Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

– Да, сэр, – ответил Роберт, – спасибо, сэр…

– Не за что, – остановил его Фредди и посмотрел на Аристова.

Аристов был серьёзен и смотрел на него очень спокойно и даже как-то оценивающе.

– Что ж, я согласен с вами, – наконец сказал он. – Это разумно, – и улыбнулся. – Не во все кабинеты, как сегодня, я могу вас ввести.

– Естественно, – кивнул Фредди.

Крис встал.

– Мы пойдём, доктор Юра.

Но Слайдеры остались сидеть. Они быстро переглянулись, и на этот раз заговорил Метьюз, мулат.

– Сэр доктор, большое спасибо вам за всё, но есть ещё одно…

– Одна проблема, – поправил его с улыбкой Найджел.

– Да. Мы знаем, что все парни платят. За жильё, за еду, стирку. Вы сказали, сэр доктор, что это дешевле, чем в городе. Но… но мы хотим знать, сколько нам придётся заплатить.

Крис дёрнулся, но Аристов взглядом остановил его.

– Ваших денег хватит.

– Сэр, – Найджел обаятельно улыбнулся. – Нам не нужно… Деньги у нас есть, мы работали всё лето. Но нам не надо…

– Дармового, – закончил за него Роберт. – Извинимте за грубое слово, сэр доктор. Но нам надо считать деньги, а жить за чужой счёт мы не хотим. И ведь… ведь всё это, ну, что нас смотрят врачи, и экзамены, и остальное… Это всё тоже стоит денег. Мы должны знать, хватит ли нам наших денег.

– Хватит, – твёрдо ответил Аристов. – Крис, помоги им рассчитать.

– Мы платим помесячно, – спокойно сказал Крис. – за четыре недели, так? Значит, за неделю… Двадцать восемь кредиток с каждого. Вот и всё.

– Мало, – Роберт резко повернулся к нему. – На сколько занизил?

– Ни на сколько. Получаю сто пятьдесят семь, отдаю за всё это сто двадцать. Не мало.

– За койку?

– За комнату. Я один в ней. За еду, за бельё и стирку, – Крис насмешливо щурил глаза. – А насчёт обследования… оно бесплатное. Всем нам, бывшим, так положено. И экзамен. Ладно. Пошли.

– Пошли, – кивнул Роберт, вставая. – А когда платить, сэр доктор?

– Когда будете уходить, – улыбнулся Аристов. – Комендант подсчитает, и вы ему заплатите. Идите обедать.

Роберт посмотрел на Фредди.

– Спасибо вам, сэр. Завтра в пять мы придём, сэр.

– Я с утра завтра работаю, вечером свободен, – улыбнулся Крис. – Покажу, ну, где это.

– До свидания, сэр… до свидания, – попрощались они вразнобой и вышли.

Когда за парнями закрылась дверь, Аристов негромко засмеялся:

– Золотые парни.

Фредди кивнул и стал снимать халат. Тот был ему всё-таки тесен, и, когда Фредди вылезал из него, то пиджак распахнулся, открывая наплечную портупею с кобурой под мышкой. Насмешливая улыбка Аристова показала, что он всё заметил.

– Вы всегда с оружием, Фред?

– Всегда, Юри, – Фредди встряхнул, складывая, белый халат и застегнул пиджак. – Спасибо, что позволили походить с парнями.

– На здоровье. А теперь, Фред… Я заметил, что вы сами тоже боитесь врачей, так?

Фредди с интересом посмотрел на доктора.

– Ну-ну.

– Не отпирайтесь. Так боится врачей человек, который к врачам не приходит сам.

– Интересно.

– Дальше будет ещё интереснее. А которого приносят. С различными дырками, разрывами, порезами и так далее. Так что сейчас я вас посмотрю, Фред. Насколько тщательно вы заштопаны.

– А если я откажусь?

– Вы производите впечатление разумного человека, – улыбался Аристов. – Так что проходите за ширму и раздевайтесь.

– Послушайте, Юри…

– С удовольствием выслушаю вас после осмотра, Фред. Ну-ну, не уподобляйтесь вашим подопечным. Ждать полчаса, пока вы наберётесь смелости…

– А что? – Фредди с улыбкой расстёгивал пиджак. – Потом входят санитары?

