Спички судьбы

Ночь в Галиции

Русалка

С досок старого дощаникаЯ смотрю на травы дна,В кресла белого песчаникаЯ усядуся одна.Оран, оран дикой костьюКрай, куда идешь.Ворон, ворон, чуешь гостью?Мой, погибнешь, господине!

Витязь

Этот холод окаянный,Дикий вой русалки пьяной.Всюду визг и суматоха,Оставаться стало плохо.

(Уходит.)

Песня ведьм

Ла-ла сов! Ли-ли соб!Жун-жан – соб леле.Соб леле! Ла, ла, соб.Жун-жан! Жун-жан!

Русалки

(поют)

Иа ио цолк.Цио иа паццо!Пиц пацо! Пиц пацо!Ио иа цолк!Дынза, дынза, дынза!

Русалки

(держат в руке учебник Сахарова и поют по нему)

Между вишен и черешенНаш мелькает образ грешен.Иногда глаза проколетНам рыбачья острога,А ручей несет, и холит,И несет сквозь берега.Пускай к пню тому прильнулаТуша белая овцыИ к свирели протянулаОбнаженные резцы.Руахадо, рындо, рындо.Шоно, шоно, шоно.Пинцо, пинцо, пинцо.Пац, пац, пац.

Похороны опришками товарища

«Гож нож!» – то клич боевой,Теперь ты не живой.Суровы легини́,А лица их в тени.

Русалка

Кого несет их шайка,Соседка, отгадай-ка.

Русалки

Ио иа цолк,Ио иа цолк.Пиц, пац, пацу,Пиц, пац, паца.Ио иа цолк, ио иа цолк,Копоцамо, миногамо, пинцо, пинцо, пинцо!

Ведьмы

Шагадам, магадам, выкадам.Чух, чух, чух.Чух.

(Вытягиваются в косяк, как журавли, улетают.)

Разговаривающие галичники

Вон гуцул сюда идет,В своей черной безрукавке.Он живетНа горах с высокой Мавкой.Люди видели намедни,Темной ночью на заре,Это верно и не бредни,Там на камне-дикаре.Узнай же! Мава черноброва,Но мертвый уж, как лук, в руках:Гадюку держите сурово,И рыбья песня на устах.А сзади кожи нет у ней,Она шиповника красней,Шагами хищными сильна,С дугою властных глаз она,И ими смотрится в упор,А за ремнем у ней топор.Улыбки нету откровеннее,Да, ты ужасно, привидение.

«Усадьба ночью, чингисхань!..»

Усадьба ночью, чингисхань!Шумите, синие березы.Заря ночная, заратустрь!А небо синее, моцарть!И, сумрак облака, будь Гойя!Ты ночью, облако, роопсь!Но смерч улыбок пролетел лишь,Когтями криков хохоча,Тогда я видел палачаИ озирал ночную, смел, тишь.И вас я вызвал, смелоликих,Вернул утопленниц из рек.«Их незабудка громче крика», —Ночному парусу изрек.Еще плеснула сутки ось,Идет вечерняя громада.Мне снилась девушка-лососьВ волнах ночного водопада.Пусть сосны бурей омамаеныИ тучи движутся Батыя,Идут слова, молчаний Каины, —И эти падают святые.И тяжкой походкой на каменный балС дружиною шел голубой Газдрубал.

«Ни хрупкие тени Японии…»

Ни хрупкие тени Японии,Ни вы, сладкозвучные Индии дщери,Не могут звучать похороннее,Чем речи последней вечери.Пред смертью жизнь мелькает снова,Но очень скоро и иначе.И это правило – основаДля пляски смерти и удачи.

Зверь + число

Когда мерцает в ды́ме селСверкнувший синим коромысел,Проходит Та, как новый вымысел,И бросит ум на берег чисел.Воскликнул жрец: «О, дети, дети!» —На речь афинского посла.И ум, и мир, как плащ, одетыНа плечах строгого числа.И если смертный морщит лобНад винно-пенным уравнением,Узнайте: делает он, чтобСтать роста на небо растением.Прочь застенок! Глаз не хмуря,Огляните чисел лом.Ведь уже трепещет буря,Полупоймана числом.Напишу в чернилах: верь!Близок день, что всех возвысил!И грядет бесшумно зверьС парой белых нежных чисел!Но, услышав нежный гомонЭтих уст и этих дней,Он падет, как будто сломан,На утесы меж камней.

