Руны Вещего Олега

– Как, всемилостивейший патриарх Фотий здесь? – обрадовалась Феодора. Ведь помимо духовных, их связывали ещё и родственные отношения: её сестра Мария была замужем за родным дядей патриарха. – Я бы хотела приложиться к его руке и попросить благословения… Рада видеть тебя, мой дорогой! – молвила императрица, намереваясь подойти к сыну. – Как ты, здоров ли, всё в порядке? Я каждый день молюсь за тебя…

– Здоров. Иди, пока Фотий не удалился, – поторопил мать Михаил.

Женщина совершила земной поклон иконам и заспешила в дворцовый храм. Молодой император проследовал туда же.

Патриарх в своих тяжёлых парчовых ризах стоял спиной к двери, у которой нерешительно остановилась бывшая императрица, и тоже, видимо, молился. Подождав некоторое время, Феодора, подбадриваемая сыном, тихо приблизилась к первосвященнику и, стоя на шаг позади, прокашлявшись, смиренно попросила благословить её. Патриарх чуть помедлил, а потом… вдруг наклонился, поднял рясу, оголив зад, и зычно исторг из своего афедрона зловонный дух. Затем «патриарх» обернулся к несчастной, побелевшей от ужаса Феодоре и, заржав, подобно ипподромному коню, проревел: «Благославляю!» Под неудержимый хохот Михаила и улюлюканье остальных лицедеев, что до этого мгновения прятались по углам и за аналоем, Грилл, изрыгая всяческие непристойности из своих греховных уст, с громким топотом поскакал вон.

Потрясённая женщина вначале потеряла дар речи. А затем, вскипев гневом, как котёл на жарких углях, Феодора быстро выскочила из храмовой залы, и вскоре, не помня как, уже стояла перед братом.

– Варда, этого уже нельзя терпеть, то что сотворил мой сын, это… это… – она запиналась, не находя подходящих слов, лик её был пунцовым, а руки нервно тряслись, перебирая мокрый от слёз шёлковый платок.

Варда как мог успокоил сестру, и она смогла выговориться.

– Мало того, что он предаётся пьянству и распутству, окружив себя шутами, так теперь строит насмешки над родной матерью и святой церковью! Сделай что-нибудь, ну, возьми его в поход какой, что ли, я уже не знаю… – она нервно дёрнулась, шумно вздохнула раз-другой и, приложив к глазам свой платок, опять разрыдалась. Сухощавая стать и тёмное монашеское одеяние придавало облику Феодоры ещё большую безысходность.

– Хорошо, сестра, успокойся. На днях выступают две хилии в поддержку нашей доблестной армии против арабов. Оба хилиарха опытны и проверены в боях, с твоим сыном ничего не случится, а дворцовая блажь быстро растворяется в походной пыли.

– Спасибо, брат, да вознаградит тебя Господь великий и всемилостивый! – всхлипнула Феодора, тут же, как всякая мать, начиная тревожиться за любимое чадо, отправляемое на войну.

Однако Феодоре пришлось недолго печалиться. Не успели хилии удалиться на расстояние трёх дней пути, как их догнал посыльный с известием, что на Константинополь неожиданно напали северные скифы, обложили город со стороны моря и грабят предместья. И что кесарь Варда велел войску императора Михаила немедленно возвращаться.

– Что за дерзкие варвары посмели напасть на Константинополь? – удивлённо вопрошал усталого гонца Михаил.

– О, великий, – с благоговейным ужасом в голосе отвечал воин, – это не обычные люди, это скорее дьяволы, явившиеся из преисподней. Они так свирепы и отчаянны в неистовой рубке, что нужна целая кентархия, чтобы сдержать их декархию. Я был послан к нашим воинам, сражавшимся у стен города, и едва остался жив! – восклицал гонец. – Эти северные варвары вовсе не ведают страха. Когда я передавал повеление доместика хилиарху, руководившему обороной побережья, из-за холма выскочили эти неистовые скифы. Ни в битвах с арабами, где мне приходилось сражаться лохаргом, ни в схватках с другими варварами, я ничего подобного не видел. Они неистово рычали, как дикие звери, и разили всех клинками и стрелами с невероятной быстротой и яростью. Они столь огромны и жестоки, что от этого зрелища холодеют ноги и суставы теряют подвижность! Стрела варваров поразила в шею моего коня, и только волей Богородицы я не оказался придавленным его тушей. До сих пор не могу понять, как мне удалось выбраться из этого аида и вернуться в город! – взволнованно отвечал гонец.