– Вам так необходимы зрители? – Аристов прошёл в угол к раковине, закатал рукава и стал мыть руки.

– Предпочту без них, – Фредди медлил у ширмы.

– Никто не войдёт, – Аристов тщательно вытирал обнажённые до локтей руки. – Я уже включил табло над дверью. Карты я на вас не завожу, так что Люся не нужна. Вы готовы?

– Меня ничего не беспокоит, – Фредди складывал одежду на стоящий за ширмой стул.

– Сейчас посмотрим. Ложитесь на спину и приступим.

Графство ЭйрОкруг ГатрингсДжексонвилл

К удивлению Эркина, жизнь вошла в привычную колею неожиданно быстро. Будто и не уезжал никуда. Привычное пробуждение на рассвете, вынести грязную воду, принести чистую, принести дрова и затопить плиту, торопливый завтрак и бегом на станцию. Ну, а там уже совсем обычно. На рынок они с Андреем сходили пару раз, но там работы было мало, и… и не та работа. И платят мало, и смотрят на тебя как на шакала. А на станции… к ватаге ли какой подвалят, вдвоём ли работают, но совсем другое дело. Хоть и только погрузка-разгрузка. Андрей злится, что инструмент у него без дела лежит, но спокойнее, чем весной. Великое дело – задел иметь, знать, что если сегодня и не заработал ничего, то и ужин, и ночлег всё равно у тебя есть, жить не в долг, не одним днём…

В закутке у крана они присели передохнуть. Сразу как из-под земли появилась девчонка с ведром.

– А вот кофе, парни, кофе с устатку.

– Как и не уезжали, скажи, – Андрей заплатил за три кружки, и девчонка, просияв белозубой улыбкой, бережно вручила им по большой жестяной кружке, налитой до краёв тёмно-бурой жидкостью.

– Пейте, парни, я потом за кружками подойду.

Эркин развернул купленные с утра у входа пирожки. Ели не спеша, но без вкуса.

– Стоящей работы совсем нет.

– Мг-м, – Андрей кивнул с набитым ртом. – Всё пленные эти, откуда их столько? И злые…

– Не довоевали, – подсел к ним Джейми из ватаги Арча.

– Ты чего, разругался со своими? – сразу спросил Андрей.

– Да нет, вон идут уже.

В закуток вваливалась ватага Арча. Снова появилась девчонка с ведром. Эркин и Андрей быстро допили кофе и отдали кружки: другим тоже надо. Разговор стал общим, но всё о том же. Работа, жратва, бабы, выпивка… Но главное – работа. Будет работа – будет и остальное. Без работы не проживёшь. А кто бы спорил?

Андрей вытащил сигареты и закурил. Равнодушно обшарил взглядом штабеля и верхние этажи конторы.

– Больше не следят, – усмехнулся Арч.

– Как избавились? – спросил Андрей, сохраняя на лице безучастное выражение.

– А никак. Со Дня Империи отвалили. П-пиявки.

– Притихла, значит, свора, – сделал вывод Андрей, передавая сигарету по кругу.

– Лучше б шумела, – хмыкнул метис с перебитым носом. – Вон в Питерстауне пошумели, так русские их всех загребли. Там теперь лафа.

– Угу. Только ты оттуда чегой-то к нам сюда подвалил.

– Я по другому делу. Город маленький, работы на всех нет…

– Иди, в полиции поври, здесь работы не больше.

– Говорят, где лафа, так это у русских, ну, на ихней земле.

– Ага! – заржало несколько голосов.

– В рот кладут и проглотить уговаривают.

– А за цвет приплачивают.

– Чем, значит, темней…

– Давай, Уголёк, дуй к русским, тебе там больше всех платить будут.

– Врут, конечно, много, – отсмеялся Арч. – Но я одно скажу. Русские на оплате нас ни разу не нагрели. Разве не так?

– Так…

– Так, старшой…

– Оно-то так…

– И ещё. Кто первый подвалил, того и нанимают, на цвет не смотрят.

– Тоже так.

– Против не попрёшь.

– Но туда ехать…

– Язык знать надо.

– Чудно, ведь смотри, белые, а языка не знают.

– У них свой.

– Зачем? Учили б наш. А то не по-людски как-то.

– Ихний трудный, говорят. Язык поломаешь, пока выучишь.

– Лишь бы не голову.

