Свой среди чужих

Несмотря на то что у подполковника на лице читалось явное желание врезать мне в челюсть, он сумел каким-то образом сдержаться. Как-никак боевой офицер. Все же сдаваться он не желал, но только снова открыл рот, как девушка нанесла ему последний удар, расставив приоритеты своего отношения к обоим мужчинам:

– До свидания, Костя. Прощайте, Вениамин Александрович, – при этом она внимательно и пристально посмотрела на подполковника.

Тот бросил на меня свирепый взгляд, потом перевел взгляд на девушку и сказал:

– До свидания, Таня, – и развернувшись, пошел к машине.

Вслед за ним потопал майор, подарив мне напоследок злой взгляд. Таня посмотрела на меня и сказала:

– За меня не волнуйтесь, идите, – после чего вошла в подъезд.

Развернувшись, я зашагал к остановке трамвая, но не прошел и ста метров, как впереди, у тротуара, в метрах десяти, остановилось такси.

– Стой, лейтенант! Разговор есть!

Я остановился, ожидая, когда парочка приятелей вылезет из такси. Подполковник почти вплотную подошел ко мне, в то время как его приятель остановился за его спиной, в нескольких метрах от меня.

– Слушаю.

– Ты чего к ней липнешь, лейтенант?! Других баб тебе мало?! Их в Москве вон сколько!

– Ты бы ехал, подполковник, в ресторан. Там тебя дружки и водка ждут.

– Не тебе мне указывать, сосунок, что мне делать! Меня вчера лично сам товарищ Калинин наградил в Кремле!

Мне уже было понятно, что подполковник от меня так просто не отстанет, поэтому решил сократить время нашего разговора до предела. Уж очень не хотелось выслушивать оскорбления, которые в конечном счете приведут к драке.

– Ты мне надоел. Подотри радостные сопли и иди, куда шел!

– Да за эти слова! Я тебя, крыса тыловая!.. – и он попытался выхватить из кобуры пистолет.

– Веня! – раздался за спиной подполковника предупреждающий крик майора, но ревность и злоба, замешанные на водке, сделали того слепым и глухим к любым доводам.

Я был готов к подобному повороту событий, и стоило подполковнику расстегнуть кобуру, как он получил тычок пальцами в горло, после чего, захрипев, рухнул на колени. Майор, до этого ни словом, ни делом не принимавший участия в событиях, кинулся на меня с кулаками. Судя по его рывку и бешеным глазам, он сейчас напоминал тупого быка, летящего на красную тряпку. В последнюю секунду уйдя с линии атаки, я ударил его ребром ладони пониже уха. У летчика словно ноги отнялись, и он с глухим шлепком упал на мокрый тротуар. Повернувшись, я махнул рукой водителю такси, который все это время, стоя у дверцы машины, наблюдал нашу стычку с открытым ртом. Через десять минут, с помощью шофера, погрузив незадачливую парочку в такси, я пошел к трамвайной остановке.

Немногочисленные жители столицы, в большинстве своем женщины, которые видели нашу стычку, даже испугаться толком не успели. Никто не издал ни звука, ни крика. Они только таращили большие от удивления глаза.

Я находился в кабинете начальника отдела уже минут пятнадцать, после того как доложил о драке. За это время полковник выкурил две папиросы и сейчас доставал третью из коробки. Прикурил. Затянулся, выпустил струю дыма.

– Натворил ты дел, Звягинцев. Кстати, мне уже звонили. Твоя драка в комендантскую сводку попала, а значит, прокуратура это дело без внимания не оставит. То, что ты пришел и рассказал, это правильно, но если бы ты вообще без драки обошелся, было бы еще лучше! Ведь ты не просто так вышестоящему офицеру в морду дал, а Герою Советского Союза, который получил награду из рук самого товарища Калинина. Кое-кто может преподнести это как политическую провокацию. Ты это понимаешь?

– Понимаю, товарищ полковник.

– Что мне теперь с тобой делать, лейтенант? Ведь буквально месяц тому назад мы с Камышевым о тебе говорили. Перед самым его отъездом. Хвалил он тебя. Сказал, что ты смелый, хладнокровный офицер, который никогда не теряет голову в минуты опасности… Мы даже думали со временем тебя на командира группы ставить. И старшего лейтенанта дать. Вот где было во время драки твое хладнокровие?! А?! Нет, ты мне ответь, глядя прямо в глаза?!