– Почему же наши воины не сожгли корабли варваров? – возмущённо воскликнул император.

– Потому, венценосный, что их флот не стоит у причалов, ночь они проводят в море, бросив якоря и выставив чуткую стражу, – виновато отвечал посланец.

– Ладно, посмотрим, – обронил император, разворачивая коня.

* * *

Константинопольский патриарх Фотий пребывал в непростых размышлениях. Одетый в белый шёлковый подрясник, с кипарисовым энколпионом на груди, на котором золотом светилась монограмма имени Иисуса Христа, он стремительно ходил по комнате, иногда останавливаясь и что-то произнося вслух. Это был человек невысокого роста, подвижный, с тёмными курчавыми волосами, крупным носом и умными живыми очами. В каждом его движении, в каждом горящем взгляде как бы выплёскивалась наполнявшая его до краёв энергия, свойственная народу армян, из которых происходил род Фотия. В общении с собеседниками или выступлении на кафедре говорил он так же быстро, горячо и очень убедительно, подтверждая правильность собственных слов многими ссылками на философов разных времён, тексты священных писаний и юридические законы, которые, как и многое другое, держал в надлежащем порядке в своей прекрасной и тренированной памяти преподавателя-богослова. Любые возражения он резко пресекал точным и быстрым ответом, как добрый легионер мечом, а затем «добивал» оппонента, засыпая его многочисленными фактами.

Фотий был светским человеком, любил мир науки и философии, энергично вдалбливал знания своим ученикам. Кроме того, под большим секретом и с благоговейным страхом, некоторые злые языки шептали, что у бывшего протоасикрита хранятся не только книги языческих поэтов и философов, но и древние магические заговоры и заклинания.

Однако с тех пор, как брат императрицы Феодоры Варда сделал его патриархом, тихой жизни преподавателя кафедры пришёл конец. И всё из-за бывшего патриарха Игнатия. Мало того, что этот неугомонный монах обвиняет его, Фотия, чуть ли ни в ереси и настраивает против других священнослужителей, так ещё и написал жалобу Папе Римскому Николаю! Теперь Папа требует признать избрание Фотия недействительным. Боже, Боже, как эта высокая церковная должность разнится с преподавательской стезёй! Даже будучи высокопоставленным чиновником, он не испытывал такого давления и сопротивления, столько интриг и подлостей.

А тут ещё эти скифы! Если бы не шторм, разметавший их суда, ставшие на якоря, по незнанию, в самом начале бухты, то быть большой беде, ведь они сколь дики, столь же отчаянны и жестоки в схватке, эти непонятные, далёкие и необъяснимые россы.

Патриарх взял стоявший на небольшом столике из чёрного дерева колокольчик и несколько раз встряхнул его, нарушив тишину серебряным перезвоном.

– Что там с этими варварами, Кондратий? – осведомился Фотий у вошедшего на зов асикрита.

– Согласно твоей договорённости с императором и кесарем, их сейчас просто стерегут и пыткам пока не подвергали.

– Хорошо, а что известно об их главаре, кто он и откуда?

– Он архистратигос князя россов Дироса.

– Того самого эллина, который умудрился стать архонтом у этих варваров? – задумчиво вопросил больше сам у себя Фотий. И продолжил. – Что же удалось трапезитам выяснить об этом архистратигосе?

– Россы утверждают, что он послан в Киев Новгородским архонтом Ререхом не то для защиты Киева от хазар, не то для подготовки прихода туда самого Ререха. Сам он и большинство его людей – веринги с Варяжского моря, а это ещё те головорезы!

– Я приказал этого стратигоса варваров хорошенько отмыть в термах, с массажем, втиранием благовоний и прочее, – молвил после некоторого раздумья патриарх. – Потом пристойно одеть, дать отведать доброго вина и вкусной еды, обязательно на дорогой посуде.

– Всё так и сделано, Святейший, – склонился в поклоне асикрит.

– Прикажи сопроводить его ко мне, сюда, – повелел Фотий.

– Провести, конечно, через залы святой Софии? – осведомился, снова склоняя голову, молодой сообразительный асикрит.

