Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт

Помню парня лет семнадцати, как он к нам бежал, с бутылкой в руке, по чистому месту и телам, рядом не было уже никого на ногах. Целых две или три секунды бежал, лицо перекошено, кажется, кричал что-то – и очередь накоротке его буквально разорвала, и бутылка разбилась и вспыхнула. Помню упавшего солдата, красная лужа вокруг головы растекается. Помню, как кто-то из экипажа сгоревшей машины по земле катается, пытаясь с себя пламя сбить. И вся площадь впереди телами усеяна, кто-то еще шевелится, а большинство уже нет.

И эта картина была для меня страшнее боев в Берлине. Там были немцы, здесь – свои. А Скляр поседел – хотя было ему всего двадцать три, причем из этого полтора года на войне, с октября сорок второго под Сталинградом.

Доложили в штаб. Все как было – подверглись нападению вооруженной толпы, потеряли одну машину, экипаж успел выскочить, хотя все с ожогами. Атака отражена огнем, с большими потерями для напавших. Получили втык: «Как допустили! Надо было сразу стрелять, не жевать интеллигентские сопли – против вас безусловно враждебный элемент. И в следующий раз не ловите ворон!» Кажется, там не поняли, что «огонь» здесь означало буквально.

И больше никто не пытался нас прощупывать! Знаю, что было что-то подобное за переездом, на углу Шевченко, где застава из полка охраны штаба округа, погиб командир батальона и десяток бойцов, сожгли БТР. И в панике ретировались, когда на помощь выдвинулся взвод от нашей второй батареи с автоматчиками на броне. А у вокзала и товарной станции остаток этого дня и весь день следующий было тихо, даже снайперы не стреляли.

Двадцать четвертого июня стрельба шла уже по всему городу. К вечеру усилилась, местами переходя в настоящий бой. Но к нам уже подошла морская пехота, и мы знали точно, где бандиты и сколько их – в Киеве наших советских людей было все же больше, и они активно нам помогали. С утра 25 июня и мы пошли вперед, как в Берлине, штурмовыми группами по улицам, по дворам – но нашим калибром стрелять пришлось редко, буквально в паре мест, где бандеровцы, заняв оборону, огрызались огнем. Зданий было жаль, Киев до сих пор не восстановил все разрушенное, хотя пострадал куда меньше, чем Берлин или Зеелов. Но как правило, бандеровцы не принимали бой, а старались убежать, спрятаться и ударить в спину. Город был разбит на сектора, сектора на кварталы, пойманных подозрительных гнали в спешно оборудованный фильтрационный лагерь на Труханов остров посреди Днепра. Но военное положение в Киеве было отменено лишь в начале июля – поскольку бандеровцы и их пособники пытались, поодиночке и группами, пробиться на запад.

Я этого не видел, поскольку уже 28 июня наша бригада получила приказ грузиться и следовать по назначению. Никто из нас не был отмечен за участие в этом деле – впрочем, и наказан тоже. Про тот бой у вокзала нас подробно расспрашивал СМЕРШ, от них мы и узнали про хитрый бандеровский план, и нам сказали, что мы все сделали правильно… вспоминая этот день, я пытаюсь придумать, а как можно было бы по-иному, с теми средствами и в той обстановке – и не нахожу. В июле мы, прибыв на Урал, получили пополнение – и сюрпризом было, что на новых машинах красовался наш знак «святого воинства»: голова русского витязя в остроконечном шлеме – эти танки и самоходки тоже были подарком Церкви, взявшей шефство теперь уже над бригадой. И был месяц на полигоне, слаживание подразделений в единый организм или механизм и изучение силуэтов и тактико-технических данных новейших японских танков «Чи-то» и «Чи-ри» (аналоги «пантеры» и «тигра», даже внешне похожи – но все ж слабее и пушка, и броня), старые же машины «Ха-го» и «Чи-ха» вызывали у нас после боев в Европе лишь смех, рядом с ними даже немецкая «тройка» смотрелась как вундерваффе! Впрочем, если мы теперь назывались тяжелой бригадой прорыва – то и воевать нам в основном предстояло не с японской бронетехникой, а с долговременной обороной. Потому приданный нам второй батальон был даже не мотострелковым, а штурмовым. И нашим назначением был, как оказалось, не Забайкальский фронт – нам не пришлось идти через пески Гоби и горы Хингана – а Первый Дальневосточный. И тогда мы не могли знать, что освобождение Китая от японской оккупации после перерастет в Китайскую войну. И я получу все же генерал-майора – вместо возвращения в свой Тамбов.

