл.

Пэрриш огляделся, на его открытом лице появилось тревожное выражение.

– Трудно сказать, дружище, – прошептал он. – Не стоит об этом говорить. Государственный департамент, знаете ли… И у фашистов везде шпионы. Мне вот пришлось скрывать, что я американец, и в Интернациональную бригаду я завербовался как представитель другой страны. Держи это при себе, дружище, но, думаю, через месяц-полтора…

– Вы поедете один?

– Не думаю, дружище. Возьму с собой маленький отряд парней. – Улыбка его стала шире. – Интернациональная бригада – быстро растущий концерн. – Пэрриш задумчиво оглядел Майкла, и тот понял, что ирландец оценивает его, пытается понять, что делает Майкл на этой вечеринке, зачем в сшитом по последней моде костюме толчется в этой роскошной квартире, почему в руках у него полный стакан, а не автомат.

– Вы рассчитываете на меня? – спросил Майкл.

– Нет, дружище. – Пэрриш потер щеку.

– Вы возьмете мои деньги?

– Деньги я возьму даже у папы римского, – с ухмылкой ответил Пэрриш.

Майкл достал бумажник. Ему недавно заплатили, и у него еще оставались деньги от бонуса. Он сунул купюры в руку Пэрриша. Семьдесят пять долларов.

– Надеюсь, вам осталось на такси, дружище. – Пэрриш небрежно сунул деньги в боковой карман пиджака и похлопал Майкла по плечу. – С вашей помощью мы убьем пару мерзавцев.

– Спасибо. – Майкл убрал бумажник. Больше говорить с Пэрришем ему не хотелось. – Вы еще побудете в баре?

– Есть в этом доме приличный бордель? – спросил Пэрриш.

– Нет.

– Тогда побуду здесь.

– Еще увидимся. – Майкл взмахнул рукой. – Пойду поброжу.

– Конечно, дружище. Спасибо за бабки.

– Используйте их по назначению, дружище.

– Конечно, дружище. – И Пэрриш вернулся к своему стакану; его широкие, обтянутые синей саржей плечи резко выделялись среди обнаженных плеч женщин и шелковых лацканов смокингов мужчин.

Майкл направился к группе гостей в углу комнаты. Еще до того, как он добрался туда, Майкл поймал обращенный на него взгляд Луизы и ее улыбку. Если следовать терминологии Лауры, Луиза была его экс-герл, только отношения между ними не прерывались. Луиза уже вышла замуж, но они продолжали встречаться, иногда часто, иногда реже. Майкл, конечно, понимал, что ведет себя аморально, не желая рвать давнюю связь, но Луиза, миниатюрная, темноволосая, умненькая, очень нежная и нетребовательная, по праву считалась одной из первых красавиц Нью-Йорка. Иногда зимними вечерами, когда они лежали рядом в чужой кровати в квартире, которую на день-другой уступили им какие-нибудь друзья, Луиза вздыхала, глядя в потолок, и говорила: «Как же хорошо! Но, наверное, придется ставить точку». Однако ни она, ни Майкл не воспринимали эту идею всерьез.

Луиза стояла рядом с Дональдом Уэйдом. На мгновение перед мысленным взором Майкла возникли слившиеся воедино Лаура и Уэйд, но видение это исчезло, как только он поцеловал Луизу и поздравил ее с Новым годом.

На страницу:
3 из 15