– Непременно, варвар должен быть поражён великолепием Дома Божьего!

Отдав приказание, патриарх снова заходил по комнате. Неужели всего полтора года он в патриаршем кресле? Пожалуй, постарел за это время не менее чем на десять. Эти дрязги и склоки, этот твердолобый скандальный монах Игнатий своей непримиримостью расколол Ромейскую империю надвое. Как духовенство, так и простые миряне разделились на сторонников и противников нового патриарха. Одни на его стороне, другие на стороне Игнатия. А молодой император, не отличающийся благочестием, которого большинство за глаза называют Пьяницей, по этому поводу со смехом изрёк, что у каждого теперь свой патриарх. «Мой патриарх – это Феофил, у кесаря – Фотий, а у народа патриарх Игнатий». Скоморох Феофил, более известный по прозвищу Грилл, в самом деле, не раз обряжался в одежды, подобные патриаршим, и творил вкупе с прочими паяцами из потешного окружения императора всяческие непристойности, получая за это от своего покровителя хорошую плату. Так или иначе, но сейчас именно ему, Фотию, решать, как поступить с пленёнными россами. Кесарь Варда согласился с его предложением попробовать заключить с этими северными варварами, пользуясь их нынешним незавидным положением, выгодный для империи договор. Кесарь по натуре стратег, и потому один из немногих в столице понимает, что мудрая политика может принести больше пользы, нежели самая кровавая и победная резня.

«Бог послал нам редкую удачу тем, что внезапно налетевшая буря разметала корабли скифов, – проговорил негромко сам себе патриарх. – И мы будем плохими христианами, если не используем этот бесценный дар… Хроники синкела Феодора рассказывают, как более двухсот лет тому скифы-россы уже нападали на Константинополь вместе с аварами и персами. Казалось, огромная и дикая силища варваров сметёт град. Но всемилостивейшая Богородица устроила так, что греки сумели уничтожить моноксилы россов, которые аварский каган отправил для перевозки персов с другого берега. Не получив помощи, авары ушли. Град Константина вздохнул свободно, а Святая Церковь в честь избавления от варваров составила акафист «Взбранной Воеводе победительная». Теперь сей акафист звучит под сводами храмов с новой силой, ибо Пресвятая Богородица опять защитила нас от диких скифов. И сейчас я буду говорить с их поверженным предводителем»…

Высокорослые смуглые воины ввели и поставили перед патриархом человека, вид которого в первый миг даже несколько смутил главу Константинопольской церкви. Некоторое время Фотий с интересом рассматривал загадочного варвара. Небольшого роста, светлые волосы, крепкий, но далеко не атлетического сложения, – ни статью, ни манерами он никак не походил на предводителя. Только вот глаза, серо-водянистые, холодные и, кажется ничего не выражающие. Странно, чем он мог заставить повиноваться себе этих могучих яростных воинов? Волки не ходят за бараном, только за матёрым волком…

Он указал пленнику на широкую мраморную скамью с вырезанными в виде львов ножками из более тёмного мрамора. В ответ варвар ещё раз склонился в знак благодарности и сел на указанное место. Его Святейшество исподволь продолжал изучать необычного гостя. Скамья стояла так, что на лик варвара падало достаточно света из окон небольшого купола, которым было увенчано помещение, сам же Фотий оставался в тени. Патриарх заговорил, а стоявший рядом худощавый бледноликий монах тут же стал повторять его речь на словенском.

– Я патриарх Константинопольский именем Фотий, а кто ты и зачем пришёл сюда с воинами?

– Я воевода киевского князя Дира, именем Аскольд, шёл со своими воинами на лодьях, когда налетела великая буря и разметала нас. – Неожиданно уверенный и хорошо поставленный голос пленника несколько удивил патриарха. Обычные воины, и даже большинство военачальников не блещут красноречием, а тем более во вражеском плену, пережив жестокую бурю, от которой едва не погиб. Что ж, будем прощупывать этого варвара дальше.

– А куда же ты направлялся, воевода, вместе с великим флотом из двухсот лодий? – поднял бровь Фотий.

– Ну, не столь уж велика сила под моим началом, двухсот лодий точно не было, это наговоры, – всё так же, не смущаясь, и не выказывая никакого страха, ответил Аскольд. – А куда путь держал с воинами, то тайна княжеская, не моя. Одно скажу, не на твою державу мы шли.

