Гипнотизер

Ларс Кеплер

Гипнотизер

Published by agreement with Salomonsson Agency

© Lars Kepler, 2009

© Е. Тепляшина, перевод на русский язык, 2010

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2017

© ООО “Издательство АСТ”, 2017

Издательство CORPUS ®

* * *

Огонь, совсем как огонь. Вот первые произнесенные загипнотизированным мальчиком слова. Несмотря на опаснейшие раны – сотни ножевых ран на лице, ногах, груди, на спине, подошвах, на шее и затылке, – его решили погрузить в глубокий гипноз. Может быть, тогда его глаза увидят произошедшее.

– Я хочу зажмуриться, – пробормотал он. – Иду на кухню, но не могу войти. Между стульями трещит, красный огонь горит на полу.

Полицейский, который нашел мальчика в доме среди трупов, принял его за мертвого. Мальчик потерял много крови, был в шоковом состоянии и не приходил в сознание семь часов.

Он оказался единственным выжившим свидетелем. Комиссар криминальной полиции Йона Линна надеялся, что мальчик сумеет примерно описать убийцу. Преступник с самого начала намеревался убить всех и поэтому, возможно, не позаботился о том, чтобы скрыть лицо во время совершения преступления.

Но не будь обстоятельства дела столь исключительными, никому бы и в голову не пришло обратиться к гипнотизеру.

В греческой мифологии бог Гипнос – крылатый юноша с маковыми головками в руках. Его имя означает “сон”. Он – брат-близнец смерти, сын ночи и тьмы.

Термин “гипноз” в его современном значении впервые был использован в 1843 году шотландским хирургом Джеймсом Брейдом. Этим термином Брейд обозначал похожее на сон состояние обостренного внимания и повышенной восприимчивости.

В наши дни научно установлено, что гипнозу поддаются почти все люди. Однако единого мнения насчет использования, допустимости и опасности гипноза до сих пор не существует. Вероятно, отчасти это следствие того, что гипнозом злоупотребляли мошенники, эстрадные артисты и разведслужбы всего мира.

Чисто технически погрузить человека в состояние гипноза легко; трудно контролировать процесс, сопровождать пациента, анализировать и толковать результаты. Только имея большой опыт и талант, можно по-настоящему овладеть искусством глубокого гипноза. Подлинных врачей-гипнотизеров в мире так мало, что их можно пересчитать по пальцам.

Глава 1

Ночь на восьмое декабря

Эрика Марию Барка вырвал из сна телефонный звонок. За секунду до пробуждения он услышал собственный голос, жизнерадостно произносящий:

– Шарики и серпантин.

От внезапного пробуждения тяжело колотилось сердце. Эрик не знал, что означают слова про шарики и серпантин, и понятия не имел, что ему приснилось.

Чтобы не разбудить Симоне, он выскользнул из спальни, закрыл за собой дверь и лишь после этого сказал в трубку:

– Эрик Мария Барк.

Комиссар криминальной полиции по имени Йона Линна спросил, достаточно ли он проснулся, чтобы выслушать важную информацию. Эрик стал слушать комиссара. Мысли все еще падали в темное пустое пространство, оставшееся после сна.

– Я слышал, что вы прекрасно разбираетесь в тяжелых травмах, – сказал Йона Линна.

– Верно, – коротко ответил Эрик.

Слушая комиссара, он принял болеутоляющее. Полицейский объяснил, что ему нужно допросить свидетеля. Пятнадцатилетний мальчик стал свидетелем двойного убийства. Проблема в том, что мальчик тяжело ранен. Его состояние нестабильно, он в шоке и без сознания. Ночью его перевели из неврологического отделения в Худдинге в нейрохирургию Каролинской университетской больницы, что в Сольне.

– Кто лечащий врач? – спросил Эрик.

– Даниэлла Рикардс.

– Очень компетентный специалист, я уверен, что она справится…

– Это она захотела, чтобы я вам позвонил, – перебил его комиссар. – Ей нужна ваша помощь, и как можно скорее.

Эрик вернулся в спальню за одеждой. Через жалюзи пробивались полоски света от уличных фонарей. Симоне лежала на спине; она посмотрела на мужа странным пустым взглядом.

– Я не хотел тебя будить, – сказал он вполголоса.

– Кто звонил? – спросила она.

– Какой-то полицейский… комиссар, я не расслышал, как его зовут.

– Что случилось?

– Мне нужно поехать в Каролинскую больницу. Надо помочь им с одним мальчиком.

