Три

История первая

Грибы

1993 год

Врать не буду, в мистические явления до сих пор не верю. Мужик я простой. Обратитесь ко мне «Юрик», я не обижусь, хотя могу вломить и в свои шестьдесят, если обижусь…

История эта случилась еще в девяносто третьем. Жил я тогда я Сибири, в городе нефтяников, в Ханты-Мансийском округе. Был моложе лет на двадцать, младшая моя дочка закончила третий класс, старшая – восьмой, собаки еще у меня не имелось, водил ВАЗ-2121, то есть «Ниву», белую «трехдверку» восемьдесят третьего года выпуска.

Обожаю собирать грибы. И тогда и сейчас. Родился в грибном месте, в деревне Тульской области у густого леса, с детства наслушался баек не про лесную нечисть, а того что мы, пионеры, на небо залезем и разгоним всех богов. Технический вуз в Тюмени эту уверенность укрепил. Но вернемся к грибам…

Настоящего грибника узнаешь издали. Он идет по лесу не с ведром, нет и нет. Нужна корзина, да не лубочное лукошко, а солидная, мужская корзина с высокими вертикальными стенками. У меня грибная корзина из лыка, с крепкой ручкой, в нее поместится канистра на двадцать четыре литра, и пока я свою корзину не заполню, из леса обычно не ухожу. Ножик (кухонный, безобидный) крепится сбоку к корзине. Таскаю его на всякий случай, грибы не режу – выкорчевываю, – так дед мой делал, моего отца научил, отец – меня. И, уж поверьте, хожу я из года в год по излюбленным местам, и грибов там не уменьшается.

Был август, утро четырнадцатого числа, суббота. Как понимаете, до того была пятница тринадцатого… Подскочил я раньше шести – заняться нечем – и решил по грибы, пока все мои спят, податься. Сказано – сделано. Через час уж стою за городом у леса и размазываю по морде лица «дэту» (ДЭТА – это диэтилтолуамид, средство от гнуса – тогда такое только продавалось). Руки тоже надо хорошо промазать. Комарье в Сибири грызет нешуточно, болот много; в лес едва зайдешь – над тобой рой звенит. Даже под ремешком часов всё обкусают, если там не обмазаться «детой». Дороги за городом проложили нефтяники к кустам скважин. Сперва идет хорошая дорога из бетона, а от нее грунтовые. На такой грунтовке я и остановился. Вокруг – ни души. Раз в час, может, кто-то мимо проедет, а то и раз в сутки – выходные…

Место грибное тянется по просеке; внизу трубы нефтепровода. Трубы приподняли землю, годы спустя мхи и травка наросли, с деревьев листва летит, грибам там расти – раздолье. За час на одной такой просеке корзину свою всегда заполняю. А в тот день – иду, иду… Пара подосиновиков – и всё, да и те собрал у грунтовки!

Моя младшая, Алёнка, фантазерка еще та. Верит, что грибы – это хитрые зверьки. Что надо идти по лесу тихонько – и тогда они не успевают в землю спрятаться, тогда мертвыми прикидываются. Иногда мне кажется, что она права, хотя знаю, что нет. Вот идем мы семьей друг за другом, я – первым, и каждый из нас грибы находит! А глаз-то у меня орлиный…

Ну да ладно… Иду я, значит, по просеке, расстраиваюсь. Заблудиться там невозможно – путь узкий, прямой, параллельно одной просеке тянется другая. Сибирское солнышко в августе ласково светит, уж не жарит нисколько, ветер холодный, но в лесу тепло; ароматы сырые, приятные до одури, – пахнет опавшей листвой, вязко-сладким перегноем, терпкой древесной трухой… Да, на звук не очень, зато носу – радость. Я и сам не раз поражался, отчего такое малопривлекательное явление, как гниение, именно в лесу благоухает сказочно, это ведь, по сути, запах смерти. Наверно, потому что в лесу ничто не умирает зря – гибнет для питания другой жизни, в том числе для пищи грибов.

