Супергерой для Золушки

Лена Сокол

Супергерой для Золушки

© Лена Сокол

* * *

1

– Потому что ты, Варя, – размазня!

Нет, конечно, так он не сказал. Во всяком случае, прямо в глаза. Это уже потом она сама себе, стоя у зеркала, высказала. Хлебнула водки прямо из горлышка, растерла кулаком черные потеки туши под глазами и громко всхлипнула:

– Потому что ты, Варвара Комарова, – настоящая, злостная и отпетая размазня!

После этого, кажется, она пообещала себе, что отныне станет твердой как кремень. Серьезной, собранной, суровой… раз… мазн… В этот самый момент следователь Комарова медленно сползла по стене, навалилась плечом на кошачий лоток, полный минерального наполнителя, и уснула сладким сном младенца. Позже, во сне, она все металась, пытаясь избавить себя от тяжкой доли: цеплялась пальцами за погоны, дергала и тянула, но те никак не желали отрываться, будто намекая, что все еще можно исправить. Еще не поздно. Но Варя не сдавалась – если бы не ее злосчастная работа, он бы никогда не ушел, никогда не ушел…

Бедный Васька, возжелавший сделать свои важные дела и заприметивший хозяйку спящей лицом в святая святых – в его отхожем месте, недовольно фыркнул и принялся катать по полу пустую бутылку из-под спиртного, так и не ставшую в этот вечер утешением для страждущей души. Единственное, что его беспокоило, как долго он сможет терпеть, пока не обделается, и как сильно получит, если опять рискнет навалить кучу под ванной.

А ведь еще утром ни один из них даже не подозревал, что этот день станет поворотной точкой в жизни обоих. Что этот злосчастный день принесет не только неприятные сюрпризы, но и полный крах всех надежд.

Тем же утром

Реклама по телевизору в который раз навязчиво призывала потребителей думать о своих подмышках, старинные часы на стене в маленькой комнатушке громко тикали, будто специально поторапливая меня, а наглый кот орал, как птеродактиль, сообщая всему миру, что не жрал со вчерашнего вечера.

– Имей совесть, Василий, – взмолилась я, забежав на кухню, – всех соседей перебудишь!

Но зверь и не думал униматься.

– Мррря! – заявил требовательно. И еще раз: – Мряяяяяяя!

– Хорошо, ты прав. – И я достала из шкафа огромный пакет с кормом. – Забыла тебя вчера накормить, каюсь. Но ты должен принять как смягчающее обстоятельство тот факт, что мое возвращение домой после полуночи было вынужденным – задержалась на работе. Да, как обычно, и не ворчи. Еле доплелась, упала и уснула. Не забывай, что в городе объявился серийный убийца. Маньяк. И его поимка – на данный момент единственный реальный шанс для меня продвинуться по службе.

Как и предполагалось, сей факт моему коту был совершенно безразличен: он продолжал тревожно и протяжно орать. Открыв мешок, я насыпала зверюге полную миску корма, и Василий тотчас набросился на него, как голодный крокодил. Я погладила его, не забыв похлопать по спинке, отыскала очки, нацепила их на нос и ужаснулась: из зеркала на меня смотрело невнятное помятое серое нечто.

Да, усталость никого не красит, а уж со мной и вовсе творит невероятные вещи. Когда-нибудь непременно буду высыпаться, обещаю, но пока не до подобной роскоши: слишком много работы и крайне мало времени на сон.

Я расчесала волосы мягкой щеткой, уложила их в тугой строгий бублик. Надела белую блузку, строгую черную юбку, пиджак, прошлась по ним липким роликом – собрала шерсть любвеобильного Василия. Бросила короткий взгляд в зеркало, выпрямила спину, нахмурила брови – образ серьезного следователя был почти идеален.

Потрепав все еще занятого едой кота по загривку, я вышла во двор, села в свой маленький и уютный «Шевроле Спарк», который мои коллеги-мужчины почему-то упорно, уже второй год подряд, именовали «бешеной табуреткой», и отправилась в родительский дом.

Дом этот строил еще мой отец, когда меня даже в планах не было. Они с мамой тогда только начинали развивать свой маленький бизнес: появилась первая прибыль, на нее и купили небольшой участок недалеко от берега. Строили всей семьей – с бабушками, дедушками, весело и дружно, и через пять лет на этом месте уже стоял каменный особняк. Не за́мок, нет, так – среднего размера коттедж из белого кирпича, но каждый из членов семьи имел свою комнату – большой шаг вперед. А гостиная с камином – широкая, просторная – и вовсе казалась нам пределом мечтаний.

