bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 6

Вид Первухина объяснял, почему для приготовившихся встречать великого князя офицеров мое перемещение казалось стремительным. Мой денщик отвлекал внимание на себя, а я в это время не очень быстрым шагом дошел до офицеров, стоящих рядом с генералом Хабаловым. Это умозаключение я сделал не просто так, а потому что в голове шла постоянная работа – непрерывно думал, как противостоять угрозе нападения на великого князя. А такой персонаж, как Первухин, наверняка будет привлекать внимание и даст мне возможность действовать. По-видимому, такой неосознанный вывод я сделал давно и именно поэтому не мешал своему денщику одеваться, как он хочет. Вон даже к маузеру в целом одобрительно отнесся. Не возражал, что Первухин, пользуясь моим именем, раздобыл себе такое оружие.

Все эти мысли пронеслись молниеносно, а в следующий момент я уже здоровался с генералом Хабаловым. Претензий за предоставленный для проведения операции разложившийся батальон латышских стрелков я предъявлять генералу не стал. Наоборот, начал хвалить команду бронепоезда и юнкеров за четкое выполнение приказов и профессионализм их командиров. Одним словом, заретушировал огрехи штаба Петроградского гарнизона, который проморгал предателей, окопавшихся в батальоне латышских стрелков. Но генерал, наверное, чувствовал вину за то, что направил для участия в операции батальон латышских стрелков. Поэтому он не возражал, что латышей, оставшихся верными присяге, нужно передать в подчинение КНП (Комитету по национальной политике). Заодно я договорился, что казак Сергей переходит в мое распоряжение. Этот ловкий и удачливый парень был уже зачислен в спецгруппу, а сейчас получил формальное согласие начальника Петроградского гарнизона.

Обговорив с начальником Петроградского гарнизона еще несколько вопросов, я переключился на представителя охранного отделения жандармерии полковника Клюева. Вот этого господина я по-настоящему и взял в оборот. Во-первых, высказал жандарму претензии по работе их агентуры, которая перестала грамотно работать. Совсем не видят опасных для власти людей, которыми буквально напичкан Петроград. Зациклились на всяких там эсдеках и прочей шушере, а вот по-настоящему опасных, сотрудничающих с Германией группировок не замечают. Вон, например, одна из группировок социалистов – большевики, в центре Петрограда напала на фронтовика, генерал-лейтенанта, великого князя наконец, и что? Какие меры предприняты против пришедшего из Германии учения? Социалисты, как заседают в Думе, так и продолжают кушать народный хлеб. Сквозь русско-шведскую границу в воюющую страну массово проникают боевики и агенты Германии.

Моя обличительная речь и тыканье носом жандармерии в явные недоработки плавно перешла к конкретным вещам, которые ведомству полковника следует предпринять. Я сообщил полковнику, что кроме арестованных латышских стрелков имеются еще и задержанные финские коллаборационисты. Они и рассказали о проникших на территорию России подразделениях финских егерей, обученных германскими инструкторами. Задачей этих финских добровольцев было нападение на стратегически важные объекты российской столицы. Моя информация очень заинтересовала полковника жандармерии. И я с легким сердцем обещал ему сегодня же передать службе жандармерии задержанных финнов. При этом заметил, что эти финны наверняка знают коридоры в границе, по которым они и проникли на территорию Российской империи. Когда мы обговорили с полковником порядок передачи задержанных финнов, я почувствовал немалое облегчение. Полковник производил впечатление добросовестного служаки. И вполне мог раскрутить финнов и перекрыть коридоры на границе.

Когда я давал обещание полковнику передать его службе задержанных, то подумал, что никак не успеваю до отъезда на фронт раскрутить финнов. А если бы даже и узнал у них места проходов через российско-шведскую границу, то за то небольшое время, которое мне осталось до отбытия бронепоезда в Могилев, все равно ничего бы не успел сделать. По-любому пришлось бы передавать финнов в жандармерию, и неизвестно, кто бы этими господами занялся. Наверняка отнеслись бы к задержанным формально и не дай бог отпустили бы их под напором адвокатов и социалистов. По существу, фактов их подрывной деятельности нет. Командиры егерей, как и у меня на допросе, станут говорить, что они просто приехали в гости. А сам лесоторговец будет утверждать, что он ничего не знает. И определил на постой уничтоженных егерей, думая, что это солдаты русской армии. Да еще будет требовать, чтобы ему вернули имение и деньги, которые он держал в своем сейфе. Да… пожалуй, лесоторговца отдавать жандармерии не нужно. Пускай посидит еще в подвале Смольного до моего возвращения в Петроград. А там будет видно, что с ним делать.

