Закон лесника

– Это странно, – сказал я, щелкнув переводчиком огня. – Я думал, ктулху никого и ничего не боятся.

– Я и не боюсь, – промямлил Хащщ. – Просто, когда я совсем мелкий был, моего папу зомби сожрали. На глазах у меня и дедушки, который потом меня воспитывал. Он меня тогда чудом из стаи голодных зомбаков на руках вынес…

Интересно. Вот уж не думал, что зомби жрут ктулху. Хотя – почему нет? Они любое мясо трескают за милую душу, так что, в общем-то, ничего удивительного. А у Хащща по этому поводу, оказывается, детская психологическая травма, в результате которой я остался один на один с кладбищем, из которого лезло что-то уж совсем невообразимое.

Во всяком случае, я такого не видел.

Земля из-под поваленного креста взметнулась кверху, и из старой могилы выскочило… туловище. Человеческое туловище на двух полусгнивших, но всё еще мощных ногах. На месте головы торчал лишь почерневший огрызок позвоночника, а руки мертвеца, похоже, были отрублены по самые плечи еще при жизни – их словно и не было никогда.

– Твою ж мать, стрелять-то куда? – в некотором замешательстве проговорил я. Сколько по Зоне шастаю, при встрече что с живыми уродами, что с мертвыми закон был простой: стреляй между глаз – не ошибешься. А тут бежит на тебя тело без башки и верхних конечностей, вот и думай, что с ним делать.

Единственный выход – стрелять по ногам. Чем я и занялся, пытаясь короткими очередями перебить коленные суставы мертвеца.

Однако труп оказался шустрым. Словно предугадывая мои действия, он рванулся в сторону, подпрыгнул, уходя с линии выстрела, и вот уже снова бежит на меня, паскуда такая. При этом у него посреди грудной клетки с треском рвется кожа, покрытая трупными язвами, и словно огромная пасть раздвигаются ребра вместе с разорванным по центральной линии пульсирующим желудком, который они прикрывали до этого, словно зубы, защищающие полость рта.

Ну да, так-то всё логично. Если нет башки, то и легкие с сердцем, да и кишки со всей остальной требухой вроде как ни к чему. А вот желудок нужен, без него никак. Кушать все хотят, и красавицы, и чудовища, у которых от былой красоты только и остались что ходули да вечно несытое брюхо. Эдакая дионея-мухоловка на ножках, только вместо мухи – я, продолжающий стрелять в белый свет как в копеечку, потому что попасть в эту шуструю мразь было просто нереально!

Другой бы, может, от отчаяния продолжал стрелять, тратя впустую дорогие в Зоне патроны, а когда начал бы судорожно менять магазин, тут его б и схомячило это кошмарное порождение Зоны. Но я много мутантов повидал на своем веку. И давно понял: если не удается сразу убить противника, то надо его удивить. Сделать так, чтоб он хоть на мгновение замер в нерешительности – и тогда срочно начинать импровизировать до полного его уничтожения.

Я и удивил монстра как сумел. Швырнул в него бесполезный автомат, от которого тот ловко уклонился, – и ринулся к нему прямо в пасть, если треснувшее сверху вниз и разъехавшееся в стороны туловище можно так назвать.

Чудовище такой маневр и правда озадачил. Тормознуло оно, разинув свои желудочные ребра еще шире. Ну а что еще делать, если обед сам решил прямо в пасть прыгнуть?

Но обед обеду рознь.

Летя в прыжке навстречу своей гибели, я выхватил из ножен «Бритву». И за мгновение до того, как монстр захлопнул свою жуткую грудную клетку, рубанул ножом так, словно разрубал пространство между мирами.

Сверху вниз.

И, разрубив, пролетел прямо сквозь монстра, как через разрез в плотной, мокрой, склизкой шторе, края которой щедро, влажно и вонюче мазнули меня по голове. Мерзкое ощущение – слов нет, но зато я тут же вывалился позади твари, которая замерла на месте, пытаясь осознать, что с ней произошло. Если, конечно, у нее осталось чем осознавать, потому что сейчас две части туловища, между которыми я пролетел, медленно разъезжались в стороны, напоминая латинскую букву «V» на двух человеческих ногах, переминающихся в нерешительности.

Но занимались они этим не больше секунды.

