В тени твоих ресниц

Я не сразу поняла, что это стучало – боль в висках от запаха или что-то другое. Вокруг творилось что-то ужасное: мобилки, сменяя друг дружку, противно трезвонили, телефон на ночном столике у кровати разрывался, в дверь кто-то колотил так, что казалось ее сейчас сорвет с петель. И при этом дикая головная боль простреливала из затылка через висок в глаз. Я села на кровати и по глупости тряхнула головой. Взвыла… Кажется, это мигрень. Чертовы сладкие духи и Capitan Black! Дурацкий коньяк! Как же мне плохо и хочется пить… Схватила с кресла покрывало, замоталась в него и поплелась открывать.

– Я так и знал! Время полчетвертого, а ты еще спишь? – рявкнул свеженький как раннее утро Родриго.

Пригладила стоящие дыбом волосы и постаралась разлепить глаза. Безрезультатно.

– Чего ты хочешь? – промямлила я, совершенно неприлично зевая. Упаду и умру прямо здесь. Спать… Как же я хочу спать…

– У тебя есть полчаса на сборы. Живо! Шевели булками!

– Я тебе вчера сказала всё. Давай, Родриго, иди уже отсюда. У меня выходной. Иди к черту.

Родриго грубо схватил меня за плечо и потащил в ванную. Включил душ и окатил ледяной водой.

– Просыпайся, чудовище! Просыпайся! Машина ждет уже.

Я взвизгнула. Сон улетучился. Он пихнул меня обратно в комнату. Набрал воды в какую-то емкость, я так и не поняла, что это и для чего, подлетел к кровати, сдернул с Тиля одеяло и облил. Подозреваю, что тоже холодной водой. Тиль выругался, и спрятал голову под подушкой, стараясь натянуть одеяло на тело. Но разве Родриго угомонится? Он скинул одеяло на пол, а Тилю со всей дури шлепнул по голой заднице так, что остался красный след от пятерни:

– Вставай, я тебе говорю! – по-русски.

Тиль приподнялся на локтях и зло зашипел:

– Можно я трусы надену?! Выйди вон! – по-немецки.

– Полчаса! Understand?

Уходя, Родриго ударил по выключателю и хлопнул дверью. Яркий свет неприятно резанул по глазам. Я скривилась и жалобно посмотрела на сидящего на мокрой простыне недовольного и мятого Тиля, ошарашенно ахнула: на щеках, подбородке, лбу красовались следы от помады, сильно стертые, но все равно различимые, на шее и ключице четыре черных пятна – засосы. Твою мать… Я подошла поближе – нет, пять засосов. Меня затрясло… Пять чужих засосов. Пять! Чужих! Засосов! И этот мерзкий запах сладких бабских духов, которым я, кажется, пропахла до самых костей. Твою мать… И как это понимать? Пять засосов…

Только не ори… Главное, не ори… Вдох. Раз, два, три. Выдох. Раз, два, три. Вдох. Твою мать! Пять засосов! Выдох. И помада! И духи! Вдох… Губы сжаты. Зубы скрипят. Выдох. Глазами хочется выжечь эти черные пятна на его шее до самого мяса! Вдох. Только не ори. Он был у Родриго. Тот мог подставить парня. Скорее всего так и было. Выдох…

Тиль перехватил мой офигевший взгляд и расшифровал его по-своему:

– Да, вот так по утрам выглядят рок-звезды, – с вызовом и какой-то обидой. – Вот такие они страшные и опухшие. Что, не нравлюсь? – Руки в волосы. Голова на грудь. Легкий болезненный стон.