«И снова глаза щегольнули…»

И снова глаза щегольнулиЖемчугом крупным своимИ просто и строго взглянулиНа то, что мы часто таим.Прекрасные жемчужные глаза,Звенит в них утром войска «вашество».За серебром бывают образа,И им не веровать – неряшество.Упорных глаз сверкающая резьИ серебристая воздушь.В глазах: «Певец, иди и грезь!» —Кроме меня, понять кому ж?И вы, очаревна, внимая,Блеснете глазами из льда.Взошли вы, как солнце в погоду Мамая,Над степью старою слов «никогда».Пожар толпы погасит выходВаш. Там буду я, вам верен, близь,Петь восхитительную прихотьОдеть холодных камней низь.Ужель, проходя по дорожке из мауни,Вы спросите тоже: «Куда они?»

Пен пан

У вод я подумал о бесеИ о себе,Над озером сидя на пне.Со мной разговаривал пен панИ взора озерного жемчугБросает воздушный, могуч межИвы,Большой, как и вы.И много невестнейших вдов водПреследовал ум мой, как овод,Я, брезгая, брызгаю ими.Мое восклицалося имя —Шепча, изрицал его воздух.Сквозь воздух умчаться не худ зов,Я озеро бил на осколкиИ после расспрашивал: «Сколько?»И мир был прекрасно улыбен,Но многого этого не было.И свист пролетевших копытокНапомнил мне много попытокПрогнать исчезающий нечетСреди исчезавших течений.

«Моих друзей летели сонмы…»

Моих друзей летели сонмы.Их семеро, их семеро, их сто!И после испустили стон мы.Нас отразило властное ничто.Дух облака, одетый в кожух,Нас отразил, печально непохожих.В года изученных продаж,Где весь язык лишь «дам» и «дашь».Теперь их грезный кубок вылит.О, роковой ста милых вылет!А вы, проходя по дорожке из мауни,Ужели нас спросите тоже, куда они?

«Моя так разгадана книга лица…»

Моя так разгадана книга лица:На белом, на белом – два серые зня!За мною, как серая пигалица,Тоскует Москвы простыня.

«О, если б Азия сушила волосами…»

О, если б Азия сушила волосамиМне лицо – золотым и сухим полотенцем,Когда я в студеном купаюсь ручье.Ныне я, скромный пастух,Косу плету из Рейна и Ганга и Хоанхо.И коровий рожок лежит около —Отпиленный рог и с скважиной звонкая трость.

«Вновь труду доверил руки…»

Вновь труду доверил рукиИ доверил разум свой.Он ослабил голос муки,Неумолчный ночью вой.Судьбы чертеж еще загадочныйЯ перелистываю днями.Блеснет забытыми заботамиВолнующая бровь,Опять звенит работамиНеунывающая кровь.

«Где, как волосы девицыны…»

Где, как волосы девицыны,Плещут реки, там в Царицыне,Для неведомой судьбы, для неведомого боя,Нагибалися дубы нам ненужной тетивою,В пеший полк 93-й,Я погиб, как гибнут дети.

«Татлин, тайновидец лопастей…»

Татлин, тайновидец лопастейИ винта певец суровый,Из отряда солнцеловов.Паутинный дол снастейОн железною подковойРукой мертвой завязал.В тайновиденье щипцы.Смотрят, что он показал,Онемевшие слепцы.Так неслыханны и вещиЖестяные кистью вещи.

«Веко к глазу прилепленно приставив…»

Веко к глазу прилепленно приставив,Люди друг друга, быть может, целуют,Быть может же, просто грызут.Книга войны за зрачками пылаетТого, кто у пушки, с ружьем, но разут.Потомок! От Костомарова позднегоСкитаясь до позднего Погодина,Имя прочтете мое, темное, как среди звезд Нева,Среди клюкву смерти проливших за то, чему имя старинное «родина»,А имя мое страшней и тревожнейНа столе пузырькаС парой костей у слов: «Осторожней,Живые пока!»Это вы, это вы тихо прочтетеО том, как ударил в лоб,Точно кисть художника, дроби ком,Я же с зеленым гробикомУ козырькаПойду к доброй старой тете.Сейчас все чары и насморк,И даже брашна,А там мне не будет страшно.– На смерть!

