Столпы земли

В отчаянии Том сказал:

– Я бы мог заняться ремонтом замка.

– У нас есть мастер, который делает все, что требуется.

Подобные мастера на все руки обычно были плотниками.

– Я каменщик, – не унимался Том. – Я умею складывать надежные стены.

Этот спор начал раздражать Мэттью, и он было собрался сказать что-нибудь грубое, но взглянул на детей, и его лицо смягчилось.

– Я бы рад дать тебе работу, но мы не нуждаемся в тебе.

Том кивнул. Теперь ему оставалось только смиренно принять то, что сказал управляющий, и с несчастным видом попросить Христа ради поесть да пустить на ночлег. Но с ним была Эллен, и, боясь, что она повернется и уйдет, он решил сделать еще одну попытку и заговорил так громко, чтобы его услышал и граф:

– В таком случае, надеюсь, в ближайшее время вам не придется воевать.

Его слова произвели такой эффект, какого он не ожидал. Мэттью вздрогнул, а граф, вскочив на ноги, резко спросил:

– Почему ты так говоришь?

Том понял, что задел за живое.

– Потому что оборонительные сооружения замка пришли в негодность, – сказал он.

– Что именно? – всполошился граф. – Говори по существу!

Граф был явно раздражен, но заинтересован в его ответе. Том глубоко вздохнул. Другого шанса ему не представится.

– В кладке сторожевой башни осыпался раствор и образовались щели, в которые можно просунуть лом. Враг может запросто при помощи рычага вытащить один-два блока, а когда в стене появятся бреши, очень легко ее разрушить. Кроме того… – Он говорил на одном дыхании, боясь, что его прервут или начнут с ним спорить. – Кроме того, бойницы разрушены до самого парапета, в результате твои лучники и рыцари окажутся незащищенными от…

– Я знаю, для чего предназначены бойницы, – перебил его граф. – Что-нибудь еще?

– Да. Твой дворец имеет подвальное помещение, в которое ведет деревянная дверь. Если бы я решил напасть на замок, я взломал бы эту дверь и поджег склад.

– А если бы ты был графом, как бы ты поступил?

– Я бы заранее подготовил каменные блоки и достаточное количество песка и извести для раствора, да поставил бы каменщика, готового в случае опасности быстро замуровать дверь.

Граф Бартоломео уставился на Тома. Его светло-голубые глаза прищурились, а бледное чело нахмурилось. Трудно было понять по его лицу, о чем он думает. Уж не обиделся ли на Тома за то, что тот так отозвался об оборонительных сооружениях замка? Лучше было не высовываться и предоставить господам самим совершать свои ошибки, но Том находился на пределе.

Наконец граф принял решение. Он повернулся к Мэттью и сказал:

– Найми этого человека.

Том заставил себя подавить подкативший к горлу крик радости. Он не мог поверить своим ушам. На губах Эллен сияла счастливая улыбка. «Папочка, милый папочка!» – закричала Марта, которая не обладала сдержанностью взрослых.

Граф Бартоломео отвернулся и заговорил со стоявшим неподалеку рыцарем. Мэттью улыбнулся Тому.

– Вы сегодня обедали? – спросил он.

Том проглотил слюну. Он чуть не плакал.

– Нет еще.

– Я провожу вас на кухню.

С готовностью последовав за управляющим, они покинули зал и, пройдя по мосту, вернулись в нижний двор. Кухня представляла собой большую деревянную постройку, стоявшую на каменном основании. Мэттью велел подождать на улице. В воздухе висел сладковатый аромат: очевидно, пекли пирожные. У Тома текли слюнки и от голода свело живот.

Через минуту появился Мэттью, держа в руках кувшин с пивом, который он передал Тому.

– Сейчас вам вынесут хлеба и холодной свинины, – сказал он и ушел.

Том сделал глоток и протянул кувшин Эллен. Она дала немного Марте, попила сама и передала пиво Джеку. Прежде чем тот начал пить, Альфред попытался выхватить кувшин, но Джек отвернулся, держа его подальше от Альфреда. Тому не хотелось, чтобы между детьми разгорелась новая ссора, тем более сейчас, когда все складывалось так хорошо. Он уже было собрался вмешаться и тем самым нарушить свое правило не обращать внимания на ребячьи склоки, но тут Джек снова повернулся и покорно передал кувшин Альфреду.