Когда мы въехали, мне было уже четыре года. А едва исполнилось тринадцать… папа погиб. Его автомобиль сорвался с обрыва и утонул в море. Самоубийство – так гласила официальная версия следствия. Но многие, к примеру бабушка, до сих пор не согласны с ней. Зачем ему было убивать себя? Уютный дом, любящая семья – жена и дочка… Да, проблемы в бизнесе имелись, у кого их нет, многие видели, что отец нервничал, но нам казалось, что он не из тех, кто так легко сдается…

Неизвестно, что толкнуло его на этот шаг. Но после его смерти мы все старались быть сильными, особенно я. Мама много плакала, уходила в себя, а мне было просто непонятно, зачем он нас бросил. Почему оставил один на один с проблемами фирмы и с нашим горем. Когда никто не слышал, я даже разговаривала с ним, спрашивала, просила помощи. Но никогда не получала ответа.

Его бизнес-партнер и друг, дядя Андрей, тогда очень помог нам. Организовал похороны, уладил все вопросы с долгами, нашел маме хорошего психолога, который помог ей выйти из депрессии. Поддержка и помощь Андрея ощущались буквально во всем, и мы точно знали, на кого можем положиться. Через пару месяцев мама попросила папиного друга взять на себя управление ее долей бизнеса, а еще через три года вышла за него замуж. Преданный, заботливый, добрый – он все это время красиво ухаживал за ней, и нам казалось, что о таком муже, как Андрей Майский, можно только мечтать.

Так в доме появилась и Кристина – моя сводная сестра. Щупленькая девчонка, казавшаяся из-за своей худобы почти прозрачной, она стояла на пороге нашего дома и сверлила взглядом пол. Мы были одногодками, но ее мать умерла, когда она была еще крохой. Дядя Андрей воспитывал свою дочь в одиночку, и нам с мамой захотелось обогреть ее, пожалеть, подарить ту любовь, которой она была лишена в детстве.

Не забуду, как подошла к ней тогда, к такой забитой и испуганной, стоящей с тяжелой сумкой на пороге, как хотела обнять и вдруг наткнулась на ледяной взгляд из-под опущенных ресниц. Ее глаза цвета стали вонзились в меня больнее ножа. Девочка не оттолкнула меня, нет, даже позволила проводить в свою новую комнату, но разговаривать не пожелала. Даже на следующий день.

Поначалу Кристина вообще ни с кем не общалась, глядела на нас недоверчиво, словно дикий волчонок, и это очень расстраивало мою маму. Со временем она все-таки освоилась, и… даже больше. Расслабилась так, что своим гадким поведением нередко приводила в недоумение всех вокруг.

Помню, играли мы с ней в моей комнате. Она примеряла мою одежду, перебирала разноцветные ленты для волос, яркие заколки, простенькие девчачьи украшения из пластмассы и устраивала показы мод. Я чувствовала себя совершенно счастливой оттого, что обрела сестру. Даже подарила Кристине одно из своих любимых платьев – синее с рюшами и широким поясом, его покупал мне еще отец. Мы договорились, что теперь у нас все будет общее, и пошли на прогулку.

Все было на удивление прекрасно: мы шли вдоль солнечной аллеи, срывали цветы и плели венки. У нас даже неплохо получалось вести разговор, мы смеялись и делились маленькими девичьими секретами. Общение становилось все более легким и непринужденным, когда Кристина вдруг остановилась и побледнела так, будто увидела перед собой как минимум привидение.

Я проследила за ее взглядом. Навстречу шагали две девочки. На вид того же возраста, что и мы, но выглядели они достаточно вызывающе. Темно-синяя помада, черный лак на ногтях, крашенные в безумные цвета волосы. На одной из них было экстремально короткое фиолетовое платье, на другой – полупрозрачный топ и рваные джинсы. Обе шли с сигаретами в зубах.

– Кри! – поздоровалась первая, подойдя ближе.

Они явно были знакомы с Кристиной.

– Привет, а что это за пугало прячется у тебя за спиной? – насмешливо спросила вторая, вытягивая шею и выдыхая дым прямо мне в лицо.

– Привет, – подражая их развязной интонации, пропела новоиспеченная сестра, стараясь держаться как можно более уверенно.