– А сколько времени?

Симоне посмотрела на будильник и закрыла глаза. На ее веснушчатых плечах отпечатались складки простыни.

– Спи, Сиксан, – прошептал Эрик.

Эрик унес одежду в прихожую, включил свет и торопливо оделся. Какие-то лезвия металлически блеснули за спиной. Эрик обернулся и увидел, что сын повесил коньки на ручку входной двери, чтобы не забыть их. Хоть Эрик и спешил, он подошел к шкафу с одеждой, вытащил сундучок и стал искать чехлы для коньков. Надел чехлы на острые лезвия, положил коньки на коврик в прихожей и вышел из квартиры.

Часы показывали три часа ночи, был четверг, 8 декабря. Эрик Мария Барк сел в машину. Снег тихо падал с темного неба. Было абсолютно безветренно, и тяжелые снежинки сонно ложились на пустые улицы. Эрик повернул ключ в зажигании, и мягкой волной потекла музыка – Майлз Дэвис, “Kind of Blue”.

Город спал. Эрик быстро выехал с Лунтмакаргатан и поехал по Свеавэген, к Норртуллю. За снегопадом Бруннсвикен казался огромной темной щелью. Эрик медленно подъехал к больничному комплексу, покатил между больницей Астрид Линдгрен (там не хватает персонала) и родильным домом, мимо онкологической клиники и психиатрии, остановился на своем обычном месте перед нейрохирургической клиникой и вышел из машины. В окнах высокого здания отражался свет уличных фонарей. На парковке для посетителей – несколько машин. Дрозды возились в темных деревьях, хлопая крыльями. Эрик заметил, что шум с автострады в это время не слышен.

Он сунул магнитный пропуск в считывающее устройство, набрал шестизначный код и вошел в холл, поднялся на лифте на пятый этаж и пошел по коридору. Свет люминесцентных ламп блестел на синем линолеуме, как лед в канаве. Лишь теперь Эрик ощутил усталость после внезапного выброса адреналина. Сон был прекрасным, от него до сих пор осталось ощущение счастья. Эрик прошел мимо операционной, мимо дверей огромной барокамеры, поздоровался с медсестрой, и в его памяти снова всплыло то, что рассказал по телефону комиссар: мальчик весь изранен и истекает кровью, потеет, не хочет лежать, мечется и постоянно просит пить. С ним пытаются поговорить, но его состояние быстро ухудшается. Его сознание уплывает, пульс учащается, и лечащий врач Даниэлла Рикардс приняла твердое решение не пускать полицейских к пациенту.

У дверей отделения № 18 стояли двое полицейских в форме. Эрик подошел к ним; ему показалось, что на их лицах проступает беспокойство. Может быть, они просто устали, подумал он, останавливаясь перед ними и представляясь. Один из полицейских бросил взгляд на удостоверение личности и нажал на кнопку. Дверь с шипением открылась.

Эрик вошел и пожал руку Даниэлле Рикардс. Заметил напряженно сжатый рот, подавляемую нервозность в движениях.

– Налей себе кофе, – предложила она.

– У нас есть время? – спросил Эрик.

– С кровоизлиянием в печень я справилась.

Какой-то мужчина лет сорока пяти, в джинсах и черном пиджаке, постукивал по корпусу кофейного автомата. Взъерошенные светлые волосы, губы серьезно сжаты. Наверное, это муж Даниэллы, Магнус, подумал Эрик. Он его никогда не встречал, только видел фотографию у нее в кабинете.

– Это твой муж? – спросил Эрик, указывая на мужчину.

– Что? – Даниэлла как будто слегка удивилась.

– Я подумал – может, Магнус приехал с тобой.

– Нет, – усмехнулась она.

– Точно? Я могу у него спросить, – пошутил Эрик и направился к мужчине.

У Даниэллы зазвонил мобильный, и она, досмеиваясь, открыла крышку.

– Эрик, перестань, – сказала она, поднося телефон к уху. – Даниэлла.

Послушала, но ничего не услышала.

– Алло?

Даниэлла подождала несколько секунд, потом иронически произнесла гавайское “алоха”, нажала “отбой” и повернулась к Эрику.

Он уже подошел к светловолосому. Кофейный автомат шумел и шипел.

– Выпейте кофе, – предложил мужчина, пытаясь сунуть стаканчик Эрику в руки.

– Нет, спасибо.

Мужчина попробовал кофе и улыбнулся. На его щеках появились ямочки.

