Время не ждет. Материалы к жизнеописанию и духовному наследию протоиерея Василия Ермакова

Ирина Корнилова

Время не ждет. Материалы к жизнеописанию и духовному наследию протоиерея Василия Ермакова

Эта книга издана ради моих детей, ради всех детей России в память о дорогом батюшке Василии, который всегда будет нашей радостью и великим утешением.

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви

ИС Р17-705-0195

© Сретенский монастырь, 2017

Жизнь петербургского священника, настоятеля храма преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, митрофорного протоиерея Василия Ермакова уникальна тем, что он в двадцатом веке вместе с народом прошел четыре тяжелейших периода в истории Русской Православной Церкви: довоенное время – время уничтожения Церкви, геноцид русского народа; Великую Отечественную войну – изменение политики государства по отношению к Церкви, послабление со стороны властей, подъем веры в народе; послевоенные годы – новые гонения на Церковь, когда требовалось огромное мужество и немалые дипломатические способности, чтобы сохранить Церковь; время после начала девяностых годов – прекращение гонений на Церковь со стороны государства, начало возрождения церковной жизни, но вместе с тем и начало хитрого, «хитрющего», как говорил батюшка, духовного уничтожения Православной Церкви и России.

Книга составлена по материалам биографии и проповедей протоиерея Василия Ермакова, произнесенных им в разные годы, начиная с 1996 года и заканчивая его последней проповедью, произнесенной двадцать первого января 2007 года, за несколько дней до его кончины. В книгу включены также воспоминания и статьи о людях, в разные годы имевших отношение к судьбе отца Василия.

Хотя отец Василий всегда говорил о себе, что он не старец, а просто народный батюшка, проживший долгую жизнь, но люди шли к нему как к старцу…

Его старческое служение – это не только духовное окормление тысяч и тысяч людей, но и неустанная деятельность на благо России. Самое главное в его пастырском слове – это трезвая оценка нашей истории и современности. Мы уверены, что духовное наследие протоиерея Василия Ермакова сейчас как никогда необходимо русским людям: оно поможет многим обрести веру в Бога и любовь к Отечеству.

Ирина Корнилова

Жизнь учил не по учебникам

Детские и юношеские годы

Родной Болхов

Вот, сынок, вырастешь и потом сам узнаешь,

как необходима в жизни молитва.

Тимофей Тихонович Ермаков,отец батюшки Василия

Протоиерей Василий Тимофеевич Ермаков родился двадцатого декабря 1927 года в Болхове, одном из самых древних и красивых городов Орловщины. До революции это был богатый купеческий город, в котором на двадцать тысяч населения было тридцать храмов и два монастыря. Болхов во многом сохранял старый уклад жизни вплоть до начала Великой Отечественной войны. В монастырском пруду тогда еще водились раки, река Нугрь была полноводной, чистой, а вода в ней – целебной. Это сегодня она ушла вниз на три метра и очень засорена.

Летом вся семья Ермаковых собиралась во дворе, ставили на стол самовар, пили чай и рассуждали о времени, о том, что происходит вокруг – о раскулачивании, о поисках «врагов народа». Мама рассказывала детям, Васе, Лиде и Варе, что знала из церковной истории.

На улицу к ребятам Вася не ходил: родители строго запрещали, но когда у отца бывало свободное время, он брал Васю в лес за грибами, правда, это бывало не часто: он работал на обувном производстве, и на его плечах был огород.

Когда весной только начинал пробиваться лук, Вася ел молодые зеленые перышки с черным хлебом, макая в соль. Вспоминая свое детство, батюшка всегда говорил, что семья жила тем, что давала земля.

Хозяйство у Ермаковых было маленькое. В обязанности Васи и его сестры Вари входило пасти трех коз. Дети смотрели за ними в оба, потому что козы – очень хитрые животные. Только отвернешься – уже забегут в чужой огород. Бывало, чуть увлечется Вася, ловя руками пескарей, а коза опять убежала, надо ловить.

Зиму Вася проводил на коньках-снегурках. Еще катались на «лотках»: большие бочки метра в два длиной ломали, чистили, прибивали к ним ремни и катались как на лыжах.

