Источник радости. Беседы о Церкви и священстве

Архимандрит Андрей (Конанос)

Источник радости. Беседы о Церкви и священстве

Святая Божественная литургия

Тема святой литургии очень важна. Та молитва на святой литургии, в которой говорится, что никто из связанных плотскими желаниями и наслаждениями недостоин приступить и служить святую литургию1, относится и к тем, кто собирается говорить о святой литургии. Но кто же тогда достоин говорить о святой литургии – этом таинстве, в которое даже ангелы желают вникнуть и взирают на него со страхом и ужасом? Мы точно недостойны говорить об этом, тем паче что и переживаем это не так, как следовало бы. Пусть мы и клирики, как в данном случае я.

Помню признание одного служителя алтаря, когда я еще был малым ребенком. Он доверительно сказал мне тогда:

– Деточка моя, когда я однажды поехал на Святую Гору Афон и исповедался у одного иеромонаха, то он спросил меня: «Отче, а сколько лет ты служишь?» – «Тридцать», – ответил я. «А сколько раз на литургиях, которые ты служил, ты ощущал таинство, душа твоя входила в святилище Божие, ты что-нибудь понимал в мире сверхъестественного, ощущал что-нибудь удивительное и таинственное?» Я ответил: «Отче, очень редко. Служил сотни раз, но таинства каждый раз не ощущал, это нелегко».

Да, это нелегко. Это зависит и от нас, нашей подготовленности, но и от Бога тоже, чтобы Он приблизился к нам и счел нас достойными этого проявления Своей любви.

Один протестантский пастор как-то встретил православного священника и сказал ему:

– Мы, протестанты, занимаемся благотворительностью, строим дома для престарелых, социальные заведения, залы, больницы, организуем концерты поп- и рок-музыки и привлекаем молодых, проводим экскурсии, мы очень активны. А вы, православные клирики и Православная Церковь, что делаете вы?

А священник, вместо того чтобы перечислять ему разные виды пастырской работы, сказал лишь одну короткую фразу:

– Мы, православные, служим святую литургию.

Мы делаем это и наполняем рай людьми, душами, которые спасаются. Мы утешаем людей, сводим Бога на землю и возводим людей на небеса. Это наш вклад, это то бесконечно важное, что Церковь дает миру. Самое важное. Это источник, из которого проистекают и остальные дела Церкви.

Все начинается с того момента, когда мы слышим, что бьют в колокол. С него начинается святая литургия, всякое богослужение вообще. Мы слышим, что звонит колокол.

У нас на приходе есть один человек, который испытывает огромную радость, когда у него появляется возможность позвонить в колокол. У колокола этого есть механизм, воспроизводящий разные мелодии: благовест, праздничную, святогорскую. И он предвкушает это с великой радостью, как маленький ребенок, и говорит:

– Отче, сегодня я запущу радостный благовест, чтобы люди услышали и пришли в церковь.

Этот момент поистине великолепен. Надо, однако, заметить, что когда-то колоколов не было. В Церкви в первые годы ее существования люди просто звали друг друга. А потом, когда возросло число христиан, появились клепала. Позднее в некоторых местах использовали трубы – например, в монастыре, основанном святым Пахомием Великим, – в них трубили, чтобы напоминать христианам о трубах Апокалипсиса. В нем говорится, что Второе Пришествие будет происходить так: затрубят трубы, и все люди воскреснут, чтобы предстать на Суд.

В эпоху святого Константина Великого в ходу были железные клепала, по которым ударяли молотком. Колокола впервые появились на Западе, а в Константинополь попали в 865 году, намного позже постройки Святой Софии. Тогда один венецианский вельможа подарил 12 колоколов храму Святой Софии. Они называются кампанами, потому что происходят из Кампании, области в Италии.

Летописцы говорят, что, когда в Византии в первый раз зазвонили колокола, люди стали выбегать из своих домов с радостными восклицаниями. Мы сейчас привыкли слышать колокола, и они уже не кажутся нам такими сладкозвучными, как тогда. Но давайте представим себе, что мы никогда не слышали звона колоколов и вдруг неожиданно слышим его. Люди выбегали тогда на дороги, думая, что это ангелы сошли на землю и смешались с ними. И христиане шли на богослужение, преисполненные воодушевления.