– Честное слово, товарищ полковник, я был совершенно спокоен. Два выпивших дурака…

– Какая разница, какие они были, лейтенант! Был бы ты при девушке, то еще можно было понять твое рукоприкладство, а так нет! Не понимаю! Ты, Звягинцев, советский комсомолец и боевой офицер! Орденоносец! Как ты мог опуститься до уличной драки?!

– Мне что, их надо было пристрелить? Или вы считаете, что надо было убежать?

– Пристрелить! Убежать! Что ты как мальчишка?! Ты что, не понимаешь, что допустил важнейшее нарушение армейской дисциплины?! Ударил вышестоящего по званию офицера!

– Так не просто так, а за дело.

Глаза полковника стали злые и жесткие.

– Товарищ лейтенант!

Я подскочил со стула и стал навытяжку.

– За грубое нарушение воинской дисциплины – трое суток ареста!

– Есть трое суток ареста!

Полковник испытующе посмотрел на меня, но я смотрел на него честно и преданно. Мои актерские способности за эти годы значительно выросли, и теперь я, наверно, мог играть любые роли в заштатном театре какого-нибудь провинциального городка. Если он мне поверил, но только наполовину, так как был профессионалом, но когда начальник отдела продолжил говорить, то в его голосе уже не было стали:

– Сидеть будешь не на гауптвахте, а в казарме. Я отдам распоряжение, чтобы тебя там, в части, на довольствие поставили. Свободен, лейтенант!

Я не знал, что после моего ухода начальник отдела срочно попросился на прием к начальнику управления. Как и не знал, что на следующий день, ближе к вечеру, состоялся разговор, который стал новой поворотной точкой в моей судьбе.

– Товарищ комиссар, прибыл по вашему вызову, – выйдя на середину кабинета, вытянулся начальник отдела, вглядываясь в усталое лицо хозяина кабинета, при этом пытаясь понять, что он услышит. Хорошие или плохие новости его ждут?

– Садись, Степан Тимофеевич, – после того как полковник сел, хозяин кабинета тяжело вздохнул. – Тяжелый день сегодня выдался. Два совещания, а потом еще к наркому пришлось идти. Да. Да! Из-за твоего Звягинцева! Занозистый, скажу я тебе, оказался вопрос с твоим лейтенантом. Вроде бы все просто, тем более что сразу выяснилось, а затем подтвердилось, что не твой лейтенант драку начал. Вот только тот подполковник получил в Кремле самую высокую награду нашей Родины из рук товарища Калинина. И это еще не все! Он, оказывается, ходит в друзьях его сына, Василия Сталина! Как только об этом узнали некоторые излишне бдительные товарищи, то сразу попытались перевести обычную драку в акцию с политической подоплекой. Именно поэтому мне пришлось идти и лично просить товарища наркома за Звягинцева. Расписал его как героя. Рассказал, что он один из всей разведгруппы уцелел и ценные сведения передал командованию, за что лейтенанта к Красному Знамени представили. Он меня выслушал, а затем спросил: почему ваши люди по Москве болтаются? У нас что, война закончилась, и больше дел нет? Я ему говорю, что лейтенант только что вышел из госпиталя, а мне в ответ, причем сердито так: раз он такой герой, то ему место на фронте, пусть там подвиги совершает. Затем, идите, говорит. Только я вышел, как в приемной мне его порученец бумагу дает. Беру, а это уже готовый приказ: в течение суток вывести лейтенанта Звягинцева из состава сотрудников Четвертого управления НКГБ и отправить в распоряжение отдела кадров Западного фронта. Вот такие дела. Ну, чего смотришь?!

– Зачем, товарищ комиссар?! Зачем опытного разведчика отправлять на передовую, если он и так рискует жизнью в тылу врага? Ведь еще неизвестно, где хуже!

– Твоя правда, вот только с ней теперь к наркому пойдешь ты сам.

Полковник покачал головой.

– Не пойду, товарищ комиссар. Вот только жаль из-за пустяка такого человека терять. Для нас такие люди на вес золота, если можно так выразиться.

– Сделать ничего не могу. Я уже отдал приказ в кадры. Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ комиссар!

К концу второго дня ареста меня в спортзале нашел дневальный и сообщил, что мне надо подойти в канцелярию.

– Зачем, Коробкин?

– Сообщение у них для вас есть, товарищ лейтенант.

Сполоснулся, затем оделся и неторопливо отправился в канцелярию.