Наконец все дела были сделаны, вопросы согласованы, и полковник пригласил меня в свою пролетку, чтобы довезти до Смольного. Латышских стрелков я отправил в Смольный пешим маршем, ну а спецгруппа, захватив с собой Первухина, поехала туда с шиком – на автомобиле. «Форд» стоял рядом с тупиком, у будки часового, охранявшего стоянку бронепоезда. Ну и на время операции автомобиль спецгруппы великого князя тоже охранялся этим часовым. А его водитель Максим, ставший подпрапорщиком, принял участие в операции как обычный боец спецгруппы. Подпрапорщиком Максим стал не просто так, это его папочка предпринял все, чтобы его сын пошел в армию не рядовым, а хоть с какими-нибудь нашивками. Его влияния хватило на одну галунную нашивку на погон. Ну, это ладно, главное, что меня устраивало – водитель по званию стал вторым после Хватова, и теперь, если не дай бог с прапорщиком что-нибудь случится, Максим автоматически становился командиром спецгруппы. А Максим как боец, конечно, хуже Хватова, но зато был инициативным и расчетливым парнем, не уступающим в этом прапорщику. К тому же без всякого воздействия со стороны папочки или меня стал весьма авторитетным в спецгруппе.


Стало уже традицией, что я прерывал сон Каца. Вот и в этот раз великий князь с шумом в двенадцатом часу ночи ворвался в кабинет-спальню, где на кожаном диване прикорнул его секретарь Джонсон. И опять спросонья мой друг плохо соображал, пришлось ему пересказывать мои похождения два раза, и даже после этого он смотрел осоловелыми глазами на полковника жандармерии, вошедшего в кабинет. Полковник вошел оформлять документы на передачу ему протоколов допросов и самих задержанных финнов. Самих арестованных уже загрузили в жандармскую повозку, сопровождающую пролетку полковника. Теперь оставалось только оформить бумаги, и можно было забыть о финнах.

Много времени бумажная волокита не заняла, и через десять минут, проводив полковника, я смог уже детально рассказать своему другу обо всех событиях, которые случились в последние сутки. Кац воспринял мой рассказ болезненно, не в том смысле, что ему стало жалко латышей, а в том, что он спокойно сидит тут в Петрограде, а его друг рискует собой и хоть что-то делает для изменения исторического развития России. Мне нрав Каца был хорошо известен, когда он начинал ныть и говорить о своей никчемности – значит, жди какого-нибудь прорыва. Чтобы узнать, какое свершение сделал мой друг, нужно было выслушать его самобичевание, изредка не соглашаясь с тем, что он полное чмо, и тогда Саня сам все расскажет. По крайней мере, так было в той реальности, когда мы работали в НИИ Мозга. Вот и сейчас Кац посокрушался минут десять, а потом начал сравнивать себя с моллюском в раковине и вдруг произнес:

– Ну, получилось синтезировать немного пенициллина, а толку-то? Таким количеством можно сделать одну инъекцию и всё. Этим даже ангину не вылечишь. Как обычно, занимаюсь бестолковой суетой, вместо того чтобы делать по-настоящему большое дело. Понятно же, чтобы получить значимый эффект от применения антибиотиков, их нужно большое количество. А несколько граммов, которые я смогу синтезировать, это комариный укус в тело слона. Время, время и деньги, вот что нужно, чтобы помочь фронту. Кое-какие деньги появились, но времени-то совсем нет. Скоро 1917 год, а чтобы развернуть промышленный синтез пенициллина, нужно как минимум год. А тут еще требуется наладить производство «Катюш» и напалма. Одним словом, чмо я паршивое, не тяну в попаданцы-прогрессоры. Одна надежда на тебя, что все-таки получится взять под контроль корпус и не допустить революций. Знаешь, Михась, совсем не хочется ехать в ссылку в Пермь.

