Ночной поезд

И никто, даже мама, не знал, что много лет назад я в одиночку выручила из беды его бизнес. Мы никогда не говорили об этом. Отец так мне за это и не отплатил. И никто, даже он, не знал, что если бы я его не выручила, то не чувствовала бы сейчас беспокойство всякий раз, когда мне кажется, что кто-то наблюдает за мной. Папа никогда не спрашивал, откуда появились деньги; я же всегда предполагала, что его интуиция подсказала ему, что лучше этого не знать.

Я всегда сознавала, что когда-нибудь возмездие меня настигнет.

Посмотрев на сидящую напротив меня Оливию, на ее капризные губы и надутое лицо, я почувствовала, будто мне снова четырнадцать лет.

В тот день я, как всегда, вернулась из школы домой. Я никогда нигде не задерживалась, а благоразумно шла домой со своими благоразумными подругами, потому что, хотя папа был на работе, именно такого поведения он от меня ожидал. Подойдя к дому, я обошла его вокруг и вошла внутрь, по обыкновению через заднюю дверь.

– Я пришла, – крикнула я и поставила на огонь чайник, собираясь, как примерная девочка, организовать чаепитие. Достала кружку и жестянку с чайными пакетиками. – Ты хочешь чашку чаю? – предложила я.

– Да, пожалуйста, – раздался откуда-то мамин голос. Мы жили в Бромли[25], в доме, где по-прежнему живут мои родители, в уродливой постройке Эдвардианской эпохи[26]. Снаружи он выглядел небольшим, но внутри был странно огромным. Я сделала нам обеим чай и отнесла свою кружку на кухонный стол, где начала делать домашнее задание.

– Чай в кухне! – крикнула я. – Принести его тебе?

– Нет, дорогая. Я сейчас спущусь.

Оливия права: я, вероятно, была невыносимой. Я так отчаянно жаждала непрестанного одобрения, что никогда не рисковала совершить какое-нибудь прегрешение.

Мама спустилась, улыбнулась мне смутной улыбкой и взяла свою чашку.

– Все в порядке? – спросила она.

– Все прекрасно, – заверила я ее.

– Твоя сестра не появлялась?

Родители называют Оливию «моей сестрой», когда говорят о ней со мной. Однажды она сказала, что они просто не могут вынести ощущения близости от произнесения того самого имени, которое ей дали. Возможно, она права.

– Нет. Я ее не видела.

Я была двумя классами ее старше. Наши пути редко пересекались, а когда это все-таки происходило, мы тщательно игнорировали друг друга. Оливия обычно обреталась на задворках школьного участка, куря с друзьями. Меня, вероятнее всего, можно было найти в библиотеке.

– Лишь бы она явилась к пяти. Твой отец позвонил и сказал, что сегодня возвращается рано.

Мы обе посмотрели на большие часы, что висели посредине стены. Было четверть пятого. Никто из нас ничего не сказал.

Отцовский ключ повернулся в парадной двери без трех минут пять. Я еще делала домашнее задание, сидя с прямой спиной за столом в столовой, как пай-девочка, но мыслями была далеко. Я начала беспокоиться – не только по поводу отцовской ярости и ее последствий, но и о безопасности Оливии.

Он вошел, улыбаясь. В тот период ему было за сорок. И он был высок и силен, в расцвете лет. Даже легкая полнота его не портила.

Отец поцеловал меня в макушку.

– Делаешь домашнее задание? Умница. Что за тема? Не может ли твой старый папка тебе помочь?

Мы некоторое время обсуждали деление в столбик, потом он посмотрел на потолок, словно сквозь него мог увидеть, что происходит на втором этаже, и спросил:

– А где твоя своенравная сестра?

Оливии было всего двенадцать лет. Ей запрещалось чем-то заниматься после школы, кроме как идти прямо домой.

– Я точно не знаю. – Я не осмеливалась пытаться соврать ради нее.

– Она не дома?

– М-м. Не уверена. Не думаю.

– Виктория! – Викторией зовут мою маму. Это имя ей подходит. Ей требуется полное, несокращенное имя. Как и ее тезка, она редко бывает веселой.

Как только отец точно установил, что Оливия не вернулась из школы, он отправился прямо к своей машине. Через двадцать минут он вернулся, ведя за собой понурую двенадцатилетку.

– Отправляйся в свою комнату и сиди там, – услышала я его слова, обращенные к ней в грубой манере, когда они входили в дверь. – Но сначала ты должна увидеть вот это.