Далеко я зашел по просеке – дальше, чем обычно. Гляжу: справа осиновый лесок. И там можно грибы поискать, да какой-то неприятный туман сгустился.

Всё же сошел я в осинник. Почти сразу вижу – мужик идет навстречу. Штормовка как у меня, кепка, черное трико, васильковая олимпийка, резиновые сапоги, и даже корзина, – всё как у меня. Сперва я не удивился: СССР всего ничего как распался, дефицит в стране, мужская одежда типовая… Словом говоря, наша одинаковая одежда моего внимания не зацепила, но вот корзина… Ее я с родины, с Тульской области, привез. Ни у кого подобной корзины на севере не видал. Однако (ну чего не бывает?) подивился, и всё. Мужика же за корзину зауважал.

Лицо у него, конечно, не мое было, да и сам мужик длинный, жилистый, а я, хоть не шибко высокий, зато крепкий – о-го-го – силушкой природа не обделила.

Перекинулись мы, значит, с мужиком парой фраз. Говорю, мол, рано еще для грибов – ничего не собрал. А тот оборачивается и тычет в землю: «Глянь, красноголовиков сколько!». И правда – полянка вся в подосиновиках! «Собирай, собирай, – говорит мужик, – их здесь много. Все твои…» И уходит, а у него самого корзина пустая. Я же поглядел ему вслед и отметил тогда, что комарье над ним не летает. Не по себе стало, да минуты через три позабыл о странном мужике. Увлекся я «тихой охотой» – шаг туда, шаг сюда, и везде всё рябит от нарядных красных шляпок – от круглых у малюток до размашистых, с тарелку, у гигантов. И ни одного червивого гриба!

Взял я самые красивые грибочки, переростков трогать не стал. Выхожу, довольный, к машине – не заводится зараза! И тут рядом останавливается такая же белая «Нива», как у меня, а за рулем тот же мужик!

Ну, посмеялись – и машины-то у нас одинаковые. Мужик сказал, что его «Женёк» зовут, – да, так и сказал. А я ему – «Юрик». Толкнуть мою машину странный незнакомец отказался – якобы спина у него болит, троса ни у него, ни у меня, как назло, в багажнике не нашлось. Тогда же я отметил, что корзина в багажнике «Женька» по-прежнему стоит пустая! И чего он час в лесу делал, раз с пустой корзиной возвращается?

Пока я на корзину пялился, говорит мне ее хозяин: «Могу до базы подбросить. Там занедорого возьмешь помощь». «База» – это оптовая продуктовая база в промзоне, где полно машин, самых разных. За бутылку можно сговориться…

Думаю: «Дело говорит, а то буду здесь незнамо сколько куковать» (мобильных телефонов тогда у нас не было). Уже почти согласился, когда смотрю – точно такая же у него царапина на двери, как и на моей «Ниве». И испугался я, машинально взял кухонный ножик для грибов. А у мужика в руке такой же! Стоим мы, значит, оба с ножами, меряемся глазами, но страх из меня с каждым вдохом свежего, ветреного воздуха уходит. «Ну чего перетрухал, – думаю, – да я и без ножа ему так вломлю, если что!»

«Езжай, Женек, отсюдова пошустрее, – говорю ему, опуская нож, – а то монтировку достану!» Тот недобро усмехнулся, сел в свою «Ниву» и газанул – уехал! Да задний номерной знак у него – черный, старый, – такие до восьмидесятых были: «08-93» сверху и «ЮРА» под цифрами. И как же мне эта табличка могильную напомнила! Прошу заметить, был август девяносто третьего…

Едва мужик скрылся, завелась моя старенькая «Нива»! А я всё равно выждал, покурил дважды, – не хотел еще раз странного «Женька» встретить. До города ехал тихо-тихо, дурное предчувствие сердце кололо, но нет – доехал без происшествий.

В квартире выдохнул. Жена и дочки уже на вещевой рынок ушли. Я же давай красноголовики чистить, резать, жарить их с луком и со сливочным маслом, – на вид такая грибная каша не очень – подосиновики неприятно чернеют, зато на языке – вкуснота. Подоспели мои как раз к концу жарёхи. Старшая дочка с женой сразу к зеркалу – обновки разглядывают, а младшая Аленка – на кухню – я ей полную тарелку. Сам тоже пару ложек в рот положил – объеденье!