Тот, схватив сосуд, принялся жадно пить. Том, который сделал только глоток, думал, что кувшин пройдет по кругу еще разок, но Альфред, похоже, собрался его осушить. И в этот момент случилось нечто непонятное. Когда Альфред перевернул кувшин, чтобы прикончить последние капли, что-то похожее на маленькую зверушку упало ему на лицо.

Он заорал от испуга, бросил кувшин и, смахнув мохнатый комочек, отпрыгнул назад.

– Что это?! – завопил он. Непонятный предмет шлепнулся на землю. Побледнев и дрожа от омерзения, Альфред уставился на него.

Это был мертвый воробей.

Том поймал взгляд Эллен, и они оба посмотрели на Джека.

Тот мирно стоял и смотрел на ошарашенного Альфреда, а на его умном полудетском-полувзрослом лице играла чуть заметная улыбка.

Джек знал, что поплатится за это.

Альфред отомстит. Предположим, пока остальные не видят, ударит в живот. Это был его излюбленный удар, очень болезненный и не оставлявший следов. Джек уже несколько раз видел, как Альфред проделывал это с Мартой.

Но ради того чтобы понаблюдать за перепуганным Альфредом и послушать его визг, стоило стерпеть даже удар в живот.

Альфред его ненавидел. Дотоле это чувство было не знакомо Джеку. Мать всегда его любила, а других людей он не знал. Для враждебности у Альфреда не существовало видимых причин. Казалось, точно так же он относился и к Марте. Он вечно ее щипал, таскал за волосы, толкал и с наслаждением ломал всякую безделушку, которой она дорожила. Мать Джека видела это и не одобряла, но отец Альфреда, похоже, не усматривал в том ничего предосудительного, хотя сам был человеком добрым и ласковым и, без сомнения, очень любил Марту, и это одновременно и удручало, и трогало Джека.

Никогда в жизни Джеку не было так интересно. Все вокруг буквально очаровывало его. И, несмотря на стычки с Альфредом, постоянное чувство голода и то, как больно было ему видеть, что мать почти все внимание уделяет не ему, а Тому, Джека действительно ошеломила беспрестанная череда неизведанных ощущений и новый явлений.

Последним из чудес стал замок. До этого он лишь слышал о замках: в лесу длинными зимними вечерами мать учила его декламировать шансоны, героические французские поэмы о рыцарях и чародеях, – большинство из них были очень длинные, порой в несколько тысяч строк, – и в этих историях все события происходили как раз в замках. Никогда прежде не видев настоящего замка, Джек полагал, это что-то вроде пещеры, в которой он жил, только больших размеров. Действительность потрясла его воображение: замок оказался таким огромным, а внутри было так много зданий и такая толпа людей, и все что-то делали: подковывали лошадей, таскали воду, кормили кур, пекли хлеб и перетаскивали с места на место самые разные вещи: сено для полов, дрова для очагов, мешки с мукой, тюки материи, мечи, седла, кольчуги… Том рассказал ему, что земляной вал и ров созданы не природой, а руками десятков людей, работавших сообща. Джек верил Тому, но ему казалось немыслимым, что все это действительно сделано человеком.

Ближе к вечеру, когда в темноте стало трудно работать, все устремились в большой зал. Зажгли свечи и подбросили в очаг поленьев. Собаки тоже прибежали погреться. Несколько мужчин и женщин взяли стоявшие в стороне доски и козлы и, соорудив столы, составили их в форме буквы «Т», затем к верхней перекладине «Т» придвинули стулья, а по обеим сторонам вертикальной линии поставили скамьи. Джек никогда не видел, как множество людей работают вместе, и был поражен тем, что это доставляло им удовольствие. Они улыбались и даже смеялись, поднимая тяжеленные доски, то и дело покрикивая «А-ап!», или «На меня давай, на меня!», или «Опускай помалу». Джек завидовал тому духу товарищества, что царил среди них, и спрашивал себя, сможет ли и он испытывать что-либо подобное.

Вскоре все уселись на скамьи. Слуга разложил на столе большие деревянные миски и деревянные же ложки, затем снова обошел вокруг стола и положил в каждую миску по широкому ломтю черствого ржаного хлеба. Другой слуга, принеся деревянные кружки, разливал в них пиво из нескольких больших кувшинов. И Джек, и Марта, и Альфред, сидевшие рядышком на самом дальнем конце стола, – все получили по кружке с пивом, так что воевать было не за что. Джек поднял было свою кружку, но мать велела ему немного подождать.