– Да враки всё это, – негр с сильной проседью в волосах тоскливо вздохнул. – Нашему брату…

– В Овраге только легко, слышали.

– Заткнись, старик.

– Без тебя погано.

По кругу уже ходило не меньше пяти сигарет. Хоть и немного поели, а повеселели, забалагурили. Жары уже такой нет, так что ещё чуток посидеть и опять на работу. Уже до сумерек. А кому пофартит, то и на ночь. За ночную больше платят.

Андрей сплюнул и затоптал крошечный окурок, Эркин кивнул и встал: их перерыв уже закончился.

Когда они отошли от остальных, Андрей по-камерному тихо спросил:

– Ты не думал об этом?

– О чём?

– Ну, рвануть отсюда.

Эркин покосился на него.

– Куда и зачем?

Против обыкновения Андрей не завёлся и не отшутился, ограничившись кратким:

– Ладно, посмотрим.

Они работали как обычно: в паре, слаженно, без спешки и задержек. И как всегда не думая, что они грузят и зачем. По фигу всё это. Над этим задумываться – себе дороже.

– С чего это ты?

– О чём?

– Ну, чтоб рвануть.

– Понимаешь… – Андрей сосредоточенно двигает ящик к краю вагона. – Чую я… бери.

– Взял… Чего чуешь?

– А хрен его… но чую. Надо рвать.

Обрывистый на бегу разговор. Сосредоточенно хмурое лицо Андрея. Нахмурился и Эркин. Ведь только-только вернулись, всё хорошо, есть деньги, с работой… ну, скажем так, найти можно, а Андрей запсиховал. Ну, весной тогда понятно. Белую Смерть увидел. А сейчас-то чего? Ведь всё спокойно.

Они закончили до темноты. Но искать новую работу всё равно поздно. Спрятали деньги и неспешно пошли к выходу.

– Ты домой сейчас?

– Ага, – Андрей закурил, оглядываясь вызывающе сощуренными глазами.

Эркин невольно нахмурился. Поздно уже, конечно, но… когда-то же надо. Он дома у Андрея работал. И… и вообще…

– Слушай, ты лестницу починить можешь?

– А чего там? – спокойно спросил Андрей.

– Ступеньки. Скрипят и шатаются.

– Это на полдня работы, не меньше. И ещё посмотреть надо, вдруг доски понадобятся.

Эркин кивнул.

– Посмотреть… сейчас можно. А делать… тогда в воскресенье, что ли, – Эркин старался говорить спокойно.

– Давай так, – так же спокойно согласился Андрей.

И Эркин решился. Как в воду прыгая, с трудом удерживая дрожь в голосе.

– Там ещё ковёр повесить… Ума не приложу, как его приделать. Не прибивать же.

Андрей по-прежнему спокойно, даже небрежно ответил:

– Прибить рейку с крючками. А на ковёр петли нашить. И всё тут.

Они миновали станционные ворота, и, отойдя шагов на двадцать, Андрей посмотрел на Эркина. Эркин твёрдо выдержал его взгляд.

– Пошли, посмотрим лестницу.

– Пошли, – кивнул Андрей.

Глаза у него повеселели, а губы морщились в улыбке. Эркин перевёл дыхание. Теперь они шли быстро, торопясь уложиться с этим делом по светлому времени.

Калитка не заперта, и Алиса сидит на крыльце с куклами. Увидев Эркина и Андрея, она округлила глаза и побежала в дом. Значит, Женя дома… Додумать Эркин не успел.

– Которые шатаются? – деловито спросил Андрей. – Ты подопри дверь, а то не видно ни… – конец фразы он проглотил, потому что из верхней двери показалась Женя, но тут же громко заговорил по-английски: – Не извольте беспокоиться, мэм, в наилучшем виде всё сделаем.

Женя оглядела их, улыбнулась.

– И когда вы это делать собираетесь?

– А в воскресенье, мэм. Ежели только вы нам другой день не назовёте.

– Хорошо, – кивнула Женя. – Приходите с утра.

– Ясненько, мэм.

А когда Женя ушла, Андрей, всё ещё улыбаясь, снова занялся ступенями.

– Гнильё здесь всё. Переберём, укрепим, а через полгода опять… – он говорил негромко, но по-английски: вдруг услышит кто.