– Для вас телефонограмма, товарищ лейтенант, – вытянулся до этого сидевший за столом сержант.

– Давай.

Взял листок. Прочитал: «Лейтенанту Звягинцеву. Вам завтра надлежит прибыть в отдел кадров, к 9 утра. Начальник отдела».

«Отдел кадров? Неужели… перевод?!»

Мысли по поводу моей дальнейшей судьбы у меня были разные, но подобного варианта развития событий даже не рассматривал, почему-то считая, что начальство меня отстоит. Без излишнего самодовольства я считал себя ценным сотрудником, да и начальник отдела в своем разговоре со мной дал это понять. Вот только почему-то на следующее утро я оказался ненужным здесь человеком, о чем говорило полученное мною направление в 33-ю армию Западного фронта.

ГЛАВА 2

Над головой начальника отдела контрразведки СМЕРШ 33-й армии Западного фронта висел портрет Сталина. Полковник был не один. На одном из стульев, стоявших по другую сторону стола, сидел майор. Перед обоими стояли стаканы с чаем и раскрытая коробка с папиросами, а рядом с ней пристроилась пепельница, сделанная из гильзы снаряда. Перед начальником отдела контрразведки армии поверх других бумаг картонная папка. Это, как нетрудно было догадаться, было мое дело. Войдя, вскинул руку к козырьку фуражки.

– Товарищ полковник, лейтенант Звягинцев прибыл для продолжения службы.

– Молодец, что прибыл. Знакомься. Это старший оперуполномоченный, майор Брылов. Он твой непосредственный начальник.

Майор встал. Он был среднего роста, но при этом имел мощные плечи и широкую грудь, на которой висели орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Лет навскидку сорок – сорок три. Глаза спокойные, но при этом цепкие и внимательные. На лице шрам, переходящий с щеки на подбородок.

«Боевой дядька», – почему-то сразу подумал я.

– Степан Трофимович, – представился он, протягивая мне ладонь.

– Звягинцев Константин Кириллович.

Руки мы жали явно не для знакомства, так как, судя по силе, с которой старший оперуполномоченный сжал мою ладонь, это была своеобразная проверка. Судя по всему, Брылов подобный прием уже не раз применял, потому что полковник, явно знакомый с таким испытанием, сейчас с интересом наблюдал за мной. Рука майора была словно из железа, поэтому мне пришлось очень сильно постараться, чтобы противостоять его нажиму и не дать расплющить мне пальцы. Спустя полминуты майор отпустил мою руку, и, удовлетворенно кивнув головой, с явным удовольствием сказал полковнику:

– Ничего не скажешь, крепок-то молодец. Сколько ему годков?

Хозяин кабинета усмехнулся и, не заглядывая в мое дело, сказал:

– Двадцать.

Майор неспешно сел, достал из коробки папиросу, закурил, а полковник тем временем кивнул головой на стоящий стул, сказал:

– Садись, лейтенант. Говорить будем.

Судя по всему, эти офицеры хорошо друг друга знали, уж больно домашняя обстановка была в кабинете. Вполне возможно, что они даже были хорошими друзьями, потому что полковник был такого же возраста, что и майор, только, может, чуть постарше. Лицо интеллигентное, умное. На груди два ордена. «Красная Звезда» и «Отечественной войны».

– Рассказывай, Константин Кириллович, как ты у нас оказался. Судя по твоему делу, ты хорошо воевал, да и награды сами за себя говорят. Характеристику тебе, скажу я так, отменную дали. Просто кладезь всяческих достоинств. И вдруг – раз! – отправляют в действующую армию. Что смотришь удивленно? – полковник постучал пальцем по папке с моим делом. – Тут говорится только о том, что ты избил двух вышестоящих офицеров из-за женщины. Подполковника и майора. Причем оба, насколько можно судить по бумагам, выгораживать себя не стали и признали себя зачинщиками. Хм. Обычно такое дело кладут под сукно и забывают о нем навсегда, а от тебя решили избавиться. Так в чем там было дело, лейтенант?

– Не избивал я их. Ударил по одному разу. Это первое. Подполковник был Героем Советского Союза и получил награду в Кремле из рук товарища Калинина. Это второе. Но это вы, наверно, уже знаете, а вот то, что подполковник был другом Василия Сталина, этого в деле нет. Это третье.