Когда пиво было разлито, зал погрузился в тишину. Джек ждал, как всегда, завороженно глядя, что произойдет. Минуту спустя на лестнице, ведущей в графские покои, появился Бартоломео. Он спустился в зал в сопровождении управляющего, трех или четырех богато одетых людей, мальчика и прелестного создания, красивее которого Джек никогда не видел.

Это была девушка или женщина – он точно не знал, – одетая в белую тунику с невероятно длинными рукавами, которые, пока она плавно скользила по ступенькам, змейкой стелились следом. У нее были густые темные вьющиеся волосы, обрамлявшие очаровательное личико, и темные-претемные глаза. Теперь Джек понял, что имелось в виду в chansons, когда в них шла речь о прекрасной принцессе, живущей в замке. Ничего удивительного, что все рыцари так безутешно плакали, когда принцесса умерла.

Когда девушка сошла вниз, Джек разглядел, что она совсем еще юная, всего на несколько лет старше его самого. Гордо держа свою изящную головку, она, словно королева, прошла во главу стола и села рядом с графом Бартоломео.

– Кто это? – зашептал Джек.

– Должно быть, графская дочка, – ответила Марта.

– А как ее зовут?

Марта пожала плечами, однако сидевшая рядом с Джеком чумазая девчушка шепнула ему:

– Ее имя Алина. Красавица!

Граф поднял свою чашу за Алину, затем медленно обвел глазами сидевших за столом и выпил. Это был сигнал, которого ждали. По примеру своего господина, прежде чем выпить, все подняли чаши в знак приветствия.

Ужин принесли в огромных дымящихся котлах. Сначала еду подали графу, затем его дочери, потом мальчику, сидевшим во главе стола знатным особам, и уже после них каждый накладывал себе сам. В тот день на ужин была тушенная со специями рыба. Джек сначала съел рыбу, а затем принялся за хлеб, обмакивая его в жирный соус, оставшийся на дне миски. Пережевывая, он неотрывно глядел на Алину, все в ней привлекало его: грациозные движения, которыми она накалывала на кончик ножа кусочки рыбы, властный голос, которым подзывала слуг и отдавала приказания. Казалось, все они любили ее и тут же подходили на ее зов, с улыбкой слушали распоряжения и спешили исполнить ее желания. Джек заметил, что сидевшие за столом молодые люди то и дело поглядывали на нее и некоторые из них начинали рисоваться, когда им казалось, что она смотрит в их сторону. Но ее больше заботили пожилые гости отца, и она постоянно следила, чтобы у них было достаточно хлеба и вина, задавала им вопросы и внимательно выслушивала ответы. Джек пытался понять, что должен чувствовать человек, когда с ним говорит прекрасная принцесса, а затем, глядя своими огромными глазами, слушает его.

После ужина двое мужчин и женщина, взявши колокольцы, барабан и сделанные из костей животных и птиц дудочки, стали выводить протяжные мелодии. Граф закрыл глаза и весь, казалось, погрузился в музыку, но Джеку не понравился этот навязчивый, меланхоличный мотив. Ему больше по душе были веселые песни, что пела мать. Да и остальные, сидевшие в зале, похоже, придерживались того же мнения, ибо они беспрестанно ерзали и шаркали ногами, а когда музыка закончилась, облегченно вздохнули.

Джек надеялся, что ему удастся поближе рассмотреть Алину, но едва музыканты кончили играть, она встала и пошла наверх, где, должно быть, находилась ее спальня.

Дети и кое-кто из взрослых, чтобы скоротать вечер, играли в шахматы и «девять камешков», а более трудолюбивые занялись изготовлением ремней, головных уборов, носков, перчаток, посуды, свистулек, игральных костей и прочих нужных вещей. Джек сыграл в шахматы несколько партий и все выиграл, но когда проигравший ему воин не на шутку рассердился, Эллен постаралась побыстрее увести сына. Джек бродил по залу, прислушиваясь к разговорам людей. Некоторые из них вполне разумно рассуждали о земледелии и домашней скотине или о епископах и королях, другие же шутили, хвастали или рассказывали забавные истории. Но Джеку все они одинаково интересны.

Свечи одна за другой стали гаснуть, граф удалился в свои покои, а оставшиеся шестьдесят или семьдесят человек, завернувшись в одежду, стали укладываться спать на покрытом сеном полу.