Эркин только вздохнул в ответ. Андрей снизу вверх посмотрел на него.

– Ладно, сделаем. Ты доски пригляди пока подходящие.

– Много досок? – разжал губы Эркин.

– Смотри. Четыре точно менять надо. Вот и прикидывай. Я тоже посмотрю. Может, обрезки где найду. И рейку присмотрю. Длинная нужна?

Эркин растерянно развёл руками.

– Я не мерил ещё.

– Ладно, – отмахнулся Андрей, – сделаю на семь футов, в два метра с небольшим. Длиннее не короче.

– А крючки?

– У меня гвозди красивые есть. Ну, шляпки у них… фигурные. Загну, вот и крючки. С десяток наберу, а больше и не надо.

Андрей выпрямился. Теперь они стояли на лестнице почти вплотную друг к другу. И шёпот Андрея был тише лагерного.

– Спасибо, брат, – по-русски и уже обычным голосом по-английски: – Ладно, бывай. Завтра на станции.

– Бывай, – кивнул Эркин.

Он вместе с Андреем спустился во двор, запер за ним калитку. Уже темнело, и в домах зажигали лампы. Эркин оглядел ещё раз быстро темнеющий двор и вошёл в дом. Запер за собой нижнюю дверь, поднялся по лестнице, привычно перешагивая через ненадёжные ступеньки. «На полгода», – сказал Андрей. Что ж, дальше такого срока он никогда не загадывал.

– Уже посмотрели? – встретила его Женя.

– Да, в воскресенье сделаем, – Эркин быстро переоделся в кладовке и вышел в рабских штанах и тенниске.

Женя сняла со сковородки тонкую, чуть ли не прозрачную лепёшку и вылила на шипящее масло ложку теста. Покачала сковородку, чтобы тесто растеклось тонким слоем.

– Сейчас ужинать будем. Мойся и садись.

– Ага, – Эркин с трудом отвёл от неё глаза. – Деньги только положу, – он сжимал в кулаке свой сегодняшний заработок.

– У меня уже готово всё. Потом с деньгами.

Помедлив, Эркин кивнул, засунул деньги в карман штанов и стал мыться. Сразу явилась Алиса и, как всегда, встала рядом, рассматривая его очень внимательно, даже строго и прижимая к груди его полотенце. «Когда только Женя успела его снять с высокого гвоздя и дать ей?» – мимолётно удивился Эркин.

Он умылся и взял полотенце.

– Алиса, мой руки и за стол. Эркин, захвати сметану, ладно? Алиса, не брызгайся, – распоряжалась, не отворачиваясь от плиты, Женя.

Наконец сели за стол.

– Женя, – на четвёртой лепёшке Эркин не утерпел. – А почему они такие тонкие? Чтобы больше получилось?

– Это же блины, Эркин. Они такими и должны быть.

– Бли-ны, – медленно повторил он, запоминая новое слово, и кивнул. – Вкусные какие!

Женя счастливо улыбнулась. Алиса подняла перемазанную сметаной мордашку.

– Эрик, а кто это был? Ну, все волосы кверху?

– Это… это Андрей, – растерянно ответил Эркин.

– Он ведь твой напарник? – Женя положила ему на тарелку ещё блинов.

– Д-да, – Эркин, не чувствуя вкуса, заглотал блин и решился: – Мы… мы в Бифпите, справки когда получали, на одну фамилию записались, – и, помедлив, решительно закончил: – Братьями.

Женя положила руку ему на плечо.

– Я сделаю в воскресенье хороший большой обед, хорошо?

Эркин быстро наклонил голову, прижимая щекой её руку к своему плечу. И тут же выпрямился.

– Мы лестницу сделаем. И… и ковёр повесим.

Женя кивнула.

– Вот и отлично.

– На ковёр только петельки нашить надо. Мы рейку прибьём. С крючками.

– Понятно, – улыбалась Женя. – Бери ещё сметаны.

– Мг-м. С утра начнём, к обеду управимся. Я тогда зайду к этому, ну, бельмастому, посмотрю там обрезки подходящие, ну, доски. Деньги у меня есть.

– Хорошо. Алиса! – Женя взяла салфетку и стала вытирать перепачканную Алису. – Ну, как тебе не стыдно, руками в тарелку лезть!

– Так вкуснее! – заявила Алиса.