Так, звоня в колокола, Церковь зовет нас прийти помолиться. И мы просыпаемся, но только нам хочется поспать еще немного, и в итоге мы опаздываем. Нам не хочется идти, и мы всё оттягиваем: «Посплю еще чуть-чуть, ничего, приду немного позже!» – такие мы нерадивые и, к сожалению, ленивые, и нам не хватает ревности. Ради чего-нибудь другого нам ой как хочется встать: по утрам на улицах можно увидеть многих спешащих к морю, чтобы искупаться, а здесь кто-то таскает ведра с водой, чтобы помыть свою машину в воскресенье утром, там женщины развешивают на веревках одеяла, чтобы проветрить их, потому что всю неделю работают и многого не успевают сделать. Это происходит чуть позже, часам к 9 утра. Кто-то направляется к киоску за газетой, здесь явно готовят еду, там слышен телевизор: люди смотрят спортивные новости и не идут в церковь.

Это явление очень печально. Оно печально потому, что у людей не стало влечения к святой литургии. В это же время мы страстно желаем очень многого, так что ни при чем тут ранний час, в который служится святая литургия. А как же люди встают в 6 утра, чтобы искупаться в море, пока на пляже нет столпотворения и кругом тишина? Или чтобы побыть с близкими людьми, или поехать куда-нибудь на спортивное мероприятие? Когда любишь что-нибудь, ты готов делать это в какой угодно час.

Я заметил, что, читая о миссионерах и людях, живущих в других странах, стыжусь, сравнивая себя с ними. Эти люди могут целыми днями идти пешком, чтобы попасть на святую литургию. Они по два дня идут пешком, и малые дети тоже, чтобы принять участие в литургии. Пусть они и не понимают всего, зато всё чувствуют душой на начальном этапе своей веры.

Как-то я читал дневник одного епископа (речь идет о Греции), он пишет: «В воскресенье, 30 марта 1941 года, ранним утром я отправился в первый батальон, где служил и проповедовал. Причастилось около 500 мужчин, руку у меня свело, и мне было ужасно больно от непрерывного преподания Святого Причастия. В другой раз я вынужден был служить на коленях, в палатке, потому что на улице дождь шел не переставая. Солдаты следили за святой литургией под дождем и в конце причастились Пречистых Таин».

Какое трогательное зрелище! Среди диких гор, под проливным дождем, солдаты молятся, чтобы соединиться со Христом Спасителем. Эти люди будут судить нас за нашу леность и нерадение. Даже святой Косма Этолийский говорит, что деньги, которые человек зарабатывает в воскресенье, когда работает, не имея на то серьезных причин, не благословляются Богом. Другое дело, если кому-то приходится работать, потому что долг его к этому обязывает. А если ты можешь закончить работу и позже, но все равно не идешь в церковь, то это очень серьезно и несправедливо по отношению к нашей душе. И этим мы уязвляем Бога.

Один святой духовник минувшего века, отец Венедикт Петракис из Агринио, как-то шел служить святую литургию в воскресенье. У храма стоял человек, продававший фрукты и овощи. Когда шла литургия, он все также стоял на улице. Отец Венедикт сказал ему:

– Деточка моя, зайди внутрь, чтобы принять участие в святой литургии, а потом продашь свою продукцию!

Тот, однако, дерзко ответил ему:

– Отче, занимайся своим делом, а я буду заниматься своим! Я в твои дела не лезу, и ты в мои не лезь!

Святой сказал ему:

– Хорошо, дитя мое, но только увидишь, что не успеет закончиться литургия, как твои фрукты и овощи сгниют.

Чтобы заставить этого человека задуматься, Бог попустил, чтобы, когда закончилась литургия, все, что у него было на столе, оказалось полным червей. А также чтобы показать ему, что Он не одобряет подобной дерзости.

Кто не ходит в церковь по какой-нибудь серьезной причине, тот хотя бы должен испытывать скорбь из-за этого, а не оправдываться и говорить: «Я хорошо сделал, что не пошел. У меня есть на то причина и оправдание». Не оправдывай себя, предоставь Богу тебя оправдывать, а сам не оправдывайся.