«Ласок…»

ЛасокГруди среди травы,Вы вся – дыханье знойных засух.Под деревом стояли вы,А косыЖмут жгут жестоких жалоб в жёлоб,И вы голубыми часамиЗакутаны медной косой.Жмут, жгут их медные струи.А взор твой – это хата,Где жмут веретеноДве мачехи и пряхи.Я выпил вас полным стаканом,Когда голубыми часамиСмотрели в железную даль.А сосны ударили в щитСвоей зажурчавшей хвои,Зажмуривши взоры старух.И теперьЖмут, жгут меня медные косы.

Харьковское Оно́

Где на олене суровый корольВышел из сумрака северных зорь,Где белое, белое – милая боль,Точно грыз голубя милого хорь.Где ищет белых мотыльковЕго суровое бревно,И рядом темно молоко —Так снежен конь. На нем Оно!Оно струит, как темный мед,Свои целуемые косы.На гриве бьется. Кто поймет,Что здесь живут великороссы?Ее речными именамиЛюдей одену голоса я.Нога качает стременами,Желтея смугло и босая.

«Сияющая вольза…»

Сияющая вользаЖелаемых ресницИ ласковая дользаЛаскающих десниц.Чезори голубыеИ нрови своенравия.О, мраво! Моя моролева,На озере синем – мороль.Ничтрусы – туда!Где плачет зороль.

«Ветер – пение…»

Ветер – пениеКого и о чем?НетерпениеМеча быть мячом.Люди лелеют день смерти,Точно любимый цветок.В струны великих, поверьте,Ныне играет Восток.Быть может, нам новую гордостьВолшебник сияющих гор даст,И, многих людей проводник,Я разум одену, как белый ледник.

О свободе

Вихрем разумным, вихрем единымВсе за богиней – туда!Люди крылом лебединымЗнамя проносят туда.Жгучи свободы глаза,Пламя в сравнении – холод!Пусть на земле образа!Новых построит их голод.Двинемся, дружные, к песням!Все за свободой – вперед!Станем землею – воскреснем,Каждый потом оживет!Двинемся в путь очарованный,Гулким внимая шагам.Если же боги закованы,Волю дадим и богам!

Жизнь

Росу вишневую мечаТы сушишь волосом волнистым.А здесь из смеха палачаПриходит тот, чей смех неистов.То черноглазою гадалкой,Многоглагольная, молчишь,А то хохочущей русалкойНа бивне мамонта сидишь.Он умер, подымая бивни,Опять на небе виден Хорс.Его живого знали ливни —Теперь он глыба, он замерз.Здесь скачешь ты, нежна, как зной,Среди ножей, светла, как пламя,Здесь облак выстрелов сквозной,Из мертвых рук упало знамя.Здесь ты поток времен убыстрила,Скороговоркой судит плаха.А здесь кровавой жертвой выстрелаЛожится жизни черепаха.Здесь красных лебедей заряСверкает новыми крылами.Там надпись старого царяЗасыпана песками.Здесь скачешь вольной кобылицейПо семикрылому пути.Здесь машешь алою столицей,Точно последнее «прости».

«В этот день голубых медведе́й…»

В этот день голубых медведе́й,Пробежавших по тихим ресницам,Я провижу за синей водойВ чаше глаз приказанье проснуться.На серебряной ложке протянутых глазМне протянуто море и на нем буревестник;И к шумящему морю, вижу, птичая РусьМеж ресниц пролетит неизвестных.Но моряной любес опрокинутЧей-то парус в воде кругло-синей,Но зато в безнадежное канутПервый гром и путь дальше весенний.

«Весны пословицы и скороговорки…»

Весны пословицы и скороговоркиПо книгам зимним проползли.Глазами синими увидел зоркийЗаписки сты́десной земли.Сквозь полет золотистого мячикаПрямо в сеть тополевых тенетВ эти дни золотая мать-мачехаЗолотой черепашкой ползет.

«Весеннего Корана…»

Весеннего КоранаВеселый богослов,Мой тополь спозаранокЖдал утренних послов.Как солнца рыболов,В надмирную синюю тонюЗакинувши мрежи,Он ловко ловит рев воловИ тучу ловит соню,И летней бури запах свежий.О, тополь-рыбак,Станом зеленый,Зеленые неводыТы мечешь столба.И вот весенний бог(Осетр удивленный)Лежит на каждой лодкеУ мокрого листа.Открыла просьба: «Небо дай» —Зеленые уста.С сетями ловли богаВеликий ТопольУдаром рогаУдарит о́ поле

Волною синей водки.