– Я вот нашлёпаю тебя и из-за стола выгоню, будет совсем вкусно! Поняла? Ешь как следует, – Женя положила салфетку и снова посмотрела на Эркина. – Конечно. Петли я пришью. Посмотрим только, как его повернуть удобнее. Ну, и последний давай доедай. Я сейчас чай принесу.

– А сладкое? – подала голос Алиса.

– Кто аккуратно есть не умеет, тем сладкое не положено.

Алиса гневно нахмурилась, но решила промолчать. Женя дождалась, пока Эркин доест, и стала собирать посуду. Эркин встал.

– Я чайник принесу.

– Ага, спасибо.

Женя быстро, как всё, что она делала, накрыла для чая, достала было коробочку с «пьяной» вишней, но тут же убрала и выложила печенье. Алиса собралась возмутиться, но была остановлена строгим взглядом Жени.

– Нельзя всё сразу.

– Ла-адно, – протянула Алиса, поймав лукавую улыбку Эркина, пристраивающего на столе чайник.

Женя подозрительно посмотрела на них и вздохнула.

Сели пить чай.

– Сохнет уже печенье.

Эркин кивнул, вгрызаясь в своё.

– Тогда их надо побыстрее съесть, – заявила Алиса.

Женя невольно засмеялась: настолько серьёзно согласился с этим высказыванием Эркин.

– Ну, Эркин, опять?

– Опять, – упрямо кивнул Эркин, подвигая к Алисе половинку своего печенья.

– Расскажи лучше про королевский ужин, – попросила Женя. – Или про олимпиаду.

– Ага, – кивнул Эркин. – Про борьбу я уже рассказывал, так? Давай про ножи расскажу. Андрей там всех… обставил.

Женя поставила на стол локти, подперев кулачками подбородок, и стала слушать. Слушала она так, что Эркин, рассказывая, забыл обо всём. А Алиса потихоньку грызла одно печенье за другим. Нет, за языком Эркин не забывал следить. Говорил по-английски, потому что вечер сегодня английский, и обходился без ругани. Ну, только изредка запинался, проглатывая неуместное за этим столом слово.

Когда он закончил, Женя вздохнула, словно просыпаясь.

– Как хорошо ты рассказываешь, Эркин. Я словно сама там побывала. А знаешь, давным-давно на олимпиадах, я читала, ещё соревновались в пении, в стихах, ну, кто больше знает…

– Ага, – рассмеялся Эркин, – это и у меня было. Не в Бифпите, правда, на перегоне. Знаешь, я много их помню… Ну, я думал, песни, а это стихи, сонеты, – он с еле заметной неуверенностью выговорил это слово. – Их оказывается… Шекспир сочинил, мне сказали. И вот спорили, ну, все я знаю или нет.

– Их же очень много, – удивилась Женя.

– Сто пятьдесят четыре, – гордо ответил Эркин. – Мне когда сказали, я не поверил.

– И ты все знаешь? – ахнула Женя.

– Ага, – счастливо кивнул Эркин. – Мне даже подарили… сейчас покажу.

Он выскочил из-за стола, метнулся к двери и быстро – Женя даже не успела заметить, что Алиса уже сгрызла и его, и её печенья и запустила руку в пакет – вернулся и сел, протягивая Жене пухлый затрёпанный томик.

– Вот. Если хочешь, проверь меня, Женя.

Женя бережно раскрыла книгу наугад и прочитала:

– Скажи, что я уплатой пренебрёг…

– За всё добро, каким тебе обязан, – подхватил Эркин, – что я забыл заветный твой порог, с которым всеми узами я связан…

Эркин говорил чуть нараспев, глядя на Женю, и она следила за ним, а не за текстом. И покачала головой, когда он закончил:

– Я виноват, но вся моя вина покажет, как любовь твоя верна.

– Нет, Эркин ты ни в чём не виноват, это не про тебя, нет.

Он оторопело заморгал, покраснел и наконец, смущённо нагнув голову, признался:

– Женя, я, когда их говорю, не понимаю ничего, так, болтает язык, и всё.

Женя улыбнулась.

– Тогда слушай, – и стала читать.