После этого они вошли ко мне в столовую. Оливия смотрела в пол – живое воплощение сумрачности.

– Мне нестерпимо, что приходится беспокоиться по поводу твоего поведения, барышня, – сказал он ей. – Оставайся в своей комнате до утра, но, кроме того, – вот что станет последствием такого поведения. – Он вынул свой бумажник, открыл его и отсчитал пачку банкнот. – Это твои карманные деньги до конца года, Оливия. На оставшиеся девять месяцев, по двадцать фунтов в месяц. Сто восемьдесят фунтов. Почему я должен тебе платить, если ты ведешь себя подобным образом? Почему я должен давать тебе карманные деньги, когда ты игнорируешь даже простейшие правила? Конечно, я не стану этого делать. Лара же, напротив, после школы сразу пришла домой и начала делать домашнее задание. Как она всегда и поступает. Поэтому Ларины карманные деньги не только не уменьшатся, но я дам ей сверх того еще вот эти.

Папа положил деньги на стол рядом со мной. Помню, что я сидела и смотрела на них, зная, что ситуация еще никогда не заходила так далеко. Я не осмеливалась вернуть их обратно. Но и забрать их тоже не могла. Они лежали рядом с моими книжками по математике, словно раскаленные докрасна, и их невозможно было игнорировать.

Оливия повернулась и бросилась вон из комнаты, явно еле удержавшись от того, чтобы не хлопнуть дверью. Папа положил руку мне на голову, взъерошил волосы и сам тоже вышел из комнаты. Слыша, как Оливия с грохотом взбегает по лестнице, я знала, что она возненавидит меня за это навсегда.

И она действительно меня ненавидела. Не только из-за этого, но отчасти.

– Мне, пожалуйста, «Жардиньеру»[27], – улыбнулась я официантке. – И можно нам водопроводной воды?

– «Жардиньера»? О нет, – фыркнула Оливия. – У них, наверное, есть твоя фотография, в каждом филиале «Пицца Экспресс», с надписью «Эта женщина за последние двадцать лет не отведала ничего, кроме «Жардиньеры». Незачем спрашивать, чего она хочет».

Сама она заказала новую пиццу, ту, что посередине с дыркой, заполненной салатом, просто чтобы продемонстрировать свою импульсивность.

– Всем добрый вечер.

Я подняла глаза, с радостным облегчением услышав голос крестного.

– Леон! – Я встала и обняла его. Он стоял прямо возле стола, прокравшись так, что никто из нас не заметил. Оливия больше меня не заботила. Леон – папин лучший друг из университета и, как ни странно, мой лучший друг. Он всегда проявлял ко мне сдержанный и в то же время дружелюбный интерес крестного. До тех самых пор, пока по-настоящему мне не понадобился. Тогда он оказал мне поддержку, какую никто другой никогда не оказывал. Леон – единственный человек, который все знал.

– Приятно тебя видеть, – тихо сказал он. – Все хорошо?

– Лучше теперь, когда ты здесь, – отозвалась я, ощущая на себе насмешливый взгляд Оливии. Леону, как и моему отцу, было лет шестьдесят пять. Но в отличие от папы, у которого все чаще бывает такой вид, будто у него вот-вот случится сердечный приступ, Леон с каждым годом выглядел все более стильным и здоровым. Его седые волосы, зачесанные назад, доходили почти до воротника, и одежда дополняла образ: он всегда одевался безупречно, а сейчас выглядел как шикарный мужчина, которого можно встретить в Париже или Милане. Оливия, судя по ухмылкам, отпускаемым ею всякий раз при упоминании его имени, думала, будто у нас был роман и, может, до сих пор длился. Она ошибалась, хотя никакие мои слова никогда не убедят ее в этом. Нас с Леоном связывали гораздо более прочные узы.

Он повернулся к остальным.

– Оливия, – произнес он с теплой улыбкой. – Сегодня ты выглядишь особенно стильно.

Она не ответила, но наклонила к нему голову – одна стильная особа к другой. Я села, а Леон поцеловал маму в обе щеки, обменялся рукопожатием с папой и поставил стул между мной и мамой. Она посмотрела на него с легкой улыбкой и, подхватив шарик из теста, начала разрывать его на крошечные кусочки. Папа заново наполнил все бокалы. В зале стоял гул голосов дружелюбно болтающих за столиками людей.

– Итак, как поживает семья Уилберфорс? – спросил Леон, обводя нас взглядом.

