Курица в полете

– Хочу!

– Тогда пошли!

– Нет, давай не так…

– А как?

– Ты иди в наш подъезд, как будто к Севке идешь, а я потом…

– Годится!

Он ждал ее у их двери, она никак не могла попасть ключом в замок, у него тоже тряслись руки, но наконец они вошли в квартиру, где вкусно пахло кексом. Бабушка всегда умудрялась испечь маленький кекс для внучки из материала заказчика. Но тут Витька обнял ее, прижал к стене и стал расстегивать «молнию» у нее на юбке. И Элла увидела золотых пчел, совсем таких, как на покрывале в воображаемой ленинградской спальне Ивана Аркадьевича. Это было так красиво!

Она сошла с ума! Второй раз превзошел все ее ожидания. У Витьки был опыт, и Элла, как и весь двор, знала, откуда этот опыт. Ему едва стукнуло четырнадцать, когда его затащила к себе в постель не слишком молодая, но весьма любвеобильная дама – жена капитана дальнего плавания. Капитан, далекий от идеала женщин – слепоглухонемым он не был, – узнав о том, что Тамарочка спуталась с четырнадцатилетним пацаном, пришел в ярость, избил жену до полусмерти, но не развелся – это могло повредить его карьере, а переехал с Пушкинской куда-то в новый район. Больше Тамарочку никто в их дворе не видел. Но вскоре Витьку арестовали по подозрению в краже. Его мать была уверена, что это дело рук капитана. Короче, Витьке дали три года, и последние полгода он досиживал уже во взрослой колонии.

– Витечка, – спрашивала Элла, глядя в его невозможно красивые и очень любящие глаза, – Витечка, ты и вправду ничего не крал, а?

– А если б крал, ты бы меня меньше любила?

– Нет, наверное, но все-таки…

– Да не крал я, не крал! Вон и на работу меня взяли, и вообще я завязал!

– А с чем завязал, если не крал, а?

– Ну, Элка, тебе бы прокурором быть! – восхищался Витька, так и не ответив на ее вопрос.

Она понимала: что-то там все же было. Он никогда ни словом не обмолвился о зоне, а если Элла спрашивала, твердо и неизменно отвечал:

– С этим покончено, Элюня! И вспоминать не хочу!

– Но ты теперь возьмешься за ум?

– Элюня, кончай с нотациями, иди лучше ко мне!

Это и вправду было для нее лучше всего, она совсем не могла без него жить, но некоторое время, месяца два, им удавалось таить свой безумный роман от всех. Когда кончились занятия в школе и Элла с бабушкой перебрались на дачу в Аркадию, все стало еще проще. Каникулы – святое время! Утром Элла убегала на пляж, купалась, плавала, загорала, а потом, оставив на пляже свое полотенце и книжку, тихонько смывалась. В условленном месте ее уже ждал Витька со своим стареньким мотоциклом, подарком старшего брата, живущего в Ильичевске. И они мчались в крошечный, полуразвалившийся курень на Четырнадцатой станции. Они никак не могли насытиться друг другом. А однажды, наврав бабушке с три короба, она уехала с ним на Каролино-Бугаз, туда, где Днестр впадает в Черное море. В будни там пустынно – и вместо тесного, не слишком опрятного куреня к их услугам было море, небо и песок. И солнце, конечно! Они загорели дочерна.

– Элюня, – сказал вечером Витька, когда они сидели у костра, – давай поженимся, а?

– Давай! – легко согласилась Элла. – Но нас не распишут! Мне же только пятнадцать.

– Черт, я когда на тебя смотрю, не верю просто… ты такая… И буфера у тебя как у…

– Не смей так говорить! – оскорбилась вдруг Элла.

– Ладно, прости. Титечки…

– Прекрати!

– Ладно, ты лучше скажи, пойдешь за меня, а? Если скажешь «да», я знаю, как быть, чтобы нас расписали.

– И как?