Одно любопытно. Много позже приходилось мне с немецкими товарищами по службе пересекаться, и к документам я доступ имел – так все говорили, что у немцев в октябре сорок третьего «королевские тигры» в Португалии, где этот Ренкин воевал, были в единичных экземплярах, то ли два, то ли три. Так как же американец умудрился лично шесть штук их подбить, тем более что рядом вся его рота сражалась? Ну не бывает так, чтобы десятеро стреляли мимо, а один снайперски попадал. Наверное, там «тигры» обычные за «королей» сосчитали, да набитые всеми вместе, и записали на того, кто один живым остался. В пятьдесят девятом у нас американский фильм шел «Освобождение Европы» (и, кстати, этот Ренкин там числится консультантом) – его посмотришь, так кажется, что одни союзники и воевали! Там этот бой тоже есть, «королевские тигры» идут массой, наверное штук сто, такого мы даже под Зееловом не видели! Ну, пусть тешатся хоть придуманными победами – мы-то знаем, кто от Волги до Рейна дошел!

Томас У. Ренкин, бригадный генерал армии США.

Из письма К. Эннакину, режиссеру и сценаристу фильма «Освобождение Европы», 1959

Сэр, вы очень хорошо показали события, действительно имевшие место. Но я полагаю, что американскому зрителю надо видеть и другую сторону.

Весной сорок четвертого я исполнял обязанности офицера для особых поручений при генерале Паттоне. И именно в этом качестве был послан в русскую зону оккупации – для оценки реальной боеспособности русской армии. Все знают про обещание Паттона «за полгода дойти от Рейна до Москвы, что не удалось этому неудачнику Гитлеру», – которое было не понято политическим руководством, подвергшим генерала незаслуженной опале. И мало кому известно, что в действительности было не так.

Существовал «план Паттона», детально разработанный уже после того заявления, бывшего для него лишь первым толчком. С целями не столь амбициозными, но оттого вполне достижимыми. Паттон первым в наших военных кругах чисто интуитивно уловил, что русские, преследующие в своей политике прежде всего собственные цели, очень скоро станут для Америки главным врагом и конкурентом – и первым отважно бросился в бой. Согласно плану, рожденному в тишине штабов, без громких заявлений, русских надлежало отбросить назад в ходе чисто локального конфликта, вернув в границы западной цивилизации как минимум Германию, Италию, Австрию, а максимум – Польшу, Чехию, балканские страны, а возможно, даже Прибалтику. Считалось, что Германия при первой возможности восстанет против захватчиков-коммунистов, как и восточноевропейские народы, а русские, измотанные войной гораздо больше нас, с радостью согласятся на мир, который мы им предложим, как только цели нашего наступления будут достигнуты.

Главным аргументом противников этого плана, к которым относился и Эйзенхауэр, была еще не завершенная война на Тихом океане. Существовал риск, что тогда СССР заключит союз с Японией, а большая часть наших сил окажется связанной на европейском театре. Паттон отвечал, что на востоке просто нет пока нужды в таком числе сухопутных войск (ну как вы представляете высадку миллиона солдат на какой-нибудь остров Тарава?), по крайней мере до момента десанта собственно на японские острова. И что он обещает завершить кампанию победой еще до зимы – если войска покажут в наступлении хотя бы половину той скорости продвижения, с какой они шли по Франции от Гавра до Рейна. Но узким местом была поддержка с воздуха – как раз авиация очень нужна была именно на Тихом океане. Напомню, что план «Молот Тора» – предельного ослабления Японии тотальными бомбардировками – был уже принят, и в рамках его требовалось не только задействовать подавляющую часть стратегической авиации, в том числе все авиакрылья, оснащенные новейшими В-29, но и увеличить число эскадрилий почти вдвое – таким образом, основную тяжесть сражения с русскими на этот раз должны были вынести сухопутные войска.