Но вот мы с вами, однако, просыпаемся рано, поэтому и находимся здесь. Идем на святую литургию, делаем этот шаг в сторону Церкви и приближаемся к храму Божию, а когда заходим внутрь, то давайте будем ощущать – еще прежде, чем войти, – ту честь, какую оказывает нам Бог. Некоторые люди уже одним тем, как они заходят в храм, показывают свое благоговение и сродство – хорошее или плохое – со средой. То есть надо ощущать, что это дом твоего Отца. Хотя есть и такое сродство, которое таит в себе немалую долю наглости, дерзости и нечестия.

Перед тем как войти в храм, давайте подумаем, что вхождение в храм – это честь для нас. Мы ведь могли бы туда и не войти. Когда? Если бы жили в первые годы после основания Церкви, когда христиан не крестили маленькими, как сейчас, а в зрелом возрасте. Тогда были оглашенные, проходившие строгую катехизацию, и только если их душа была готова, они крестились и могли участвовать в литургии.

В первые века существовало несколько категорий христиан. Плачущие – это те, кто стоял у входа в храм. Они совершили какие-то грехи и плакали о них, говоря входившим: «Помолись обо мне, ибо я согрешил. Помолись, чтобы ко мне пришло покаяние, чтобы мне простилось!» – и не заходили на святую литургию.

Были также и обуреваемые2, тоже стоявшие на улице, их хлестали дожди, не щадили мороз, жара, снег. Они жаждали зайти на святую литургию, но не имели на это права по причине своего духовного несовершенства. Были еще слушающие, которые только слушали. Как и одержимые нечистыми духами, то есть страдавшие от злых духов, они тоже не заходили на литургию.

А сейчас в храм заходят все, как будто он – их собственное пространство, одетые как хотят, сидят как хотят и где хотят, ведут себя как хотят, и если кто-нибудь захочет поправить их, они этого не понимают. А что ты скажешь человеку, который не чувствует, что внешний вид у него вызывающий, поведение неприличное, а способ, каким он крестится, и жесты возмутительны? Он этого не понимает – потому что это вопрос его духовной культуры. О, сколько всего видят клирики, сколько видят и верующие, которые хотят сосредоточиться, но не могут!

Когда мы окажемся в вечности, в вечной жизни, то поймем, как сильно помогла нашей душе святая литургия и какую огромную пользу мы получили от нее. Сейчас мы этого наверняка не понимаем, потому что привыкли к ней. Но бывают трудные моменты, и мы становимся как некоторые дети, которые уезжают учиться на чужбину, а там нет храма поблизости. И хоть дома они и не особо ходили в церковь, то там ее им не хватает, и они говорят:

– Я уже три месяца не был в церкви! У нас нет рядом храма, до него два часа ехать на автомобиле. А когда мне ездить в другой город?

Когда мы попадаем в больницу и полежим там с месяц, нам начинает не хватать святой литургии, и мы тогда видим, какой дар у нас был, а мы его не ценили. Ну а сейчас, поскольку она у нас есть, давайте будем считать, что мы имеем эту честь от Бога.

Войдя в церковь с этим сознанием чести, которую оказывает нам Бог, зажжем свечку. Свеча напоминает о древних факелах, горевших в катакомбах. Когда христиане прятались в катакомбах, в первые годы, в коридорах стояли такие большие пылающие светильники, которые указывали путь к месту, где шло собрание христиан. Найти место, где шло собрание христиан, нельзя было так просто. Его нельзя было так легко найти, чтобы язычники их не поймали, и вот они шли по этим светильникам, этим факелам, и доходили до собрания.

А сейчас у нас с вами есть свечи. На меня произвело сильное впечатление, что пишет старец Паисий: «Богу мы отдаем свечу – последнее, что у нас есть, и Бог принимает это как жертву». Почему же последнее? Потому что свеча сделана из восковых сот, на которых пчелы откладывают мед. Мы забираем себе полезное – мед, а воск, бесполезный и несъедобный, отдаем Богу в качестве жертвы. И Бог это принимает. Мы считаем, что это дар, и Он радуется этой жертве.

Также и ладан делают из смолы, стекающей по дереву, т. е. это нечто бесполезное, а мы отдаем это Богу в жертву любви и благоговения.

Свеча горит и напоминает нам о свете, сияющем во мраке нашей эпохи, о свете, который мы должны иметь в себе, передавать его другим и хранить. Она символизирует также светлые помыслы, которые должны у нас быть, чистые мысли, чистый ум и прозрачность, которые должны нас отличать, и чтобы мы говорили: «Как тает свеча, так да растают и мои пороки, мои страсти. И как церковный служка внезапно хватает их, так и меня схватит Бог, и моя земная жизнь внезапно потухнет в какой-нибудь из дней».