И тут жена на кухню входит – хвалит меня, в корзину заглядывает, и вдруг орет: «Юрик! Юрик!» Я на корзину – подосиновики – ей в глаза – «не понимаю?». И снова глянул в корзину – а там одни красные мухоморы и бледные поганки! А Аленка трескает мою грибную кашу за обе щеки!

Я Аленку, понятно, в охапку, и с ней вниз, на улицу, прям в тапках побежал. Жена и старшая дочка за мной. Сел в машину, повернул ключ – завелась зараза. И вспомнил, что тоже мухоморы ел. Яда в них меньше, чем в поганке, да мутит с него быстрее. Если бы сам поехал – точно всю семью бы угробил. Жена орет, а я из машины – соседа вижу на жигуле – выручай, Витька!

Ладно, долгим рассказом утомлять не буду, да и рассказчик из меня – так себе: в больницу успели вовремя, никто насмерть не траванулся, в аварию не попали, Аленка ничего поняла. Ну, в милиции только мозг мне пропарили: «Зачем семью потравил?» Я сначала молчком про странного мужика – потом всё выложил. Не знаю, поверили ли, знаю, что посмеялись. В конце концов отстали. Жена же мне поверила – и в церковь зазвала. Что ж, я без возражений окрестился. Спрашивал у батюшки: «Что за нечисть мне являлась? Леший или черт какой?» – ответа толкового не получил.

2013 год

Больше «Женька» не видал, один в лес по грибы не ходил долго. И уж никогда сам грибы не готовил, без жены-то… Годы шли, всякое в стране было, как-то позабылся тот лесной черт, да не до конца. Ну не люблю я так – люблю до правды докопаться. И копал – перечитал столько… Оказывается, грибы – это тайна. Грибы – это немного растение, немного животное; питаются скорее как животные – органикой, к фотосинтезу не способны, хлорофилла в них нет, зато среди грибов есть мужские и женские особи. Еще грибы старше динозавров, и в те доисторические времена грибы росли выше десяти метров; радиация, что убивает всё живое, им не вредит, видов грибов – более двух миллионов, изученных – намного меньше. Растущий гриб способен пробить мрамор, бетон и железо. Плодовое тело такого гриба, как, например, подосиновик, – это шляпка и пенек (ножка); основное тело – разветвленная подземная сеть из нитей (гифов) – это грибница, по-научному – мицелий. Часто мицелий срастается с корнями деревьев и пьет их фитогормоны, аминокислоты, сахара, взамен дает минеральные вещества, прежде всего, фосфор. Прочитал также, что если гнилушка или старый пень в темноте светятся зеленовато-белым – это светится мицелий опенка. Можно даже сделать дорожку из искр, если раздавить и разнести такую гнилушку. Грибы, как ничто иное, стремятся к симбиозу – к сотрудничеству с водорослями, растениями, животными, людьми, нередко к паразитическому симбиозу.

От научных фактов к мифологии. Тут уж – фантазии раздолье, кратко перечислю самое интересное. У многих народов галлюциногенные грибы считались то пищей богов, то телом богов, их появление связывали не с дождем, а с грозой, громом или молнией. Форма гриба навевала либо мысли о топоре, либо о фаллосе. Грибы участвовали в сотворении мира как дерево-прародитель. Издревле грибы связывали с ведьмами, нечистой силой, волхвами. Самый популярный гриб у шаманов северных народов Сибири – красный мухомор. По поверью, опьянение от него вводит человека в царство мертвых. Любят грибы расти и на кладбищах. У славян наличествовал дух Боровичок – крошечный старик, живущий под грибом, хозяин всех грибов в бору. Если срезать его дом – гриб, под каким он живет, Боровичок кинет в корзину мухомор или поганку. А еще по бору ходил Боровой, страшнее медведя, кто-то сорта Лешего… В общем, вроде как и ерунда, а вроде как есть в этих сказках крупица того, что мне подходит.