С отвратительным чавканьем обе части туловища шлепнулись на землю, а следом раздался звук, похожий на тот, что получается, если разодрать надвое кусок сырой тряпки. Это под весом рассеченной надвое верхней половины туловища порвалась и нижняя. В результате на серую траву Зоны отдельно друг от друга упали две ноги вместе с длинными, подрагивающими ломтями, которые только что были частью одного целого.

Но радоваться победе было рано. Потому что на кладбище продолжали падать кресты и надгробия, из-под которых лезли наружу такие же двуногие обрубки, скалясь обломками ребер, торчащими из разверстых желудков.

Я утер лицо рукавом, сунул «Бритву» в ножны, подобрал автомат, сменил магазин и начал садить из АК по ногам монстров, которые еще не успели освоиться после долгого лежания в могилах. Двоим даже перебил колени, после чего они рухнули на землю и поползли ко мне, извиваясь, словно змеи.

Но проблему это не решило, так как ко мне бежала по меньшей мере еще дюжина таких же тварей, с которыми мне в одиночку точно не справиться. Думаю, тут бы и взвод сталкеров-автоматчиков ничего не смог сделать без огнемета – уж больно шустрыми были эти твари…

Я к смерти всегда готов. Тем более что за последней чертой бывать доводилось и в целом нет там ничего страшного – ни монстров, ни сволочей разных, ни ипотеки, ни кредитов, которые обычному человеку вернуть можно, только перекредитовываясь у других барыг и тем самым лишь получая временную отсрочку перед закономерным финалом. Спокойное место, где бояться совершенно нечего, ведь в пустоте нет ничего ужасного. Поэтому с Сестрой у нас отличные взаимоотношения, как у близких родственников – она всегда рада меня видеть, а я не спешу к ней в гости, вместо себя отправляя к ней пачками всяких уродов, что попадаются у меня на пути. А Сестра любым гостям рада – скучно ей в пустоте. Может, потому и не забирает меня пока что. Ведь не станет меня, и гостей у нее значительно поубавится. Иной раз даже приходит мысль – а не сама ли она отодвигает меня от Темного порога, когда я слишком близко к нему приближаюсь?

Как сейчас, например…

Внезапно у себя за спиной я услышал шипение. Страшное, жуткое, от которого захотелось присесть, зажав уши, и выть от безысходности, нахлынувшей разом, словно цунами, и поглотившей меня полностью. Я лишь усилием воли сдержался и остался стоять на ногах, дрожащих от непреодолимого, первобытного ужаса.

Нет на земле ни единого существа, которое ничего не боится. И я – не исключение. Просто я умею перебарывать свой страх, загонять его пинками в самую глубину сознания. Но не скрою, сейчас мне было крайне сложно это делать. Того и гляди пинаемый мною страх вцепится мне в горло и сожрет без остатка всё то, что делает меня человеком, превратив в дрожащую тварь, скулящую от собственного бессилия.

Так вот что бывает, когда тебя даже краем задевает звуковая волна, которую, раздувая ротовые щупальца, исторгает из себя разъяренный ктулху! Даже бегущих ко мне безголовых проняло.

Один за другим они замедлили скорость бега, остановились в нерешительности, постояли мгновение… И вдруг всей толпой развернулись – и ломанулись в сторону родного кладбища, только гнилые пятки замелькали.

Через несколько секунд дорога была свободна. А я, вместо того чтобы бежать по ней сломя голову, пока жуткие мертвецы не вернулись, упал на колени, так и не сумев унять предательскую, не зависящую от моей воли дрожь в ногах. Бывает такое, что твоё тело, твой организм не слушается тебя и боится, гаденыш, до трясучки, в то время как разумом ты готов бороться до конца.

Тяжелая лапа легла мне на плечо. Причем тряслась она ничуть не слабее моих ног. Даже сильнее, пожалуй, потому что у меня от ее вибрации аж зубы заныли.

– Сейчас отпустит, – прозвучал у меня над головой голос Хащща. – Обоих. Очень, блин, на это надеюсь…

– Ты ж вроде мертвецов боишься? – проговорил я, отмечая, что и правда дрожь в моих ногах утихает понемногу.

– Боюсь, – вздохнул ктулху. – До жидкого поноса. Поэтому ты лучше не оборачивайся и особенно не принюхивайся. Но я, пока дристал от ужаса, вдруг подумал, что стрёмно это как-то – подыхать от ходячих обрубков. Ладно б нормальные трупы были, а тут хрень какая-то на ножках. Ну и разозлился. А потом вон чего получилось…

– Это нормально, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Как говорят в ВДВ, «десантник не тот, кто не боится прыгать с парашютом, а кто боится, но всё равно прыгает».

