Бездна взывает к бездне

Наталья Андреева

Бездна взывает к бездне

«…Алмаз придает владельцу твердость и мужество, сохраняет члены его тела… Алмаз должен быть получен свободно, без принуждения и насилия, тогда он имеет наибольшую силу. Однако часто случается, что хороший алмаз теряет силу из-за греховности и невоздержанности человека, который носит его».

«Лапидарий» (Сборник трактатов о камнях XVI века)

© Андреева Н., 2014

© ООО «Издательство АСТ»

Любое использование материала этой книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

О главном герое

«Во времена давние и стародавние, в далекой и загадочной стране Индии, где люди ездят на слонах и где никогда не бывает зимы и снега, а прямо под ногами лежат золото и камни драгоценные, жил-был властный правитель, всесильный раджа. И было в его сундуках богатства столько, что если бы роздал он большую часть всем своим подданным, дабы накормить их досыта, а меньшую оставил бы себе, то и этой малости хватило бы ему, чтобы жить безбедно до конца своих дней. Ничего не отдавал людям жадный раджа, но хотел, чтобы они приносили к нему во дворец все найденные в земле и воде алмазы и прочие сокровища, дабы сделать его еще богаче. Ибо земля была его, и вода была его, и воздух, которым они дышали, тоже был его. А если что-то вдруг утаивали и раджа узнавал об этом, то посылал он стражу свою, вора хватали и казнили без всякой жалости. И доносили друг на друга жители страны его, ибо всех держал правитель не только в нужде, но и в великом страхе.

Чем больше у раджи было сокровищ, тем делался он жаднее и требовал, чтобы не только найденные драгоценности, но и бульшую часть имущества, и одежды своей, и пищи подданные несли бы к нему во дворец. И все это обращал он в золото и алмазы, а потом относил богатство в сокровищницу, где запирал в кованые сундуки, а охраняли все это злые стражники. Огнем и мечом прошел по земле своей всесильный правитель и обобрал всех до нитки, чем вызвал ненависть великую в сердцах людей. И не было в его стране человека, который не желал бы ему смерти. Но в страхе жили люди, и все, что они могли, это молиться тайком богам своим.

И была у раджи любимая дочь, лицом бела, щеками румяна, станом стройна, с волосами смоляными, черными, как ночь. О ее неземной красоте ходили легенды. Лишь исполнилось принцессе шестнадцать годков, как потянулись во дворец женихи, все принцы, да князья, да знатные люди, да сыновья знатных людей. Но раджа запер ее в роскошных покоях, сокрыв от людей и молвы, и велел сторожить, не смыкая глаз, как величайшее из своих сокровищ.

А принцессе сказал счастливый отец:

– Как же ты прекрасна, дочь моя! Я выдам тебя замуж за человека могущественного, влиятельного и богатого, но взамен потребую половину всего, чем он владеет. И тогда я буду самым богатым и могущественным правителем на земле, и все мне покорятся.

Так говорил раджа, играя длинными черными косами своей красавицы-дочери, и драгоценные перстни на пальцах его рассыпали искры, и любовался ею счастливый отец, и радовался, ибо блеск камней драгоценных красоты принцессы затмить не мог. «Но, увы!» – горестно вздыхали все его подданные! Прекрасна, как день, была принцесса, но в груди у нее вместо сердца лежал камень. Она была зла, капризна и жестока и не дорожила ничем и никем, и отцом своим в том числе. И не только обогатить его не хотела, но мечтала лишить его всего богатства.

– Сама буду править! – смеялась принцесса. – А к отцу подошлю убийц! И земли его станут моими, и сокровища его станут моими, и все люди его станут моими подданными!

Но никто не говорил радже о том, что замышляет его любимая дочь, ибо ненависть к правителю давно уже переполнила чашу людского терпения. Но надеялись на будущего мужа принцессы, что будет он человеком незлым и справедливым и усмирит ее ярость. О том и молились.

Меж тем женихи все шли и шли во дворец, и поток их не иссякал. Но жаден был отец, а дочь его еще жаднее. Ставили перед ними подносы с дарами, несли еще и еще, когда говорили они: «Мало!» Но, увидев это, думали раджа с дочерью: «Значит, можно еще?» И распалялись все больше, и вновь говорили:

– Мало!