В двухтысячных поехали мы с женой на ее родину – в село Курганской области. Зауралье у реки Тобол пленяет глаз некрикливой и все ж волшебной русской красой: березовые леса, сосновые боры, тополевые рощи. В водах рыбы – от карася до осетра. Тишина – благодатная, а воздух настолько целительный, что долгожители в тех местах не редкость. Говорили, и до ста семидесяти лет дожить можно! Про это точно не скажу, а вот старушка лет ста в селе имелась. Звали ее Тарасья, хотя на внешность она была необычная – явно из некого коренного этноса, похожего на манси. Так Тарасья мне про лесного черта всё стройно разъяснила. Сказала, что это как бы оборотень был такой, что порой духами-оборотнями становятся злые шаманы, какие не хотят умирать – уходят они полуживыми в царство мертвых и изредка могут его покидать – бродят тогда по лесу, ищут грибника или прочего охотника. Имеют оборотни облик того, кем прикидывались ранее, но одежду встреченного грибника на себя примеряют (раньше одёжи-то тоже у всех были похожими, оттого и вышивали на них в оберег узоры), его поклажу берут, повозку. Не по-настоящему это всё для того, кто видит оборотня, – морок. Если бы я сел в машину «Женька», по словам Тарасьи, то отвез бы он мою душу в царство мертвых, а сам в моем теле к семье бы моей явился, жил бы моей жизнью, нервы бы моим родным мотал, соки из них пил, несчастными, как мог, их бы делал. Шаману-оборотню боль и слезы, что вода, для его злого духа, то есть силы для роста. А в итоге – по зиме жену мою и дочек он съел бы. Да, натурально съел бы, людоед! Сам в лес бы подался, под валежник забился, неупокоённый бы помер. Когда к ним в село из леса мужик возвращался другим, то к шаману его вели. Правда, после обряда у шамана бедолага бывало помирал, зато не успевал никого сожрать. И раз я прогнал людоеда-оборотня, хотя взял его подарок – грибы, то обиделся он – вот и подменил подосиновики на мухоморы с поганками, паскуда. Добавила Тарасья еще, что хороший я человек, раз Ангел-хранитель меня, некрещеного, спас…

Слушаю эту темную старуху, а сам думаю: «Раз не меня, кого-то другого «Женек» нашел…»

Ну вот так-то так. Врать не буду, в мистические явления до сих пор не верю…

История вторая

Терминал C. Добро пожаловать в Рай

Рейс 3М-321

Рейс был самым обычным, утренним, известной авиакомпании, «Боинг» – на вид не новым и не старым. Внутри него всё пластиково-сине-бело-ковролиновое, по три кресла с каждой стороны прохода, тридцать три ряда, три из них в бизнес-классе, салон разделен на три части. «Бог любит троицу, – почему-то тогда, садясь на место «F» в десятом ряду, подумала я. – Люди же суеверны. Наверно, число три нас успокаивает».

Я летела по делам из Москвы в Сочи, где до этого была лишь единожды. Время в пути – два часа и десять минут, самолет полон, помада у всех стюардесс красная, их улыбки из пластмассы для кукол. Громогласные детишки (next generation, одуревшее от сахара), уже вопят, дергая ногами со скуки, младенцы заплачут при взлете… Ненавижу летать в светлое время суток, хотя и ночью-то за два часа толком отдохнуть не дадут – сперва целый час развозят напитки и сэндвичи, затем выключают свет в салоне на полчаса, затем, едва все уснут, будят – пристегните ремни, приготовьтесь к посадке, поднимите кресла, – самолето-садисты…