– Хорошо сказано! – одобрил Хащщ. – Только не понял – что такое ВДВ?

– Войска, в которых служат люди, умеющие побеждать любого врага, в том числе и самого сильного – собственный страх.

– Все умеют? – не поверил ктулху.

– Абсолютно.

– Круто, – вздохнул мутант. – Я так не могу.

– Ты только что победил, – сказал я. – Переборол собственный ужас и спас нас обоих. Так что кончай трястись и пошли отсюда, а то с тыла и правда что-то уж очень сильно дерьмом тащит, аж глаза слезиться начали.

* * *

Лесник откинулся назад, прислонился затылком к холодной стенке, и закрыл глаза. Он устал. Непростое это дело поднимать из могил неупокоенных мертвецов и натравливать их на живых. Приходилось ментально «держать» всю толпу, а это очень непросто делать на расстоянии – тем более, когда нет возможности смотреть глазами «кукол». Похоже, трупам перед погребением отрубили головы и руки, чтоб те после смерти не могли, поднявшись из могил, хватать и грызть живых.

Так делали в Зоне порой, когда опасались, что на кладбище наползет аномалия «роженица», поднимающая мертвецов из могил. И вот – не повезло. Лесник пока не был настолько опытен в дистанционной некромантии, чтобы с ходу распознать, чего там не хватает у трупа, лежащего под землей. Поэтому ничего у него и не вышло. Но это не беда. Он научится. Обязательно научится. А сейчас ему просто нужно немного поспать – новые способности отнимали слишком много нервной энергии.

Но заснуть ему не удалось.

Внезапно лесник почуял запах зверя. Он слишком долго жил в Зоне, чтобы ошибиться. И этот зверь был совсем рядом…

Когда лесник прорубал портал, он точно знал, куда хочет попасть. К себе домой. В старое двухэтажное кирпичное здание, некогда использовавшееся в качестве лифта для доставки крупногабаритных грузов в подземные лаборатории. Домом лесника служила большая лифтовая кабина, где он оборудовал себе по меркам Зоны вполне приличное жилище. Стол, стул, шкаф для барахла, старая армейская кровать, печка, сделанная из бочки, крыша над головой. Что еще надо человеку для того, чтобы назвать своим домом провонявший сыростью закуток?

Было у пожилого сталкера еще одно жилище в Рыжем лесу – просторный бревенчатый дом, построенный на совесть. Не дом, а неприступная деревянная крепость, с одной стороны окруженная непроходимым лесом, с другой – мощным полем аномалий, тропинку через которое знал только сам лесник. Но тот дом он не любил. Скучно в нем было, хоть и безопасно. А это место знали все сталкеры и частенько захаживали. Кто новости узнать, кто совета спросить, кто за небольшие деньги амуницию подремонтировать у пожилого мастера на все руки. Всё как-то с людьми, а не сычом-одиночкой посреди Рыжего леса, который вон он, рядом, из окошка видать.

Бывало, не только люди к нему захаживали. Случалось, что и мутанты в гости забредали. Их лесник не обижал, даже подкармливал иногда, коли было чем. А если не было, то по холке трепал, загривок чесал, разговаривал с ними, как с людьми, – и казалось ему, что они понимали. Любая живая тварь ласку любит и внимание. Поэтому если к ней с душой подойти, искренне и без фальши, то и она тем же ответит – когда не голодная, конечно, и гнезда рядом нет, которое надо защищать.

Но с пустым брюхом ради охоты муты сюда не захаживали – чуяли, что тут свой живет. Тоже мутант, но в человечьем обличье, который умеет чувствовать аномалии и даже уговаривать их подвинуться со своего места, если имеется такая надобность. Все опытные сталкеры в Зоне немного мутанты, но лесник был особенный. Это и люди, и хищные твари понимали. А сейчас он сам стал ходячей аномалией.

Лесник усмехнулся своим мыслям в бороду, но смех смехом, а возле двери в его каморку сейчас стоял мутант, изрядно воняющий мокрой шерстью. Можно было уже не принюхиваться, так тащило вонью из-под двери. И этого запаха лесник не знал. Новая какая-то тварь припёрлась в гости, ранее в Зоне невиданная.