Некоторые люди возвращаются, чтобы посмотреть, горит ли еще свеча, которую они поставили, или ее уже потушили. Это не имеет значения: мы сделали то, что нужно, зажгли ее, принесли Богу. Вопрос не в этом, а в том, чтобы эта свеча горела во мне, чтобы она была постоянно возжженной и после литургии, всю мою жизнь. Сколько бы ни простояла зажженная тобой свеча, но если в тебе не горит свеча веры и благоговения к Богу, все остальное превращается в пустое, формальное действие. Зажигая свечу, нам хорошо будет вознести молитву.

Естественно, не нужно ставить много свечей: дело не в количестве, а в вере и нашем сердечном соучастии. Кто-нибудь ставит одну свечу за живых и одну за усопших (на Кипре и, очевидно, в Греции не принято ставить нечетное количество свечей за живых и четное за усопших). Эти две свечи могут тронуть Божие сердце. А кто-то ставит больше – и Бог снова трогается. Но кто-то ставит много свечей, однако ничего не добивается. У каждого свой подход в соответствии с его побуждениями. Будем говорить при этом: «Господи Иисусе Христе, помилуй раба Твоего (такого-то)», если у нас есть больные родственники, или: «Упокой души усопших раб Твоих (таких-то)», если кто-нибудь недавно отошел из мира сего.

Хорошо также, войдя в храм и поставив свечку, найти для себя место на время святой литургии и сосредоточенно там помолиться. Это плохая привычка, когда кто-нибудь разговаривает во время святой литургии, это очень серьезный грех, если кто-нибудь так делает.

«Придя на литургию, – говорит святой Серафим Саровский, – все время, пока ты в храме, непрестанно произноси про себя Иисусову молитву». Ничего больше. Или какую-нибудь другую молитву. «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», – я вхожу сейчас в храм, и все внешнее перестает для меня существовать: работа, разговоры, еще что-нибудь. Об этом мы скажем, когда выйдем, в другое время.

Старец Иаков, которого я видел в 1970 году на Эвбее, повел меня в алтарь – я был тогда еще маленьким – и сказал:

– Дитя мое, посмотри, как я терзаюсь во время святой литургии, как демоны стараются отвлечь меня, чтобы я не сосредоточился. Вьют веревки, которые я один вижу, чтобы заставить меня споткнуться, чтобы я не внимал и не молился сосредоточенно. Но иногда, когда меня выводит это зрелище, я молю святого Давида, и он входит в святую литургию, и я его вижу, он сидит рядом со мной. И тогда я отступаю от святого престола и отхожу в сторону, а люди не понимают, почему я отошел в сторону. Но как же мне, дитя мое, служить, когда рядом со мной святой Давид и я его вижу?

Это произвело на меня тогда сильное впечатление, и я это до сих пор помню.

Также святой Николай (Планас) на литургии часто понимал, кто из христиан присутствует, а кто отсутствует. Может, телом все и были в храме, но душа их носилась где-нибудь. Святой Николай видел это. Люди в храме видели стулья, утварь, иконостас, алтарь, а он видел еще и душу каждого человека, каждого молящегося, видел ангелов, видел и бесов, видел Самого Господа.

Однажды он совершал каждение (вы, конечно, слышали об этом известном случае из его жития) и покадил одну госпожу, а рядом было пустое место, он покадил и его. А дальше сидела одна госпожа, которую он вообще не покадил и пошел дальше. Когда закончилась святая литургия, эта госпожа, расстроенная, подошла к нему и сказала:

– Отче, ты обошел меня самым вопиющим образом: всех покадил, а меня нет! И не только, но еще и покадил место, которое было пустым. Почему ты сделал это?

Он ей сказал:

– Поверь мне, дитя мое, я не видел тебя на литургии. Ты была в храме?

– Ну как же не была, отче! Вот, я же о святой литургии тебе говорю.

– Я скажу тебе кое-что. А ум твой не был тогда с козами?