– Ребеночка заделать!

– Спятил, да?

– Почему? Все продумано. Заделаем ребеночка, как только дадут справку о беременности, пойдем получим разрешение, и ты еще успеешь сделать аборт!

– Аборт? – возмутилась Элла.

– А что такого? Это небольно, говорят, бабам дают веселящий газ – и это кайф! Правда, потом неделю трахаться нельзя… Но как-нибудь потерпим.

– Мудак! – сказала девочка из приличной семьи.

– Думаешь?

– Уверена!

– Значит, не хочешь замуж?

– Замуж хочу, а аборт не хочу! Давай лучше знаешь как сделаем?

– Ну?

– Расскажем бабушке, все ей объясним, и она позволит нам жить вместе, нерасписанными. А когда мне исполнится восемнадцать, распишемся. По-моему, здорово! У нас большая квартира…

– Ага, так твоя бабка меня и пустила, жди! Я ж для нее уголовник!

– Ты не знаешь мою бабушку! И ты еще будешь ей помогать!

– Тесто месить, что ли?

– Нет, будешь отвозить на своем мотоцикле заказы!

– Ага, я в кино видал, как в Нью-Йорке какой-то парень развозил пиццу в коробках. Кстати, ты когда-нибудь ела пиццу?

– Ага. Бабушка делала по заказу одной тетки, у которой муж итальянец.

– А что… Может, ты и права… Попробуй!

– Что? Поговорить с бабушкой?

– Ну да, чем черт не шутит… Она ж у тебя и сама вовсю еще гуляет, должна понять молодежь. Значит, ты согласна? Да?

– Да!

– В таком разе закрой глаза.

– Зачем?

– Кому сказано, закрой глаза.

Она закрыла глаза, но сердце отчего-то тревожно забилось.

– А теперь смотри!

Он протягивал ей раскрытую ладонь, а на ладони лежало кольцо. Золотое, с синим камнем в оправе из меленьких стеклышек.

– Это что?

– Сама, что ли, не видишь? Кольцо. Между прочим, не хухры-мухры, а настоящий сапфир с брюликами.

– Откуда? – помертвела она.

– Думаешь, краденое? – усмехнулся он. – Не боись, это еще прабабки моей. Бери, считай, что обручальное!

– Тебе его мама дала?

– Не, мать вообще не в курсaх! Это прабабка мне завещала.

– Не ври!

– Да не вру я!

– Нет, врешь! Витька, где ты кольцо взял? Хотя я и знать не хочу! Отнеси его туда, где взял, слышишь?

– А ты чего это раскомандовалась?

– Потому что с вором я жить не желаю!

– Да что ты заладила: «вор», «вор»! Если хочешь знать, кольцо мне и вправду прабабка оставила, отцова бабка, она мать мою на дух не переносила, а когда помирать собралась, своей дочке, моей бабке, сказала: пусть кольцо фамильное Витьке достанется, чтоб он своей невесте подарил. А ты: «вор», «вор»! Если б я кольцо украл, я б его заныкал, а не стал бы тебе дарить, или бы продал Вадьке-часовщику.

– А Вадька что, краденое скупает?

– А ты думала?

– Витечка, ты не врешь? – нежно проворковала Элла, которой смертельно хотелось поверить, что кольцо с сапфиром и брюликами – семейная реликвия.

– Ох, ты меня достала! – Он завалил ее на песок и стал целовать. Это было куда убедительнее любых клятв.

МОСКВА

Элла приехала к австрийскому посольству, готовая стоять в долгой, нервной очереди, но, к ее удивлению, народу было совсем немного, в дверях выдавали анкеты и стояли лавочки и стол, где можно было эти анкеты заполнить. А внутри веселый седой ветеран то ли войны, то ли компетентных органов с прибаутками просматривал документы, откладывая в сторонку то, что не нужно.