– Еще хочу! Еще! – топала ногой злая принцесса. – Разве есть на свете девушка красивее меня? Разве мой отец простой человек? Пусть заплатят за мою красоту наивысшую цену!

И улыбался раджа, счастливый отец. Несметные богатства лежали в сундуках его, но ценнее всех сокровищ была любимая дочь.

И отступались женихи, и шли искать счастья к другим правителям, более сговорчивым. Шли искать других невест, пусть и не таких красивых, но зато с добрым сердцем и благородной душой. Ибо женщину украшают Добродетели, главные из которых Смирение, Терпение и Покорность мужу своему.

Наконец, дошли вести и до правителя самой могущественной и богатой на свете державы о красоте принцессы, о несметных богатствах ее отца. Решил он женить старшего сына на гордой и своевольной красавице и отправил к радже своих послов. Перед ними отправил караван с дарами, а вслед поехал и сам принц. Когда во дворец раджи вошел караван, изумление было велико! Несметные богатства прислал отец жениха: дорогие украшения, специи и благовония, тончайшие и редчайшие ткани, невиданных животных, а невольникам и невольницам не было числа. Даже сам раджа пришел в изумление и раздулся от радости и гордости. И тут же дал согласие на брак, ибо заветная мечта его исполнилась. И принцесса, пожав плечами, сказала надменно:

– Хоть принц меня и не стоит, я готова стать его женой. Я согласна.

– И вы даже не взглянете на жениха своего, ваше высочество? – робко спросила одна из ее подданных. – А вдруг он собой не хорош или же человек недобрый?

– Все, что мне надо, я вижу, – высокомерно ответила красавица, кивнув на бесценные дары. И принялась примерять перстни и серьги да прикладывать к себе отрезы заморских тканей.

Прослышав об этом, задумался принц. Решил он взглянуть на свою невесту: так ли уж она хороша, как говорят? И, переодевшись в бедное платье, пошел во дворец к радже. И пустили его, потому что был он человеком не злым и справедливым. Но прежде чем открыться, решил юноша проверить добродетели невесты своей. Он сказал стражникам, что принес во дворец сокровище, которому нет цены, а все остальные перед ним меркнут, и хотел бы сделать подарок принцессе в знак преклонения перед ее неземной красотой, о которой немало наслышан. Слуги передали правителю его слова.

Жадный раджа согласился взглянуть на сокровище, которому нет цены, и даже дочь его надменная, закрыв лицо, вышла к бедному юноше. А вдруг он принес алмаз невероятной красоты и размера? Если так, то бедняка надо казнить, а камень отобрать. Потому что земля, по которой он ходит, и воздух, которым он дышит, ему не принадлежат. И сама жизнь ему не принадлежит.

– Что ты принес мне? – надменно спросила принцесса.

– Я принес тебе сокровище.

– Показывай!

– А ты не покажешь мне взамен свое лицо? Говорят, оно прекрасно!

– Я – дочь раджи! Не престало мне баловать бедняков своей красотой! Показывай, что принес!

– Это мое сердце, – скромно, но с достоинством ответствовал юноша. – А самое бесценное, что у меня есть, – это моя жизнь. И я дарю ее тебе.

– А зачем мне сердце такого бедняка, как ты? – рассмеялась злая красавица. – Разве может оно меня украсить? Разве могу я украсить им свою шею или палец? Разве я могу его продать? И что мне за дело до твоей жизни? Она и так принадлежит мне! Я могу ее оборвать в один момент! Велю отцу – и тебе отрубят голову! Так и будет! Потому что ты обманул меня! – притопнула она ногой.

– Ты обманул нас! – разгневался и раджа. После чего позвал стражу и велел казнить юношу.

А был он прекрасен собой, с множеством добродетелей, а также достойным сыном отца своего, но принцесса этого не видела. Напрасно кричал юноша, что он сын всесильного правителя, караван которого привез во дворец богатые дары, и просил позвать послов своего отца. Над ним только смеялись раджа и его жестокая дочь. Ибо богатые люди не ходят без слуг и в бедной одежде, а речи их не пусты, равно как и набитые золотом карманы. Тут же, у трона, свершилась казнь, а верные слуги принца появились слишком поздно.