Информация о том, что получилось синтезировать пенициллин, меня огорошила и вдохновила. Это же первая наша реальная победа. Под впечатлением такой новости я воскликнул:

– Да ты что, парень… это ты эпохальные вещи делаешь, а я так, работаю по ситуации. Ничего страшного, что промышленное производство антибиотиков можно будет наладить только через год. Продержимся, Кац! Зато потом можно будет спасти миллионы людей. Да и бабки на этом деле заработаем.

– Как продержимся-то, если все наши начинания буксуют? От Госдумы, считай, поддержки ноль. И это несмотря на то, что Родзянко обещал помогать Комитету по национальной политике. Как только великий князь уехал, все думские деятели забыли о своих обещаниях. Только Гучков хоть как-то помогает финансово.

– А ты что хотел? Сам должен понимать, что сейчас никто из них даже помыслить не может, что самодержавие в России падет. Элита живет своей обычной жизнью и не хочет лишних забот и принятия на себя дополнительных обязательств. Обещать брату императора это одно, а реальные действия другое. Сам знаешь нашу национальную черту – пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Это мы с тобой знаем, что гром грянет и вмажет так, что даже в двадцать первом веке икается. Так что, Саня, нам остается только сжать зубы и делать то, что наметили, а не ныть, что все идет не так, как мы мечтали. Конечно, если хотим выжить, а не попасть под каток революционного молоха.

– Да… Михась, ты точно стал другим, как попал в тело Михаила Александровича! Крепче духом и увереннее в себе! Вот мне все еще непонятно – если великий князь имел подобные черты в своем характере, как он мог допустить сползание России в такую клоаку. Какого черта не принял корону? Ведь Николай II отрекался именно в пользу Михаила. Что же тот забралом щелкал, непонятно?

– Что-что? Европа его развратила! Он-то думал, все произойдет, как там – власть и обязанности возьмут нормальные люди, и он наконец-то сможет стать обычным человеком – гражданином Романовым. Наверное, ему даже в страшном сне не снилось, что его, не имевшего ни малейших притязаний на трон, шлепнут в Перми. Я-то знаю, чем кончилось его благородство и чистоплюйство, поэтому и буду бороться до конца. Хрен меня смогут взять живым чекисты, я их сам вверх ногами повешу. Вот в чем разница между тем Михаилом Александровичем и мной.

После этих слов я почувствовал, что истерика у Каца прошла, и он стал уже с большей уверенностью в своих силах планировать, что нужно сделать, чтобы все-таки начать производство пенициллина в промышленных масштабах. А у меня, наоборот, уверенность в том, что у нас все получится, пропала. Можно сказать, меня скрутила паническая атака, хоть я бодрым голосом и поддакивал Кацу. Весь ворох проблем, которые предстоит решить, разом упал на мою психику. Психика, естественно, начала трещать. Бороться с таким состоянием души было нужно, и я не нашел ничего лучшего, как предложить:

– Ну что, Санек, такое дело, как синтез первого пенициллина в этом мире, нужно обмыть. Так как в современной реальности хрен найдешь институтской амброзии – технического спирта, придется использовать французский коньяк. Давай, парень, коли ты хозяин, мечи закусон на стол, горючее как обычно за мной.

Кац хмыкнул, но ничего не сказал, а молча встал и вышел из кабинета. Конечно, это же не XXI век и холодильника, как тогда в его лаборатории, не было. Зато кухня, по-видимому, в новоявленном комитете уже была, и Кац направился туда за закуской. У меня тоже не было фляжки с техническим спиртом, как в XXI веке, но зато имелся денщик с вещевым мешком. А в этом мешке на всякий случай (если великий князь решит гульнуть) Первухин носил две перемотанные портянками бутылки французского коньяка. И самому денщику я еще не давал команды идти отдыхать, он ожидал меня перед кабинетом Каца. В общем-то, я был намерен ночевать в своем особняке, а у Первухина там была своя каморка. Так что коньяк был вполне доступен, и пока Кац направился обеспечивать поляну закуской, я выглянул в коридор и дал команду Диме достать одну единицу неприкосновенного запаса.