Как обычно, мать легла с Томом, накрывшись его широченным плащом и обняв его так, как она обнимала Джека, когда тот был совсем маленьким. Он с завистью смотрел на них, слушая, как они о чем-то шепчутся, и его мама время от времени тихо, игриво смеется. Чуть позже их тела начали ритмично двигаться под плащом. Когда Джек впервые увидел, как они это делают, он ужасно разволновался, думая, что, чем бы они ни занимались, должно быть, это очень больно, но они целовались, и, хотя его мать порой стонала, он чувствовал, что стонала она от удовольствия. Джек сам не понимал почему, но ему не хотелось спрашивать ее об этом. Сейчас же, при свете угасавшего в очаге огня, он увидел, как то же самое делает другая пара, и вынужден был признать, что, должно быть, это нормально. «Еще одна загадка», – подумал он и через минуту заснул.

Ни свет ни заря дети были уже на ногах, но завтрак подавали только после мессы, а мессу служили, когда встанет граф, и поэтому им пришлось ждать. Слуги, которые поднимались раньше всех, поручили им натаскать дров на весь день. Врывавшийся через открываемую дверь холодный воздух выстудил помещение, и взрослые начали просыпаться. Когда дети уже натаскали дров, они увидели Алину…

Как и накануне вечером, она спустилась в зал по лестнице, но сегодня выглядела совсем иначе. На ней была короткая туника, на ногах – валеные башмаки. Вьющиеся волосы, убранные назад и затянутые лентой, открывали изящную линию подбородка, маленькие ушки и белоснежную шею. Темные глаза, казавшиеся накануне серьезными и взрослыми, искрились весельем и радостью; на губах играла улыбка. Алину сопровождал тот самый мальчик, что во время ужина сидел рядом с ней и графом, на год-два старше Джека. Он с любопытством разглядывал незнакомых детей, но первой с ними заговорила Алина.

– Вы кто? – спросила она.

– Мой отец каменщик, который будет ремонтировать замок. Меня зовут Альфред, это моя сестра Марта, а это Джек.

Когда она подошла поближе, Джек с благоговением почувствовал запах лаванды. И как это человек может пахнуть цветами?

– Сколько тебе лет? – Алина продолжала разговаривать с Альфредом.

– Четырнадцать. – Джек видел, что Альфред тоже очарован ею.

– А тебе сколько? – набравшись смелости, выпалил Альфред.

– Шестнадцать. Есть хотите?

– Хотим.

– Пошли со мной.

Следом за ней дети вышли из зала и спустились по ступенькам.

– Но до мессы нам ничего не дадут, – снова заговорил Альфред.

– Здесь делают то, что велю я, – вскинув голову, сказала Алина.

Через мост она провела их в нижний двор и велела дожидаться у кухни, сама же вошла.

– Правда, хорошенькая? – повернувшись к Джеку, прошептала Марта.

Он молча кивнул. Через несколько минут Алина вышла, держа в руках кувшин с пивом и буханку пшеничного хлеба. Разломив хлеб, дала каждому по куску и пустила по кругу кувшин.

– А где твоя мама? – робко спросила Марта.

– Моя мама умерла, – проговорила Алина.

– Тебе грустно?

– Было грустно, но это случилось давным-давно. – Она кивнула на стоящего рядом мальчика: – Ричард даже не помнит.

Джек понял, что Ричард, по всей вероятности, брат.

– Моя мама тоже умерла, – сказала Марта, и к ее глазам подступили слезы.

– Когда? – спросила Алина.

– Неделю назад.

Джек обратил внимание, что слезы Марты не тронули Алину, если только таким образом она не пыталась спрятать собственное горе.

– Постой, – она удивленно посмотрела на Марту. – Кто же тогда женщина, что пришла с вами?

– Моя мама, – подал голос Джек. Ему жуть как хотелось что-нибудь ей сказать.

Алина взглянула на него, словно впервые увидела.

– А где в таком случае твой отец?

– У меня его нет, – ответил Джек. Уже то, что она смотрела на него, заставляло его испытывать волнение.

– Он тоже умер?

– Нет, – сказал Джек. – У меня никогда не было отца.

С минуту все молчали, а потом Алина, Ричард и Альфред грохнули от смеха. Озадаченный Джек смотрел на них непонимающими глазами, а они заливались все сильнее. Он чувствовал себя оскорбленным. Что смешного, если у него никогда не было отца? Даже Марта улыбалась, забыв про слезы.