А когда они узнали правду, негодование их было велико. Разгневались послы и решили отправиться с караваном в обратный путь, но захватил его алчный раджа, не выпустил за ворота, а всех чужеземцев, прибывших с караваном, и послов в том числе, стражники перебили. Узнал об этом правитель великой державы, и началась война. Войско пришло несметное, недолго длилась осада, ворвались воины во дворец раджи и кинулись в его сокровищницу. И смеялись, набивая карманы золотом воины-победители, глумились над идолами, сиречь, над иноземными богами, ибо у них был один только Бог, а прочее есть ересь.

Раджу убили его же слуги, а принцесса спряталась в башне. Воины искали ее, ибо у них был приказ правителя найти ее, но гордая красавица предпочла смерть неволе и позору. Разожгла она огонь в башне да и задохнулась в дыму. И был в городе том великий пожар. Прекрасный дворец раджи сгорел дотла, а в развалинах его победители искали сокровища не один день. И один из воинов нашел на пожарище огромный камень-алмаз, размером с сердце юной девы. Спрятал его, никому не сказав об этом и не показав. Но ночью во хмелю проговорился и был убит другим воином. А тот вскоре погиб в сражении. Ехал по полю брани на белом коне генерал, увидел огромный камень – алмаз красоты невиданной и подобрал его. Увез тайно в свою страну, никому ничего не сказав. Но вскоре умерла молодая жена его. И сын тоже умер. И продал он тогда алмаз, а деньги проиграл в карты, да еще и должен остался. Не смог вернуть долг, да и застрелился в конце концов.

Так начались странствия пруклятого камня, известного под именем «Сто солнц в капле света». Но в народе говорят, что это сердце сгоревшей принцессы и что оно приносит владельцу одни лишь несчастья, потому что это сердце жестокого и злого человека. И что владеть им опасно, ибо это убивает. Всякий, кто увидит сей камень, бойся! Всякий, кто возьмет его в руки…»

– Барышня, вы здесь?! Барышня!

Шурочка невольно вздрогнула. Крепостная девка, взятая еще по осени к маменьке в услужение, приоткрыла дверь и звала ее. Ишь, как старается!

– Маменька вас к себе просят, – а глаза так и бегают! Всю комнату взглядом обшарила! Сейчас побежит доносить! – Опять читаете? Что ж вы глаза-то портите, барышня! Темень-то какая!

– Отстань, Варька! Поди прочь!

– Грех вам, барышня, меня гнать. Я девушка подневольная. Евдокия Павловна велели вам платье мерить. Пожалуйте к барыне.

– Опять сестрины обноски. – Шурочка с досадой захлопнула книгу. – Вы и сделать-то как следует не умеете! Знаю я тебя, Варька! Ну, что смотришь?

– Откуда это у вас?

– Купила!

Заулыбалась Варька! Все, и дворовые в том числе, знают, что денег в доме нет. Давно уж Иванцовы в долгах как в шелках, а поместье заложено-перезаложено. Маменька считает каждую копейку, попробуй, допросись у нее денег на книжку! Да и то сказать, какая же это книга? У офени купила, которые по деревням ходят, а у них разве есть что путное? Офени торгуют галантереей, лубками, а из книжек – все сказки с цветными картинками. Говорят, что в Москве в каждом трактире сидят такие писаки и строчат за пятьдесят рублей про Бову Королевича, графов с милордами, про заморские страны, коих никогда не видали. Продаются эти книжки на рынках, по лавчонкам, куда знатные люди и не заходят. А читают их небогатые купчихи да зажиточные крестьянки. А те, кто побогаче, они же и с образованием, то читают, к примеру, господина Загоскина да «Прекрасную магометанку, умирающую на гробе своего супруга»[1]. В большой моде у знати господин Лермонтов, вот бы кого почитать! Поэма «Демон» давно уже вышла в свет, а Шурочка ее еще в руках не держала! Да и проза, говорят, у него хороша. Но на такие книги у маменьки денег не допросишься, поэтому и приходится покупать копеечный товар у офени и читать эти наивные сказки. Вот тебе, пожалуйста! «Сказка про алмаз»! И картинка тут же. Принц, принцесса, сияющий камень в руках у воина-победителя. Эх, ей бы, Шурочке Иванцовой, этот алмаз…

– Что стоишь, Варька? Беги, доноси!

– Да что вы такое говорите, барышня…

Глаза в пол, а сама аж зарделась от удовольствия. Младшую дочь Евдокия Павловна не жалует, вот и повод есть на нее накричать да в комнате запереть, без ужина оставить. А дворовой девке за это награда: сегодня без порки. Барыня всегда найдет, за что наказать. Ох и лютая! Вот Варька и старается. И все в доме стараются Евдокию Павловну не злить.