Американская армия находилась в тот момент на пике своей мощи. Имелось шестнадцать танковых дивизий (у Гитлера в начале его Восточного похода было двадцать, однако американская танковая дивизия была намного сильнее немецкой сорок первого года). Кроме того, все пехотные дивизии были насыщены техникой и были по существу тем, что у немцев называлось «панцергренадерскими». В целом же, по выкладкам Паттона, мощь одной лишь американской армии в Европе втрое превышала гитлеровский вермахт июня сорок первого – а были еще и англичане, и мы могли рассчитывать, что по мере нашего продвижения, немцы присоединятся к нам, не упустив случая отомстить русским за свое поражение, предполагалась также мобилизация в союзные ряды французов и итальянцев.

У этого плана был лишь один серьезный недостаток. Паттон был командующим всего лишь одной из армий, а не главкомом, и разрабатывал план по собственной инициативе (хотя, конечно, Комитет начальников штабов и персонально Эйзенхауэр были в курсе). Требовалось убедить высшие инстанции, чтобы план стал законом, – а вот там взгляды лиц, принимающих решение, были куда более консервативны! Напомню, что Америка стала уже по существу первой державой, спихнув с этого места англичан, но сама еще не привыкла к этой роли. А европейский театр в глазах многих влиятельных политических и военных кругов США реально был «вторым фронтом» в сравнении с Тихим океаном, и кровь Перл-Харбора жаждала отмщения. Наконец, американский бизнес, имея выгодные советские заказы, вовсе не желал ставить интересы США в долгосрочной перспективе выше своей сиюминутной прибыли. В итоге Америка готова была воевать с русскими лишь при условии, что это будет быстрая и легкая война с нашей стороны, «простите, мы слегка вас побили и взяли свое – но ничего личного, просто бизнес, ок? А теперь будем вести с вами дела снова».

Я был одним из тех, кто должен был добыть фактический материал, чтобы план Паттона был рассмотрен. В течение месяца я объездил всю Германию, наблюдая русских вблизи. Меня принимали очень любезно, как союзника, а я улыбался, смотрел и запоминал – то, что, очень может быть, скоро поможет нам лучше и эффективнее убивать этих русских; ничего личного, так устроен мир, что все не могут быть сытыми и довольными, кто-то должен потесниться. Гитлер был грубым мясником – но согласитесь, что в идее «в мире должен быть лишь один хозяин», чтобы не было анархии и войн, что-то есть! Надо лишь уметь сделать так, чтобы абсолютно все были убеждены в вашей правоте – включая того, чью собственность вы отнимаете. Во все века Германия славилась своими солдатами, а Америка – юристами и рекламой, и кто в итоге оказался сильнее?

Меня принимали как героя – «тот, кто подбил шесть “королевских тигров” в одном бою». Поразмыслив, я пришел к выводу, что это есть истина – ведь общеизвестно, что фактом является то и только то, что подтверждено юридически? Как было объявлено и записано в наградном листе – и какое имело значение, что «кенигтигров» там было всего два, а не шесть, и уничтожил их не я?[50] Я честно рисковал, был на волосок от смерти, там сгорела вся моя рота, а мне пришлось месячным отпуском лечить расстроенные нервы, чудом вырвавшись живым из того ада! Я искренне считал себя героем – и это мое право украл у меня тот русский, с которым мы встретились в Берлине.

Его слова звучали издевательством. «Мистер Ренкин, никто из нас не сумел достичь вашего результата, “кенигтигров” на всех не хватило – но по две штуки на каждый из моих восемнадцати экипажей точно было». И это не было пропагандой – Хемингуэй, бывший переводчиком нашей беседы, присутствовал при том бое и видел все своими глазами! А еще на поле боя были «пантеры», германский танковый полк полного состава отборной дивизии СС «Викинг» и бронепехота – и все они так и остались там, трупами и горелым железом. Но это был еще не самый страшный бой – на Зееловских высотах было труднее… Русский говорил обо всем, как о всего лишь хорошо проделанной работе, не о подвиге! И никто после не давал ему отпуска для лечения нервов, черт побери!