Только не говори мне больше ничего, иначе узнаешь о себе много нового…

Вдох. Два, три… Выдох… Не ори. Родриго. Он был у Родриго…

Кое-как сдержала злорадную усмешку. О да, мальчик, у тебя странные представления о том, как по утрам выглядят рок-звезды. Лучше молчи, рок-звезда сопливая. Зато я знаю, что сейчас тебе хочется умереть, как минимум, – перепить Родриго еще никому не удавалось. Что у русского ни в одном глазу, то немцу смерть от интоксикации. Дитё непутевое, хоть бы пить научился, бабник чертов. Будем тебя лечить, ибо мужчина с похмелья – злой мужчина. В чашку положила двойную дозу Alka-Seltzer. Достала из мини-бара две бутылки минералки: одну себе (все-таки коньяк даже с кофе на мой неокрепший организм повлиял не менее плохо, чем текила на организм Тиля), а вторую этому страдающему ловеласу, хотя я бы с удовольствием сейчас ею в него запустила. Взяла себя в руки и улыбнулась, внутри все клокотало от злости и негодования. Села на краешек кровати и протянула шипучку.

– Ты самая красивая опухшая рок-звезда, которую я когда-либо знала, – постаралась, чтобы голос звучал ласково. – А еще сегодня была лучшая ночь в моей жизни.

Он с подозрением уставился на жидкость.

– Пей. Конечно, сейчас было бы лучше выпить крепкого сладкого чая с мятой, но его нет, а это хотя бы снимет головную боль.

Парень, сильно морщась, выпил лекарство. Сжался весь от холода. Я обняла его за плечи. Тиль доверчиво потерся носом о мое плечо. Скользнул рукой по бедру и чмокнул в щеку. Ох, какой перегар зверский.

– Я позвоню на ресепшен, попрошу, чтобы нам постель поменяли. Ты иди, умойся, а я пока номер проветрю – дышать невозможно.

– Да, – кивнул Тиль. – Вонь страшная. А чем пахнет?

Я ядовито усмехнулась, не удержалась и съязвила:

– Твоими женщинами.

– Да ну тебя. – Он шутливо меня оттолкнул и рассмеялся. – Надо одеваться. Мы же едем к аборигенам.

– Нет, мы ложимся спать.

– Нет, едем к аборигенам. Родриго ждет.

Мои брови взлетели на лоб, а глаза удивленно распахнулись. Я прикрыла отвалившуюся челюсть и переспросила:

– Что Родриго делает?

– Ну, мы же с тобой вчера решили, что едем к аборигенам на экскурсию, – наивно хлопая пушистыми ресницами, заявил Тиль. – Так что мы едем к аборигенам. Одевайся.

– Эй, погоди! Мне кажется, что ты не слишком хорошо понимаешь ситуацию, Тиль.

– О, нет! Как раз я ее очень хорошо понимаю. И мы с тобой поедем к этим чертовым аборигенам.

– Тиль, стой! Послушай. Родриго знал о тебе, знал, что я люблю другого. Я рассказывала ему. Три недели назад он сделал мне предложение…

– А ты? – он прищурился.

– А я… А мне Дэн позвонил в тот же вечер, и я, не раздумывая, улетела в Париж к тебе. Родриго приехал сюда, чтобы вернуть меня.

– А ты?

– А я хочу быть с тобой.

– Тогда чего ты боишься?

– Я боюсь, что он сделает тебе больно. Тиль, он будет подставлять тебя. Ты это понимаешь? Он сделает всё, чтобы отбить меня. Всё, понимаешь?

– Ну вот и поиграем.

– Черт! – я вскочила и заметалась по комнате, подхватив спадающее покрывало. – Как ты не понимаешь? Это не игра! И это ты говоришь про меня! Я не приз, чтобы на меня играть!

Тиль вздохнул, пошарился по комнате в поисках трусов, натянул их и подошел ко мне.

– Я уверен в тебе. Я уверен в себе. И мне интересно на все это посмотреть. Доверяй мне. И потом, я ни разу в жизни не видел живых аборигенов, – обнял и поцеловал. – Ну, пожалуйста, поедем. Все будет хорошо. Ты мне веришь?

Я скривилась от кошмарного амбре. О, Боже, пожалей мой нос.

– Ежик, иди помойся… – проныла, высвобождаясь из его объятий.

Тиль хихикнул и скрылся за дверью.

Я тут же подскочила к ванной и прислушалась. Не хотелось пропустить ЭТО.