– Ох, – сказал он, оглядев Эллу взглядом старого бабника, – ну и повезет кому-то в Вене, – такая краля туда собралась! – И он поцеловал кончики своих пальцев. Элла почему-то смутилась.

И только когда она уже оплатила в банке визу, до нее вдруг дошло, что скоро она увидит мать. Все то время, пока шло приглашение, а оно пришло очень быстро, мать послала его с оказией, пока заказывался билет, утрясался вопрос с отпуском – Валерий Яковлевич был недоволен, что Элла уходит в неурочное время, – она гнала от себя тяжелые мысли, а вот получив банковский квиток, вдруг страшно заволновалась. Мать часто звонила, говорила, что уже приготовила ей комнату, купила билеты в театры, на концерты, что в Вене как раз проходит замечательная выставка Дюрера, а еще что они поедут вместе куда только Элла захочет, что она тоже волнуется, но уверена – они прекрасно поймут друг друга, все-таки родная кровь, и, несмотря ни на что, она любит свою единственную дочь.

А я, думала Элла, я разве ее люблю? Пока, наверное, нет, а смогу ли полюбить снова? Да, конечно да! Она же раскаялась. Уметь прощать – великое дело! И конечно, хочется увидеть Вену, хотя что значат европейские столицы в сравнении с родной матерью, которую она не видела бог знает сколько лет! И надо ли везти ей подарки? Элла решила посоветоваться с Машкой.

– Надо! – твердо заявила Машка. – Пусть знает, что мы тут тоже не лыком шиты! Купи ей какую-нибудь цацку.

– Да ты что? Какую цацку? Я даже не представляю себе, как она сейчас выглядит и что носит… Нет, цацку не повезу!

– А что, матрешку? – усмехнулась Машка. – Или водку?

– Нет, конечно. Куплю ей банку икры.

– Это мысль! Икра всегда ко двору придется, но, надеюсь, ты не красную икру покупать собираешься?

– Нет, конечно.

– А ты в курсе, сколько нынче икра стоит?

– Что ж делать, придется разориться, все-таки мать…

– На полкило сколотишься?

– Полкило? – ужаснулась Элла.

– Меньше западло! А как же широкая русская натура? Зато уже больше ничего другого можно не покупать. Даже водку, у нее там мужика пока нет?

– Откуда я знаю, она ничего не говорила. А вообще ты права. Полкило икры – это круто!

– Только не забудь взять в магазине чек, а то придраться могут на таможне.

– Я думала на рынке купить, в пластмассовой банке.

– Не вздумай! – замахала на нее руками Машка.

– Почему?

– Потому! Насколько я знаю европейцев, фиг они ее сразу жрать будут, они поставят ее в холодильник до лучших времен или до суперторжественного случая. А рыночная икра сколько простоит?

– Да, наверное, ты права… – задумалась Элла. Она ничего не знает о вкусах и привычках родной матери, помнит только со слов бабушки, что больше всего мама любила торт «Наполеон». – И еще я испеку ей «Наполеон»!

– А что? От твоего «Наполеона» можно шизнуться! – сглотнула мгновенно набежавшую слюну Маша. – И вообще, Элка, ты дура. С твоими кулинарными талантами… – привычно посетовала она.

– Что толку в кулинарных талантах? – вздохнула Элла.

Утверждение, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, всегда вызывало у Эллы горькую усмешку. Ее кулинарные шедевры прокладывали дорогу ко всему самому гадкому и отвратительному в представителях сильного пола. Они очень скоро становились требовательными, капризными, наглыми. Вероятно, им казалось, что если женщина умеет так готовить, то должна делать это постоянно, с утра до ночи. Но при этом корили ее тем, что она не укладывается в модные параметры 90-60-90. Конечно, иной раз попадались приличные люди – они не обращали внимания на избыток веса, им это нравилось, некоторые даже влюблялись, но ходить куда-то при такой фантастической кормежке просто уже не могли и не хотели. И в один прекрасный день, порвав с очередным кавалером, Элла решила: все, хватит!