Оттого и увлекается Шурочка чтением сказок. Как приятно унестись мыслями из обветшавшего дома, помечтать, забыться… Там, в книжках, сказочные дворцы, слоны и падишахи, принцы с принцессами и неземная любовь. Пусть выдумка, пусть не бывает! Но как хочется-то… Сил нет, как хочется!

А здесь что? Старый господский дом, заросший сад, пьяненький папенька в стеганом халате и ночном колпаке, которые он и летом в жару не снимает, мать-тиранка да сестрицы-сплетницы. Всего-то и радости, что скоро лето. Можно купить у коробейника копеечную книжку и убежать в сад, где белая беседка среди кустов жасмина и сирени, черное озеро с кувшинками да старая лодка. Нет, и там найдут, и маменька будет браниться, а сестры радоваться. Опять Сашка попалась! Опять читает недозволенное! «Моветон», – презрительно говорит Евдокия Павловна и кидает книжки-лубки в печку. Хоть бы дворне отдала! Они красивые картинки на стенку повесят! Так нет! Лучше сжечь! Иванцовы хоть и нищие, но гордые. Маменька-то в столице родилась, в Москве, говорит, что у нее там знатные родственники. Чуть ли не князья. Что ж ты тогда у них денег не попросишь? Нет, лучше сидеть безвылазно здесь, в глуши, без денег, без всякой надежды. Какая же тоска! Старшие сестры бывали в Москве, а она, Шурочка, нигде не бывала. Ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге. И никто ее туда не повезет. Никогда.

За что же ее маменька так не любит? Что она ей такого сделала? Одна радость: сесть в лодку да уплыть на другой берег озера, посмотреть хотя бы одним глазком на богатую соседскую усадьбу. Это же не дом, а самый настоящий замок! Как в сказке! Он сияет окнами в кругу лучей-дорожек, сам похожий на солнце, а вечером везде огни, суетятся люди, ржут лошади. Сюда тянутся подводы, все время что-то перестраивается, облагораживается и без того дивный парк. А чего, спрашивается, дворне так суетиться, если хозяин бывал в усадьбе раза два за последние пять лет? Не жалует это имение его сиятельство. А почему, понять трудно? Красиво, чисто. Разве что от обеих столиц далеко. Да и то сказать, места здесь глухие, малообжитые. Сюда разве что в ссылку, но никак ради удовольствия.

Шурочка с улыбкой вспомнила, какой переполох наделал прошлым летом приезд старого графа! И в округе весь год только об этом и говорили. О том, сколько повозок с графским добром пришло следом, о поваре-французе, с которым его сиятельство не расстается, о данном в доме-замке балу, на который ее, Шурочку, увы, не взяли. Сказали, что мала еще. Мала! Из вредности маменька не взяла, потому что дочерей у нее пять, и старшие еще не замужем. В девках засиделись. Уже и младшей черед пришел, а ее все взаперти держат. Как будто она рябая или хромая. Так и будут держать до старости!

Она вздохнула и с тоской посмотрела в окно. Вот так и пройдет жизнь. Уж лучше утопиться! Говорят, грех. А жить так – не грех? Ишь! Женщину украшают добродетели, главные из которых Терпение и Смирение. Это у кого нет других украшений. Женихи-то к принцессе шли, потому что она была красавицей! А Смирением дряблую шею не прикроешь. Вон, у старшей сестрицы, Мари, вся кожа в пятнах и складках. Что ж теперь, ждать, пока ее замуж возьмут? Да не возьмут уже, ясно всем. А что же остальным сестрам делать? Чего ждать?

Она взяла с комода ручное зеркальце, посмотрела в него, и слезы сами собой высохли. Тут ни Терпения не надобно, ни Смирения, коли щеки так румяны, волосы вьются, а глаза сияют. «Да, кстати, и касаемо Покорности. Мужу своему, говорите! Кто в доме главный? Маменька! А папенька пусть убоится. И то верно: не надо столько пить! И делом пора бы заняться, а то управляющий – вор и деревенский староста – вор. Барин слабый, вот они и пользуются. А барыня что? Женщина! А к женщине легко втереться в доверие, и обмануть ее легко…»

– Барышня Шурочка! Где вы?!!