Об этом мне стало известно в беседе с начальником отдела, к которому я пошел, перед тем как явиться в отдел кадров. Услышав об этом, полковник и майор переглянулись, почти одновременно ухмыльнулись, но уже в следующую секунду их лица приняли прежнее выражение.

«Точно. Друзья-приятели», – сразу подумал я.

– Теперь понятно, а то мы гадать уже начали… Хм. Раз все ясно, поговорим об основных задачах, стоящих перед войсковой контрразведкой. Они заключаются в одной фразе: всемерно оказывать помощь командованию для обеспечения победы над врагом. Более конкретные задачи вам поставит товарищ майор, а заодно расскажет о вашем новом назначении.

– Обо всем мы поговорим, лейтенант, у меня, а вот насчет твоего направления скажу прямо сейчас. Ты направляешься на должность оперуполномоченного отдела контрразведки СМЕРШ по обслуживанию 174-й отдельной армейской штрафной роты.

Снова внимательные взгляды. Как отреагирует на эти слова наглый лейтенант, избивший вышестоящих офицеров?

«Все же сумели сунуть меня в дерьмо», – с некоторой обидой подумал я, после чего как можно равнодушнее поинтересовался:

– Что это значит: по обслуживанию?

– Это значит, что ты в постоянный состав офицеров штрафной роты не входишь, а являешься прикомандированным, хотя и будешь состоять в ней на всех видах довольствия. Ясно?

– Так точно, товарищ майор.

– В твоем деле отмечено, что ты владеешь двумя языками. Немецким и французским. Как хорошо?

– Немецкий язык – в совершенстве, французский – средне, так как у меня не было хорошей языковой практики, – секунду подумав, добавил: – Немного знаю английский язык. Сам его изучал.

– Да ты у нас знаток иностранных языков. Молодец! Теперь иди к полковнику Калите Трофиму Степановичу. Он у нас главный по политчасти. Ты комсомолец?

– Так точно, товарищ майор.

– Тогда к комсоргу загляни… Впрочем, Трофим Степанович сам тебя направит. Когда закончишь со всеми делами, жди меня у входа. Иди.

Я вскочил.

– Разрешите идти, товарищ полковник?!

– Идите.

Помимо обстоятельного разговора с подполковником, который явно знал, как я здесь оказался, мне пришлось выслушать много всего, но в основе его речи можно было выделить жесткое предупреждение: если нечто подобное повторится, то быть мне не офицером при штрафной роте, а рядовым в этой самой роте.

– Надеюсь, товарищ лейтенант, вы меня поняли в достаточной степени?!

– Так точно, товарищ подполковник!

Разговор с секретарем комсомольской организации был слабой копией с заместителем по политической части, после чего я был направлен в отдел политпропаганды, где получил кипу листовок и газет двухдневной давности, а затем отправился на вещевой склад. Нагрузившись полученным по аттестату обмундированием, я еще минут сорок сидел в ожидании майора и все думал о том, что жизнь меня качает словно маятник, из стороны в сторону. Неожиданно вспомнил о нашем разговоре с начальником отдела, когда тот обмолвился, что за меня просили на высшем уровне, но как видно… не судьба. Плетью обуха не перешибешь.

«Ладно. Что есть, то есть. Так, что я про штрафные роты знаю? Да почти ничего. Постоянный и переменный состав. Политзаключенных не брали. Уголовники? Вроде тоже нет. А так…. Самострельщики. Дезертиры. Предатели?.. Стоп. Как я сразу не подумал. А где прежний особист? На повышение пошел или…»

– Чего пригорюнился, лейтенант?!

Я вскочил. Передо мной стоял майор Брылов.

– Горюю о своем пропавшем отпуске, товарищ майор. Из двух недель всего лишь один день отгулял.

– Сочувствую, лейтенант. И сразу вопрос: за что тебе такой роскошный подарок сделали? Я, например, за последние два года о нем только слышал, но ни разу не видел.

– Удалось как-то живым вернуться из немецкого тыла. Ну и начальство на радостях наградило и дало отпуск.

– Так за это тебе «Красное Знамя» дали?

– Так точно.

– Хм. Пошли к госпиталю. Там полуторка нас ждет.

По дороге в госпиталь он мне рассказал, что уже неделю на их участке фронта не ведется никаких военных действий, что штрафная рота расположена в полуразвалившемся кирпичном заводике на окраине небольшого городка, и ее командир, капитан Чистяков, в общем, неплохой мужик.