– Машка, имей в виду – я мужиков больше не кормлю!

– Как? – ахнула верная Машка.

– Вот так! Не хочу! Надоело! И не вздумай меня с кем-то сводить!

– Ты что, решила зашиться, как воительница у Лескова?

Машка кончила когда-то филфак МГУ, но филология плохо кормила. А работа в дорогом косметическом салоне, половина которого уже принадлежала ей, позволяла жить достойно.

– Нет, зашиваться я не собираюсь. Но отныне я готовлю мужикам только «курицу в полете»!

– С ума сошла! – расхохоталась Машка.

– Почему? С них хватит! А ты не смей распространяться о том, как я готовлю!

– Элка, это свинство! А доедать?

После визита очередного мужика Машка мчалась к Элле – доедать что осталось – и сильно расширила свой кулинарный кругозор. Она выросла в семье ученых гуманитариев, где питались весьма примитивно. Суп, котлеты, часто покупные, компот из сухофруктов. Машкина мать считала, что тратить драгоценное время на стояние у плиты преступно. А у самой Маши, несмотря на все старания, ничего не получалось. Обязательно или пересолит, или пережарит, или недопечет.

– Нет, Элка, это не мое, – вздыхала она. – Тесто не раскатывается вообще.

– Глупости, я же тебе все написала, это тесто может сделать даже даун. Ты все в точности соблюдала?

– Вроде да, – пугалась Машка.

– Тогда я не понимаю! Ну-ка скажи, как ты делала.

– Сначала просеяла муку.

– Правильно.

– Потом смешала ее с маргарином, добавила ложку сахара, соль, уксус, но оно ни фига не месилось, и я добавила яйцо.

– Идиотка! – кричала в ужасе Элла. – А воду? Воду ты забыла?

– Воду? Да, воды, кажется, я не добавила…

– Но я ж тебе объясняла, что уксус наливают в воду!

– Забыла…

И вот уже три года Элла изредка устраивала пиршества для подруг и старых знакомых, но если на горизонте возникал кавалер, то для него готовилось блюдо времен перестройки – «курица в полете». Курицу насаживали на молочную бутылку и ставили на противень с водой в духовку. В процессе приготовления курица оттопыривала крылышки, словно пытаясь взлететь. Но куры ведь не летают.

Пожалуй, от этого блюда мужчины не так наглели… И Элла считала, что метод себя оправдал. Хотя иного и хотелось побаловать фаршированной рыбой, пирожками размером с полмизинца или яблоками под соусом сабайон, но ей удавалось держать себя в руках. А один мужчина задержался надолго. Он был женат, но приходил регулярно, а иногда даже приглашал Эллу в какой-нибудь недорогой ресторан. Он по-своему любил ее, но был так замотан жизнью, что с него и взятки гладки. А Элла его не любила. Она была ему благодарна за то, что он есть, не испытывала отвращения, иной раз даже с нежностью думала о нем, но… Она вообще никого не любила после Витьки…

ОДЕССА

Элла несколько дней не могла решиться поговорить с бабушкой о Витьке. А тут еще как снег на голову свалились московские родственники – дядя Адик и тетя Ида. Они, как всегда, навезли кучу подарков, бабушка была им страшно рада, но никакой возможности для такого серьезного разговора Элла не видела. И сказала Витьке, что надо обождать несколько дней.

– Ладно, когда они свалят?

– Через неделю вроде.

– Подождем, что ж делать, – вздохнул Витька.