Мелькнула мысль потянуться за винтовкой со штыком, что стояла возле кровати. Но промелькнула – и пропала. Хотела бы тварь его сожрать, уже б ворвалась, используя эффект неожиданности. В Зоне голодные муты совершенно забывают об осторожности, когда чуют добычу. Бросаются грудью под пули, сбивают жертву с ног и тут же впиваются в горло. Все как один. Может, потому не боятся, что регенерация у большинства из них сумасшедшая. А может, просто крышу срывает от жадности и жажды крови – хотя этим в Зоне не только муты страдают, но и многие люди тоже.

– Ну, входи, раз пришел, – сказал лесник, насыпая табак на обрывок старой газеты, чтобы свернуть самокрутку. Хреново, когда нормальные папиросы заканчиваются, но ничего не поделать. Пока прогуливался до Монумента, заработка, само собой, никакого не было, поэтому сейчас до поры до времени придется довольствоваться махоркой, запасенной на черный день. Если, конечно, непонятная тварь, что стоит за дверью, не решит, что обед для нее полезнее, чем ласка и понимание.

Дверь скрипнула – и он появился на пороге.

Лесник сперва подумал, что это сфинкс. Но, присмотревшись, понял – нет, не он. То, что, принюхиваясь, вошло к нему в каморку, скорее всего, когда-то было котом-переростком. Или каракалом, судя по кисточкам на вертикально стоящих ушах. Но потом зверюга поспала несколько раз рядом с каким-нибудь разнокалиберным полем аномалий, и произошли у нее генетические изменения. Мышцы разрослись так, что стали бугриться под кожей. Когти выросли, превратившись в небольшие кривые ножи. Зубы тоже увеличились в размерах, потому и морду у кошака разнесло, чтоб они в ней поместились. В результате получилась жуткая с виду тварь, при виде которой, возможно, и сфинкс свернул бы с дороги, чтоб лишний раз не связываться.

То, что тварь была голодной, по глазам читалось замечательно. Они почти у всех кошачьих на пустой желудок расширяются, чтоб лучше добычу видеть. Секунду они с лесником смотрели друг на друга, после чего хозяин каморки потянулся к тумбочке, достал оттуда круг копченой колбасы и кинул гостю.

Тот подарок подхватил на лету, клацнув акульими зубами. Миг – и нету той колбасы, будто и не было вовсе. При этом лесник отметил скорость, с которой тварь схватила полукилограммовое подношение. Понятно, что если она бросится, обладая такой быстротой и реакцией, то шансов не будет никаких. Даже с винтовкой. Поэтому лесник расслабился окончательно. Чего напрягаться, если всё равно смысла в этом нет никакого? Захочет неведомый мутант его схомячить, так что нервно-напряженного, что расслабленного по-любому сожрет. А так хоть табак не просыплется с бумажки, и самокрутка получится ровная, как хотелось.

Но тварь бросаться вроде не собиралась, поэтому лесник спокойно смял зубами получившийся бумажный цилиндрик и, прикурив от карманной зажигалки, сделанной из стреляной гильзы, выпустил в потолок облако крепкого дыма, от которого у молоди зеленой, что недавно пришла в Зону, с непривычки слезятся глаза.

– Ну что, так и будем стоять? – поинтересовался лесник.

Тварь неопределенно шевельнула хвостом.

– Звать-то тебя как?

Мутант посмотрел на человека как на дурака – мол, я тебе что, кот из сказочного Лукоморья, который по цепи туда-сюда ходит и классикам сказки рассказывает?

– Ясно, фигню сказал, – кивнул лесник. – Значит, будешь Зубастым. Как тебе?

Мут возмущенно фыркнул, приподняв при этом верхнюю губу и показав свои ужасные зубы. Лесник же хищным оскалом не впечатлился, за свою жизнь и пострашнее много чего видал, поэтому сейчас лишь улыбнулся.

Происходящее стало его забавлять. Складывалось впечатление, что мутант понимает его и у них сейчас происходит что-то вроде диалога.

– Ладно, – кивнул хозяин каморки. – Не нравится это, подберем другое имя. Злой?

Тварь неопределенно шевельнула хвостом.

– Ага, почти угадал, – удовлетворенно крякнул лесник. – Бешеный? Свирепый? Лютый?

Как только он произнес последнее слово, мут аж подпрыгнул, издав при этом грозный мяв, достойный самого царя зверей.

– Ишь ты, Лютый, значит, – кивнул хозяин каморки. – А меня все просто лесником зовут. Один я такой в Зоне, так что с кем-то другим не перепутать.