В расположение дивизии мы поехали на полуторке, которая везла медикаменты и перевязочные материалы. Майор, как и положено большому начальнику, сидел в кабине, а мы со старшиной медицинской службы – в кузове. Когда машина остановилась, я спрыгнул, после чего старшина передал мне мои пожитки.

– Сейчас пойдем ко мне. Поужинаем. Чаю попьем. К себе завтра с утра пойдешь. Вернее, поедешь, – майор иронически оглядел все мои вещи, – а то, не дай бог, надорвешься. Заодно со старшим лейтенантом Васиным познакомлю. Через него шло формирование штрафников. Хоть молодой парень, да толковый, глядишь, чего и подскажет.

Мы уже пили чай, когда пришел старший лейтенант. Лет двадцать пять. Подтянутый, стройный, жилистый. Лицо серьезное. На груди две медали «За боевые заслуги».

Четко, по уставу, кинул руку к фуражке:

– Здравия желаю, товарищ майор!

– И тебе не хворать. Садись, Саша. Чай будешь? – по-домашнему встретил его Брылов.

– Спасибо, Степан Трофимович. Только чуть позже. Я так понимаю, что нового товарища надо в курс дела ввести?

– Правильно понимаешь, товарищ старший лейтенант. Знакомьтесь.

Я встал, протянул руку:

– Костя.

– Саша. И чего тебе, Костя, в Москве не сиделось? – спросил как бы просто так, а в глазах любопытство так и плещет.

– Меня просто попросили сюда приехать. Сказали, что товарищ Васин с работой не справляется. Надо ему срочно помочь. Я что? Надо, значит сделаем. Вот и приехал, – я сказал это с таким серьезным видом, что Васин невольно бросил взгляд на майора, а когда увидел на его лице улыбку, понял и расхохотался.

– Шутник.

Посмеялись, после чего Брылов сказал:

– Теперь по делу говорить будем. Начну я.

То, что он рассказал, мне совершенно не понравилось. Как оказалось, моей основной задачей была вербовка стукачей. На роту, по его словам, на основе полученного опыта по вербовке, мне должно хватить десятка информаторов, но чем больше удастся их навербовать, тем будет лучше для дела. Правда, тут же отметил он, главное не переборщить, выслушивая доносы.

– Нельзя сразу верить тому, что тебе говорят, а поэтому надо обязательно проверять сказанное по другим источникам. Это будет твоей первоочередной задачей, Звягинцев. Если ты будешь знать, что думают солдаты, то тогда сможешь вовремя пресечь противоправные действия. Теперь второе. Не сторонись, общайся с людьми. Говори с ними, интересуйся их делами. Хоть за ними и вина большая есть, но они наши, советские люди, так что помни об этом всегда, лейтенант. Еще вот что. У тебя там особый, тяжелый народ, поэтому спуску не давай, но при этом соблюдай меру. Понимаешь?

– Иначе могут в спину выстрелить?

– Соображаешь. Было и такое. Теперь третье. Это членовредительство. К сожалению, «самострелы» у нас, пусть не так часто, но встречаются, поэтому после боя ты лично должен осмотреть раненых. В основном это касается ранений в конечности. Так что только после твоего заключения врачам разрешается обеззараживать раны и накладывать повязки.

– Хорошо хоть, в задницу заглядывать не придется.

Васин рассмеялся, а майор усмехнулся краями губ, но глаза остались строгие, тем самым говоря, что шутку он принял, но сейчас не дружеские посиделки, а служебный разговор.

– Отставить смешки. Старший лейтенант, поясните своему товарищу, что ему надо знать о переменном составе штрафной роты.

Старлей оказался внимательным, дотошным и цепким к мелочам контрразведчиком, при этом он умел коротко и четко обрисовать характер человека. Так я узнал, что большая часть штрафников прибыли из различных армейских частей Западного фронта. По большей части они попали сюда из-за пьянок и драк, по меньшей части – за воровство и трусость. Среди них оказалось четверо разведчиков. Трое из них не смогли вытащить из «поиска» своих убитых и раненых товарищей и поэтому пошли под трибунал.