Может быть, чтобы заглушить все сомнения и неуверенность, этого количества спиртного было и мало, но паническая атака панической атакой, а чувство долга оставалось чувством долга. Напиваться в хлам я не имел права – скоро должны были подойти латышские стрелки поручика Берзиньша, и их нужно было размещать. А в хлам пьяные великий князь и его секретарь плохой пример для дисциплинированных латышей. Это я и высказал Кацу, когда мы пропустили по первой рюмке. После второй он опять начал меня тестировать на предмет изменения личности. А после третьей ехидно заявил:

– Да-а… Михась! Смелость, мужество, справедливость – первые признаки алкогольного опьянения.

И после этого мерзко заржал.

И как ни странно, вся моя неуверенность, подавленность и прочие признаки угнетенного состояния прошли. Хотелось рвать и метать, чтобы не допустить сползания моей родины в выгребную яму истории. Прилив энергии требовал выхода, и я вынудил моего друга устроить мне экскурсию по особняку Смольного института. Для стороннего наблюдателя это было бы жуткое зрелище. Да что там сторонний наблюдатель, даже у меня, когда мы вышли в темный коридор, по спине поползли мурашки ужаса. Хотя Смольный институт и имел кое-где лампы накаливания, но в данный момент электричество отсутствовало, и мы направились на эту экскурсию с керосиновой лампой. Я шел и с замиранием сердца представлял, что тут ходили такие монстры, как Ленин или Троцкий. Весь маразм своей затеи я ощутил, когда часы, расположенные во многих кабинетах Смольного, начали практически одновременно бить двенадцать часов. Когда наступила тишина, я воскликнул:

– Ладно, Кац, достаточно! На другой этаж уже не пойдем. Теперь я примерно представляю, сколько в этом здании можно разместить бойцов.

Мой друг, как мне показалось, зловеще ухмыльнулся и каким-то загробным голосом ответил:

– Как не пойдем? Ты разве не хочешь посмотреть подвал? Навестить финна, у которого отжал бабло? Прикинуть, скольких врагов можно туда поместить?

– Да иди ты к черту – сам будешь размещать узников в своем КНП. Ты на хозяйстве остаешься, вот и будешь заниматься расчисткой политического поля России от явных маразматиков и предателей. А моя задача – мочить их на внешних контурах и обеспечить тебя силовой поддержкой. И заметь, я уже работаю по этому вопросу. И это еще одна причина, почему мы не пойдем в твой подвал. Вот-вот должны подойти латышские стрелки. Я ради этого в Смольный и приехал. Нужно познакомить тебя с их командиром поручиком Берзиньшем. Хоть под его командованием латышских стрелков не очень много, но зато они ребята проверенные и не поддадутся на большевистскую пропаганду.

Я рассказал Кацу, как проверял латышей, и посоветовал обратить внимание на их командира, сказав:

– Знаешь, Саня, а он, пожалуй, подойдет на роль, которую в нашей реальности исполнял Дзержинский. Казалось бы, флегматик, но, когда нужно, действует быстро и безошибочно. Твердый характер, не трус и беспощаден даже к своим соплеменникам. Имеет чувство долга, холодную голову и, надеюсь, чистое сердце, без гнилой буржуазной сущности. Пожалуй, пора нам учреждать Великокняжескую ЧК. Без этого не пробить нам ни одного нормального дела. Заболтают, замотают и в конечном счете сбросят в выгребную яму все наши спасающие эту разложившуюся власть начинания. Я чем больше окунаюсь в действительность этой реальности, тем больше понимаю большевиков. Действительно все прогнило, и, по-видимому, если хотим выжить, придется во многом пользоваться их опытом.

– Михась, ты что, совсем обалдел? Какая к черту ЧК, у царя есть охранка. Ее нужно реформировать, а не заниматься созданием новой структуры!