А бабушка с тетей Идой все время шептались, что-то считали на бумажках, дядя Адик эти бумажки проверял, но Элла ничего интересного тут не находила. Разве может быть что-то интересное у таких старых людей? Даже бабушкин роман с Люсиком уже не представлял интереса. То ли дело ее собственный роман с Витькой, который стал еще красивее. Волосы уже прилично отросли, он загорел дочерна, и она все время млела – либо при нем, либо в мечтах о нем. И даже вообразить не могла, что их с Витькой судьба решалась сейчас с помощью московских родственников. Она была тихо и безмятежно счастлива. И очень хороша собой. Настоящая одесская красавица! Пышная, полная жизни и любви, согретая южным солнцем и взаимной страстью. Что больше красит женщину? А она, несмотря на юный возраст, уже была женщиной, правда доверчивой, недальновидной – словом, немножко курицей.

Однажды утром бабушка сказала:

– Элка, придется тебе немного потесниться, сегодня прилетает Ия.

Ия была внучкой дяди Адика и тети Иды. Ей уже стукнуло двадцать, она успела побывать замужем и развестись. Элла ее никогда не видела, и ей было любопытно познакомиться с московской модной штучкой. Ия училась во ВГИКе на сценаристку.

– Ладно, – кивнула Элла бабушке. – Надо ее встретить?

– Конечно!

– Я одна поеду встречать?

– Если можно!

– Без проблем! – обрадовалась Элла. – А она надолго?

– Посмотрим, может, поживет у нас недели две, у нее каникулы, ей надо хорошенько отдохнуть.

– А дядя Адик и тетя Ида тоже останутся?

Бабушка посмотрела на нее каким-то странным

взглядом и покачала головой:

– Нет, они в воскресенье уедут, как и собирались.

Элла облегченно вздохнула. Одна Ия ничему не помешает.

Ия оказалась высокой, спортивной девушкой, не слишком красивой, но вполне стильной, а главное – свойской.

– Привет, Элла! Ух, какая ты красивая! Давай дружить?

– Давай! – польщенно воскликнула Элла.

– Покажешь мне город?

– Конечно!

Элла обрадовалась, потому что Витька уехал на несколько дней к бабке в Овидиополь. Он звал ее с собой, но она же не могла. Да и потом, разве сравнишь овидиопольскую бабку с московской киносценаристкой, хоть и будущей? Он не обиделся, а, как показалось Элле, даже вздохнул с облегчением, и она поняла это так: он боялся, что Элла станет расспрашивать бабку о кольце. Он все-таки заставил Эллу принять этот дар, но носить его она боялась.

Они с Ией целыми днями гуляли по городу, валялись на пляже, катались на катере – это им устроил Люсик. Ия всем восторгалась и с наслаждением пробовала одесские яства, упоенно закатывая глаза: «Ой, тетя Женя, ничего вкуснее не ела!» – и рассказывала о Москве. Судя по ее рассказам, жизнь в столице была фантастически интересной. И вообще, все самые замечательные люди жили в Москве, и многих Ия хорошо знала.

– Приезжай ко мне, у меня отдельная квартира, я иногда такие вечеринки устраиваю, закачаешься! Слушай, а ты театр любишь? Я тебя всюду свожу, у меня есть знакомые, мне билеты достать в любой театр – раз плюнуть! И в Дом кино сходим, и в Дом литераторов, и в ВТО, и в ЦДРИ… Ты такая красотка, может, подцепишь хорошего жениха, чем черт не шутит! Тебе еще замуж, конечно, рано, но… У тебя парень уже был, ну я имею в виду… ты уже спала с кем-то?

– Да! – с гордостью ответила Элла. – Ты только никому не говори!

– Ты меня что, за стукачку держишь? Слушай, а кто твой парень?

– В каком смысле? – насторожилась вдруг Элла.

– Ну он что, школяр, студент, взрослый мужик?

– Он… работает!

– Доходчиво объяснила! – расхохоталась Ия. – А где работает?

– В филармонии! – ляпнула Элла первое, что пришло в голову.

– Музыкант? – удивилась почему-то Ия.

– Нет, настройщик!

Она мигом сообразила – если сказать «да, музыкант», Ия начнет выспрашивать подробности, а так… К тому же у Люсика был близкий друг – известный всей Одессе настройщик Давид Самойлович Лурье, которого безмерно ценили все музыканты города.