Были и другие примеры, но этот самый показательный. И я, опираясь на них, с чисто военной точки зрения, вернувшись, заявил о полной бесперспективности плана Паттона, при всем моем уважении к этому великому генералу. Категориями Франции сорок четвертого года нельзя было мыслить в войне против русских, там нужен был совсем другой масштаб. Представьте рыцарский турнир, о каких мне рассказывали английский друзья: благородные рыцари честно бьются копьями и мечами – и вдруг на поле появляется Кинг-Конг с громадной дубиной и просто расшвыривает бойцов ударами, как кегли! Быстрой и легкой победы над русскими быть не могло – наши потери намного превысили бы расчетные, и о вторжении в Японию пришлось бы забыть еще года на два – а результат был крайне сомнителен, военная игра, проведенная по приказу КНШ, показала, что можно с уверенностью говорить лишь об оттеснении русских до Эльбы, дальше же неминуемо должна последовать оперативная пауза, и кто лучше ею воспользуется, большой вопрос.

При всем безусловном уважении к Паттону, он оставался человеком иной, доядерной эпохи, рассматривая современный танк как стального коня новой кавалерии, а вовсе не как элемент огромной военной машины, на вершине которой, если верить анализу, проведенному нашей разведкой пять лет назад, уже тогда, вероятно, находилась русская бомба.

Паттон оставался бойцом до конца. Понадобилось бы – пошел бы на штурм рая со своими танками. И вероятнее всего, оказался бы в аду… Но это не умаляет величия духа знаменитейшего из наших танковых генералов, под началом которого мне довелось служить во Франции и Пфальце.

Он просто опоздал на свою войну.

Он все еще рвался на европейские холмы, хотя шверпунктами глобального сражения теперь были Невада и Семипалатинск. И был изгнан в отставку за свое упрямство в отстаивании этого своего плана – а вовсе не за то первое обещание «дойти до Москвы», как считается всеми. Буквально за день до его отъезда на генерала было совершено покушение, по официальной версии «вервольфом». Да, я знаю, сколько было написано после по этому поводу – «немецкий след», «русский», даже наш, а также британский и французский. Истина же заключается в том, что слишком многие были рады снять генерала с доски как мешающую фигуру, и оттого, я уверен, если и не посылали убийц, то радовались случившемуся. Я знаю лишь достоверно, что расследование проводилось крайне поверхностно, и все договорились, что виновен «вервольф».

Юрий Смоленцев «Брюс».

Киев, ночь на 24 июня 1944 г.

Первое правило на войне – пока тихо, пользуйся случаем, спи и отдыхай. Потому что когда начнется, и то и другое станет роскошью.

Вот где бы вы на месте бандеровского генерал-хорунжего Кука расположили бы свое воинство – так, чтобы до поры оно не привлекало внимания и в то же время было под рукой? Ладно, часть под видом «колхозников» на ярмарку пришла и в доме колхозника расположилась, да и просто под телегами на рынке, благо лето и тепло. Часть загодя собрались под видом «артелей» на восстановление города, у артели и свой транспорт возможен, и под видом инструмента можно оружие пронести. А где штабным быть, чтобы с относительным комфортом, и связь имелась? В частном секторе, не говоря уже о квартирах, свыше десятка морд будет уже приметно.

А есть, оказывается, такая шайка-лейка, как Украинский Красный Крест. С одной стороны, вроде общественной организации, с другой же, насчитывает свыше ста тысяч членов, открыто шефствует над тысячами больничных палат, а также домами инвалидов, детскими домами и множеством тому подобных учреждений, вплоть до психбольниц. Формально подчиненных обл- и горздравам – но по факту могущий распоряжаться значительной частью этого ресурса. В войну КК занимался безусловно полезным делом – собирал для госпиталей продукты, шил белье, организовывал санитарно-эпидемиологические отряды. В то же время это была насквозь пробандеровская контора – а впрочем, как отличить, «где кончается Беня и начинается полиция»: вот идеи и пропаганда о благе, величии и интересе одной Украины с выносом за скобки СССР – это бандеровщина, или еще нет?

И чье внимание может привлечь появление в госпитале сразу партии больных мужеска пола и боеспособного возраста, да хоть из самого отдаленного района? А может, даже и не больных, а в карантине. Вот нашли там санитары какую-то бациллу в колодце и постановили изолировать всех, кто из этого колодца воду берет. Заодно законная основа подвозить продукты на нужное число рыл, и телефонная связь, и даже ограничение контакта с населением, – а то ведь не сдержатся «щирые», которым обещан большой грабеж, покажут до срока свою бандитскую суть!