– Прекрасно, – быстро ответила Оливия, что для нее необычно. Она отставила свой бокал, и в этот момент я заметила, что он остался полным. – На самом деле есть кое-какие новости.

Я закрыла глаза. Уже по ее тону я поняла: то, что она скажет, мне не понравится. Через секунду она начнет рассказывать всем, почему я такой ужасный квартиросъемщик. Я буду вынуждена защищаться, и начнется побоище.

Она заметила мою реакцию.

– Лара, у тебя закрыты глаза. Я не собираюсь нападать на тебя.

– Знаю. Смотри, я их открыла. Так нормально?

– Господи. Послушай. Все послушайте. Это не что-то ужасное. У меня хорошие новости.

На другом конце ресторана кто-то что-то уронил, и весь зал на секунду замер, слушая звук бьющихся тарелок. Затем все вернулись к своим разговорам, персонал суетливо забегал туда-сюда, однако мы так и остались молча сидеть, уставившись на Оливию с явным страхом.

Она закатила глаза. Я догадалась, что именно сестра собирается сказать, за мгновение до того, как она произнесла:

– Я беременна.

Я наблюдала, как трое остальных перевели взгляды на меня. Все, кроме Оливии, теперь следили за моей реакцией.

– Поздравляю, – сказала я, не глядя на нее. – Это чудесно.

– Да. Восторг.

– Когда ожидаешь?

– В апреле. Двадцать третьего апреля.

– День рождения Шекспира. Можно расслабиться.

Конечно, она беременна. Я заставила себя сделать глубокий вдох. Я отодвинула все это в прошлое, намеренно перешагнула через это, но годы ежемесячных напрасных надежд, за которыми последовали инъекции и инвазивные исследования, счета за лечение, физические муки и моральное напряжение, фундаментально изменившее наши супружеские отношения, – все это мгновенно пронеслось у меня в голове.

Папа наклонился над столом.

– Ты не против, если я кое о чем спрошу? – начал он угрожающе-небрежным тоном. – Кто отец?

Оливия сердито стрельнула глазами в его сторону.

– Нет, я против. Я против того, чтобы ты спрашивал об отце, прежде чем поздравишь меня или обрадуешься новости о том, что наконец-то у тебя будет внук. Да, я против, поэтому я тебе не отвечу.

– Какого хрена, Оливия!

Я замерла. Я ненавидела, когда папа бранится. Это всегда означало опасность.

– Сам какого хрена, – парировала моя сестра. – Тебе нужен внук, только если он поступит от чертовой святой Лары, не так ли? Ты не хочешь, чтобы мои второстепенные гены передавались потомству, да? Что ж, Лара не смогла сделать то, что требуется, и похоже, случайно это получилось у меня, поэтому ничего не поделаешь. Привыкай к этому. Все меняется.

Как ни странно, пока папа переводил дыхание, голос подала мама.

– Оливия, – сказала она, подаваясь вперед и заправляя прядь волос за ухо. Она так редко вступала в ссору, что я замерла. Мы все превратились в слух. – Это несправедливо по отношению к Ларе. Ты застала нас врасплох, только и всего. Дай нам, пожалуйста, несколько минут переварить услышанное.

Моя сестра рассмеялась:

– Еще бы! Конечно. Ведь речь идет о вас, ребята.

– Нет, – спокойно возразила мама. Никто не имел ни малейшего понятия о том, что творится у нее на уме, так что мы могли только наблюдать. – Речь, конечно, о тебе и, более того, речь о ребенке. И будет чудесно снова иметь в семье малыша.

Я осознала, что все, кроме Оливии, по-прежнему украдкой поглядывают на меня.

Я посмотрела на сестру, и она встретила мой взгляд с триумфом в глазах. Хотя я слышала, как она плакала (и теперь мне стало понятно почему), и хотя мне было очень хорошо известно, что этой беременности Оливия не планировала, в чем-то она меня победила. И упивалась своей победой.

Я хотела ребенка. Действительно хотела. Как бы ни стремилась я перешагнуть через эту неудачу, все остальное, кроме ребенка, – это лишь запасной план, и всегда им будет.

– Все нормально? – тихо спросил меня Леон.

– Нет, – ответила я. – Пойдем выпьем.

Он окинул взглядом стол.

– Конечно.

Я заставила себя сохранять спокойствие.

– Оливия, – произнесла я, – я рада за тебя. Правда рада. Поздравляю. Но сейчас я хочу пойти куда-нибудь выпить. Я также съеду с квартиры. Я уже давно собиралась это сделать, а тебе теперь понадобится больше места.