Она бросилась обнимать их и спрашивать, как дела. Будто и забыла о моем существовании. Я попыталась разогнать рукой дым перед своим лицом, не выдержала и закашлялась. Две незнакомки снова обернулись ко мне.

– Так что за пугало, говорю? – напомнила первая девчонка.

– Это… – У Кристины не хватило смелости взглянуть на меня. – Это наша… прислуга.

Обидные слова неприятно укололи меня в самое сердце.

– Так ты хорошо устроилась в новом доме, а? – присвистнула вторая, смачно сплюнув на тротуар.

На хрупкое плечо сестры тут же легла ее тяжелая ладонь. Она вздрогнула.

– Да, нормально, – кивнула Кристина, – может, это… пойдем отсюда?

– Да, пошли. Бабки есть? – с довольным видом улыбнулась первая девчонка.

Я все еще переминалась с ноги на ногу, раздумывая, стоит ли потребовать у Кристины объяснений. Не хватало решимости. Сестра в это время уже рылась в карманах в поисках денег.

– Что за дерьмо вообще на тебе одето? – фыркнула вторая незнакомка, оглядывая ее с ног до головы.

– Надето, – несмело произнесла я.

Сама от себя такого не ожидала.

– Чо? – не поняла та, угрожающе выдвигая вперед нижнюю челюсть и делая шаг в мою сторону. – Ты чо там вякнула?

– Не одето, а надето. – Умничать – совсем не в моем стиле, но почему-то захотелось встать на защиту сестры, ведь та явно боялась этих девчонок. – Надето. Так правильнее будет сказать.

– Я говорю, ты, чмо, чо ваще щас вякнула?

Эти слова незнакомка буквально выплюнула мне в лицо вместе с горьким табачным дымом.

– Сказала же тебе, не ходи за мной по пятам! Что неясно?! – внезапно вступила сестра и резким толчком в грудь сбила меня с ног.

Я упала прямо на асфальт, больно ударившись копчиком. Как она могла? Так поступить со мной… Неожиданно, подло, грубо.

– Ты мне никто, поняла?! – Ее глаза налились гневом, губы искривились в брезгливой ухмылке. – Тупица! – Она обернулась к одобрительно улюлюкающим подружкам. – Пошли отсюда! Бегом!

Приятельницы похлопали ее по плечу:

– Ай да красава! Так ее, чмошницу!

Их очертания стали медленно расплываться у меня перед глазами. Слезы наполнили их. Не хватало еще разреветься! Нужно встать и дать им отпор. Пусть бьют, но унижать себя не дам. Когда я встала на колени, пытаясь подняться, девчонка в вызывающе коротком платье и рваных кедах сделала шаг и нагнулась ко мне:

– Бу!

Мне было стыдно, но этот возглас заставил меня зажмуриться от страха. Я почувствовала только, как она рывком сорвала сумочку с моей груди и громко расхохоталась. Шаги быстро удалялись, а мне так и не хватило смелости открыть глаза. Я сидела на асфальте, тряслась от страха и слушала затихающий звук их шагов. Когда веки наконец разжались, фигуры обидчиц уже сливались с горизонтом вдали.

Я прибежала домой вся в слезах, рассказала все маме и дяде Андрею. Хотела справедливости, а получила лишь выговор за ябедничество и длинную лекцию о собственном эгоизме и о том, как Кристине тяжело живется на новом месте. Мама молчала – ей новый муж не позволил меня жалеть: «Нужно быть сильной, а не такой, как твой покойный супруг».

Я убежала, закрылась у себя и долго рыдала, осознавая, что жизнь больше не будет прежней. Никогда. Не будет папы, не будет семьи, не будет нормальной жизни под одной крышей с ними. Дала себе слово, что вырасту и докажу всем, что мой отец погиб по воле несчастного случая, и никто больше не посмеет порочить его память, называя слабаком-самоубийцей.

С сестрой я попыталась заговорить сразу после ее возвращения. Не требовала объяснений, просила только отдать медальон с фотографией папы, который был в сумочке. Она швырнула его на пол, усмехаясь, – вынуждала опуститься перед ней на колени. Я подняла медальон, но взгляд не опустила. Решила, что все выдержу, приняла этот вызов. Терпеть, не замечать, не обращать внимания. Все для того, чтобы мама жила спокойно и чувствовала себя счастливой в этом браке.