Больница Павлова на улице Фрунзе – это вообще-то главный киевский дурдом. В зданиях бывшего монастыря – кирпичных, царской постройки, в два – три этажа. В оккупацию немцы расстреляли здесь всех пациентов, причем часть персонала тоже была в том замешана – за что после освобождения Киева арестована НКВД. Потому и был прислан из Москвы новый главврач, сразу не угодивший бандеровцам – еще и тем, что увидел то, что видеть не должен, стал всякие вопросы задавать. И есть у нас его сведениям подтверждение, из другого источника. Основным видом связи у бандер была все же эстафета, даже при наличии телефона (и редкость еще телефонные номера, на весь Киев сейчас порядка тысячи, и про прослушку уже знают). Причем курьерами работали женщины, а чаще всего подростки. Чтоб даже в комендантский час – «дяденьки военные, мне к мамке надо», кто читал Катаева про парус одинокий, тот помнит, как это работало еще в 1905 году. Вот только у одного из таких юных друзей УПА был приятель Витька, а у того брат-бригадмилец, Киев все ж не Львов, и трудно даже бандеровскому СБ такие вот мальчишеские связи отследить. И знаем мы теперь, что сидят постоянно в той больнице штук двадцать крайне подозрительных морд с оружием – причем, судя по частоте сообщений эстафетой, и не только входящих, но и исходящих, это не просто «боивка», а штаб.

Правда, сведения эти мирного времени. Витек, юный разведчик наш, сказал, что там вроде больше рыл ошивается, причем не только сидят тихо, а ходят у ограды, караульную службу несут. И Кныш сказал, что по сведениям угро, неизвестные вооруженные люди выгнали из той самой больницы часть ходячих больных, освобождая один из корпусов. Точных сведений получить не удалось, учитывая профиль «павловки», много ли псих расскажет, вот и бандеры, наверное, о том же подумали. Но желание усилить охрану после того, как «потеряли» главврача, выглядело очень разумным. Не надо их толпой тупых рагулей из схронов считать, конкретно у Кука начштаба – кадровый польский офицер. Есть вариант еще худший – что они просчитали наш интерес и готовят нам засаду. А не прийти мы не можем, уж больно цель сладкая – штаб, и недалеко совсем!

Вот не было ни гроша, да вдруг алтын! Возвращаемся мы на базу, в горком, а там нас встречают уже! На подступах какие-то солдаты окопы роют, а внутри все знакомые лица! «Петр Егорыч, какими судьбами? Привет, Булыга, и ты тут?» И еще двое серьезных мужиков, тоже с оптикой – вторая снайперская пара. Ей-богу, я после такого командование зауважал – передали, значит, куда надо, мою заявку из СМЕРШ Пятой Воздушной, а там рассмотрели и дали делу ход. Еще вчера я говорил, что нам снайперов в огневую поддержку не хватает. Вот только надо что-то для ночной работы – придется нам делиться, хотя бы Пилютину выделю винторез. И незнакомый капитан, с петлицами ВДВ, докладывает – рота прибыла для обороны штаба, девяносто восемь человек при десяти пулеметах и еще шесть «рысей». А это, я скажу – вещь! Кто не знает – примерный аналог «шмеля» из конца века. Тяжелый реактивный гранатомет на сошках, в боекомплекте выстрелы и кумулятивные противотанковые, и осколочные противопехотные, и дымовые, если надо оперативно завесу поставить, и самая новинка – термобарические, по фугасному действию все ж не дотягивают до гаубичного снаряда сто двадцать два миллиметра, как «шмель», но вполне сопоставимо. В общем, артиллерия переднего края. Теперь с бандерами будет совсем другой разговор!

– Стреляли, – отвечает Петр Егорыч Пилютин, лучший снайпер Ленфронта и участник охоты на фюрера, на мой вопрос, какими судьбами.

«Белое солнце пустыни» вышло на экраны здесь еще в прошлом году. И слова Саида стали уже крылатыми, особенно среди снайперов. Стреляли – если мы, то значит, тут есть в кого, враг обнаружен, ну а если в нас, так тем более надо кого-то укоротить. А Петр Егорыч был флегматиком и долгих речей не любил.

– Ну, ты даешь, Булыга, рюкзак у тебя еще тяжелее, чем тогда в Нарвике. Как ты его поднимаешь, даже с твоим ростом?