«Каков хитрец сей стратигос россов, видно, что с ходу придумал объяснение, и держится уверенно» – отметил про себя патриарх.

– Могу поклясться Перуном в том, что имел я намерение пройти через Великую протоку в Море Срединное, но нежданная буря сим намереньям положила конец, – хорошо поставленным голосом, полным убеждённой искренности, продолжал Аскольд.

– А чьи же воины пограбили и пожгли предместья, склады и лавки на берегу? – быстро вопросил патриарх.

– Мои воины хотели после дальнего морского пути купить кое-что в прибрежных лавках, а торговцы воспротивились и отказались продавать товар, тогда мои воины взяли нужное силой, и только. Может, при этом под горячую руку и сожгли чего-нибудь, но зачем же злить усталых и раздражённых воинов?

– Но твои спутники, они же подтвердили, что шли на Константинополис, чтобы пограбить его дворцы и монастыри, обрести многие товары из тех, что находятся в бесчисленных кладовых наших торговцев?! – несколько сбитый с толку невероятной наглостью чужеземного стратигоса, промолвил с некоторым возмущением Фотий.

– Несчастные люди, только что чудом избежавшие гибели в пучине морской, готовы сделать любое признание, лишь бы остаться в живых, разве не так? – Даже достаточно умудрённый знанием придворных интриг Фотий не сразу нашёлся, что ответить дерзкому северному варвару, продолжавшему совершенно простодушно глядеть на патриарха своими серо-водянистыми очами. – А ещё желал я больше узнать о Боге вашем, который, как рассказали, способен творить великие чудеса. – Фотию показалось, что последнее заявление было неожиданным даже для самого варвара, который продолжал говорить всё тем же вдохновлённым, хорошо поставленным голосом, умело играя им, что настоящий музыкант лютней. Патриарху даже пришлось тряхнуть головой, отгоняя наваждение голосовых переливов, заставляющих невольно верить тому, что рёк сей необычный пленник. Его Святейшество всё с большей ясностью начал понимать, что перед ним редкостный хитрец и лжец.

«Вот в чём сила предводителя диких скифов, – с облегчением молвил себе Фотий. – Он владеет силой убеждения, к тому же чрезвычайно хитёр и жаден». Необычные способности варвара восхитили патриарха. А когда ты понимаешь, в чём заключается сила врага, её можно тут же обратить в слабость.

– Хорошо, коль ты пришёл учиться Христовой вере, то получишь всё, зачем пришёл! – молвил патриарх, незаметно переходя на высокопарные ноты, заданные речистым пленником. – С тобой будут вести беседы мои лучшие богословы и епископы, они вооружат тебя истинными знаниями. Будучи просвещённым Христовой верой, ты станешь непобедимым, ибо вера сия укрепляет дух, а Господь указывает верный путь. С Богом! – Патриарх махнул рукой, и рослые смуглые воины тут же встали с обоих боков подле Аскольда.

Фотий видел, что варвар ещё хитрил и хорохорился, но где-то внутри уже поселилось зерно, умело оброненное в его изворотливую и сребролюбивую душу. Роскошь святой Софии, богатство царского дворца и патриарших палат, услужливые рабы и рабыни, термы, еда, вино, одеяние, – всё подготовило благодатную почву для всходов.

Фотий и прежде был уверен в превосходстве собственного разума над окружающими людьми, но с недавнего времени стал чувствовать себя как бы центром некой большой разумной и направляющей силы. Сегодня же пришло внутреннее убеждение, что с Божьей помощью именно ему удастся покорить этих диких и необузданных варваров-россов.

* * *

После ухода скифов на побережье и в порту Константинополя принялись отстраивать разрушенные варварами дома, ограды, склады и лавки, а в Магнаврском дворце по настоятельной просьбе патриарха Фотия собрались на совет император Михаил, сам патриарх и кесарь Варда.