И тут лесник невольно вздрогнул и аж дымом подавился от неожиданности. Что-то уж слишком человеческое промелькнуло в глазах мутанта. Показалось, что он сейчас скажет: «Лесник, значит. Ну что ж, вот и познакомились».

Но это лишь показалось. Прокашлявшись – душевно так, до слез, – сталкер затушил самокрутку об стену и попытался просканировать странного мутанта своим новым зрением, полученным в дар от Монумента.

Просканировал. И – ничего. Мут как мут. Мыслительные способности немногим выше, чем у квазимяса. Даже до ктулху не дотягивает, не говоря уж про бюргеров, обладающих даром речи и интеллектом пятилетнего ребенка. В общем, тело мутировало, а мозг остался такой же, как у обычной большой кошки с кисточками на ушах.

Лесник немного успокоился и занялся новой самокруткой, поглядывая на незваного гостя. А тот как ни в чем не бывало уселся в углу и принялся вылизываться. Чисто деревенская домашняя Мурка, только побольше ее раза в два, а то и в два с половиной. И ведет себя так же, видать, раньше жила в человеческом доме.

«А может, и пусть остается? – подумал лесник. – Вдвоем-то всяко веселее. С прокормом вот только беда, но это дело поправимое. Себе одному всегда находил чем брюхо набить, значит, и мохнатого напарника уж как-нибудь прокормлю».

* * *

Тот, кого Брат одарил силой, был наивен, словно котенок, считающий себя взрослым, мудрым котом. Лютый довольно просто дал этому самоуверенному хомо понять, как его зовут, ментальной волной подправив ход его мыслей, и тот сделал всё как надо, при этом оставшись в полной уверенности, что сам обо всем догадался. Правда, потом он всё-таки что-то заподозрил, но Лютый быстро поставил ментальный блок, после чего прикинулся домашней киской – и хомо, который называл себя лесником, попался и на этот нехитрый трюк. Люди вообще любят верить в то, что видят, в отличие от кошек, умеющих в, казалось бы, легкой добыче, валяющейся прямо на земле, распознать скрытую ловушку.

А еще они очень доверчивы, и любой мало-мальски уважающий себя котяра способен выдрессировать своего хомо так, что тот по первому мяву будет делать то, что прикажет ему хвостатый господин. Правда, мудрый кот не станет злоупотреблять своим превосходством над недалекими людьми. Иначе случается, что дело заканчивается пинком под зад из теплого дома – а то и кастрацией, которая гораздо хуже вольной жизни на помойке.

Лютый понимал, что непросто ему будет маскировать свои способности, подаренные Братом, перед человеком, которого сверкающая аномалия тоже наделила Силой. Хомо хоть и был простодушным, как и все представители его породы, но хитрость в нем тоже присутствовала – это Лютый понял сразу после того, как коснулся своей мыслью его мозга.

А еще он понял, что этот хомо желает причинить вред человеку, который подобрал однажды на перроне маленького котенка, отогрел его, накормил, приютил и относился к нему не как к домашнему животному, а как к другу. Это любой зверь чувствует и ценит больше, чем полная миска и мягкий, теплый матрасик в углу. Поэтому Лютый никак не мог допустить, чтобы хомо воспользовался своей силой во вред тому человеку.

Большего он узнать не успел, потому что хозяин дома после ментального прикосновения извне немедленно насторожился. Это следовало исправить, поэтому Лютый принялся вылизываться, как самая обычная кошка. И делал это до тех пор, пока хомо не успокоился, начав думать о том же самом, что и раньше. Мысленно Лютый поклялся вернуться к Брату и рассказать, как это существо, провонявшее весь дом своим табаком, собирается использовать подаренную ему Силу. А пока нужно было, чтобы хомо прекратил думать.

Несмотря на острые клыки и когти, Лютый не был уверен, что сможет убить этого сталкера, на счету которого имелось много уничтоженных мутантов. В том числе нескольких хомо он убил одним только ножом, а двоих вообще голыми руками. Это Лютого не устраивало. Если хозяин дома убьет его, то кто поможет человеку?

Поэтому он выбрал беспроигрышный вариант. Мягко подошел, запрыгнул на кровать, лег и прижался теплым, мягким боком к хомо, который вонял куревом так, что Лютый аж инстинктивно прикрыл глаза. Но чего не сделаешь ради того, к кому он испытывал искреннюю привязанность?