Я – это Света, для друзей – Клэр. Я крашу свои волосы, длиной до плеч, в светло-каштановый цвет, хотя от рождения медно-рыжая, веснушки – мое летне-весеннее бедствие, брови у меня под краской тоже рыжие, ресницы, если без туши, бесцветные, глаза – огромные, голубые-голубые. А еще я маленького роста – едва дотягиваю до «файв фит», то есть полтора метра. Меня принимают за девчонку двенадцати лет, особенно когда я не на каблуках, а, как сейчас, в джинсах и кедах. Где работаю, говорить не хочу, скажу то, что я частенько летаю на самолетах. Как правило, это командировки в Китай, причем Китай не туристический, в «фен-шуях», пагодах и хризантемах, но в Китай вонючий, ядовитый, крикливо-шумный, в Китай фабрик, грязных оптовых рынков, громадных городов под серым, бензиновым небом. Случается летать по работе и в Италию, реже в Германию. В последнее время все больше достаются командировки на юг России, что вовсе не плохо. Встречают меня радушно, провожают весело, гостиничные номера – чистые, еда – привычная, ну а досуг… Я даже Милан не успела познать со стороны музеев и «плейс оф интерест» – тааак, посидела с ноутбуком в «ресторанте» у Дуомо, даже внутрь собора не зашла – потом, потом, еще столько раз буду в Италии, сейчас же устала, ноги гудят, голова звенит… У меня в двадцать семь лет нет ни детей, ни мужа, ни парня, – есть работа, какая мне очень нравится. Еще есть мама, папа, старшая сестра, которая замужем и счастлива, есть ее сын – мой племянник. Все они живут в Подмосковье… Пожалуй, для первого знакомства с Клэр достаточно.

Место при регистрации мне досталось у окна – отлично! Слева от меня, у прохода, сел на место «D» симпатичный, высокий парень в очках с толстой черной оправой да с толстыми стеклами. Стрижку ему было бы неплохо освежить – кудри сбились в неопрятную кучу. Как и я, он сразу же отгородился от детского плача наушниками, запустил на смартфоне какой-то фильм. Вскоре между «кудряшом» и мной втиснулся в узкое кресло седоватый дядька лет пятидесяти с добродушным лицом и необъятным пузом. «Дядька», занявший локтями два подлокотника, пытался поговорить, но я настроилась доспать свое – как-никак пробудилась в шесть утра – отвернулась к овальному окошку, нашла в «Музыке» папку «Для дорога».

Готовился «Боинг» к взлету столь долго, что я успела задремать. Приоткрыла глаза, когда он уж с ревом разгонялся, заглушая Леру Линн, проникновенно поющую мне в уши, что это ее самая нелюбимая жизнь – та, где он летает, а она нет. Что ж, я-то летаю. Ариведерчи, дождливая Москва, гутен таг, солнечный юг. Внизу, уменьшаясь, проплывал в хмуром свете, точно ковер из бурой водоросли, осенний лесок. Прилечу же я в лето, где зелено и тепло, где я сниму свитер и надену бейсболку, оберегая кожу от зловредных веснушек. «Боинг» поднимался выше, дымка сменилась плотной белесой пеленой. Я закрыла глаза. Сон пришел молочно-ватный, как та облачная пелена.

Джейн Доу

Шасси «Боинга» недружелюбно встретила толчком посадочная полоса, и я очнулась от сна. «Дядька», что ранее был по соседству, почему-то отсутствовал (в туалете он, что ли?). Кудрявый парень, как и я, сонно моргал. Три кресла за ним, по левую сторону прохода, занимала семья: муж, жена и их пятилетний, неугомонный сынок, который сейчас молчал (неужели!). Когда самолет замер, многие пассажиры захлопали.

Не то чтобы я себя плохо чувствовала, скорее не плохо, а странно: голова пустая, мысли тугие, тело вялое… Вроде так бывает при низком атмосферном давлении. Машинально достала свою небольшую сумку с багажной полки, по привычке надела поверх свитера черную куртку. И в Адлере моросил дождик; густой туман заволок всё вокруг. Везли нас от самолета на автобусе. Пассажиры в нем будто спали стоя, молчали…

Двери автобуса открылись перед типичным стекольно-бетонным, безликим, зданием аэропорта. Надпись над раскрытой дверью гласила: «Терминал С. Добро пожаловать в Рай». Я усмехнулась. Сочи, конечно, расцвел, но «рай» – громко сказано, всё же не Мальдивы. Стюардесса с красной помадой на губах улыбалась у этих стеклянных врат отнюдь не дежурной улыбкой. Отчего-то тогда, глядя на нее – милейшую и приятнейшую брюнетку модельного роста, мне впервые стало страшно.