Мы говорим об Афинах старых времен, святой Николай (Планас) служил в Плаке (древнейший район Афин), и у людей тогда были свои стада, поля, откуда они добывали для себя молоко, мясо и т. п. И она думала о своем стаде: как она туда пойдет, что сделает и т. д.

Она сказала:

– Ну да, в то время, когда ты проходил, я немного подумала об этом.

– Когда ты думала о нем, я не видел, чтобы ты была здесь, – сказал святой.

– Хорошо, ну а почему же ты покадил пустое место рядом со мной?

– Рядом с тобой место госпожи такой-то, твоей знакомой, которая сейчас больна и лежит в постели, но думает о нас, служащих, и говорит в уме: «Если бы и я могла сейчас быть на святой литургии, как же хорошо было бы!» Я видел ее, как будто она присутствует в храме.

Прозорливость святого производит сильное впечатление, но Бог видит больше, Он видит все, каждый эпизод нашей жизни. Сколько же мы еще будем спрашивать себя: «А что обо мне видит Бог?» Что видит? Мы, люди, прячемся от других, но от Бога спрятаться не можем даже на святой литургии.

И на литургии давайте сосредоточивать свой взгляд, снова говорит святой Серафим Саровский, на какой-нибудь иконе, или лампаде, или на священнике – не с целью сосредоточиться на священнике, а чтобы от него наша мысль переходила к священным помыслам и переживаниям в нашей душе.

Уголек, к которому неполезно прикасаться

И коль скоро мы заговорили о священниках на святой литургии, то давайте быть очень внимательными, чтобы смотреть на них с великим благоговением и уважением. Потому что священник во время литургии – не тот же, который во вторник, среду и четверг может водить машину, ходить за покупками, отводить детей в школу. В час святой литургии он – нечто иное. Он как ангел, ведь, в сущности, Сам Господь совершает чрез него литургию. Как говорится на литургии, «Ты – приносящий и приносимый, принимающий и раздаваемый»3.

Я служу литургию, но совершает святую литургию Христос мною. Священник на литургии потому и одет в полное священническое облачение, что его одежда – это одежда Христа, это та одежда, которая будет у нас в другой жизни. Поэтому, каким бы ни был священник, давайте относиться к нему с большим благоговением и уважением. Ведь даже если все вы, находящиеся здесь, помолитесь, то Святые Дары не преложатся. А если один священник, пусть и очень грешный, помолится, они преложатся, и совершится святая литургия. Из-за одного этого мы должны уважать и любить священников.

Был однажды такой священник, который служил и делал при этом ошибки на литургии. Он был святым человеком, но вот только читать как следует не умел. Он даже ангелов видел. И вот однажды владыка пришел к нему в храм на праздник и увидел ошибки, которые он совершает, и сказал ему:

– Отче, ты не так говоришь это, надо вот так.

– Ваше Высокопреосвященство, простите, я не знал этого!

И он поправил его. А на другой день владыка уехал, и священник снова служил и снова увидел ангелов. Они, услышав, что он правильно возносит ектению, обрадовались и сказали ему:

– Отче, какой ты молодец! Сейчас ты очень хорошо это сказал, вот это правильно!

А он им сказал:

– Святые ангелы, я столько времени вижу вас, вы столько времени приходите ко мне – и не сказали, что я делаю ошибки? А владыка пришел и поправил меня?

И один из ангелов ответил:

– Отче, ну неужели мы, ангелы, станем поправлять священника? Разве у нас есть право говорить священнику, указывать ему на ошибки и говорить, что «здесь ты говоришь неправильно»? У нас нет такой власти.

Это я прочитал однажды, и мне оно очень понравилось. А мы – каждый выходит и тут же комментирует, поправляет и говорит все, что хочет и о ком хочет.

Поэтому мы и видим, что священник закрывает свое лицо. Например, когда он выходит со святым Евангелием, на малом входе, то держит Евангелие перед своим лицом, чтобы виден был Христос. Евангелие – это Христовы слова. А когда мы совершаем Великий вход, то держим перед собой Честные Дары. Почему? Мы словно говорим вам: «Не смотри на меня, не смотри на мое лицо, это не я прохожу и совершаю великий вход, а Сам Господь». Поэтому и говорится: «Чтобы принять Царя всего»4, Самого Господа – потому что это Христос приходит, Христос говорит, Христос жертвует Собой, Христос есть всё во всех.