Может, оттого, что много времени проводил в раздумьях и чтениях древних философов, или потому что был знаком с некоторыми языческими тайными знаниями, но Фотий являл собой редкого человека, который вместе с практичной повседневностью постоянно ощущал многие неведомые нити связей с окружающим миром. Вот и сейчас, для него эти загадочные варвары-россы были не просто ордой сильных воинов, вдруг возникших у ворот града Константина, как видели их легионеры и монахи, но живой частью целого мира, там, на севере, мира чужого и грозного. Оттого он понимал, что главную опасность представляют не эти пришлые россы, но само место их обитания, из которого они явились, иной склад мыслей и всей жизни, которая породила их и породит ещё многих на погибель христианскому миру. Патриарх не только понимал это своим просветлённым разумом, но и чувствовал какими-то внутренними фибрами души, а вот какими именно, он не мог объяснить никому, да и не собирался. Не нужно объяснять людям то, чего они не в состоянии понять, им нужно давать только чёткие и ясные указания.

– Народ, живущий где-то далеко от нас, варварский, кочующий, гордящийся оружием, народ, доселе не именитый и не считаемый ни за что, стоящий наравне с рабами, так грозно и неожиданно нахлынул на наши пределы, как морская волна на сушу, – хорошо поставленным тоном преподавателя начал патриарх, и Михаилу показалось, будто он снова сидит на лекции у протоспафария Фотия. – Мы начали важное для Империи дело по обузданию диких северных варваров, однако никоим образом не должны ослаблять наших усилий, иначе они вернутся, – продолжил Фотий, и на некоторое время умолк, давая каждому время обдумать сказанное.

– Почему мы всё-таки отпустили этих ужасных скифов, да ещё и снабдили их провизией, вместо того, чтобы жестоко покарать за набег, за сожжённые предместья и вообще за дерзость самого нападения на Империю? – возмутился молодой император. – Их нужно было казнить страшной мученической смертью, чтобы отбить охоту ходить на нас войной!

– Потому, Михаил, – негромко, но веско отвечал Варда, – что дикому зверю лучше предложить кусок мяса и попытаться приручить. Иначе, верно говорит отец Фотий, восстановив силы, он придёт снова.

– Зачем ждать? Отправить армию для разгрома этих северных скифов, как мы поступаем с арабами, и всё! – решительно махнул рукой Михаил.

– Стоит ли рисковать нашей армией? – поморщился Варда. – Один поход на Киефф и другие города россов потребует огромных затрат, ведь их страна находится далеко от Империи, и она весьма обширна… И потом, мы ведь уже начали договариваться, и полсотни варваров, которые согласились за добрую плату служить императору Ромеи, хороший залог на будущее! Как, Михаил, нравится тебе новая охрана? Высоки, стройны, а воинской злости у каждого на десятерых. Вот как их надо использовать!

– Да уж, – пробормотал Михаил, вдруг смиряя прежний пыл, – хороши! – В очах его вдруг блеснула паволока, какая всегда появлялась при взгляде на женщин. Причиной тому была дочь одного из новых варяжских телохранителей Евдокия Ингерина, на которую он успел положить глаз. – Хороши, дьявольски хороши! – с удовольствием повторил император, мысленно рисуя образ нового любовного приключения. – Я повелел в моём загородном дворце у святого Маманта выделить помещения для казарм, где будут обитать эти воины-скифы, которые поступили на службу в мою императорскую гвардию. Но против остальных варваров я бы отправил армию!

Патриарх сурово поглядел на собеседников, как на учеников, которые не могли ответить на его очередной каверзный вопрос, и со значением в голосе продолжил:

– Мы не станем отправлять к россам свою армию, ни императорскую, ни армию фем! – Фотий выдержал паузу настоящего оратора. – Есть другой способ, не требующий больших затрат и огромной армии! Чтобы осы не кусали, нет смысла махать руками или убить десяток из них, нужно обезвредить само осиное гнездо, и тогда исчезнет опасность быть ужаленным.

– Каким же образом, Святейший, ты собираешься усмирить варваров?

– С Божьей помощью, Михаил, – с нажимом произнёс патриарх, опять выдержал паузу и уже совсем негромко, но выразительно и со значением, продолжил. – Мы отправим к северным варварам то, против чего они не умеют сражаться, ибо даже не могут представить это полем боя. Это будут наши проповедники, лучшие проповедники. Как зубья черепахового гребня в волосы, они войдут в головы неискушённых варваров, неся Слово Божие. Только поменяв их мысли, мы можем сделать их послушными Империи, как свирепых псов покорными своему хозяину, – заключил Фотий. – Для начала предлагаю послать одного из лучших моих учеников в Херсонес, где, как мне известно, находятся Священные книги, написанные их варварскими письменами. Только через родное слово мы сможем овладеть их сознанием, ибо ни греческую речь, ни латынь они не разумеют.