Она носила небесно-голубую форму в стиле американских шестидесятых: мини-юбка трапецией, пиджак с рукавами три четверти, шляпка-котелок; белая строгая блузка, белые перчатки; удобные «бабушкины» ретро-туфли коричневого цвета на низких, устойчивых каблуках, косметики на лице столько, что мне захотелось подуть не нее, как на пыльную вещь. Про таких особ говорят – «женщина без возраста», – одновременно ей хотелось дать и двадцать лет, и сорок. Прошли мы все, пассажиры рейса 3М-321, в зал, где, как для конференции, стояли в ряды дешевые черные стулья, впереди светлел экран. Мы все тупо расселись, не задавая вопросов, только обеспокоенно переглядываясь. Стюардесса прошла к экрану.

– Меня зовут мисс Джейн Доу, – говорила на безупречном русском «американка». – Я счастлива приветствовать вас в терминале С! Раз вы здесь, то всем вам повезло – все вы попали после крушения лайнера в Рай. Поздравим себя за это! – зааплодировала она, многие пассажиры захлопали. Я в ладони не била, а оглядывалась. Итак, «Боинг» был забит: тридцать три ряда по шесть человек в ряду плюс пара младенцев, – это две сотни пассажиров. В конференц-зале же таращилось на стюардессу не более сотни людей. Причем все собравшиеся – взрослые, ни одного ребенка.

– Знаю, что вопросов у вас множество, – продолжала Джейн Доу, – но прежде, чем их задавать, прошу внимательно прослушать краткую вводную лекцию. На первый взгляд, конечно, терминал С на рай не походит – не так вы себе представляли Небеса, понимаю. Однако именно так выглядит Рай для тех, кто погиб в авиакатастрофе. Вашим душам надо привыкнуть к тому, что они мертвы для родных, и терминал С – идеальное место для адаптации. После вас будет ждать терминал В, после – терминал А. То, насколько терминал С станет для вас домом, зависит от вас. Не унывайте, не хулиганьте, не нарушайте распорядок дня, – всего-то три несложных правила. Для отличников пребывание в терминале С продлится всего тридцать три дня, для хорошистов – сорок. Троечники задержатся здесь на года, двоечники – на века, безнадежные – на вечность. Отбой у нас в восемь вечера, подъем – в пять утра. До шести – завтрак, с шести до десяти – работа, с десяти до одиннадцати – обед, с одиннадцати до пятнадцати дня – работа, с пятнадцати до восьми – ужин и свободное время, что советую потратить в библиотеке. В терминале С за век скопилась замечательная библиотека, обширнее какой, пожалуй, только библиотека в филиале Рая для сгоревших в пожаре. Выходных дней в терминале С нет, зато два дня, как вы и привыкли, будут в терминале В, а в терминале А, вообще, все дни – вы-ход-ные. И сразу оговорюсь, что да, филиалов в Раю множество. Утонувшие плавают на кораблях, погибшие от голода пируют, сгоревшие в пожаре нежатся в спа. Ну а вы испустили дух столь быстро, что не успели осознать свою смерть. Лечение вам не требуется, зато требуется умиротвориться душой. Для начала о приятном в терминале С. Во-первых: здесь нет боли! Геннадий Васильевич, не мучились ли вы из-за изжоги? У вас, Белла Руслановна, зубы уж не заноют! А вам, Эдуард Викторович, очки теперь не нужны…

Кудрявый парень, мой недавний сосед, снял очки, огляделся и снова их надел. Может быть, зрение к нему не вернулось?

– Во-вторых, – задорно говорила Джейн Доу, – здесь нет немощи. Никто не постареет и не ослабнет. В-третьих, здесь не растут ни ногти, ни волосы, – достаточно раз посетить наш салон красоты и великолепно выглядеть навечно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.