Хомо напрягся было поначалу, но это продолжалось недолго. Есть у двуногих слабое место – они считают, что все животные их любят. После того, как они их бьют, срывают на них свою злобу, лишают естественной среды обитания, запирают в клетки – любят, и всё тут. Что ж, пусть считают. Так ими проще управлять, если, конечно, знать как.

Лютый знал, жизнь научила. Поэтому он притворился спящим, задышав ровно и глубоко. И при этом мягко, очень осторожно коснулся мозга хомо, уставшего после долгого рейда в Зону.

На этот раз у Лютого всё получилось. Через некоторое время мысли хозяина дома стали спутанными, и он задышал в такт дыханию своего нового питомца. Заснул.

Мысленно Лютый улыбнулся. Конечно, надо было бы сейчас дерануть спящего когтями по горлу. Но, если разобраться, этот хомо был добр к нему. Не прогнал, накормил, разрешил спать на его кровати…

Нечто острое скребануло по сердцу Лютого. Кажется, это чувство люди называют совестью. Что ж, ладно, пусть вонючий двуногий спит, сегодня он своей добротой к незваному гостю заработал себе жизнь. А он, Лютый, заслужил полноценный отдых.

Мутант вздохнул еще раз, вспомнив, что его человек никогда не пах столь противно. Но выбирать не приходилось, и Лютый, закрыв глаза теперь уже по-настоящему, погрузился в сон.

* * *

– Странно. Будто что-то отпустило.

– Что отпустило? – не понял Хащщ.

– Такое впечатление было, что на меня кто-то неотрывно смотрит. А сейчас это ощущение исчезло.

– Ну да, когда через живого мертвяка насквозь пролезешь, такое наверняка может случиться, – глубокомысленно ответил мутант. – Если бы я эдакий трюк провернул, меня б до конца жизни плющило как камбалу.

Я ничего не ответил, мысленно махнув рукой на спутника. Везет мне на друзей-троллей. Фыф, Колян, Рудик, теперь вот он…

При мысли о шаме и лемуроподобном глазастом спире мне слегка взгрустнулось. Но лишь слегка. В этом мире они наверняка были еще живы, так как я в прошлом уничтожил их убийцу. Но мне надо было лично убедиться, что с ними все в порядке, поэтому я сейчас шел в Припять. А может, не только поэтому. Человеку всегда надо куда-то стремиться, а для этого нужно ставить себе цели. Вот я и поставил, на мой взгляд, не самую худшую.

И оставалось до нее, судя по карте в КПК, не более полукилометра.

Которые еще надо было пройти…

Впереди маячил сосновый лес. Самый обычный лес, с высокими «корабельными» деревьями. Зелеными, настоящими. И в карте была пометка: «Лес не пострадал при аварии и последующих выбросах. Безопасная территория». Надо же, а я и не знал, что где-то в Зоне может быть безопасно. Хотя причин не доверять надписи не было. Виртуальную карту зараженных земель постоянно корректируют опытные сталкеры, и если б с лесом было что-то не так, это немедленно нашло бы отражение в пометке. Но нет, последняя правка данной записи произошла пару месяцев назад, так что если с тех пор ничего не поменялось, по идее впереди нас ждала вполне себе спокойная прогулка между деревьями, лишенными каких-либо следов мутаций. Прямо скажем, приятная неожиданность, являющаяся редким исключением из общего правила.

– Надо ж, прям зеленая аномалия со знаком «плюс», – сказал Хащщ, скосив глаза на карту.

– Положительных аномалий не бывает, – отрезал я.

– А вечные лампочки? – ехидно поинтересовался вредный мутант. – Они, как я понимаю, во всех Зонах исправно светят и лишь пользу приносят.

– Нууу, – протянул я в легком замешательстве. – Как говорится, исключения лишь подтверждают…

– Да ладно, – махнул лапой Хащщ. – Исключения подтверждают лишь то, что исключения случаются. И одно из них – прямо перед тобой.

И правда. Чем ближе мы подходили, тем более мирным и безопасным казался лес. Прям хоть снова доставай КПК и ставь подтверждение возле той пометки, мол, ништяк всё, братья-сталкеры, приходите сюда по грибы-ягоды и ничего не бойтесь. Хотя это я, конечно, так загнул, для красного словца. Подобные подтверждения ставятся только после того, как участок пройден. Впрочем, лес невелик, карта показывает, что метров двести всего-то нужно пройти, и мы окажемся на площади автовокзала, за которой начинается проспект Ленина – главная асфальтовая артерия города, пересекающая половину Припяти.