– Вкусный, – сказал он и снова попытался дать стаканчик Эрику.

– Я не хочу.

Мужчина отпил еще, глядя на Эрика.

– Можно одолжить у вас телефон? – вдруг спросил он. – Если это удобно. Я забыл свой в машине.

– И теперь вы хотите взять мой телефон? – сдержанно поинтересовался Эрик.

Светловолосый кивнул и посмотрел на него. Глаза у него были светлые, серые, словно полированный гранит.

– Можете взять мой еще раз, – предложила Даниэлла.

– Спасибо.

– Не за что.

Светловолосый взял телефон, посмотрел на него, потом поднял глаза на Даниэллу:

– Обещаю вернуть.

– Все равно только вы по нему и звоните, – пошутила она.

Мужчина рассмеялся и отошел в сторону.

– Нет, это все-таки твой муж, – сказал Эрик.

Даниэлла с улыбкой помотала головой, потом устало огляделась. Потерла глаза, размазывая по щекам серебристо-серый карандаш.

– Я взгляну на пациента? – спросил Эрик.

– Конечно, – кивнула она.

– Раз уж я все равно здесь, – торопливо добавил он.

– Эрик, я с удовольствием выслушаю твое мнение, а то я себя чувствую не очень уверенно.

Даниэлла открыла тяжелую дверь, и Эрик следом за ней вошел в теплую палату по соседству с операционной. На койке лежал худенький мальчик. Две медсестры перевязывали ему раны. Сотни резаных и колотых ран, буквально по всему телу. На подошвах, на груди и животе, на шее, на самом темени, на лице, на руках.

Пульс был слабый, но очень быстрый. Губы серые, как алюминий, мальчик весь в поту, глаза закрыты. Нос как будто сломан. Кровоподтек расползался темным пятном от шеи и ниже, по всей груди.

Эрик заметил, что у мальчика, несмотря на раны, красивое лицо.

Даниэлла начала было тихо рассказывать о состоянии мальчика и вдруг замолчала – в дверь постучали. Опять этот светловолосый. Он помахал им через стеклянное окошко в двери.

Эрик и Даниэлла переглянулись и вышли из послеоперационной. Светловолосый снова стоял возле шипящего кофейного автомата.

– Большая чашка капучино, – сказал он Эрику. – Вот что вам нужно, прежде чем поговорить с полицейским, который нашел мальчика.

Только теперь Эрик сообразил, что светловолосый – комиссар полиции, разбудивший его меньше часа назад. Его финский выговор был не так слышен по телефону, или же Эрик так устал, что не заметил его. Он спросил:

– С какой стати мне встречаться с полицейским, который нашел мальчика?

– Чтобы понять, о чем я буду его спрашивать…

Йона умолк: зазвонил телефон Даниэллы. Он вытащил его из кармана и, не обращая внимания на ее протянутую руку, бросил торопливый взгляд на дисплей.

– Это меня, – сказал Йона и ответил: – Да… Нет, он мне нужен здесь. Ладно, но мне на это наплевать.

Комиссар, улыбаясь, послушал, как протестует коллега, и добавил:

– Хотя я кое-что заметил.

На том конце что-то завопили.

– Делаю, как считаю нужным, – спокойно ответил Йона и закончил разговор.

С тихим “спасибо” он вернул телефон Даниэлле.

– Мне нужно побеседовать с пациентом, – серьезно объяснил он.

– Увы, – сказал Эрик. – Я согласен с заключением доктора Рикардс.

– Когда он сможет поговорить со мной? – спросил Йона.

– Пока он в состоянии шока, ничего не выйдет.

– Я знал, что вы так ответите, – очень тихо сказал Йона.

– Состояние все еще критическое, – пояснила Даниэлла. – Легочная плевра повреждена, тонкая кишка, печень и…

Вошел человек в запачканной полицейской форме. Тревожный взгляд. Йона помахал ему, пошел навстречу и пожал руку. Он что-то вполголоса сказал; полицейский прижал ладонь ко рту и посмотрел на врачей. Комиссар повторил полицейскому, что все в порядке, врачам надо знать обстоятельства, им это очень поможет.

– Да, ну, значит… – произнес полицейский и тихо откашлялся. – Нам по рации сообщили, что уборщик нашел мертвого мужика в туалете, в спортклубе в Тумбе. Ну, мы сразу на Худдингевэген садимся в машину, там надо свернуть на Далавэген и прямо к озеру. Янне, мой напарник, – он вошел, когда я допрашивал уборщика. Сначала мы решили, что это передоз, но я скоро понял, что тут другое. Янне вышел из раздевалки, у него все лицо было белое, и он как будто не хотел меня туда пускать. Раза три сказал “Ну и кровищи”, сел прямо на лестницу и…

Полицейский умолк, сел на стул и уставился перед собой, полуоткрыв рот.