ЭТО не заставило себя долго ждать. Тиль сдавленно застонал и выругался. Я злорадно потерла руки. Хе-хе, звезда полей и огородов… О, как Тиль матерился. Просто атас! Я за эти несколько часов мата от него услышала столько, что впору словарь составлять. Он решил принять душ. Тоже правильно. А я пока соберу нас. Ох, не было у Машки печали, завела себе Машка мужчину.

Кинула в рюкзак документы, деньги… Одежда нам не нужна, мы на один день едем… Что еще? Солнечные очки… Все, наверно. Диктофон. Фотокамера. Телефоны. Нищему собраться – только подпоясаться.

Вы когда-нибудь видели, как из кухни на полусогнутых лапах выползает щенок, только что сожравший коронное блюдо хозяйки за пять минут до гостей, и полностью раскаивающийся в своем преступлении? Так вот, Тиль выглядел раз в десять забавнее. Он вцепился руками в горло и смотрел на меня, развалившуюся в кресле, так жалостливо, что я с огромнейшим трудом удерживалась от смеха. Молчу. Лицо серьезное. Ну, насколько его вообще можно состроить серьезным в этой идиотской ситуации.

– Я… – залепетал он. – Я… это… там была… были… девушка… женщина… две… я… ничего не было! Клянусь! Ничего не было! Это ничего не значит! Клянусь! Ничего… там… Я был в баре… Песня… Я хотел песню… Подсела какая-то девушка… Она хотела познакомиться…

– Меня на самом деле волнует сейчас другой вопрос. Ты проболтался, кто ты? Родриго знает, кто ты? – спокойно перебила я, чувствуя, что вот-вот взорвусь. Не хочу и не буду слушать ни о каких телках, которые хотят с ним познакомиться. Мне не интересно. – Это важно. Он журналист. И он настоящий журналист, который не откажется от сенсации.

– Нет, – трясет он головой. – Нет, я не говорил. Не мог сказать… Я помню, что он журналист. Я молчал… Он в баре меня увидел… Родриго… И еще какая-то девушка… Женщина…Девушка… Мы много выпили… Поднялись в номер Родриго… Там тоже… пили… много… А потом девушки начали приставать… Я… это… Правда… Я ничего не помню… – обреченно.

– Ты все еще хочешь поехать к аборигенам? – голос звенит, больше нет нужды скрывать недовольство и раздражение.

– Ты мне веришь? – с надеждой.

– Ты свободен в своих отношениях, Тиль. И я хочу, чтобы ты это помнил.

– Ты мне веришь? – едва слышно, с болью. Закусил губу. Ловит мой взгляд. Руки висят плетьми. Еще немного и, кажется, он разревется. Весь какой-то жалкий, маленький, взъерошенный. Вот так по утрам выглядят рок-звезды, милый?

Кивнула и улыбнулась настолько тепло, насколько смогла. Его губы задрожали, он часто заморгал. Закрыл руками лицо и тут же открыл. Шагнул ко мне, уселся на подлокотник и обнял. Облегченно выдохнул мне в шею. Мы сидим, прижавшись друг к другу, в полной тишине. Не знаю, о чем думает он, но я безмерно счастлива – мы вместе, он любит, я любима.

– Я хочу поехать к аборигенам, – неожиданно твердо произнес Тиль. Уголки губ приподнялись, как будто он хищно оскалился. – Хочу. Хм, черта с два ему game over. Ты только доверяй мне. Слышишь? Доверяй.