Есть один особо священный момент, когда священник выходит, благословляет рукой и говорит: «Мир всем», – или произносит какое-нибудь еще благословение, которое он нам преподает. Святой Исидор Пелусиотский говорит, что это благословение – благословение Самого Христа. Когда священник благословляет тебя, то тебя реально благословляет Христова рука. Потому что это последняя картина из жизни Христа, когда Он был на земле. Если кто-нибудь скажет: «Нарисуй Христа в последний запечатленный момент Его жизни», – то знаете, какой момент был последним? Его Вознесение, когда Он возносился, благословляя Своих учеников. Картина благословения.

Поэтому когда священник благословляет людей в церкви, то это Христос их благословляет. Поэтому и мы в этот момент наклоняем голову, показывая, что желаем благословения – чтобы оно вошло в нашу душу и чтобы мы его ощутили.

Даже один турок, который сейчас блаженствует на небесах в лике святых, святой Ахмед, видел, как из пальцев священника исходят лучи и покрывают сердца христиан, а его – нет. Когда литургия закончилась, он спросил священника:

– Отче, а почему в тот момент, когда ты благословлял, народ осенил свет, а меня нет?

Он ему ответил:

– Потому что, дитя мое, ты некрещеный, не православный.

– Я тоже хочу креститься, я тоже хочу стать христианином, чтобы и ко мне приходил этот свет и освещал меня. Я видел свет. А ты, отче, видишь его?

– Дитя мое, Бог удостоил тебя увидеть его, чтобы тронуть твою душу. А я его не видел, но ты, видевший его, – это твое личное переживание, и оно истинно.

Он стал христианином, исповедал свою веру, был подвергнут мучениям, и сейчас у нас есть святой Ахмед, по национальности турок5.

Я говорю вам это, чтобы мы время от времени вспоминали об этом и не обсуждали священников на святой литургии, а смотрели на них с любовью, уважением и благоговением.

Священники тоже люди, они подвизаются, и мы на литургии тоже будем стараться сосредоточиться, хоть это и нелегко для нас. Помните пример с угольком? Священник – он как уголек, к которому, возжжен он или погас, тебе неполезно прикасаться, потому что если возжжен, т. е. если священник – святой человек, а ты его несправедливо обвинишь, то обожжешься. А если погас, т. е. священник таков из-за своей греховности, то очернишься и испачкаешься. Не твое дело – судить клириков.

Один отшельник, однако, увлекся тем, что говорили о священнике, приходившем к нему и служившем святую литургию на месте его подвижничества. Кто-то сказал ему:

– А-а-а, ты этого священника принимаешь, чтобы он служил у тебя? Да разве ты не слышал, что он сделал то-то и то-то?

«Ах, так вот он какой? Не стану больше звать его! А я-то думал, что он святой!» – сказал себе подвижник.

И вот священник пришел и постучался в дверь подвижника, но он не открыл, и тот ушел расстроенный. А потом подвижник увидел во сне золотой колодец, возле которого стоял человек, больной проказой. Ведро было золотое, цепь тоже, вода – чистейшая, и он доставал воду из золотого колодца. И человек этот сказал подвижнику:

– Пей!

А он отвечает:

– Ой, нет. Я не пью из рук прокаженных.

И тогда услышал от Господа голос:

– Дитя Мое, почему же ты не пьешь?

– Но он же прокаженный!

– А разве ты не видишь, что он только зачерпывает воду, он не дает ничего своего. Разве ты не видишь, что колодец весь золотой, ведро золотое? Священник не дает тебе чего-нибудь своего, будь он даже прокаженным, а дает тебе Господь, Который чист и непорочен, – ответил Господь.

Святое Причастие совершает уникальные чудеса, какой бы священник ни причащал. Поэтому, какой бы священник нас ни причащал, к кому бы мы ни пошли, мы принимаем одного и того же Христа. Естественно, если твой духовник служит вместе с другими духовниками, то ты из благоговения и любви можешь захотеть причаститься у него, но это не означает, что Святое Причастие имеет разную ценность.

То, что священник кадит нас во время святой литургии, указывает на молитвы христиан. В Апокалипсисе есть замечательный образ ангелов, собирающих молитвы христиан и возносящих их пред Бога (ср. Откр. 5, 8; 8, 3–4). А на вечерне мы поем: «Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою». Молитва, как фимиам, возносится на небо.