– Тогда откуда же ты появился, – язвительно спросил Альфред, – если у тебя не было отца?

– Из мамы. Все малыши появляются из своих мам, – сказал совершенно сбитый с толку Джек. – Отцы-то здесь при чем?

Они захохотали еще громче. Ричард весело прыгал, показывая на Джека пальцем, а Альфред, повернувшись к Алине, заявил:

– Да он ничего не понимает! Мы его в лесу нашли.

У Джека запылали щеки. Он был так счастлив говорить с Алиной, а теперь она считает его законченным дураком, лесным дикарем, и, что еще хуже, он действительно не понимал, почему они смеялись. Хотелось плакать, а хлеб застрял в горле, и никак не мог его проглотить. Джек посмотрел на Алину. Ее милое личико раскраснелось от смеха. Это было невыносимо. Он бросил на землю хлеб и ушел.

Джек брел куда глаза глядят, пока не уткнулся в земляной вал. По его пологому склону он вскарабкался на вершину и сел на холодную землю, глядя вдаль, жалея себя и ненавидя и Альфреда, и Ричарда, и даже Марту с Алиной. «У принцесс нет сердца», – решил он.

Зазвонили к утренней мессе. Церковные службы стали для него еще одной загадкой. На языке, который не был ни английским, ни французским, священники пели гимны и разговаривали со статуями, картинами и даже существами, которые были вообще невидимы. По возможности, мать Джека старалась избегать посещения служб. Поскольку население Эрлскастла потянулось к часовне, Джек незаметно перебежал на другую сторону вала и притаился.

Замок окружали ровные голые поля, а вдали начинался лес. Два ранних путника шагали по направлению к воротам. Небо было затянуто низкими серыми тучами. «Может, пойдет снег?» – подумал Джек.

Он увидел еще двоих гостей, приближавшихся к замку. Эти были верхом. Они скакали во весь опор, быстро настигая первую пару. Подъехав к деревянному мосту, перевели коней на шаг. Всем четверым придется дождаться окончания мессы, прежде чем они смогут заняться делами, ибо службу посещали все, кроме стоявших на часах стражников.

Внезапно раздавшийся рядом голос заставил Джека подпрыгнуть.

– Ах, вот ты где! – То была его мать. Джек обернулся, и она поняла, что сын расстроен. – Что случилось?

Он хотел, чтобы она утешила его, но вместо этого заставил свое сердце ожесточиться и произнес:

– Скажи, мама, у меня был отец?

– Да. – Она опустилась рядом. – У всех есть отцы.

Он отвернулся. Это она виновата в его унижении, так как никогда не рассказывала об отце.

– И где он теперь?

– Он умер.

– Когда я был маленьким?

– Еще до того, как ты родился.

– Но как же он мог быть моим отцом, если умер еще до моего рождения?

– Видишь ли… дети получаются из семени. А семя выходит из мужского членика и сеется у женщины внутри. Затем у нее в животике из этого семени вырастает ребеночек, а когда наступает срок, он выходит на свет Божий.

С минуту Джек молчал, переваривая услышанное. Он подозревал, что все это связано с тем, что мать и Том делают по ночам.

– Том собирается посеять в тебя семя?

– Может быть.

– И тогда у тебя будет еще один ребенок?

Она кивнула.

– Твой братишка. Ты хотел бы?

– Мне все равно, – сказал Джек. – Том уже отнял у меня тебя. Брат ничего не изменит.

Она обняла и прижала его к себе.

– Никто никогда не сможет отнять меня у тебя.

Ему стало немного лучше.

Они еще помолчали, потом она сказала:

– Холодно здесь. Пойдем посидим до завтрака у огня.

Джек кивнул. Они встали и, перебравшись через земляной вал замка, сбежали по его склону во двор. Тех четверых, что прибыли этим утром, видно не было. Возможно, они пошли в часовню.

Проходя по мосту в верхний двор, Джек спросил:

– А как звали моего отца?

– Так же, как и тебя, – Джек, – ответила она. – Джек Шербур.

Это было приятно. Он носил то же имя, что и отец.

– Значит, если появится еще один Джек, я могу говорить, что меня зовут Джек, сын Джека – Джексон.

– Можешь. Люди не всегда называют нас так, как нам хочется… Но можно попробовать.