Глава 4

Маленький самолет набрал высоту и уши наконец-то перестало закладывать. Тиль отстегнулся, пересел на диванчик поближе к иллюминатору, по-девчачьи поджав ноги, и принялся что-то кропать в тетрадку имени себя, любимого. Я чуть в обморок не упала. Мало того, что это существо напялило легкую куртежку с эмблемой группы (о! я поблагодарила всех святых, что он не надел одежду со своим именем!), так теперь еще ходил по самолету перед носом у Родриго и светил тетрадкой, на обложке которой были изображены мальчишки. Это все равно, что дразнить голодного дикого льва куском мяса – сожрет и не подавится… Мне не понятно только одно – что и кому он хотел доказать? Родриго не сможет отказаться от подобного эксклюзива – мегастар, вечно одинокий романтик, ищущий свою единственную, не целовавшийся уже три года ни с кем, инкогнито зажигает в Австралии с русской любовницей, и не дай бог Родриго заснял ночные «шалости» мальчика – это будет катастрофой. А, зная Родьку, могу сказать со стопроцентной гарантией, – ситуацию он извратит так, что святые чертыхаться начнут. Он ославит Тиля на всю Европу. Но еще в гостинице сам Тиль категорически отказался меня слушать и вырядился в одежду с иероглифом. И оставалось надеяться только на то, что Родриго не признает в нем того холеного разукрашенного юношу с «гнездом» на голове, гордо смотрящего на нас с обложки ученической тетради.

– Надо обсудить наш план действий, – подсел ко мне Родриго.

– Я не способна… Я хочу спать… – промычала сквозь зевок.

Тиль бросил на меня вопросительный взгляд – помощь нужна?

Я слегка покачала головой, чуть улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй.

Он ответил улыбкой и поправил наушники. Опять принялся что-то писать.

– Японский бог, какая идиллия, – неприятно усмехнулся Родриго. – Ефремова, вот только честно ответь, что ты нашла в этой особи непонятного пола с женскими замашками? Тебе же никогда не нравились инфантильные мальчики. Посмотри на него, он же даже сидит как шлюха. Все ужимку у него как у телки. Ногти черные, башка крашеная… Пацан, твою мать… Я когда его вчера увидел, думал, что ты с девкой какой-то шкурку трешь. Решил, спятила моя Машка, совсем спятила, в лесбиянку превратилась без хорошего, крепкого мужика. Боже мой… – Он возмущенно всплеснул руками. – Крашеный, с мелированием, черными ногтями, как у моей секретутки, с жуткой тату на все предплечье, как у зека… Это не парень, дорогая, это кошмар какой-то, дерьмо это. Гомик. Натуральный. И моя Машка с ним трахается и глаз с него не спускает. Тьфу! Да еще в развитии явно задерживается. Сколько там ему? Восемнадцать-девятнадцать? В этом возрасте ребята все как один по девкам бегают, а не от групп фанатеют – вон как вырядился… И тетрадка у него тоже фанатская… Или вы вдвоем по ночам его любимый музончик слушаете? Смотреть противно. Как его мама-то отпустила?

– Родя, я же не обсуждаю твоих баб, которые душатся так, что у меня потом от них голова болеть начинает. Постеснялся бы с такими якшаться. Мало того, что сам провонял, Тиль провонял, так вся гостиница в этом отвратительном сладком смраде.

– О, куда тебя понесло…

– Конечно. Ну что за спектакль ты разыграл, детский сад, ей-богу? Думаешь, я поверю? Надеюсь, это не ты оставил у него на шее засосы?

Мельком глянула на Тиля. Он внимательно наблюдал за нами, задумчиво грызя кончик ручки.

– Чем он лучше меня?

– Он не лучше, а ты не хуже. Он просто другой. Совсем другой. – Я ласково улыбнулась Тилю и сморщила носик. Он недовольно прищурился. Уткнулся в тетрадку.

– Он хорошо трахается? Лучше меня?

– Он не трахается, Родриго. Он занимается со мной любовью. И это главное отличие. Он любит меня. А ты любишь себя. Так ты не ответил, зачем все это надо было делать?

– Что именно?

– Родриго, вот евреев у тебя в роду не было, это я точно знаю. Зачем вы засосов на нем понаставили и в помаде измазали? Ну, измазали и измазали, леший с вами, но зачем надо было выливать на него литр какой-то дешевой дряни?