– Да иду я! Иду!

«Вот привязалась! Выслуживается! Что ж, запрут ее, Шурочку, в комнате – так вылезет в окно. Пусть говорят, что барышне это не пристало. И – в соседнюю усадьбу! На тот берег озера! Дорожка проторенная, авось никто не хватится. Долго еще не приедет граф, что ему тут делать? Говорят, он бывает на балах у самого Государя, живет то в Петербурге, то в Москве, а то и за границей, в Париже. Что ему здесь делать, в глуши, среди простых и малообразованных людей? А значит, можно забраться тайком в дивный парк и с книжкой в руках посидеть на одной из белых мраморных скамеек, помечтать. Жалко ему, что ли? Не убудет!

Ах, лето! Когда же ты наступишь!

Глава 1

Отставной майор, разорившийся помещик Василий Игнатьевич Иванцов никогда и не был человеком богатым. В бытность свою в столице, при службе, он ничем особым не выделялся среди молодых гвардейских офицеров: в меру пил, раза два дрался на дуэли, проиграл как-то в карты под честное слово свое годовое жалованье и долг вернул, что тоже, в общем, было делом обычным. Скромное состояние родителей не позволяло ему быть мотом и делать очень уж большие долги, однако же слыл он в офицерской среде своим в доску и добрым малым. Чин майора Василий Иванцов честно заслужил в боях с французами, в 1812 году, когда военная карьера делалась стремительно, и даже тридцатилетние генералы не были исключением, а скорее правилом. Но до того, то есть до генерала, не хватило Иванцову знатности, и если уж быть честным до конца, то храбрости. Отчаянной до дерзости отваги и лихости, такой, чтобы меньшими силами, не раздумывая, успешно атаковать противника. Живота своего Василий Игнатьевич не щадил и был предан Отечеству и Государю. Потому брожения декабря двадцать пятого года его не коснулись, да он в ту пору был уже далеко.

Но была в его жизни и большая удача: еще до войны случилось Василию Игнатьевичу познакомиться со своей невестой, настоящей московской барышней. В те времена воспитание оных состояло из трех простых вещей: умения танцевать, говорить по-французски лучше, чем на родном языке, и быть набожной. А кроме того, почитать родителей и исполнять их волю беспрекословно. Евдокия Павловна происходила из старинного, но обедневшего рода князей Михайловых-Замойских. Она была воспитана, как и положено настоящей аристократке, в имении родителей под Москвой, и в шестнадцать лет вывезена в столицу на ярмарку невест. Юная Евдокси была хороша собой, прекрасно танцевала и была замечена в свете. Тут-то и приключилась с ней несчастная любовь: жених вроде бы наметился, да подвернулась ему невеста богаче и знатнее, а прекрасная Евдокси тотчас была забыта. А ведь были и стихи в альбомах, и нежные пожатия руки, и балы, где молодой человек Евдокси, можно сказать, компрометировал, то есть не отходил от нее ни на шаг. И будь у нее не сестры, а братья, непременно случилась бы дуэль. А так обошлось…

В свете пошли толки: а нет ли в красавице какого-то изъяна? С молоденькой девицей случилась от любовного томления горячка, и думали было, что не выживет, да княжна поправилась, и была увезена матерью в глухую деревеньку, подальше от столицы, поправлять здоровье и избавляться от любовного недуга. А заодно и пережидать, пока скандал сам собой сойдет на нет.

В это же время в соседнюю деревеньку нагрянул с неожиданным визитом бравый молодой человек, гвардейский офицер Василий Иванцов. Приехал, как обычно, просить у родителей денег, да задержался. Уж больно хороша была княжна. Евдокия Павловна сначала твердо ответила «нет». Да и то сказать, партия была не блестящая. Но старая княгиня всерьез задумалась. На выданье и другие дочки, кто знает, как повлияет на их судьбу недавний московский скандал? Иванцов-то вовремя подвернулся. Евдокси поплакала было, но матери перечить не стала. Вскоре сыграли свадьбу. То, что ее просто-напросто сбыли с рук, Евдокия Павловна осознала потом, тогда же и превратилась во вздорную бабу, тиранящую всех своих домочадцев.