Джек кивнул. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше. Впредь он будет звать себя Джек Джексон. Ему уже не было так стыдно. В конце концов он узнал, что такое отцы. И еще он узнал имя своего.

Они подошли к сторожевой башне верхнего двора. Здесь часовых не было. Мать остановилась и нахмурилась.

– Чует мое сердце, что-то здесь не то, – сказала она.

Ее голос звучал спокойно и обыденно, но в нем слышалась тревожная нотка, от которой по спине Джека пробежал холодок и появилось предчувствие беды.

Мать направилась в сторожевую башню. Мгновение спустя Джек услышал ее сдавленный возглас. Он побежал за ней. Мать застыла от потрясения – ладони прижаты к губам, глаза уставились в пол.

Часовой лежал на спине, раскинув руки, с перерезанным горлом. Рядом с ним разлилась целая лужа крови. Без сомнения, он был мертв.

III

Уильям Хамлей и его отец выехали в полночь. С ними была почти сотня конных рыцарей и воинов. В арьергарде ехала мать. Все это войско, освещаемое пылающими факелами, их укутанные от морозного ночного воздуха лица, должно быть, наводили ужас на жителей деревень, через которые они проносились по пути в Эрлскастл. Когда домчались до перекрестка дорог, было еще совсем темно. Здесь они пустили коней шагом, чтобы дать им отдохнуть и не создавать лишнего шума. А когда забрезжил рассвет, войско Хамлеев укрылось в лесу, что окружал замок графа Бартоломео.

Уильям не сосчитал точного числа ратников, которых видел в замке, – за это упущение мать бранила его нещадно, несмотря на то что, как пытался он ей объяснить, многие из находившихся там воинов ждали, когда их пошлют с поручением, в то время как другие вполне могли прибыть и после его отъезда, так что на его подсчет все равно нельзя было бы положиться. Но как сказал отец, это все же лучше, чем ничего. По приблизительной оценке Уильяма, в замке собралось около сорока воинов. Таким образом, если за последние несколько часов не произошло серьезных изменений, Хамлеи будут иметь преимущество даже большее, чем два против одного.

Конечно, обложить замок им не удастся. Однако они разработали план, как его захватить, не прибегая к осаде. Трудность заключалась лишь в том, что дозорные непременно заметят приближение неприятеля и успеют закрыть ворота задолго до того, как отряд окажется у них. Нужно было найти способ сохранить ворота замка открытыми в течение того времени, которое потребуется войску, чтобы домчаться туда из своего лесного укрытия.

Только мать Уильяма могла разрешить эту проблему.

– Нужен отвлекающий удар, – сказала она, трогая фурункул на щеке. – Нечто такое, что посеет в них панику, и они заметят наше войско только тогда, когда будет слишком поздно. Что-нибудь вроде пожара.

– Если придет кто-то чужой, – возразил Перси Хамлей, – и устроит пожар, это тем более встревожит их.

– Нужно сделать по-хитрому, – подал голос Уильям.

– Именно так, – нетерпеливо сказала мать. – Этим займешься ты, когда они соберутся на мессу.

– Я?! – опешил Уильям.

В общем, начало операции было возложено на него.

Утреннее небо светлело невыносимо медленно, Уильям нервничал, теряя терпение. Ночью они внесли в план некоторые уточнения, но уверенности в том, что его удастся осуществить, не было: Уильяма с товарищами могли по каким-то причинам не пустить в замок, или они могли вызвать подозрение, и тогда было бы невозможно действовать исподтишка, или их могли схватить до того, как они успеют хоть что-нибудь сделать. Но даже если план удастся, предстоит сражение, первое настоящее сражение Уильяма. Будут раненые и убитые, и одним из этих неудачников вполне может оказаться он сам. От страха у него свело живот. Там будет и Алина, а случись ему потерпеть поражение, она, конечно же, об этом узнает. Но с другой стороны, если он станет победителем, то у нее на глазах. Уильям вообразил, как ворвется в ее спальню с окровавленным мечом в руке. Тогда-то она и пожалеет, что выставила его на посмешище.

Из замка донесся звон колокола, созывавшего прихожан на утреннюю мессу.

Уильям кивнул, и двое, отделившись от его группы, полем пошли по направлению к замку. Это были Раймонд и Рэннульф, воины с суровыми лицами и крепкими мускулами, всего на несколько лет старше Уильяма. Он сам их выбрал: отец наделил его полной свободой действий. Что до старшего Хамлея, то он возглавит остальной отряд.