– Твой ученик, Святейший, умеет читать варварские письмена? – удивлённо вопросил Варда.

– Он владеет многими языками, в том числе и языком сих варваров россов, ведь он сам родом из Фессалоник, – произнёс Фотий, в задумчивости потирая двумя перстами переносицу своего орлиного носа.

– Этот ученик, случайно, не Константин из Фессалоник? – с некой радостью в голосе спросил Михаил. Ему живо вспомнился прилежный и тихий сотоварищ по учёбе, которого они наделили прозвищем «Святой».

– Он самый, – подтвердил патриарх. – Через него я общался с этим варваром Аскольдом. К тому же из Хазарии приходят плохие вести: христиан притесняют, многие из наших братьев томятся в рабских оковах, как последние язычники! Думаю, Константин после Херсонеса должен отправиться в Итиль и вступить в теологический спор с иудейскими богословами. Это поможет ослабить давление на христианских купцов и гарантировать им нашу защиту. Как вы на это смотрите?

– Хорошо, а сможет ли он достойно представить веру Христову в споре с изощрёнными иудейскими богословами? – с некоторым сомнением молвил кесарь.

– Это лучший из моих учеников, – веско ответил Фотий. – Если он не сможет убедить в своей правоте иудеев, то никому в Империи этого сделать лучше не удастся!

– Такой поездке должны предшествовать меры безопасности, – изрёк Варда. – Я распоряжусь сегодня же, чтобы купцы прихватили с собой письма нужным людям в Итиле, которые вхожи к Беку и умеют с ним договариваться. Теология теологией, но я воин, и более рассчитываю на привычные мне способы – оружие, деньги и наших трапезитов.

– Прекрасно, это я и хотел услышать, – удовлетворённо кивнул патриарх. Он взял серебряный колокольчик и несколько раз привычным движением встряхнул его. Молодой хорошо сложенный монах почтительно склонил голову перед владыкой, и тот тихо о чём-то распорядился.

Асикрит Фотия вышел, и вскоре в помещении явился человек лет тридцати с красивыми тонкими чертами несколько бледного лика, с длинными русыми волосами и бородой. Его серые очи иногда вспыхивали внутренним огнём не то страстной веры, не то убеждённости. Он был в скромной одежде монаха, но с крестом священника на груди.

– Нет, ну теперь я бы точно предоставил Святому возможность сыграть роль Христа в наших сумасшедших мистериях! – радостно воскликнул Михаил, оглядывая худощавую стать бывшего сотоварища по учёбе. – Не надоело сидеть в монастыре? Присоединяйся к нашему славному действу!

– Приветствую тебя, император, да продлит Христос Всемилостивый благие дни твоего царствия! – низко кланяясь, приятным голосом молвил Константин. А про себя подумал, что именно из-за сих богохульных мистерий он вынужден был удалиться в монастырь. Михаил не оставлял его в покое ни в Магнаврском училище, ни в Софийской библиотеке, где Константин намеревался работать. Отказывать императору было нельзя, а соглашаться он не мог по причине искренней веры.

– Погоди, Михаил, – остановил племянника Варда. – Мы сейчас обсуждаем серьёзные дела.

– Константин, – несколько торжественным тоном обратился патриарх к бывшему ученику, – Империя намерена поручить тебе важную миссию.

– Я готов исполнить любое поручение на благо Великой Ромеи и веры Христовой, – негромко, но твёрдо ответил священник, слегка кашлянув.

– Я знаю, что ты владеешь языком варваров-россов, а умеешь ли ты читать их письмена?

– Смотря какие у них знаки, ведь у многих варварских народов свои письмена. Но если нужно, я быстро ими овладею, как, например, письменами арабов. Мне только нужны одинаковые тексты, написанные на греческом и русском.

– Насколько мне известно, князю Бравлину, первым из россов принявшему крещение в Херсонесе, именно на его языке читали Священные Писания. Якобы они были переведены епископом Готским Иоанном. Их нужно найти. Он должны быть либо в библиотеке Херсонеса, либо в одном из монастырей.