– Так он сам хотел. Он тебе не рассказывал? – Густые брови удивленно изогнулись. Родриго наивно выпятил нижнюю губу и хлопнул длинными ресничками. Господи, у кого только научился такие рожи корчить? Я недовольно закатила глаза, всем своим видом показывая, что не верю ни одному слову. – Там были Джейн и Татьяна. Джейн он подцепил еще в баре. А Татьяна – это наш представитель в Австралии, она решала все организационные вопросы по поездке. Я его в баре увидел. Он мило снимал Джейн. Я решил, что это неправильно, раз уж он называет тебя своей женщиной. Ну и подсел к ним с Татьяной. Мы выпили за встречу. Посидели. Бар закрылся, и мы ушли ко мне в номер. Еще выпили. Потом твой Тиль с Джейн уединились на полчасика. Видимо алкоголь после секса выветрился, и он о тебе вспомнил. Надо же! Спроси у него сама, что я тебе рассказываю. Одно могу сказать точно – Джейн мяукала знатно. Наверное, всех акул в сиднейском аквариуме распугала. Даже Татьяна завелась, целоваться полезла. Но ты же знаешь, я тебе не изменяю.

– Тебе надо писать сценарии к немецкой порнухе. Фантазии никакой, – скривилась я.

Тиль одарил меня таким взглядом, что я чуть не кончила. Едва заметно облизал губы. Усмехнулся томно. Я торопливо отвернулась, чувствуя, как щеки и уши начинают гореть.

– Ты спросила – я ответил. А там уж сама решай. Твой Тиль хороший кобель, который дерет всё, что шевелится, а что не шевелится, то он расшевелит и отдерет. Это я тебе как другу говорю. Не связывайся с ним. Вы же вместе недавно, да? Вот и не связывайся. Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Ничего, Маха, я подожду, пока ты нагуляешься и приползешь ко мне. Зная, какие у тебя проблемы с самооценкой, самовосприятием и ревностью, вот с этим нечто ты долго не протянешь. Он поиграет с тобой и бросит. Ведь бросил уже раз? Ноги вытер, унизил, оскорбил и выкинул, как использованную туалетную бумажку. А что потом было? Небось, пальцем поманил, и ты побежала, дура, как миленькая побежала. Да? Ничего ты еще приползешь ко мне. Только я не уверен, захочу ли тебя принять.

Я хмыкнула и отвернулась к иллюминатору. Не приползу. Всегда приползала, раны зализывала, а сейчас не приползу. Не любишь ты меня, Родя. Да и женщиной я себя рядом с тобой не чувствую… Так… Вечная дурочка с переулочка…

Лица коснулись черные волосы. Я вздрогнула. Тиль поцеловал меня и обнял. Уселся рядом, взяв мою ладонь.

– Не помешаю? – улыбнулся.

– Помешаешь, – спокойно отозвался по-английски Родриго. – Мы о делах говорим. Иди, мальчик, пиши свои стишочки. О любви, наверное, пишешь? Неразделенной?

– Непонятой, – уточнил Тиль, растягивая губы в лучезарном оскале.

– Ты бы не выпендривался тут, – не менее лучезарно оскалился Родриго.

– Заткнитесь оба, – процедила я.

Родриго удалось испортить мне настроение. Фантазия во всех подробностях рисовала картину под кодовым названием «Как Тиль провел вечер, с кем, как, сколько раз и в каких позах». Я высвободилась из его объятий и ушла к стюардессе. Хотелось выпить холодной воды и просто побыть одной.

Залпом осушила стакан и прислонилась спиной к стене. В голове постоянно крутились слова Родриго: «…мяукала знатно … пальцем поманил, ты побежала…» Побежала, да. Даже манить не пришлось, побежала… А то, как Тиль умеет трахаться, когда очень хочет… Я шумно вздохнула, почти всхлипнула. Нет, Родриго врет. Он врет. Врет! Пальцы раздавали пластиковый стаканчик. Закрыла глаза. Родриго хочет нас поссорить. Тиль, он не мог… Он порядочный… Кто мне сказал?

– Все хорошо? – Тиль провел пальцем по контуру лица, по губам. Поцеловал в кончик носа.

Я качнула головой – нет, черт побери, ничего нехорошо, ничего!

Он обнял крепко-крепко, уперся подбородком в макушку. Рука медленно гладит по спине, успокаивает.

– Он тебя обидел?