– Хм… реформировать! Времени нет, Кац, не успеем мы найти и продвинуть туда нужных людей. Пусть там и есть умные и опытные люди, но сама система уже так закостенела, что еле справляется с привычными вызовами, а предстоят новые. Мы о них знаем, вот и нужно быть готовыми их погасить. Не на ура брать прошедших большую школу нелегальной работы революционеров, а создать, так сказать, засадный полк. Заговорщики вроде бы провели охранку, а тут бац, им на хвост сваливается какая-то ЧК. Конечно, в подпольных организациях народ осторожный и опытный, и они быстро научатся обманывать новую структуру. Но главного-то мы добьемся – на какое-то время собьем темп революционной работы. Сам же сформулировал главную задачу – нам бы 1916 год простоять да 1917-й продержаться. А там, как мы знаем, Германия и Австро-Венгрия проиграют войну, и можно надеяться на репарации. Вот чтобы продержаться, нам и нужно создать что-то типа тайной службы безопасности. Наряду с другими мерами, которые мы пытаемся применить, эта тоже будет способствовать удержанию ситуации под контролем.

– Говоришь, что времени нет, что многие затеянные нами мероприятия буксуют и нужно внедрять дублирующие, а сам хочешь уехать из Петрограда. Все это скопище проблем бросить на меня. Михась, я же не справлюсь!

– Нужно, Кац, нужно! Знаешь же, что без силовой поддержки нам труба! А где ее взять? Только в корпусе, которым командовал великий князь. Значит, необходимо ехать в действующую армию и там, кровь из носа, внушить уважение и любовь, по крайней мере, офицерства к нынешнему Михаилу Александровичу. Слава богу, вроде бы, по крайней мере, в «Дикой» дивизии к нему относились очень хорошо. Воспоминания, отложившиеся в долговременной памяти, говорят об этом однозначно. Джигиты любили своего командира и беспрекословно выполнили бы любой его приказ. Остается использовать этот ресурс, может быть даже его приумножить. И даже без моего участия это происходит постоянно – в газетах продолжают печатать хвалебные статьи о Михаиле Александровиче. Вон в Лазаревском я купил несколько столичных газет, так в каждой была статья в передовице, как великий князь отважно отбился от многочисленных бандитов, напавших на безоружный санитарный поезд. Журналисты уже откопали этот эпизод, и сейчас каждое издание с большой фантазией разрабатывает эту золотую жилу. Оперативно черти работают, даже фотография места боя с убитыми егерями опубликована. А интервью с санитарками, ставшими свидетельницами этого подлого нападения, вряд ли оставят равнодушными мужиков, сидящих сейчас в окопах. Так что хороший фон образуется для моего появления на фронте. Еще пару раз принять участие в каких-нибудь операциях, и считай, дело сделано – я полностью вписался в образ Михаила Александровича.

– Ну, впишешься ты в образ боевого генерала, и что? В Питере-то многие дела без великого князя забуксуют. Сейчас еле двигаются, хоть денежной смазки я не жалею, а без толкача из рода Романовых все вообще встанет. Тем более деньги расходуются с ужасающей быстротой.

– Вот тебе и еще одна причина быстрее оказаться на фронте. Перед тем как окажусь в своем корпусе, нужно будет заехать в ставку, в Могилев, и встретиться с императором. Как комкор, я обязан доложиться главнокомандующему, что прибыл после лечения и приступаю к своим обязанностям. Думаю, при такой газетной шумихе мне удастся выжать кое-какие средства на производство нового оружия. Ну и предупредить брата, что на Распутина готовится покушение. В общем, буду действовать так, как мы с тобой уже обговаривали.

Наш разговор был прерван появлением Первухина. Он доложил, что прибыл поручик Берзиньш и сейчас он дожидается великого князя перед кабинетом господина Джонсона. Естественно, на этом наша экскурсия по помещениям Смольного института закончилась, и мы направились обратно. Да и пьянка закончилась тоже. После представления командира латышских стрелков Джонсону и повторения задач, которые ставятся перед подразделением поручика, я попрощался и направился в сопровождении Первухина к «Роллс-ройсу». Водитель, как уже повелось, ночевал в Смольном и, как сказал мне Кац, уже ожидал меня на своем рабочем месте, то есть в автомобиле.

Глава 3

Опять я приехал домой неожиданно. И как уже случалось, заспанная Наталья оказывалась в руках человека, недавно вышедшего из боя, а значит, весьма сексуально настроенного. И опять я не дал жене удовлетворить свое любопытство и узнать, как же прошли мероприятия, на которые ее муж уехал прошлой ночью. Помогло мне в этом то, что я выспался, когда возвращался из Лазаревского, а также беспомощно-сексуальный вид практически раздетой Натальи. Какое тут к черту любопытство – через полчаса она уже и говорить не могла, только мычала. А через час уже я вышел в австрал и стал бесполезен для любых вопросов.