– Так там лишка нет, старшой, – отвечает Пров Булыгин (а «пила» у него уже сержантская), – и опыт такой, что лучше попотеть, тем более в тылу, чем в деле чего-то позарез нужного не окажется. Осторожно – оптика у меня там.

Снайперские стволы с оптикой пока остаются в РККА (все еще часто называют так Советскую армию, причем не только в разговоре, но и в документах иногда) дефицитом. Это при том, что на «калаши» перевооружили практически всю строевую пехоту действующей армии – лишь в тылу еще и трехлинейки встречаются у бойцов. А снайперок не хватает, хотя запустили в производство и аналог СВД, и СВ-У, и даже что-то похожее на винторез, но последние два типа идут исключительно осназу. А армейские «старшие стрелки» в отделении или взводе нередко бегают с обычным «калашом», и вся разница – это боевая задача: на поле боя в первую очередь выцеливать офицеров – да снайперский доппаек (сушеная черника). Ну, и, конечно, перспектива: хорошо себя показал – перевод в снайперы настоящие. И трофейные немецкие «98к» с оптикой встречаются не только у «старших стрелков» (тут если добыл – то не отдаст ни за какие коврижки, с полного одобрения командира), но и у снайперов. Хорошая машинка, бой точный, патроны достать на фронте не проблема. И оптические мосинки еще вовсю в ходу (в нашей истории были в армии до шестидесятых), и «светки» (а вот эти с появлением СВД стали быстро с передовой исчезать – все ж меткость заметно хуже). Но СВД заслуженно считалась у знающих людей лучшим инструментов и в двухтысячных (именно таким, с которым марш-бросок по местности, и неделя в дальнем рейде – а не тем, что к огневому рубежу с комфортом приехал, из футляра достал, выстрелил, и назад убрал, пылинки сдув, и не дай бог уронят). И по тому, что у Пилютина с Булыгой на двоих было: тяжеленная «фузея» калибра двенадцать-семь (ПТР с оптикой, прошибает и легкую броню) и две СВД, и еще «калаш», – было видно, что люди это очень уважаемые и заслуженные (три единицы из перечисленного тащил на себе Булыгин, у Петра Егорыча, ростом ниже его на две головы, была лишь одна винтовка). И у второй пары вижу: у одного тоже СВД, у второго мосин, но с густыми насечками на прикладе.

Срочно собираем штаб. Показываю на карте и рассказываю, что нам известно о противнике. Вот любили бандеровцы пулеметы – у них в сотнях могло быть по ручнику на троих, станкач на десяток. И в расчетах старшины, прошедшие соответствующую немецкую школу, не редкостью были у них такие кадры, огневой выучкой не уступающие нашим сверхсрочникам. Кирпичные дома дореволюционной постройки – и если там внутри пулеметчики наготове, то мы оттуда не выйдем, поляжем все. И ночь не поможет – трудно, что ли, ракеты периодически пускать? Так что без хорошей огневой поддержки, внутрь лучше и не соваться. Артиллерия нужна – и ты, капитан, ее нам обеспечишь! Ну нафиг здесь «рыси» – нет у бандер танков, и не требуется пока укрепления штурмовать!

А я уж думал, оперов из угро привлечь. Так не их это работа! Зато теперь – живем! Шанс не просто пощипать бандер, а полностью уничтожить!

– Так, может быть, просто расстрелять из «рысей», и все? – спрашивает капитан. – Внутрь вам зачем? Так пленные нужны?

– Нужны, – отвечаю, – а еще больше – удостовериться, что там именно бандеры, а не больные с персоналом. Как ты в такое помещение роту впихнешь, прежних обитателей не выставив?

Едем на «додже», «газике» и полуторке, от горкома взяли на север, через Подол, заранее договорившись с рабочей самообороной (да и успел я уже побывать на «Кузнице», завести знакомства, обговорить связь). Пересекаем Нижний Вал, едем по Фрунзе мимо Татарки, Павловская больница у самого поворота на Бабий Яр. С сорок первым городком обговорено, что патрули армейцев не будут заходить к югу от железной дороги, а рабочие отряды с «Кузницы» держат рубеж по линии станция Киев-Петровка – Корабельная – Шолом-Алейхема. То есть в интересующем нас районе, вдоль Фрунзе севернее Заводской, и у юго-восточной окраины Куреневки, своих быть не может, любой вооруженный – это враг.