Родители батюшки, Прасковья Ильинична и Тимофей Тихонович Ермаковы, были из тех русских людей, которые даже в страшное время гонений на верующих не отказались от Бога. Отец батюшки, Тимофей Тихонович (1887–1946), был родом из деревни Кобылино Орловской губернии. После окончания службы в Конно-Гренадерском полку в Петергофе он вместе с сестрой и отцом, раскулаченным в 1929 году, как говорил отец Василий, за «веялку-сеялку», переехал в Болхов. Мама батюшки, Прасковья Ильинична (1902–1988), родилась в городе Болхове в зажиточной купеческой семье Ильманиных, но рано осиротела, и на ее руках, как старшей, остались сестры Елена и Варвара[1]. После свадьбы они все вместе стали жить в родительском доме Прасковьи Ильиничны на Архангельской улице.

Тридцатые годы

Многие улицы в Болхове были названы по именам храмов, расположенных на них. Так, Архангельская улица, на которой жила семья Ермаковых, была названа в честь кладбищенского храма Архангела Михаила, разрушенного, как и многие другие болховские храмы, в тридцатые годы. Вася видел, как разрушали Архангельский храм. Подъехала полуторка. Сосед, работник ОГПУ, вошел вместе с другими внутрь храма. Затем они вынесли и побросали в кузов распятие, старинные иконы и уехали. Иконы сожгли в городской бане.

В 1934–1936 годах в городской бане Болхова сжигали иконы из Преображенского собора и из старинной Троицкой церкви, из окрестных монастырей. В стенах же Архангельского храма пробили отверстия, вставили дубовые столбы и подожгли их. Горел храм около четырех дней.

Вспоминая то время, батюшка всегда говорил, что пришедшие к власти ожесточенные богоборцы, человекоубийцы прекрасно знали и понимали, что в борьбе с Богом требуется самое главное – убить душу русского православного человека. Как? Начать с Креста. Крест разрушить, сорвать с груди. Прийти в церковь в своей кожаной куртке, картузе, прикуривать от лампады, сжигать священные книги, иконы, заставлять совершать вместо крестин «октябрины» и прочее. В тридцатых годах три четверти советских людей пошло по этому пути. Все громилось, все уничтожалось, над всем глумились.

Батюшка вспоминал, как церкви стояли с разбитыми окнами, в них влетал снег, лазили мальчишки. Они вытаскивали оставшиеся иконы, лампады, ломали подсвечники и таскали их по городу. Жители Болхова ходили в тюбетейках и тапках, сшитых из богато расшитых церковных риз. Ризы частично были уничтожены, а часть пустили на то, чтобы «приодеть» народ. В страницы церковных книг заворачивали селедку. На Архангельской улице жил человек, сконструировавший педальную машину из икон. На передних и задних колесах мелькали лики святых, а кузов был сделан из икон восемнадцатого века.

В феврале 1932 года болховских священников гнали в Орел, в тюрьму. Васина душа болела от того, что он видел. Он забирался в заколоченные, разбитые церкви, разглядывал лики святых, оставшиеся изображенными на стенах, и ему казалось, что они смотрят на него с укоризной. Мальчик задавал себе вопрос: неужели все это пройдет безнаказанно для тех, кто поднял руку, как он уже тогда понимал, на святая святых русского народа – на Бога, на веру, на храмы? Отец объяснял: «Время придет, и Бог все расставит по своим местам».

Особенно Вася ощутил это безбожие, когда в 1934 году пошел учиться в советскую школу. Она встретила его холодом. В те годы перед школой стояла задача воспитания человека, беспредельно преданного идеям социализма. Духовное уныние и сиротство особенно ощущались в христианские праздники. Когда наступали Рождество и Пасха, вывешивались оскорбительные плакаты, читались издевательские стихи, например, Демьяна Бедного: «Три старушки-побирушки, два трухлявых старика. Пусто-пусто в церковушке, не сберешь и пятака». Да и еще ядовитее были. У Васи на всю жизнь осталось впечатление от этих плакатов, от стихов Багрицкого о пионерке, которая, умирая, не хотела надеть на себя крест. Это читалось не день, не два, а годами. Батюшка вспоминал, как им говорили о Павке Морозове: «Смотрите, какой он прекрасный. Он ваш ровесник, защищает советскую власть от всех врагов социализма. Он на отца донес в НКВД, смотрите, какой герой нашего времени». Детей воспитывали на примере книг «Школа» Аркадия Гайдара и «Рожденные бурей» Николая Островского, на кинофильмах «Чапаев», «Щорс», «Котовский», «Путевка в жизнь» (последний все смотрели с особой любовью). Вася рассказывал об этом дома, отец разъяснял: «Сынок, ты учись, ты смотри, но по делам их не поступай. Потому что я видел в Гражданскую войну, какая была страшная кровавая трагедия. Прошу тебя, не забывай Бога, Бога не забывай!»