Но что я поняла за последние десять лет, так это то, что Майский сумел полностью подчинить ее своей воле. Мама не только стала бояться высказать свое мнение, она теперь страшилась того, что Андрей заметит даже намек на наличие у нее такового. Все в доме за эти годы пропиталось атмосферой фальшивой любви: во время ненавистных мне ужинов, на которых все были обязаны присутствовать, глава семейства расточал всем похвалы. Обычно это выглядело так.

– Дорогая, – обращался он к моей маме, – отбивная чудесна. Не такая, как я просил, но это, безусловно, прогресс. Делаешь успехи.

– Варвара, дочка, – это уже мне, – одобряю твой выбор. Надеюсь, в итоге из тебя выйдет хороший следователь – свои люди в органах пригодятся всегда.

– Кристина, хорошая моя, – это уже сами понимаете кому, – не утруждай себя, если не хочется. Диплом всегда можно купить. На самом деле все, что нужно роскошной женщине, – это хороший супруг, способный ее обеспечить и сделать счастливой. – Пронзительный взгляд на маму. – Ведь так, дорогая?

Попробуй поспорь…

Мы были его личной коллекцией домашней мебели и аксессуаров. По крайней мере, именно так я это видела и чувствовала. Мама, к примеру, – дорогущая китайская ваза. Она имела только эстетическую функцию: подобная роскошная вещь должна стоять на самом видном месте, чтобы восхищать приходящих в дом гостей. На нее можно совершенно не обращать внимания – стоит себе и молчит, лишь изредка нужно не забывать вытирать с нее пыль.

Кристина – фамильное столовое серебро. Им любуются, хвалят, берегут. Критиковать эту утварь категорически запрещено, ведь она является гордостью и украшением дома. А почерневшие края к приходу гостей всегда можно зачистить с помощью нашатырного спирта, уксуса или соды.

А я? Кто я? Наверное, старая искрящаяся проводка еще советского образца, которую давно пора менять из-за опасности замыкания, но жалко, ведь она так винтажно смотрится, да и мама к ней привыкла. Или старая бабушкина вставная челюсть. Все знают, что она есть, но пытаются не замечать. Поглядывают иногда, стараясь не выказать брезгливости и неприязни, и терпят только потому, что бабушке без нее никак не обойтись. Ждут, когда они отслужат свое. И челюсть, и бабушка.

Кстати, о бабуле. Дядя Андрей устроил мать моего отца в дом для престарелых. Сразу, как только переехал к нам: «Так будет лучше для всех. Прасковья Афанасьевна нестабильна психически, у нее серьезные проблемы с памятью, поэтому ей просто необходим квалифицированный уход». Все, не обсуждается, он так решил.

Вот такой «равноправный союз».

Этот человек заставил маму отойти от дел, стал полностью контролировать ее досуг и расходы, даже в разговоре теперь всегда отвечал за нее. Ведь он лучше знал, что хорошо для его семьи. С тех пор спорить моей маме не разрешалось, иметь свое мнение тоже, ведь все, что делает для нее новый любящий муж, – это «забота», а за нее нужно быть благодарной.

Почему я не бунтовала, спросите вы. В юности пыталась, но Андрей всегда оборачивал любые мои действия против меня. Расчетливый, скользкий, холодный тип.

Я:

– Кристина берет мои вещи без спроса.

Он:

– Не будь жадиной, Варвара. Тебе что, жалко их для сестры?

Я:

– Кристина обзывается, обижает меня, делает пакости.

Он:

– Своими выдумками ты не привлечешь к себе больше внимания, прекрати!

И так далее.

В общем-то, это меня даже закалило. Долгое время я присматривалась к новым членам семьи, пыталась определить их слабые места. Мечтала, что вырасту и предъявлю права на свою долю недвижимости и бизнеса, в шестнадцать лет даже начала изучать юриспруденцию, интересоваться своим наследством. И выяснила, что фирма отца давно обанкротилась и новым предприятием – крупной птицефабрикой, выросшей в свое время из маленького частного хозяйства, – теперь заправляет единолично Андрей. Главное, все по закону, не подкопаешься. И единственное, что есть у нас с мамой теперь, – этот дом, из которого я съехала еще в восемнадцать лет.

Выводы: мы должны быть благодарны отчиму за то, что он содержал нас все это время. И никак иначе.

– Только не сейчас! – взмолилась я, вцепившись в руль чихающего автомобиля.

И тот, словно услышав мою мольбу, кашляя и дергаясь, продолжил путь. Через пятьдесят метров я припарковалась у железных ворот отчего дома. Заглушила мотор, схватила сумку, выбралась наружу и одернула узкую юбку.