– Ладно, – пожала она плечами, будто то, на что я так долго себя настраивала, не представляло ничего особенного. Я отвела взгляд. Мне будет видеться ее самодовольная ухмылка независимо от того, ухмыляется она или нет.

– Лара, ты уверена? – уточнил папа. Я уже проверяла, поднявшись, при мне ли сумочка.

– Да.

– Я пойду с ней, Берти. – Рука Леона коротко сжала мое плечо.

– Спасибо, Леон, – кивнул папа.

Мама посмотрела на меня с бледной улыбкой и молча пригубила вино.

Мы вышли на Шарлотт-стрит, где в вечерних сумерках сновали люди. У каждого есть цель, на каждом наглухо застегнутое пальто или куртка и шарф. Тот нежный, теплый сентябрь, стоявший полтора месяца назад, когда я приступала к работе, перешел в бескомпромиссную зиму.

Уже почти стемнело, и светили уличные фонари. Хотя дождя нет, капли воды словно висели в воздухе, увлажняя мои лицо и волосы.

– Сюда. – Леон увлек меня в паб – маленькое заведение, в котором народу много, но не слишком. Мы нашли небольшой столик в углу, и он заставил меня было сесть, а затем направился к бару, не спрашивая, чего я хочу.

Леон вернулся с четырьмя порциями: две маленькие порции одного напитка и две порции другого – прозрачного, в высоких стаканах.

– Сначала это, – сказал он, подталкивая мне янтарную жидкость.

Я задумалась, виски это или бренди. Сделав глоток, выдавила улыбку. Жидкость сразу согрела меня с головы до ног.

– Такие напитки – то, что надо, – произнесла я. – Все должны пить их больше. Такие горячие, что обжигают тебя изнутри. Как раз для зимы.

– Допей его.

Я посмотрела на Леона и сделала еще один глоток.

– Спасибо.

– Мне жаль, что мы редко виделись с тех пор, как ты перебралась сюда. Тебе было плохо жить у сестры, я знаю. Куда ты собираешься пойти? Ты всегда можешь поселиться у меня в свободной комнате, но я уверен, тебе захочется большей независимости.

– Спасибо. Есть одно место возле работы, что-то вроде корпоративного отеля. Я могла бы временно переехать туда, пока не найду более подходящее жилье.

– Отель? Лара, по-моему, для тебя это не лучший способ выплачивать домашние долги.

Я пожала плечами и отставила пустой стакан.

– Мне нужно немного пространства. Хотя бы на время. Я придумаю что-то более разумное через неделю-другую.

– А как идут дела в Корнуолле?

Я поймала себя на том, что и думать забыла про Сэма.

– О, все нормально.

Наши глаза встретились. Леон еще много лет назад отговаривал меня выходить за Сэма. Я постаралась дать ему понять, что он был прав и что я не хочу говорить об этом.

Я попробовала второй напиток.

– Водка с тоником, – пояснил Леон.

– Спасибо.

– Твоя сестра ядовита, но даже она не стала бы делать это нарочно.

– Я знаю. Знаю, что она не специально. Я слышала, как она плакала ночью, и ее приглушенные разговоры по телефону. Я понятия не имею, кто отец, потому что она не стала бы мне сообщать, есть ли у нее бойфренд. Возможно, это один высокий, мускулистый парень. Алан. Он показался мне симпатичным. Но я знаю, дело тут не во мне, дело в ней. Я не могу запрещать всем вокруг меня беременеть. Просто это…

– Я знаю. Это все еще болезненно для тебя.

– А знаешь? Ты прав. Я и не думала, что это так больно. Я недавно говорила себе, будто чувствую почти облегчение, что расстроен один только Сэм и что я счастлива двигаться дальше. – Одним глотком я выпила половину содержимого второго напитка. – Но все не так просто. И я действительно думаю, что это нарушило что-то между мной и Сэмом. Я просила тебя добыть мне эту работу, поскольку отчаянно хотела от него уехать. Просто отчаянно. О чем это говорит? Ни о чем хорошем. Между нами все кончено. Я знаю это, но не могу ему сказать, потому что он и понятия не имеет.

Леон поднял бровь, ожидая продолжения.

– И еще, – продолжила я, потому что Леон – единственный человек, которому я могла об этом сказать, – я в каком-то смысле встретила другого.

Я посмотрела ему в глаза.

– М-м, – кивнул он. – Это трудно, родная, но я не удивлен.

– О боже, Леон. Я не знаю, что делать. Мне нужно избегать его.