«Над глухонемой отчизной…»

Над глухонемой отчизной: «Не убей!»И голубой станицей голубейПьяница пением посоха пуль,Когда ворковало мычание гуль:«Взвод, направо, разом пли!Ошибиться не моги! Стой – пали!Свобода и престол,Вперед!»И дева красная, открыв подол,Кричит: «Стреляй в живот!Смелее, прямо в пуп!»Храма дальнего набат,У забора из оградОбщий выстрел, дымов восемь —«Этот выстрел невпопад!»Громкий выстрелов раскат.Восемнадцать быстрых весенС песней падают назад.Молот выстрелов прилежен,И страницей ночи нежен,По-русалочьи мятеженУмный труп.Тело раненой волчицыС белой пеной на губах?Пехотинца шаг стучитсяМеж малиновых рубах.Так дваждыпадшая лежала,И ветра хладная рукаПокров суровый обнажала.Я видел тебя, русалку восстаний,Где стонут!

Случай

Напитка огненной смолойЯ развеселил суровый чай,И Лиля разуму «долой»Провозглашает невзначай.И пара глаз на кованом затылкеСтоит на страже бытия.Лепешки мудрые и вилки,Цветов кудрявая и смелая семья.Прозрачно-белой кривизнойНас отражает самовар,Его дыхание и зной,И в небо падающий пар —Всё бытия дает уроки,<Закона требуя взамен> потоки.Бег могучий, бег трескучийПрямо к солнцу <держит> бык,Смотрит тучей, сыплет кучейЧерных искр, грозить привык.Добрый бык, небес не мучай,Не дыши, как паровик.Ведь без неба <видеть> нечем,В чьи рога венками мечем.

«Точит деревья и тихо течет…»

Точит деревья и тихо течетВ синих рябинах вода.Ветер бросает нечет и чёт,Тихо стоят невода.В воздухе мглистом испарина,Где-то, не знают кручины,Темный и смуглый выросли парень,Рядом дивчина.И только шум ночной осоки,И только дрожь речного злака,И кто-то бледный и высокийСтоит, с дубровой одинаков.

«И черный рак на белом блюде…»

И черный рак на белом блюдеПоймал колосья синей ржи.И разговоры о простуде,О море праздности и лжи.Но вот нечаянный звонок:«Мы погибоша, аки обре!»Как Цезарь некогда, до ногЗакройся занавесью. Добре!Умри, родной мой. Взоры еслиТебя внимательно откроют,Ты скажешь, развалясь на кресле:«Я тот, кого не беспокоят».

Мои походы

Коней табун, людьми одетый,Бежит назад, увидев море.И моря страх, ему нет сметы,Неодолимей детской кори.Но имя веры, полное Сибирей,Узнает снова Ермака —Страна, где замер нежный вырей,И сдастся древний замок А.Плеск небытия за гранью ВерыОтбросил зеркалом меня.О, моря грустные промерыРазбойным взмахом кистеня!

«Собор грачей осенний…»

Собор грачей осенний,Осенняя дума грачей.Плетня звено плетений,Сквозь ветер сон лучей.Бросают в воздух стоныРазумные уста.Речной воды затоныИ снежный путь холста.Три девушки пытали:Чи парень я, чи нет?А голуби летали,Ведь им немного лет.И всюду меркнет тень,Ползет ко мне плетень.Нет!

Праотец

Мешок из тюленей могучих на теле охотника,Широко льются рыбьей кожи измятые покровы.В чучеле сухого осетра стрелыС орлиными перышками, дроты прямые и тонкие,С камнем, кремнем зубчатым на носу вместо клюва                              и парою перьев орлиных на хвосте.Суровые могучие открыты глаза, длинные жестокие                                                      волосы у охотника.И лук в руке, с стрелою наготове, осторожно                                                           вытянут вперед,Подобно оку бога в сновидении, готовый ринутьсяпевучей смертью: Дззи!На грубых круглых досках и ремнях ноги.

Кормление голубя

Вы пили теплое дыхание голубки,И, вся смеясь, вы наглецом его назвали.А он, вложив горбатый клюв в накрашенные губкиИ трепеща крылом, считал вас голубем? Едва ли!И стая иволог летела,Как треугольник зорь, на тело,Скрывая сумраком бровейЗеркала утренних морей.Те низко падали, как пение царей.За их сияющей соломой,Как воздухом погоды золотой,Порою вздрагивал знакомыйХолма на землю лёт крутой.И голубя малиновые лапкиВ ее прическе утопали.Он прилетел, осенне-зябкий.Он у товарищей в опале.