О школьном воспитании того времени отец Василий говорил: «Был такой девиз у писателя Горького: “Если враг не сдается, то его уничтожают”. Вот советский реализм, нас до войны воспитавший в жестокости, в ненависти ко всему родному, русскому, не говоря о православии. Родителей нет у нас – у нас есть партия. Отца нет у нас – у нас есть генсек и прочее, прочее. То есть убивали Богом данные наши духовные силы, наше сознание, те задатки любви к ближнему, любви милосердия, любви сострадания, которые всегда были свойственны русскому человеку, которые и в прошлое время, до войны, а в войну особенно, проявились со всей яркостью. <…> Но когда мы проявляем жестокость, Бог нас явным образом наказывает»[2].

Скоро в городе не осталось ни одного открытого храма. Но родители строго следили за тем, чтобы дети все равно молились дома, Тимофей Тихонович отцовской властью заставлял их. Первым духовником и наставником батюшки была его семья, его отец. Батюшка вспоминал, как однажды, ему было тогда лет пять-шесть, увидев за окном только что выпавший снег, не удержался и решил, не дождавшись конца молитвы, убежать кататься. Но отец не пустил – молись. Молились своими словами: ни Священного Писания, ни молитвослова у них не было.

В то время были страшные насмешки, гонения, издевательства над верующими. Сестренка Варя испытала это на себе, когда однажды ее подруга увидела, как она крестится. Девочку ославили на всю школу.

Вася очень любил читать и уже в третьем-четвертом классе был записан во взрослую библиотеку. Чтобы получить книги, мальчик порой выстаивал в очереди по три часа. В библиотеке было много книг о становлении советской власти, а классиков было мало, многие были запрещены. Вася читал «Робинзона Крузо», «Графа Монте-Кристо»…

До войны, по словам отца Василия, еще были педагоги царского времени. Они старались вырастить своих учеников думающими, образованными русскими людьми. Учителя находили время почитать детям русских писателей. Батюшка помнил, как перед Новым годом они сидели замерзшие, а учитель читал им «Записки охотника» Ивана Тургенева, и они согревались от сердечности учителя, от этого впечатляющего душу чтения[3].

Тимофей Тихонович Ермаков (архив О. В. Ермаковой)

Болхов, 1961 год. Ул. Карла Маркса (ныне ул. протоиерея Василия Ермакова) (архив О. В. Ермаковой)

Болхов. Большая Никольская улица до революции

Большая Никольская улица (улица Ленина). Здание Присутственных мест, СпасоПреображенский собор, Николо-Космодамианская церковь (справа). Фото начала XX века.

Красная Гора – исторический центр города. Во времена Иоанна Грозного на этом месте была возведена крепость-кремль. Здесь и поныне возвышаются Спасо-Преображенский собор и удивительный по изяществу Свято-Троицкий храм – один из красивейших древних храмов Болхова, построенный из красного кирпича на месте деревянного храма в 1701–1708 годах. Пять куполов храма были украшены дивными узорами, стены – кокошниками с раковинами, богатым карнизом, нарядными изразцами. На Красной Горе от древнего Николо-Космодамианского храма начиналась главная улица Болхова – Большая Никольская, вдоль которой стояли Успенский, Николо-Торговский, Вознесенский и Николо-Гончарский храмы. Все эти храмы были уничтожены, а сама улица переименована в улицу Ленина.