Приданое за невестой Василий Игнатьевич получил, против ожидания, очень уж небольшое. Можно сказать, пустяшное. Надумал обидеться, да вспомнил о ее родне и московских связях, и решил, что сумеет всем этим со временем воспользоваться: пристроить будущего сына к хорошему месту и выгодно женить. Он рассчитывал при помощи жениной родни записать наследника в гвардейский полк еще до рождения, как это было тогда принято. Евдокия Павловна тут же и понесла, а еще не родившееся дитя стараниями князя К*, московского родственника, было определено в гвардию. Но по истечении положенного срока родилась у Иванцовых первая дочь, Мари. Воспитанная гувернанткой-француженкой Евдокия Павловна в своем московском доме поначалу говорила только по-французски, первое время и в деревне было также. Поэтому дочерей своих она звала на французский манер и обязательно с прононсом.

Неродившийся сержант был отчислен из полка, как внезапно заболевший и скончавшийся в одночасье, а Василий Игнатьевич предпринял другую попытку. Через два года родилась Софи, потом Жюли. В гвардейский полк уже никого не записывали, так как князь К* к родне охладел. У Евдокии Павловны и братьев-то не было, только сестры, вот и сама она рожала одну за другой дочерей. Василий Игнатьевич был в сильном расстройстве: его обманули и с приданым, и с наследником. Он не получил в итоге ни того, ни другого. А тут еще имение жениной тетки, на которое он сильно рассчитывал, уплыло в руки ее мотоватого двоюродного племянника, сумевшего умаслить выжившую из ума старуху льстивыми речами и потаканием всем ее препротивным привычкам, за которые сам Василий Игнатьевич старую каргу сильно ругал. Вот и остался он ни с чем. Глядя, как в соседней с его имением богатой деревне хозяйничает столичный хлыщ, напомаженный, с длинным желтым ногтем на мизинце правой руки, и устанавливает свои порядки, Василий Игнатьевич бесился и проклинал жену и всю ее родню. Так начался между супругами разлад, закончившийся вскоре окончательным разрывом.

В те времена разводы совершались просто: супруги мирно либо со скандалом разъезжались и жили по разным местам, предоставив друг другу полную свободу. В данном случае все было еще проще. Вконец устав от бабьего царства в доме, Иванцов отбыл на войну, оставив, впрочем, жену беременною, так, на всякий случай. А та спустя какое-то время уехала в деревню, к тяжело больному свекру, отдав московский дом на разграбление французам, которые вплотную подошли к столице. Вскоре в Москве начались пожары. В общем, дом сгорел, зато Василий Игнатьевич заслужил майора и был готов увидеть наконец наследника и продолжателя славного рода. Увидев же в колыбели очередную дочь, Иванцов пришел в бешенство, устроил скандал и в тот же день отбыл обратно в полк, и, пройдя победным маршем по Парижу, вышел по болезни в отставку, вернулся в столицу, где и обосновался. Снял просторные покои и принялся со страстью проигрывать в карты остатки жениного состояния. Прошел год, другой, третий, к жене он больше интереса не проявлял. Отец его к тому времени умер, мать пережила супруга на полгода и тоже тихо угасла. В общем, с имением Иванцова больше ничто не связывало, и он пустился во все тяжкие.

Евдокия Павловна поплакала больше для приличия, чем от горя, и быстро утешилась, погрязнув в деревенской жизни и забыв про свои столичные привычки. После четвертых родов она сильно располнела и подурнела, тут уж не до выходов в свет, жить в Москве ей отныне было негде, да и не на что, что же касается мужа, то она его никогда и не любила. О чем тут сожалеть? Она взялась было за хозяйство, но этому ее никто не учил, управляющий оказался пройдохой и врал, что все хорошо, когда на самом деле имение приходило в упадок. Барыня скучала, соседки, отродясь не видевшие столицы, говорили по-французски с сильным акцентом, коверкая слова, сами варили варенье, предпочитая корсету стеганый шлафор. Муж не присылал никаких писем, за исключением заемных. Дороги в период распутицы раскисали так, что приходилось сидеть дома и едва ли не выть от тоски. Днем Евдокия Павловна еще находила себе дела, но темнело быстро, и эти унылые вечера, когда под завывание ветра за окном не читались тонкие французские романы, не шли на ум стихи и не хотелось даже музицировать, погружали ее душу в непонятную тревогу и тоску. Словом, она маялась. Это состояние души знакомо каждому русскому человеку. Предчувствие чего-то и не умение ни приблизить это, ни отдалить, а потом такое же неумение использовать.