Утром тоже было не до разговоров, пришлось вставать раньше Натальи и, по просьбе Каца, заниматься ролью толкача, одновременно являющегося и братом императора. Функции, ставшие уже мне привычными, я уже исполнял автоматически. На кого нужно орал, а перед некоторыми исполнял роль боевого генерала, который прибыл с фронта, а тут в тылу саботируют мероприятия, направленные на победу России в войне. Все это время, пока занимался игрой на публику, я думал над вчерашними словами Каца – что в целом мы занимаемся работой, направленной на то, чтобы Николай II отрекся от престола. Имеем дело с теми людьми, которые способствовали февральской революции в России.

Как только закончилась последняя из запланированных встреч, сразу же, даже не заезжая домой поужинать, направился в Смольный. Я знал, что Кац после посещения Госдумы непременно должен туда приехать. У него была запланирована в Смольном встреча с руководством Бунда. В общем-то, мой друг просил появиться перед представителями этой еврейской организации, чтобы ее люди убедились, что переговоры ведутся не просто так, а с ведома высших слоев Российской империи. Идея создания еврейского государства в Палестине поддерживается самим великим князем, братом императора. Но я поехал в Смольный, даже не заехав на ужин, не ради встречи с представителями Бунда, а из-за желания переговорить с Кацем о правильности наших действий. Может быть, действительно мы объединяемся не с теми, и еще не поздно изменить вектор наших действий.

Кац был на месте, а вот представители Бунда уже уехали. От этого известия, которое сообщил мне охранник, стоявший на входе в Смольный, у меня повысилось настроение. Обязанность играть, изображая из себя светоча русской монархии, отпала. А еще меня обрадовало, что охрану Смольного уже взяли на себя латышские стрелки. Поручик Берзиньш молодец – только вчера ночью латышские стрелки прибыли на новое место службы, а сегодня уже Смольный институт взят под их охрану. Оперативно все организовал поручик.

У кабинета председателя КНП (Комитета по национальной политике) я притормозил. Следовало продумать, каким образом разговорить Каца, чтобы тот откровенно объяснил, почему это мы своими действиями способствуем отречению Николая II. Думал, наверное, целую минуту и решил, что сначала парня надо озадачить тем, что он не четко исполняет свою роль. Пусть оправдывается, а в пылу своего негодования будет и меня клеймить нечетким исполнением наших задумок. Вот тогда и выйти на вопрос, в каких действиях мы работаем на пользу противников императора. Кац, если его обидеть, всегда откровенен и не щадит своего собеседника, говорит все как есть.

Закончив разрабатывать стратегию разговора, я решительно, как и подобает великому князю, распахнул дверь председателя КНП. Кац сидел за письменным столом и что-то увлеченно писал, даже не посмотрев, кто же вошел в кабинет. Из прошлой реальности я знал, что мой друг углубляется в себя, лишь когда поставленная задача так его интересует, что он забывает, что существует и внешний мир. Знал я, как его сознание вернуть в реальный мир – нужно вести себя бесцеремонно и громко спросить его о какой-нибудь проблеме, на которую он будет вынужден обратить свое внимание. А у него наверняка должна остаться в памяти недавняя встреча с представителями Бунда. Вот совмещая в своем вопросе и стратегию, которая была разработана еще в коридоре, и мысль, которая мелькнула в голове только что, я и гаркнул:

– Ты что, мать твою, отпустил бундовцев? Сам просил, чтобы я с ними встретился, а евреев уже нет! Я время на посещение Министерства путей сообщения урезал, чтобы быстрей оказаться в Смольном, а тут такая подлянка.

Как я и ожидал, Кац, забыв про свою писанину, начал оправдываться, заявив:

– А я что, им хозяин? У людей дела, а я только нарисовался и неизвестно чем могу быть полезным?

– Как чем? Ты же секретарь великого князя, а значит, представляешь высший эшелон империи. Да любая стремящаяся обрести статус общественная организация должна вцепиться в тебя когтями и попытаться выжать из власти все, что возможно. А тем более евреи, они без гешефта не уходят.

На страницу:
2 из 6