СУДЬБА СВЯТЫНЬ БОЛХОВА

Оптин монастырь

Троицкий Рождества Богородицы Оптин монастырь ХIV – ХV вв. В состав монастыря входили: Троицкий (1706 год) и Тихвинский (1801 год) храмы, собор Рождества Иоанна Крестителя. В 1923 году монастырь был закрыт, в зданиях размещен колхозный скотный двор и конюшни. В 1929 году были уничтожены почти все постройки монастыря, а также захоронения архимандритов Никодима и Макария. Частично сохранились лишь Троицкий собор, братский корпус и две монастырские башни. Почти полностью срыто старинное кладбище, где были похоронены представители старинных русских родов. В 1993 году началось восстановление монастыря.

Богородичный Всесвятский женский монастырь

В 1923 году обитель была закрыта. На ее территории разместили коммуну «Спартак», куда насильственно сгоняли жителей Болхова. В настоящее время обитель превращена в руины.

Утраченные храмы

Святителя Николая Чудотворца (Николо-Гончарская или «Николы Пахотного»), 1735 год. Закрыта в 1930 году, в 1972 году взорвана колокольня.

Вознесенская церковь, 1740 год. Закрыта в 1929 году и отдана под клуб милиции. Разрушена в 1950-е годы.

Святителя Николая Чудотворца, что у богадельни («Николы Торгового» или Богаделенская), начало XVIII века. Закрыта в 1929 году и отдана под дом физкультуры. Сожжена советскими войсками при отступлении в 1941 году, затем разобрана.

Успения Пресвятой Богородицы, 1748 год. Закрыта в 1930-е годы, взорвана в 1960 году.

Николо-Космодамианская церковь. Храм известен с 1749 года.

Закрыта в 1930–е годы, разрушена до 1962 года.

Казанская церковь, 1741 год. Закрыта в 1929 году, отдана под склад, полностью разрушена в 1960-е годы.

Архангела Михаила (кладбищенская), 1724 год. Закрыта в 1930-е годы, варварски сожжена в 1936 году.

Церковь святого Иоанна Милостивого, первая половина XVIII века, закрыта в 1930-е годы, разрушена до войны.

Петропавловская церковь, 1718 год. Закрыта в 1930-е годы, разрушена, вероятно, в 1950-е годы.

Покровская церковь, 1740 год. Закрыта в 1929 году, разрушена в 1960-е годы (по другим сведениям, в 1932–1933 годах).

Церковь святителя Тихона Задонского, перестроена в 1874 году, закрыта и уничтожена в советское время.

Уцелевшие храмы Болхова

Спасо-Преображенский собор, 1841–1851 годы, главная святыня города. Закрыт в 1929 году, использовался под склад райпотребсоюза. В 1993 году возвращен верующим.

Свято-Троицкий собор, 1701–1708 годы. Закрыт в 1930 году, использовался под склад гудрона. В 2002 году возвращен верующим.

Храм Рождества Христова, 1680-е годы, реставрирован, совершаются богослужения.

Храм святителя Алексия, митрополита Московского, конец XVIII века, варварски изуродован и перестроен под жилье.

Введенская церковь, 1730–1800 годы, реставрирована, совершаются богослужения.

Георгиевская церковь, 1740–1746 годы. Закрыта в 1930 году, перестроена. В 2004 году возвращена верующим.

Благовещенская церковь, 1730–1740 годы. В послевоенное время разобрана колокольня, завершения, кровля. Здание находится в аварийном состоянии.

Церковь во имя святителей Афанасия и Кирилла Александрийских, 1800 год. Закрыта в 1930 году и отдана под склад пенькозавода, производство электромоторов.

Церковь Воскресения Словущего, 1827 год. Закрыта в 1930-е годы. В разное время в ней находились электростанция, машинно-тракторная станция, склад.

Успенская церковь. Болхов.

Лето 1948 года

Христорождественская колокольня.

Болхов. Лето 1948 года

В тридцатых годах семья Ермаковых, как и многие другие, пережила страшный голод. Храмы и монастыри были засыпаны рожью, пшеницей, а жителям хлеба не давали. Люди умирали тысячами. Васе приходилось дежурить зимой в морозы, чтобы не потерять очередь и получить маленькую полуторакилограммовую буханку хлеба. Потом буханка делилась на пять человек… Поддерживали только домашняя картошка и овощи, но никогда, по наставлению отца, как говорил батюшка, он не падал духом.