Мой крестный снова кивнул.

– Ситуация упростится, если ты будешь держаться от него подальше. Хочешь рассказать о нем?

Я подумала о Гае, о его теплых глазах, густых волосах, мускулистых руках и покачала головой.

– Нет, – сказала я. – От разговоров о нем только хуже. – Затем я поняла, о чем действительно хочу его спросить. – Леон, послушай. Ты единственный, кто знает о том, что я сделала. – Я спросила себя, стоит ли это называть, но не смогла позволить словам сорваться с губ. Леон и так все знает. – В Азии, – вот все, что я осмелилась добавить для уточнения. – Это звучит глупо, но иногда я думаю, что возмездие меня догоняет. Я знаю, что не отделаюсь от этого так легко. Я причинила зло страшным людям. Меня это ужасает.

Леон прищурился и смерил меня пристальным, серьезным взглядом.

– Что-нибудь случилось?

Я выдавила улыбку.

– Нет, я просто… я не ощущаю себя в безопасности. Мне кажется, что за мной следят. Я не знаю, что хуже: то, что за мной действительно следят, или то, что я схожу с ума и это себе придумываю. – Я посмотрела на Леона, и мне тотчас стало лучше. Я почувствовала себя немного глупо. – Мне это кажется?

Он подался вперед через стол.

– Думаю, да. Ты находишься в состоянии большого стресса, Лара, но не из-за прошлого. С теми делами давно покончено. Из-за настоящего. Из-за будущего. Ты не хочешь усыновлять ребенка, а Сэм хочет. Между вами неизбежно произойдет конфликт, и ты это знаешь. Тот новый мужчина, кем бы он ни был, просто отвлекающий фактор. Так же как и эти мысли о Таиланде. Хотя будь начеку. Если что-то действительно случится, ты должна действовать. Но, если честно, я думаю, ты стараешься придумывать другие кризисы, чтобы не смотреть в глаза кризису реальному.

Я вздохнула.

– Ты прав, – сказала я и заставила себя думать о настоящем вместо прошлого. – Знаю, что прав.

Я допила одним глотком остаток в бокале и попыталась придумать, как поделиться новостью Оливии с Сэмом.

Глава 8

Вечером в пятницу я желала лишь пить и разговаривать. Единственные люди, с которыми мне хотелось общаться, были Элен и Гай. Я прибыла на станцию рано, но поскольку в зале ожидания первого класса не подают алкоголь, поднялась на эскалаторе в паб на верхнем этаже вокзала.

Здесь пахло как в самом обычном пабе, и возникло ощущение как в самом обычном пабе. Я слегка удивилась, что можно находиться на вокзале, не ощущая этого. За столиком сидел мужчина, читая в таблоиде статью о раке; муж и жена с большими чемоданами расположились друг напротив друга, а на столе между ними лежал вскрытый пакет чипсов, перед мужчиной стояла пинта светлого пива, перед женщиной – полпинты. Никто не посмотрел на меня, пока я шла к бару. Усевшись на табурет, я заказала водку с тоником у неправдоподобно молодого светловолосого бармена с постугревыми рубцами на лице.

Я опрокинула в себя водку, не разговаривая и даже не думая. Затем заказала вторую порцию.

Ночь после признания Оливии я провела в ее каморке, постаравшись избежать встречи с ней утром и упаковав достаточно вещей, чтобы хватило до тех пор, пока я не смогу заставить себя вернуться и забрать остальное. Прошлую ночь я провела в отеле бизнес-класса, вполне приемлемом, хотя совершенно непрактичном в финансовом отношении.

Все равно это лучше, чем отправиться в то место, на котором настаивает мой отец и которое он называет домом, и жить с родителями, и ездить оттуда каждый день в Лондон.

– Ну же, Лара, – сказал он по телефону в тот вечер. – Это твой дом. И всегда им будет. Позволь нам позаботиться о тебе.

– Не могу, папа, – отозвалась я. Я была с ним так тверда, как никогда не отваживалась. – Я живу в Лондоне, чтобы избежать поездок. Мне нужно быть рядом с работой, чтобы я могла полностью посвящать себя ей в течение недели. Честное слово. Мне приходится засиживаться допоздна, приходить рано. Но все равно спасибо. Я найду себе маленькую студию или еще что-нибудь.

– Твоя сестра… – задумчиво произнес отец, и я напряглась, отчаянно желая его остановить.

– С ней все в порядке, – быстро проговорила я. – Это не ее вина. Я рада за нее, правда рада. Мне просто надо побыть вдалеке от нее некоторое время.