Опять качнула головой – не хочу говорить. Прижалась к груди щекой. Обхватила тонкое тело, словно березку.

– Будь рядом со мной. Я не позволю ему обидеть тебя. Ты мне веришь? – Маленькие поцелуи волос, лба. Одна рука на затылке, вторая – на талии.

Кивнула. Я так хочу тебе верить. Ты даже не представляешь, как я хочу тебе верить.

Мы вернулись в салон. Родриго обложился газетами и книгами, вовсю что-то изучал, не обращая на нас никакого внимания. Мне бы тоже не мешало подготовиться к предстоящей работе, но, из-за натянутых, как струна, нервов, я вообще не способна сейчас к чему-либо, кроме закатывания истерик. Улеглась на диванчике, положив голову Тилю на колени, и честно и благородно задремала. Ну вас всех к черту, мальчики.

Поселок Старый город встретил гостей спокойно и настороженно. Лишь местная детвора носилась вокруг, лезла к самолету и показывала на нас пальцем. Тиль профессионально приветливо улыбался абсолютно всем. Мне казалось, что вот-вот он вытащит маркер и пойдет раздавать автографы. Родриго закинул рюкзак за спину, деловито направился к маленькому двухэтажному зданию. Одна я осталась не при делах. Огляделась. Мы приземлились в долине, со всех сторон окруженной горами. Весна в самом разгаре. Сочная трава. Молодая зелень на деревьях. Все цветет и пахнет. Чирикают птицы, орут цикады. Горы кажутся плюшевыми из-за покрывающих их лесов. Теплый ветер обдувает лицо. Пахнуло навозом. Пастух выгонял стадо буренок на пастбище за поселком. Сам же поселок, насколько мне было видно по прямой желтой дороге, ведущей прямо от импровизированного «аэропорта», представлял собой поселение из нескольких десятков деревянных одно- и двухэтажных домиков. Взрослых не видно, а вот чумазая детвора избрала объектом для приставания Тиля, который забавно играл с ними в какое-то подобие салок, весело скакал и всячески бесился. Господи, человеку восемнадцать лет, а носится наравне с семилетками.

– Это Брайн, наш проводник, – представил Родриго через несколько минут невысокого коренастого мужчину неопределенного возраста. Маленькие серые глазки Брайна просветили рентгеном сначала мятую меня, потом запыхавшегося Тиля, сдувающего с лица растрепавшиеся прядки. Тонкие обветренные губы скривились в презрительной усмешке.

– Рад познакомиться, – сообщил Брайн и протянул мне руку. Сухая и мозолистая ладонь жестко сжала мою ладошку. Я увидела сетку глубоких морщин у глаз и на лбу. Значит, мужик в возрасте. Лет пятьдесят, наверное.

– Взаимно, – без малейшей улыбки ответила я.

Тиль ограничился кивком.

Дядька закинул тощий рюкзак за плечи, поправил винтовку, и, ни слова не говоря, прошел мимо меня. Мы с Родриго подхватили наши рюкзачки и последовали за проводником. Только когда Родька повернулся ко мне спиной, я заметила, что он тоже вооружен. Что-то мне это совсем не нравится. И только мы с Тилем все из себя такие на экскурсию собрались.

– Мари, а зачем им оружие? – догнал меня Тиль.

– Мы в горы идем, вдруг там дикие звери водятся, – пожала я плечами. Откуда я знаю, зачем им оружие. Мне и проводник наш не нравится. Вообще не нравится.

– Я сначала хотел отвести нас в центр аборигенской культуры Брамбрук, это в 200 километрах от Мельбруна, – снизошел до объяснения Родриго. Я принялась переводить его русскую речь на немецкий. – Но потом решил, что это скучно. Что мы там увидим? Как аборигены огонь разжигают да свои шаманские танцы танцуют? Поэтому Татьяна договорилась с представителем племени майри, что мы проведем у них один день. Больше напрягать людей, думаю, не стоит. Ты, Машка, будешь в племени контакты наводить, а я на охоту пойду. Туда только мужчин берут, – ехидно скосился на Тиля Родриго. Я благоразумно последние фразы переводить не стала. – И еще, хочу сразу предупредить, особенно твоего сопляка…

– Родриго, – гневно одернула я его. Но Родька класть хотел на мое возмущение.