– Не хотите продолжить? – спросил Йона.

– Да… Скорая приехала к клубу, мертвеца опознали, а мне велели известить родственников. У нас народу не хватает, ну и мне пришлось ехать одному. Потому что моя начальница, она сказала, что типа не хочет отправлять туда Янне в таком состоянии и что это понятно.

Эрик взглянул на часы.

– У вас есть время его послушать, – произнес Йона со своим протяжным финским акцентом.

– Этот, который умер, – продолжал полицейский, опустив глаза, – он учитель из гимназии в Тумбе, живет в новом районе, на горе. Никто не открыл дверь. Я позвонил несколько раз. Ну и… я не знаю, что меня толкнуло обойти весь дом и посветить фонариком в окно на задней стороне.

Полицейский замолчал. У него задрожали губы, он начал колупать подлокотник.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросил Йона.

– Мне обязательно дальше? Потому что я… я…

– Вы нашли мальчика, маму и пятилетнюю девочку. Мальчик – единственный, кто до сих пор жив.

– Хотя я думал… я…

Он умолк, лицо у него было совершенно белое.

– Спасибо, что пришли, Эрланд, – поблагодарил Йона.

Полицейский коротко кивнул и поднялся, растерянно провел руками по испачканной куртке и ушел.

– Все было залито кровью, – заговорил Йона. – Чистое безумие, все израненные, их били, увечили, рубили, а девочка… ее разрубили надвое. Нижняя часть тела и ноги лежали в кресле перед телевизором, а…

Он замолчал и, прежде чем продолжить, цепко взглянул на Эрика.

– Такое ощущение, что преступник знал, что отец в спортклубе, – пояснил комиссар. – Проходит футбольный матч, а он – судья. Преступник дождался, пока он останется один, прежде чем убить его, начать разделывать, яростно разделывать, потом поехал к нему домой и убил остальных.

– Именно в таком порядке? – уточнил Эрик.

– Это мое предположение, – ответил комиссар.

Эрик провел ладонью по губам, чувствуя, что у него дрожат руки. Папа, мама, сын, дочка, медленно подумал он и встретился взглядом с Йоной.

– Преступник хотел вырезать всю семью, – констатировал Эрик слабым голосом.

Йона сделал неопределенный жест.

– Именно так… Есть еще один ребенок – старшая сестра. Мы не можем ее найти. Ее нет ни в ее квартире в Сундбюберге, ни у приятеля. Не исключено, что преступник ищет и ее. Вот почему мы хотим допросить свидетеля, как только будет можно.

– Пойду обследую его повнимательнее, – сказал Эрик.

– Спасибо, – кивнул Йона.

– Но мы не можем рисковать жизнью пациента, чтобы…

– Я понимаю, – перебил Йона. – Но чем дольше мы будем тянуть, тем больше времени будет у преступника, чтобы найти старшую сестру.

– Может, вам осмотреть место убийства? – сказала Даниэлла.

– Сейчас как раз осматривают.

– Тогда поезжайте туда и поторопите полицейских.

– Все равно это ничего не даст, – ответил комиссар.

– Что вы хотите сказать?

– Мы найдем там ДНК сотен, а может быть, тысяч человек.

Эрик вернулся к пациенту и встал возле койки, всматриваясь в бледное, израненное лицо. Тяжелое дыхание. Застывшие губы. Эрик произнес его имя, и в лице мальчика что-то болезненно сжалось.

– Юсеф, – тихо повторил он. – Меня зовут Эрик Мария Барк, я врач, я обследую тебя. Можешь кивнуть, если понимаешь, что я говорю.

Мальчик лежал совершенно неподвижно, живот поднимался и опускался неровными толчками. Эрик был совершенно уверен, что мальчик понял его слова, но снова впал в забытье, и контакт был потерян.

Когда Эрик через полчаса вышел из комнаты, Даниэлла и комиссар разом взглянули на него.

– Он выберется? – спросил Йона.

– Слишком рано говорить наверняка, но он…

– Мальчик – наш единственный свидетель, – перебил комиссар. – Кто-то убил его отца, мать, младшую сестру, и тот же самый человек, весьма вероятно, сейчас как раз направляется к его старшей сестре.