Я бросила взгляд на окна второго этажа, туда, где располагалась спальня матери и Андрея. Плотные шторы были задернуты. Неужели она еще не встала? Мы же договорились!

Я уже привыкла к тому, что мама в последнее время стала забывчивой и рассеянной, но помочь дочери в планировании свадьбы – это ведь святое, разве не так?

Отворив дверь, я тихонько вошла. Отчим в это время уже должен был уйти в офис, он не слишком-то любил, когда мама куда-то выходила, поэтому мы с ней и договорились встретиться, когда его уже не будет дома. На всякий случай я на цыпочках прокралась к лестнице на второй этаж и уже занесла ногу над ступенькой, как слева прогремело:

– Даже не думай.

Я обернулась. Андрей сидел в столовой, как всегда подтянутый, собранный. В свои сорок восемь мой отчим выглядел моложаво. Слегка тронутые сединой русые волосы, гладко выбритое лицо, строгий костюм, застегнутый на все пуговицы. Он казался невозмутимым и привычно холодным. И так было всегда, даже если внутри него кипели ярость и гнев.

– Привет, – поздоровалась я и встала по стойке смирно.

Отчим отложил столовые приборы, поправил салфетку на коленях и, оглядывая меня с ног до головы, прищурился.

– Не слышал, как ты вошла.

– Открыла своим ключом, – призналась я, набравшись смелости.

Он поднял бокал с вином и задумчиво посмотрел на его содержимое.

– Варвара, ты здесь давно не живешь. – Он сделал маленький глоток. – В следующий раз потрудись известить нас о своем визите заблаговременно.

Это уже слишком. Никто не посмеет запрещать мне приходить в свой собственный дом. В дом моего покойного отца! С этой мыслью я решительно шагнула в столовую.

– Я известила свою мать.

– Она меня не предупреждала.

– Ну прости, Андрей. – Я гордо выпрямила спину, готовая дать наконец этому хлыщу достойный отпор. – Когда мне хочется прийти в свой дом, я так и делаю. И не обязана спрашивать у кого бы то ни было разрешения.

На его лице не дрогнул ни один мускул. Отчим неторопливо пригубил вино, затем поставил бокал на белую скатерть.

– Тогда, Варвара Николаевна, счета за услуги и все налоги на эту недвижимость тебе придется оплачивать самой. Разумеется, в той доле, которой ты владеешь.

Стойко выдержав этот удар, я улыбнулась.

– Тогда и вам, Андрей Михайлович, придется оплачивать услуги: газ, воду, свет и прочее. Разумеется, в той доле, в которой вы их потребляете.

А что? Я взрослая женщина, которая уже может позволить себе вступить в открытую конфронтацию с этим человеком. К тому же я выхожу замуж, и теперь есть кому за меня заступиться.

– Варвара. – Он остановил меня движением руки. – Вынужден напомнить: в этом доме мы не ходим в грязной обуви.

Я проследила за его взглядом. К одной из моих туфель действительно прилип комок грязи. Я сжала руки в кулаки, пытаясь унять раздражение, и набрала в легкие больше воздуха, чтобы покрепче высказаться, но… почему-то не хватило решимости. Я сняла лодочки и встала босыми ступнями на паркет.

– Так лучше?

– Если ты решишь остаться, попрошу Татьяну отнести твою обувь в прихожую.

– Татьяну?

– Да. У нас появилась экономка.

– Кто?

– Она будет вести домашнее хозяйство. Познакомься.

Отчим кивнул в сторону двери, я растерянно оглянулась и обнаружила за своей спиной молодую женщину. И вздрогнула от неожиданности. Откуда она там взялась? Шагов ведь не было слышно.

– Здравствуйте, – выдавила я тихо.

Незнакомка смерила меня долгим взглядом и слегка склонила голову. Видимо, этого в ее понимании было достаточно для приветствия. Бледно-зеленые глаза женщины смотрели на меня изучающе, огненно-рыжие волосы, собранные в красивую волну и аккуратно закрепленные сбоку, выглядели слишком ухоженными для простой прислуги. Платье из зеленого бархата, модный нюдовый маникюр и красные туфли на десятисантиметровой шпильке тоже говорили о том, что эта мадам вряд ли стала бы пачкать свои ручки грязной работой.