– Ты не вякай тут, переводи слово в слово. Я проверю. Нам проблемы не нужны. А с его сексуальной активностью они у нас будут. Хорошо меня поняла?

Я набычилась. Он хлопнул меня по заднице, подсаживая в открытый старый и страшный джип. Сам прыгнул на переднее сиденье рядом с Брайном. Тиль неловко забрался без всякой помощи из вне. Начал недовольно рассматривать маникюр – не испортился ли.

– Так вот, что я хотел сказать. В этом племени серьезно наказывают за прелюбодеяние. Муж неверной жены убивает любовника и подаёт ей на обед его член или сердце. Так что, мальчик, воздержись приставать к местным женщинам, если не хочешь остаться без этих важных органов. Аборигенки могут не оценить твоих порывов, как Джейн, – Родриго рассмеялся и подмигнул Тилю. Тот покраснел, нахмурился и пристально посмотрел на меня, требуя точный перевод. Я наболтала какую-то глупость о том, что местные женщины очень целомудренны. Теперь нахмурился Родриго и с русского перешел на английский, повторив историю для Тиля заново. Парень сначала побледнел, услышав имя Джейн, испуганно глянул на меня, потом стал ярко-малинового цвета, сжал кулаки. Нет, они подерутся! Ей-богу подерутся! Я схватила его за руку и припала губами к щеке.

– Ты обещал не реагировать на провокации, – шепнула. – Ну же, будь умницей. Я в тебе уверена.

Тиль довольно улыбнулся и обнял меня. Потом хищно посмотрел на Родриго и… Его язык ворвался в мой рот, губы обхватили мои. Я страстно ответила, понимая, что он специально так меня целует, чтобы досадить Родриго. Ну и пусть! Даже меня уже начали забавлять эти глупые бодания двух самцов. Пусть бодаются. Моё со мной. И точка. Я обняла Тиля. Рука непроизвольно начала ласкать его тело. Как же хорошо.

– Ефремова, Еф-ре-мо-ва! – недовольно стащил меня с парня Родриго. – Кончай лизаться! Не нализалась что ли за ночь?

Мы с Тилем оторвались друг от друга и одновременно показали Родьке язык. Захохотали. Родриго фыркнул и отвернулся.

– Идиоты… Господи, с кем я связался?..

– «Не нализалась за ночь», – передразнила я его противным голосом. – Нет, не нализалась. А как налижешься, если ты его сначала споил, потом твои телки мне до мальчика домогались, чуть невинности его не лишили?

– И ты ему поверила?

– А кому верить? Тебе что ли? Сказочник. Ганс практически Христиан, – широко улыбнулась я. – Дальше рассказывай.

– Что тебе еще рассказывать? Это племя бывших каннибалов. Они не употребляют человечину, кажется, уже лет пятьдесят, если не больше. Хотя, я бы им скормил кое-кого. Но вообще в Австралии и Новой Зеландии еще сохранились племена, которые считают, что человечина вкуснее сочного каре барашка. Я вот с утра, пока ты дрыхла, в газете прочитал про аборигенов с Фиджи. Представляешь, они решили извиниться перед потомками английского миссионера Томаса Бейкера за то, что его сожрали. Нашли родственников в Англии и провели церемонию покаяния.

– Круто! – восторженно воскликнул Тиль. – А за что его съели? Просто так?

– А за то, что трогал руками чужое, – многозначительно покосился на меня Родриго. – По одной из версий, священник вызвал гнев общественности тем, что вытащил гребень из волос вождя. Дело в том, что прикосновение к голове вождя считалось одним из самых страшных преступлений. Его тут же убили, разделали и пожарили. Говорят, что один из людоедов потом долго хвастался, что съедено было все кроме ботинок англичанина. Вот будешь трогать чужое, мальчик, и тебя съедят. Только кроссовки и останутся Машке на память.