– Надо же! Говорят, редкая профессия…

Они гуляли по городу, и вдруг Ия словно споткнулась.

– Элка, это что такое? – Она стояла у витрины часовой мастерской и ошеломленно глядела на Вадю-часовщика.

– Часовщик, сама разве не видишь? – засмеялась Элла.

– Разве такие часовщики бывают? Можно сбрендить… Слушай, у нас во ВГИКе даже близко нет такого… Обалдеть… Да по нему Голливуд плачет! Конечно, Голливуд – это сказка, но для «Мосфильма» или, на худой конец, для студии Горького сгодился бы. Ты с ним знакома?

– Нет.

– Ладно, я сама!

Она решительно сняла с руки часы и вошла в мастерскую.

Элла в который уж раз наблюдала, как Вадя берет в руки совершенно исправные часы, вскрывает их, качает головой и выписывает квитанцию. Лицо у него при этом покорно-скорбное. Что ж делать, если они так хотят, эти сумасшедшие? Но сейчас на его лице промелькнуло что-то новое, какой-то интерес. Неужели Ийка ему понравилась? Ой, а ведь Витька говорил, будто Вадя скупает краденое. Надо предостеречь Ию… Хотя зачем, она уже взрослая, разведенка, и уж теперь она точно будет на моей стороне, если что…

В мастерскую вошел пожилой мужчина в бескозырке без ленточек. Она больше напоминала берет. А Ия пулей выскочила на улицу:

– Элка, умереть не встать!

– Кажется, он на тебя глаз положил.

– Уж не знаю, но свидание назначил!

– Нет, правда? – поразилась Элла.

– Я сама прибалдела!

– И когда?

– Вечером.

– Куда пригласил?

– Не знаю, просил подойти сюда к концу работы.

– Наверное, поведет тебя в «Красную», в бар или в ресторан.

– Элка, куда бы ни повел, побегу за ним хоть на край света! Какие глаза… Он женат?

– Нет. Живет вдвоем с мамой.

– Это плохо. Хуже не бывает. Можно увести от любой жены, но увести от мамы маменькиного сынка, да еще такого… Нереально!

– Ты сразу замуж за него собралась?

– Что ты смеешься? Я влюбилась, это был удар грома или, как я читала в одной книжке, «солнечный удар»! Интересно, он не импотент?

– Откуда я знаю?

– А что о нем говорят?

– Всякое. Даже кто-то сказал, что он это… педик.

– Ерунда! Был бы педик, не стал бы свидание назначать. Ну все, Элка, поехали домой, надо отдохнуть, привести себя в порядок… Только ты моим ничего не говори! А то они такой хай поднимут!

Элла молча кивнула.

Вечером Ия умчалась на свидание, наврав с три короба бабке и деду, а Элла грустно слонялась по саду и жалела, что не поехала с Витькой в Овидиополь… Потом забрела в сарайчик, где было припрятано кольцо. И решила, что, пожалуй, здесь не слишком надежное место: Люсик частенько заглядывает в сарай – то взять инструмент, то за дровами для шашлыка. Она достала кольцо и решила, что завтра отвезет его на городскую квартиру. По крайней мере до осени никто там его не обнаружит, если хорошенько спрятать.

– Элла, Элла! – донесся до нее голос Ии. Странно, что это она так быстро вернулась?

Элла сунула кольцо в карман платья и выскочила из сарая.

– Я тут.

Ия была бледна как смерть.

– Что? – испугалась Элла.

– Кошмар и жуть! Я пришла, а мастерская закрыта, его нет… Но хуже всего, что дверь… опечатана!

– Как – опечатана?

– Очень просто! И люди говорят, что его арестовали! Можешь себе представить!

– Господи, за что?