– С ней не все в порядке, – поправил меня отец. – Она не имела права быть такой жестокой. Так ты уверена, что не хочешь? Твое присутствие в доме необычайно оживило бы его, и, признаться, мне бы пригодились твои здравые советы по некоторым вопросам.

Я изо всех сил постаралась, чтобы мой голос прозвучал нейтрально, в то время как сердце сжалось в благоговейном страхе.

– Мы можем встретиться в любое удобное для тебя время, чтобы обсудить такие вопросы, – сказала я, надеясь всей душой, что папа не станет этого делать. – У нас не отведено времени на обеденный перерыв, но мы можем встретиться как-нибудь после работы. Хотя мне надо держаться поближе к офису.

К моему огромному облегчению, папа отступил. Теперь я старалась держаться как можно дальше от всех членов моей нездоровой семьи.

Только сидя в поезде с традиционным пятничным джин-тоником в руке, я немного расслабилась. Рядом со мной расположилась Элен, напротив – Гай. Я откинулась в кресле, слушая историю Элен о своем разговоре по скайпу с Сингапуром, и с облегчением выдохнула, отбрасывая туфли.

Когда рассказ закончился, я рассмеялась.

– Как ты, Лара? – поинтересовался Гай. Подняв глаза, я увидела, что он наблюдает за мной с некоторым любопытством. Мысленно я воздвигала защитный барьер, стараясь держать между нами дистанцию.

– О, прекрасно, – ответила я. – Просто немного… напряжена.

– Из-за сестры? – уточнила Элен.

– Нет. То есть да. Да. Была трудная неделя. Большая семейная разборка. Мне не хочется говорить об этом. – Я взглянула на нее и улыбнулась. – Не потому, что для меня это такая травмирующая тема, а просто она меня, на хрен, задолбала.

Я редко употребляю бранные выражения. И мне понравилось, как это получилось сейчас. Я сделала еще глоток из своего стакана.

– Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом, – тотчас предложил Гай. – Хочешь выслушать свежую сводку моих событий?

– О да, пожалуйста. – Я слегка наклонилась в его сторону. – Что у тебя за события?

– Дай угадаю, – сказала Элен слегка суховато. – Подвернулась работа в Уэст-Кантри[28].

Гай рассмеялся, и в уголках его глаз появились морщинки. Мне они понравились.

– Мы с тобой так давно вместе путешествуем, – заметил он, и Элен подняла в его сторону стакан. Гай повернулся ко мне. – Да, в самом деле. Ты знаешь, что я с семьей живу неподалеку от Пензанса? За Пензансом, возле Сеннана[29], на самом краю суши?

– Ты переехал туда, чтобы быть поближе к семье твоей жены.

– Верно. Отец Дианы скоропостижно скончался три года назад, и в результате мы переехали, чтобы Ди могла ухаживать за своей матерью, которая хрупка и слаба в одном отношении, но сильнее упряжки волов в другом. Дети тогда были в младших классах средней школы, так что они подняли страшный шум по поводу переезда, и, по правде сказать, я молчаливо их поддерживал. Поменять Суррей на Корнуолл – это серьезно, когда тебе тринадцать лет. Да и в любом возрасте. Но мы должны были переехать, я это понимал. Бедная старушка Бетти была не в состоянии сама о себе позаботиться и определенно не собиралась перебираться ближе к Лондону, поэтому нам пришлось переехать к ней. Ди всегда говорила, что это ее расплата за счастливое детство, и, возможно, так оно и есть. На самом деле Ди обрадовалась возможности вернуться в родные места.

– Но там не так-то просто найти работу.

Гай кивнул:

– Вот именно, Лара. Для меня там нет ничего. Мне буквально пришлось бы идти на работу в «Теско», «Макдоналдс» или «Аргос»[30]. Так что мы сошлись на том, что я буду ездить в Лондон и подыскивать себе что-нибудь поближе к дому. Мне нравится моя нынешняя жизнь. Я бы свихнулся, если бы мне пришлось все время жить в Западном Корнуолле. В доме, полном подростков – у меня их только двое, но они заполняют весь дом, – да еще с тещей и ее склонностью к непрерывным перестановкам. Так что я с радостью вошел в этот режим. На неделе я один, в задрипанном гостиничном номере типа «постель и завтрак», но меня это устраивает. А сейчас наклевывается одна паршивая работенка в Труро. В Труро! С каких это пор в Труро можно найти хорошую работу?