– Вы уже говорили, – напомнила Даниэлла. – Но, по-моему, полиции следовало бы заняться ее поисками, вместо того чтобы мешать нам.

– Разумеется, мы ищем ее, но поиски идут слишком медленно. Нам надо поговорить с мальчиком – он наверняка видел лицо преступника.

– Может пройти не одна неделя, прежде чем мальчика можно будет допросить, – проговорил Эрик. – Я хочу сказать, нельзя же невероятными усилиями вернуть его к жизни – и тут же сообщить, что вся его семья мертва.

– А под гипнозом? – спросил Йона.

В помещении стало тихо. Эрик вспомнил, как снег падал на Бруннсвикен, когда он ехал сюда. Как он кружился между деревьями над темной водой.

– Нет, – еле слышно прошептал он.

– Гипноз не поможет?

– Я не могу, – ответил Эрик.

– У меня отличная память на лица, – сказал Йона с широкой улыбкой. – Вы известный гипнотизер, вы могли бы…

– Я обманщик, шарлатан, – перебил Эрик.

– Не верю, – ответил Йона. – К тому же сейчас гипноз необходим.

Даниэлла покраснела и улыбалась, уставившись в пол.

– Я не могу, – выговорил Эрик.

– Вообще-то сейчас я отвечаю за пациента, – громко сказала Даниэлла. – И мысль о гипнозе меня не слишком привлекает.

– А если вы сочтете, что для пациента это не опасно? – спросил Йона.

Эрик понял: комиссар с самого начала решил для себя, что гипноз – кратчайший путь, идея с гипнозом не только что пришла ему в голову. Йона Линна просил его приехать в клинику лишь для того, чтобы попытаться уговорить его загипнотизировать пациента, а вовсе не как эксперта по шоковым состояниям и тяжелым травмам.

– Я обещал себе, что никогда больше не буду заниматься гипнозом, – произнес Эрик.

– Ладно, я понимаю, – сказал Йона. – Я слышал, что вы были лучшим. Но, черт возьми, я обязан уважать ваш выбор.

– Мне очень жаль.

Эрик посмотрел в окошко на пациента и повернулся к Даниэлле.

– Ему дали десмопрессин?

– Нет. Я решила погодить с этим.

– Почему?

– Риск тромбоэмболических осложнений.

– Я следил за обсуждением, но не думаю, что риск действительно есть. Я все время даю десмопрессин своему сыну, – возразил Эрик.

Йона тяжело поднялся со стула.

– Я был бы вам благодарен, если бы вы порекомендовали другого гипнотизера, – сказал он.

– Но ведь мы не знаем, придет ли пациент в сознание, – ответила Даниэлла.

– Но я рассчитываю, что…

– А чтобы его можно было погрузить в гипноз, он должен быть в сознании, – закончила она, усмехнувшись краем рта.

– Когда Эрик обратился к нему, он услышал, – заметил Йона.

– Не думаю, – пробормотала Даниэлла.

– Да нет, он меня услышал, – подтвердил Эрик.

– Мы должны спасти его сестру, – настаивал Йона.

– Я уезжаю домой, – тихо сказал Эрик. – Дайте пациенту десмопрессин и подумайте о барокамере.

Он вышел. Идя по коридору и потом спускаясь в лифте, снял халат. В холле было несколько человек. Двери открыты, небо чуть-чуть прояснилось. Выворачивая с парковки, Эрик потянулся за деревянной коробочкой, лежавшей в бардачке. Не отрывая взгляда от дороги, подцепил пальцем крышку с пестрым попугаем и дикарем, выудил три таблетки и торопливо проглотил их. Утром ему надо поспать пару часов, прежде чем разбудить Беньямина и сделать ему укол.

Глава 2

Утро вторника, восьмое декабря

Комиссар Йона Линна заказал большой бутерброд с пармезаном, брезаолу и вяленые помидоры в “Иль Кафе” на Бергсгатан. Было раннее утро, и кафе только что открылось: девушка, принявшая у него заказ, еще не успела вынуть хлеб из пакетов.

Накануне поздно вечером комиссар осмотрел место преступления в Тумбе, съездил в Сольну навестить в Каролинской больнице выжившую жертву, ночью побеседовал с обоими врачами, Даниэллой Рикардс и Эриком Марией Барком. Потом отправился домой, в свою квартиру во Фредхелль, и три часа поспал.