– А один разведчик, старшина Самохвалов, попал под трибунал за то, что его послали в тыл, получать «наркомовские». Получил тот канистру с водкой, а на обратном пути заглянул к знакомой санитарке из медсанбата. Пока они там шуры-муры разводили, канистру кто-то и увел. Должностное преступление налицо, но при этом Самохвалов разведчик заслуженный, «языков» не раз притаскивал, награды имеет. По этому случаю даже специальное заседание трибунала состоялось: лишать его орденов или их оставить? Решили оставить. Или взять Сошкина Илью Трофимовича. 49 лет. Колхозник. Служил в обозе артиллерийской бригады. Стоял на посту и, видно, задремал, а какая-то паскуда взяла и свела коня. Есть еще в роте полтора десятка узбеков из 97-го стрелкового полка. Когда их подняли в атаку, они просто попадали на землю, руками головы закрыли – и все! Как их ни пытались поднять, пинками и угрозами, ничего не получилось. Командир полка, недолго думая, прислал всех к нам. Есть еще бывший курсант авиационного училища Кузькин Максим. Пока учился, все эти полгода воровал у своих ребят, пока эту суку за руку не поймали. Из особого дерьма – пяток воров и с десяток дезертиров. У меня на них всех бумаги есть. Там все расписано. Фамилия, краткие данные и состав преступления. Завтра поедешь, я тебе ее отдам. М-м-м… В общем и целом – это всё.

Свое отношение к будущей службе я мысленно выразил одним словом: дерьмо!

– Спасибо, – поблагодарил я Васина, а сам подумал, что мне надо отсюда делать ноги. Вот только, как и куда, об этом надо было хорошо подумать.

– Тут вот еще какое дело, Костя, – снова заговорил майор. – Ваша штрафная рота через трое суток уйдет на передовую, так что времени на знакомство у тебя в обрез. Командир роты – хороший мужик. Фронтового, как и пехотного, опыта у тебя с гулькин нос, поэтому первое время держись его и понапрасну не геройствуй. А то был тут до тебя один… Николай Ястребков. Молодой, горячий, вот его и потянуло на подвиг. Один из взводных погиб в самом начале атаки, так он людей возглавил и получил… две пули в живот. Еще живого в госпиталь привезли. Уже там умер, на операционном столе.

– Какой из меня герой, товарищ майор…

– А ордена и медали за что тогда получил? – перебил меня Васин, усмехаясь. – За красивые глаза?

– Да я даже не знаю. Может, и за красивые глаза. Я же все это время в тылу отсиживался.

– Как в тылу?! – старший лейтенант резко повернул голову к майору. – Вы же мне сами сказали, Степан Трофимович, что присылают боевого офицера!

У того сначала губы задергались от смеха, потом он не удержался и рассмеялся во весь голос.

– Он… правду… Ха-ха-ха! Говорит… Только он… в немецком тылу сидел! Ха-ха-ха!

Не успел я прибыть в расположение и доложиться командиру роты, как тот меня с ходу огорошил:

– Вовремя прибыли, лейтенант. Мы уже завтра выступаем. Чистяков Николай Васильевич.

– Звягинцев. Константин. Уже завтра? Мне сказали, что через трое суток…

– Вчера вечером я тоже так думал. Что у вас за тюк?

– В политотделе дали. Листовки и газеты.

– Замполиту Семечкину отдадите. Он сейчас придет. Садитесь. Расскажите о себе.

Во время моего короткого рассказа капитан несколько раз кивал головой, словно отмечал наиболее важные для себя детали. Так оно и было на самом деле.

– Вот что я скажу тебе, лейтенант. Фронтового опыта у тебя нет, да тебе он вроде как и не нужен. В атаку тебе не ходить, а вот с людьми постарайся найти общий язык. Это тебе необходимо, поверь мне. Народ у нас тут разный, дерганый и резкий, с пол-оборота завестись может, поэтому гайки закручивай по всей строгости, но только не сорви резьбу. Помни постоянно, что они наши советские люди, которым Родина дала еще одну возможность искупить свою вину. Кровью. А кому и смертью. Ты, в первую очередь, об этом должен помнить. Жаль, что времени у тебя на знакомство с людьми совсем нет, а с другой стороны и хорошо! Никто на тебя зла не затаит. Вот вроде и все. Штрафники сейчас на занятиях, а вечером построение будет, я им тогда тебя и представлю.

– Я тут кое-что для знакомства захватил. Вы как?

– Узнаю руку Степана Тимофеевича, – усмехнулся капитан. – Вот где настоящий мужик! Кстати, он родом из сибирских казаков. Не знал? А насчет застолья придется погодить… Хотя у тебя что, водка или самогон?

– Водка.

– Тогда ничего. Тогда можно.