Отец Василий всегда с великой благодарностью вспоминал своих родителей. Спустя годы мальчик Вася станет пастырем и будет учить отцов и матерей воспитанию детей, опираясь на опыт своих родителей.

Немецкая оккупация

Пришло время, и Господь, как говорил батюшка, послал за наше отступничество от Бога страшнейшие испытания. Грянула война[4]. Наступила расплата за геноцид русского народа, за беспрецедентные по жестокости и масштабности гонения на Церковь (согласно планам сталинского руководства, к концу 1942 года в стране должна была полностью исчезнуть церковная жизнь)[5]. Наш народ убеждали в том, что войны не будет, хотя уже шла Вторая мировая война и советские разведчики сообщали в Москву дату вторжения Германии в пределы СССР. Но страна жила по договору о ненападении между Германией и Советским Союзом от 1939 года и была не подготовлена к войне.

Отец Василий часто возвращался к воспоминаниям о войне: «Вернусь в страшное время начала 1941 года, когда Адольф Гитлер, напоенный астрологами, со всем своим воинством рванул на Россию. А мы в обмотках были. Одна винтовка на пять человек, потому что мы были брошены той системой коммунизма на растерзание Запада. Скажу вам правду, до войны, начиная с тридцать третьего года, день и ночь в Германию летели поезда, шли корабли, отдавая важные стратегические ресурсы немцам. Мы думали, что пшеницей, рожью, металлом оградимся, войны не будет. И вот самая мощная армия того времени рванула на нас. Они проходили по сто километров в день в 1941 году. Казалось бы, действительно, мы попадем под немецкий сапог. Уже был план: начиная от Архангельска, по Уралу до Астрахани будет граница, карты сохранились.

Как было страшно, как было больно за свою Родину, за свою Россию, что по воле бесталанных маршалов положили миллионы людей убитыми и пленными. На конец 1941 года нас было три миллиона в плену[6], не говоря о погибших»[7].

Отец Василий часто обращался к теме Великой Отечественной войны, одной из самых болезненных в нашей истории. Он говорил о ее духовном смысле, так трудно принимаемом до сих пор. Советская власть возглавляла борьбу против фашистов, но в то же время уничтожала Русскую Православную Церковь, которая всегда призывала к патриотизму и любви к Отечеству, беззаветно ему служила.

Вся история России, как говорил батюшка, свидетельствует о том, что в сердцах русских людей, отступивших от Бога, поселяется жестокость: «СМЕРШ – это была страшная система НКВД. Она стояла за спиной наших солдат: впереди немцы – сзади наши. Если мы бежали, они, ничтоже сумняшеся, по своим, по нашим стреляли со всей жестокостью.

Вот ваши без вести пропавшие защитники, солдаты советские. А те, кто стрелял в наших дедов, прадедов, получили медали. Они получили на погоны еще одну звезду.

Они получили прекрасную пенсию. Вот облик русского зверя-человека, когда нет Бога, когда он пропитан системой коммунизма. Тогда он все уничтожает. Так судите, за что же Богу нас миловать? За что нас сегодня щадить? Я чуть-чуть вам показал, что натворили сознательно наши праотцы, когда Господь звал к милосердию»[8].

Батюшка повторял, что нельзя забывать о том, какой ценой нам досталась Победа. «В большинстве книг показывается искаженная, покореженная коммунистической идеологией малая часть той правды, что пришлось пережить нам в те времена. Это работа тех печатных органов, которые куплены за деньги, и тех людей, которым не хочется, невыгодно показывать во всей полноте правду истории России. Правду той битвы, которую пришлось выдержать нашему народу. Эту правду пытаются втоптать, очернить, скрыть. Зачем нас обманывать, что только политруки, комиссары защищали честь Союза? Кто нам расскажет правду о заградотрядах, о тех солдатах, которые, вернувшись из немецкого плена, сразу же попадали в штрафные роты с клеймом “предатель”? Каким пыткам и унижениям они подвергались “бойцами” СМЕРШа – этого не передать. Об этом есть правдивые страницы в книге Константина Симонова “Живые и мертвые”. Люди, вернувшись изможденными, совершив геройский подвиг, в окружении, в плену не предавшие Родину, попадали на допросы к этим накаченным водкой КГБистам. “Ты враг народа, где ты взял немецкое оружие, что ты делал там, в плену, почему не пустил пулю в лоб, когда попал в окружение?!” – и прочее, и прочее. Так нам связывали руки и после всех этих унижений бросали в бойню, когда каждый солдат знал, что даже если ему и нечем воевать, но назад дороги нет, так как за его спиной стоят заградотряды, которые не знают пощады. Поэтому и возникла эта страшная цифра: на одного убитого немецкого солдата десять наших погибших. Одна винтовка на троих и пять патронов на день – воюй как знаешь. Это забыто, об этом не любят вспоминать. <…> Я хочу, чтобы вы знали, что эта Победа далась русскому народу ценой величайшего унижения, оскорбления, трагедий»[9].