– Не знаю я, кто-то говорил, что на него донесла какая-то обиженная стерва! Я, конечно, понимаю, ревность, злость, но сажать… Я не верю, что с такими глазами можно… А между прочим, у него остались мои часы! Швейцарские, подарок отца.

– А квитанция есть?

– Какая квитанция, когда любовь с первого взгляда?

– Ну можно заявить в милицию, ты ж не виновата.

– Ни за что! Иметь дело с милицией? Да черт с ними, с часами, скажу отцу, что потеряла или украли… Лучше украли, вроде моей вины нет… Фу, я вся взмокла. Ни фига себе свидание! Представляешь, если бы его повязали не в мастерской, а в ресторане? Со мной? Хороший бы я имела вид! Да еще могли бы загрести вместе с ним! Поди докажи, что ты не верблюд! Можно считать, легко отделалась! Нет, видно, не судьба такого красавца захороводить. И ведь в Москве никто не поверит! Скажут, я это все придумала для курсовой работы. Эх, жалко, я его не сфотографировала! Хоть бы портрет на память остался!

– Портрет? Портрет можно достать.

– Как?

– У фотографа на Одиннадцатой станции висит Вадин портрет. И он втихую подторговывает его фотографиями, я знаю.

– Откуда?

– Одна моя бывшая подруга говорила. Она там купила.

– Завтра с утра отведешь меня туда! С фотокарточкой можно такую тень на плетень наводить…

– Какую тень? – не поняла Элла.

– Повесить у себя в квартире! Кто зайдет, обязательно спросит, кто да что. А я буду томно закатывать глаза… ой, а еще ты мне сделаешь надпись на фотке.

– Я? Какую надпись?

– Дарственную, как будто от него. «Дорогой и любимой Иечке» или что-то в этом роде. Бабы все обзавидуются, а мужики ревновать будут и чувствовать свою неполноценность в сравнении с таким красавцем…

Тоже мне любовь, с презрением подумала Элла. Вадя сейчас в милиции, а она… Это что же, все сценаристы такие? Наши фильмы про любовь по большей части полная фигня! Влюбленные там только бегают, взявшись за руки, целуются под дождем, а из постели вылезают в трусах. Тьфу!

Утром Ия, с аппетитом позавтракав, шепотом потребовала:

– Поехали к фотографу, ты же обещала!

Элла, пожав плечами, согласилась. Она уже поняла, что Ия хоть и неплохая девушка, но пустобрешка.

Когда они вернулись в Аркадию, вид у бабушки был странный, ничего хорошего не предвещающий. Интересно, что же случилось? Но Евгения Вениаминовна помалкивала пока, а дяди Адика не было дома. И тут вдруг Элла вспомнила, что вчера забыла спрятать кольцо, оставила в кармане платья. Она похолодела, но платье спокойно висело себе в шкафу, и кольцо было на месте. У Эллы камень с души свалился. Значит, дело в чем-то другом. Наверное, бабушка поссорилась с Люсиком. Конечно, именно в этом причина ее грозного вида и настроения. Ничего, помирятся. Но кольцо надо все-таки спрятать, пусть пока в сарай, зарыть его под дровами поглубже – и дело с концом. Она взяла свой детский совочек, вышла в сад и, стараясь остаться незамеченной – бабушка колдовала на летней кухне, и тетя Ида с нею, – юркнула в сарай. Так, если выкопать ямку под поленницей у самой стенки, маловероятно, что кто-то найдет. Она села на корточки и стала копать слежавшуюся, сухую землю.

– Так, что это ты тут прячешь? – раздался вдруг голос Евгении Вениаминовны. – А ну покажи! Так я и думала. Я давно ждала чего-то в этом роде! А ну говори, где взяла кольцо?

– Нашла!

– Врешь, паршивка! Если б ты его нашла, то явилась бы ко мне и показала, а не стала бы прятать! Говори, где взяла, говори, а то хуже будет!

– Бабушка, я его правда нашла, только вчера, просто не успела…