Сейчас Йона ждал, когда ему принесут завтрак, и посматривал через запотевшее окно на ратушу. Он думал о “трубе” – подземном ходе между огромным зданием полиции и ратушей. Получил назад свою банковскую карту, взял со стеклянной тарелочки гигантскую ручку, расписался на квитанции и вышел из кафе.

С неба хлестал снег с дождем. Йона торопился вверх по улице с пакетом с теплым бутербродом в одной руке и с сумкой, в которой лежал молоточек для флорбола, в другой.

“Вечером встречаемся с розыскным отделом, быть беде. Накидают они нам, как обещали”, – думал он.

Флорбольная команда криминальной полиции проиграла команде местной полиции, автоинспекторам, морской полиции, оперативной группе, патрульной группе и службе безопасности. Но зато у нее была уважительная причина утешиться в пивной.

“Единственные, кого мы обыграли, – это ребята из лаборатории”, – подумал Йона.

Проходя вдоль здания полиции, мимо просторного входа, Йона понятия не имел, отправится ли он в этот вторник играть во флорбол или пойдет в пивную. На табличке зала суда кто-то изобразил свастику. Широкими шагами комиссар поднялся к следственной тюрьме Крунуберг и увидел, как за автомобилем беззвучно закрываются высокие ворота. Снежинки таяли на большом окне пропускного пункта. Йона миновал полицейский бассейн, срезал путь, пройдя по газону возле входа в огромное здание. Фасад напоминает темную медь, полированную, но под водой, подумалось комиссару. В стойке возле зала заседаний не было ни одного велосипеда, на обоих флагштоках развевались отсыревшие флаги. Йона почти бегом проскочил между двумя металлическими колоннами, под покрытым инеем стеклянным козырьком, оббил снег с ботинок и вошел в здание Главного полицейского управления.

В Швеции полиция находится в ведении министерства юстиции, но министерство не может решать вопрос о применении закона. Главное полицейское управление как раз и является главным административным органом. К нему относятся Государственная уголовная полиция, служба безопасности, Высшая полицейская школа и Государственная криминалистическая лаборатория.

Государственная уголовная полиция – единственная центральная оперативная полиция в Швеции, уполномоченная расследовать тяжкие преступления во всей стране и за ее пределами. В Государственной уголовной полиции Йона Линна служил комиссаром уже десять лет.

Йона прошел по коридору, возле доски объявлений снял шапку, пробежал глазами информацию от профсоюза, сообщения о йоге, о продаже дома-фургона и о том, что в тире изменилось расписание.

Пол, отмытый в пятницу, уже успел стать грязным. Дверь в кабинет Бенни Рубина была приоткрыта. Этот шестидесятилетний человек с седыми усами и морщинистой, облупившейся на солнце кожей несколько лет состоял в группе по расследованию убийства Пальме. Теперь он занимался службой связи и переходом на новую радиосистему “Ракель”. Рубин сидел за компьютером, заложив за ухо сигарету, и ужасающе медленно печатал.

– У меня глаза на затылке, – неожиданно произнес он.

– Понятно, почему ты так долго печатаешь, – отшутился Йона.

Он заметил последнее приобретение Бенни – плакат с рекламой авиакомпании SAS: молодая, весьма экзотичного вида женщина в крошечном бикини потягивает через соломинку фруктовый напиток. Бенни так взбесил запрет на календари с изображением легкомысленных девиц, что некоторые думали, что он уволится. Вместо этого Бенни вот уже много лет тихо, но настойчиво выражал протест. Каждое первое число месяца он менял настенное украшение. Кто сказал, что запрещены реклама авиакомпаний, изображения ледовых принцесс с разведенными ногами, инструкторов йоги или реклама нижнего белья “Хеннес и Мауритц”? Йона помнил картинку с бегуньей на короткие дистанции Гейл Деверс в обтягивающих шортах, а также волнующую литографию художника Эгона Шиле: рыжеволосая женщина сидит, расставив ноги в пышных панталончиках.

Йона остановился поздороваться со своей помощницей и коллегой Аньей Ларссон. Анья, полуоткрыв рот, сидела за компьютером; ее круглое лицо было таким сосредоточенным, что комиссар решил не мешать ей. Он прошел в свой кабинет, повесил мокрый плащ на дверь, зажег на окне адвентовскую звезду и быстро просмотрел почту: официальное письмо насчет условий труда, предложение купить энергосберегающие лампочки, распоряжение из прокуратуры и персональное приглашение на рождественский ужин в Скансен.