– Татьяна будет следить за порядком и руководить штатом прислуги. Мы наняли горничную, повара и садовника. – Отчим милостиво указал мне на стул. – Позавтракай, Варвара. Расскажи, как складывается твоя самостоятельная жизнь? Как Альберт? Давно не видел вас вместе.

Ну вот. И что он пристал к моему жениху? Во время нашего прошлого визита тот дал понять, что не хочет брать продукцию его птицефабрики на сбыт в свои магазины. Я замялась, подбирая слова, и наконец решительно заявила:

– Поднимусь к маме.

Развернулась и припустила бегом вверх по лестнице.

– На твоем месте я не стал бы этого делать, – послышался его недовольный голос за спиной, но меня уже было не остановить.

2

Что могло произойти в доме за пару недель с моего прошлого визита? Почему я его совсем не узнаю? Неприятное тревожное чувство холодило грудь, в ушах звенело.

– Мама! – тихонько позвала я, приоткрыв дверь в ее спальню.

Ответа не последовало. Я вошла, огляделась: внутри было темно и тихо. Интерьер в темно-зеленых тонах выглядел мрачновато и даже пугающе. Такая обстановка кого угодно могла бы вогнать в лютую депрессию, неудивительно, что мама в последнее время выглядела уставшей, тусклой и серой.

Я подошла к окну, раздвинула шторы и открыла форточку. Дневной свет ворвался в комнату вместе со свежей утренней прохладой, запахом озона и привкусом моря. Я обернулась к кровати. Мамино некогда красивое тело покоилось на шелковых простынях неподвижно, словно застывшее. Она лежала в странной позе: свернувшись, как эмбрион, будто желая спрятаться от всего мира под одеялом.

– Эй, мам… – Я села и погладила ее по плечу.

Она шевельнула губами, но глаз не открыла.

– Мамочка, – позвала я еще раз и легонько потрясла ее.

– М-м…? – Ее веки с трудом приподнялись, замутненные сном глаза смотрели куда-то сквозь меня. – Варя…

– Почему ты спишь? Мам, тебе плохо?

– М-м… – снова простонала она, пытаясь приподняться. Но, очевидно, сил на это у нее не хватало.

– Мы же с тобой договаривались утром съездить в ресторан. Помнишь? Внести предоплату за свадебный банкет, выбрать торт.

– Прости, доченька, – мама едва заметно покачала головой, – не выспалась.

– Что с тобой такое? Ты сама не своя в последнее время. Поздно легла? Он тебя изводит? – Я облизала пересохшие губы. – Что происходит? Скажи мне честно, мам, я обязательно придумаю, как тебе помочь.

На ее сонном лице вдруг промелькнул страх. Эту эмоцию я научилась распознавать еще давно. Приоткрытые в ужасе глаза, вскинутые брови, сжатый в напряженную полоску рот, резкие неловкие движения – все это каждый раз отражалось в ее поведении, стоило только сказать что-то неугодное ее мужу. Такое трудно было скрыть.

– Родная, – она попыталась рассмотреть меня, прищуриваясь от яркого света, – я просто устала. Честно. Прости. Мне нужно только немножко поспа… поспать…

– Ладно, – выдохнула я, поглаживая ее по спине, – ничего страшного. Схожу одна.

– Ох, прости, – прошептала мама перед тем, как отключиться.

Ее тело выглядело непривычно хрупким, кожа – бледной и безжизненной, как газетная бумага. Я наклонилась и обняла ее. Крепко, но нежно. Вдохнула знакомый запах волос, почувствовала родное тепло и не удержалась от слез. Черт возьми, она казалась мне такой слабой, почти прозрачной… Что-то внутри подсказывало, что это состояние у нее неспроста. И к этому может быть как-то причастен мой отчим.

Посидев еще минут пять, я поправила ее одеяло и встала.

Мама всегда была справедливым человеком. С тех пор как в нашем доме появилась Кристина, она старалась не делать между нами различий: никогда не поддерживала ни одну из нас в спорах, была одинаково ласкова с обеими, старалась выслушать и окружить заботой каждую.

Это не означало, что она перестала выполнять свои материнские функции на сто процентов, но между нами будто потерялась прежняя связь. Мы больше не проводили много времени вместе, как прежде, не говорили по душам, наше общение стало таким же официальным, как и все в этом доме с приходом Андрея. Даже после моего переезда наши телефонные беседы раз в несколько дней больше напоминали стенограмму из зала суда: «вопрос-ответ, вопрос-ответ». Сухо и по делу.