К концу лета 1941 года была оккупирована огромная часть европейской территории СССР, где проживало до войны более восьмидесяти миллионов человек, то есть сорок пять процентов населения страны. Под оккупацией оказался и Болхов, взятый немцами девятого октября 1941 года в двенадцать часов дня. Люди на долгие месяцы оказались в оккупации. По приказу Сталина диверсионными отрядами были уничтожены все запасы муки, хлеба, горючего, сжигались склады, дома. Запас соли облили керосином и подожгли. Жгли даже скирды на полях. Население было брошено на верную смерть[10]. Начались страшные годы оккупации.

Болхов был первым прифронтовым городом, через него проходило много наших пленных. Как-то отец сказал Васе передать пленным, пригнанным из-под Белёва, кусочек хлеба. Тогда был сильный мороз. Пленные, холодные, голодные, полураздетые, стояли, окруженные эсэсовцами. К ним никого не подпускали. Но Васе удалось передать хлеб. Ему запомнилась та жестокость, с какой кованый немецкий сапог раздавил этот кусок хлеба. Тогда Вася сказал себе: «Я буду мстить за то зло, которое немцы принесли в нашу землю»[11]. Когда удавалось вечером сбежать, они с мальчишками брали молотки, зубила, камни и били фары и окна у машин, выливали бензин – вредили, как могли, оккупантам.

Немецкие власти, разумеется, не из «уважения» к православной вере и русским людям, а ради пропаганды, в противовес политике советских властей, не препятствовали открытию церквей на захваченных территориях. Батюшка непременно говорил о порыве веры, охватившем тогда русский народ. Измученный беспредельной жестокостью большевистской власти и непомерными страданиями военного времени народ, получив возможность церковной жизни, обратился к Богу. «А разве не трагично, – писал батюшка, – что колокольный звон русских церквей прозвучал лишь тогда, когда враг вступил на русскую землю? Немцы позволили то, что запрещала воцарившаяся в России власть».

Отец Василий отмечал, что церковная жизнь быстро восстанавливалась на оккупированных территориях. Так, шестнадцатого октября 1941 года в Болхове была открыта небольшая надвратная церковь во имя святителя Алексия Московского, некогда принадлежавшая Христорождественскому женскому монастырю. Службу вызвался совершать единственный уцелевший в городе священник Василий Васильевич Веревкин, высокообразованный священник-интеллигент, недавно вернувшийся из Архангельской области, где в ссылке проработал восемь лет на лесоповале. После возвращения он долго не мог получить никакой работы и был вынужден зарабатывать выкорчевыванием яблонь и груш, замерзших в 1940 году.

Для открывшейся церкви люди стали собирать по разрушенным храмам уцелевшие иконы и церковную утварь. Нашлась евхаристическая чаша, антиминс. Облачение и книги взяли в музее. За семейным столом отец сказал, что надо идти в церковь, принести благодарение Богу за то, что дом не сгорел во время боев, что никто из близких не ранен. Когда Вася об этом услышал, на него напал, как батюшка вспоминал, демонический страх. Ему было стыдно идти в церковь, потому что он был воспитанником советской школы, и где-то в глубине души это осталось. Но слово отца было законом для детей. Все пошли семейно, а Вася побежал затемно в пять утра, чтобы никто из соучеников не увидел, чтоб никто не спросил, куда он идет. Пришел в церковь, встал с родителями. Он вертелся, с любопытством рассматривал иконы, молящихся, поющих. Отстояв службу и ничего не поняв, но выполнив отцовский указ, он пошел домой, опять боясь, как бы кто не увидел его.