«Сыновеет ночей синева…»

Сыновеет ночей синева,Веет во всё любимое,И кто-то томительно звал,Про горести вечера думая.Это было, когда золотыеТри звезды зажигались на лодкахИ когда одинокая туяНад могилой раскинула ветку.Это было, когда великаныОдевалися алой чалмойИ моряны порыв беззаконный,Он прекрасен, не знал почему.Это было, когда рыбакиЗапевали слова ОдиссеяИ на вале морском вдалекеКрыло подымалось косое.

Город будущего

Здесь площади из горниц, в один слой,Стеклянною страницею повисли,Здесь камню сказано «долой»,Когда пришли за властью мысли.Прямоугольники, чурбаны из стекла,Шары, углов, полей полет,Прозрачные курганы, где леглаТолпа прозрачно-чистых сот,Раскаты улиц странного чурбанаИ лбы стены из белого бревна —Мы входим в город Солнцестана,Где только мера и длина.Где небо пролито из синего кувшина,Из рук русалки темной площади,И алошарая вершинаСветла венком стеклянной проседи,Ученым глазом в ночь иди!Ее на небо устремленный глазВ чернила ночи ярко пролит.Сорвать покровы напоказДворец для толп упорно волит,Чтоб созерцать ряды созвездийИ углублять закон возмездий.Где одинокая иглаНа страже улицы угла,Стеклянный путь покоя над покоемБыл зорким стражем тишины,Со стен цветным прозрачным роемСмотрели старцы-вещуны.В потоке золотого, куполе,Они смотрели, мудрецы,Искали правду, пытали, глупо лиС сынами сеть ведут отцы.И шуму всего человечестваВнимало спокойное жречество.Но книгой черных плоскостейРазрежет город синеву,И станет больше и синейПустотный ночи круг.Над глубиной прозрачных улицВ стекле тяжелом, в глубинеСвященных лиц ряды тянулисьС огнем небес наедине.Разрушив жизни грубый кокон,Толпа прозрачно-светлых оконПод шаровыми куполамиБылых видений табуны,Былых времен расскажет сны.В высоком и отвесном храмеЗдесь рода смертного отцыВзошли на купола концы,Но лица их своим окном,Как невод, не задержат свет<а>,На черном вырезе хоромСтоит толпа людей завета.Железные поля, что ходят на колесахИ возят мешок толп, бросая общей кучей,Дворец стеклянный, прямей, че<м> старца посох,Свою бросают ось, один на черных тучах.Ремнями приводными живые ходят горницы,Светелка за светелкою, серебряный набат,Узнавшие неволю веселые затворницы,Как нити голубые стеклянных гладких хат.И, озаряя дол,Верхушкой гордой цвелВысокий горниц ствол.Окутанный зарницей,Стоит высот цевницей.Отвесная хором нить,Верхушкой сюда падай,Я буду вечно помнитьСтены прозрачной радуй.О, ветер города, размерно двигайЗдесь неводом ячеек и сетей,А здесь страниц стеклянной книгой,Здесь иглами осей,Здесь лесом строгих плоскостей.Дворцы-страницы, дворцы-книги,Стеклянные развернутые книги,Весь город – лист зеркальных окон,Свирель в руке суровой рока.И лямкою на шее бурлакаВлача устало небеса,Ты мечешь в даль стеклянный дол,Разрез страниц стеклянного объемаШирокой книгой открывал.А здесь на вал окутал вал прозрачного холста,Над полом громоздил устало пол,Здесь речи лил сквозь львиные устаИ рос, как множество зеркального излома.

Слово о Эль

Когда судов широкий весБыл пролит на груди,Мы говорили: видишь, лямкаНа шее бурлака.Когда камней бесился бег,Листом в долину упадая,Мы говорили – то лавина.Когда плеск волн, удар в моржа,Мы говорили – это ласты.Когда зимой снега хранилиШаги ночные зверолова,Мы говорили – это лыжи.Когда волна лелеет челнИ носит ношу человека,Мы говорили – это лодка.Когда широкое копытоВ болотной тони держит лося,Мы говорили – это лапа.И про широкие рогаМы говорили – лось и лань.Через осипший пароходЯ увидал кривую лопасть:Она толкала тяжесть вод,И луч воды забыл, где пропасть.Когда доска на груди воинаЛовила копья и стрелу,Мы говорили – это латы.Когда цветов широкий листОблавой ловит лёт луча,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.