Скажи, что я уплатой пренебрегЗа все добро, каким тебе обязан,Что я забыл заветный твой порог,С которым всеми узами я связан,Что я не знал цены твоим часам,Безжалостно чужим их отдавая,Что позволял безвестным парусамСебя нести от милого мне края.Все преступленья вольности моейТы положи с моей любовью рядом,Представь на строгий суд твоих очей,Но не казни меня смертельным взглядом.Я виноват. Но вся моя винаПокажет, как любовь твоя верна.

Она читала медленно, словно сама с трудом понимала. А он слушал и всё сильнее краснел, даже слёзы на глазах выступили.

– Женя, – у него дрогнул голос, – Женя…

– Ну что ты, милый, – засмеялась Женя. – Это же стихи, только стихи.

И тут она заметила заснувшую за столом Алису с недоеденным печеньем в руке и ахнула:

– Господи, ну, наказание, а не девчонка!

Женя сунула книгу в руки Эркину, вскочила и захлопотала.

Эркин так и сидел за столом, пока Женя бегала взад и вперёд, убирая со стола, расстилая постель и укладывая Алису. Мимоходом она взъерошила ему волосы, но он, против своего обыкновения, даже не попытался поймать её руку. И, закончив дела, Женя подошла к нему, наклонилась, заглядывая в его лицо:

– Ну? Ты что, Эркин?

Он поднял на неё глаза.

– Ты… ты думаешь, я… нарочно… я же всё время помнил тебя, Женя, всё время.

– Глупыш мой, – она мягко взяла у него книгу и положила на стол. – Я же сразу сказала, что это не про тебя.

Он обхватил её за талию и прижал к себе, уткнулся лицом в её халатик. Женя пригладила ему волосы на макушке, взъерошила и снова пригладила.

– Ох, Эркин…

– Что, Женя? – ответил он, не поднимая головы.

Вместо ответа она только прижала его голову к себе. Эркин потёрся лицом о её живот, осторожно раздвигая полы халатика, пока не коснулся губами её кожи. Женя негромко рассмеялась, и он уже смелее повёл губами по её телу. Приоткрыв губы, касался её тела языком короткими щекочущими толчками. И руки Жени всё плотнее прижимали его голову, становились всё горячее, а её тело мягче и податливее. И вот она уже теребит ворот его тенниски, гладит его шею и плечи.

Эркин вставал медленно, скользя губами, всем лицом по её телу, не отпуская её от себя, прижимаясь к ней. И когда их лица встретились, он так же мягко коснулся губами её губ. И Женя ответила на его поцелуй. Губы в губы, глаза в глаза. Она никогда не жмурилась и не отводила взгляда, он всегда видел её глаза, внимательные и ласковые. И сам не боялся смотреть на неё. Руки Жени мягко соскользнули по его спине вниз, выдернули тенниску и уже под ней начали движение вверх.

– Ага! – выдохнул он, на секунду оторвавшись от её губ.

– Тебе нравится? – успела она спросить.

Но он уже опять целовал её и только моргнул в ответ. Руки Жени блуждали по его спине, гладили, то щекотно, еле касаясь, то вжимаясь всей ладонью. Неумело, беспорядочно, но у него перехватывало дыхание от этих прикосновений.

Тенниска затрещала, и Женя остановилась.

– Ой, порвала, да?

– А н-ну её!

Он рывком содрал тенниску, путаясь и недовольно фыркая в ткань, бросил на пол.

– Ну, что ты, Эркин, я зашью…

– Да ну её, Женя. Не люблю я…

Она рассмеялась.

– Ну, наконец-то! А то ты всегда со всем согласный.

– Когда её снимаешь, тебя не видно, – уже спокойно объяснил Эркин, обнимая Женю.

Женя всё ещё смеялась, пока он развязывал пояс и распахивал её халатик, очень осторожно, очень мягко накрыл её грудь ладонью и улыбнулся.

– Как раз по моей ладони, – вырвалось у него.

– Маленькая, да? – дрогнувшим голосом спросила Женя.

– Нет, что ты? – огорчение в её голосе удивило его. – Так хорошо…

Левой рукой он охватывал её плечи, прижимая к себе, так что она плечом упиралась в его грудь, а правой всё поглаживал, мягко мял её грудь, нежно зажимая между пальцами напрягшийся сосок. Женя вздохнула, и он, не отрывая рук, наклонился и поцеловал другую грудь, тронул сосок языком. Женя дернулась, высвобождая руки. Он понял и сдвинул халат с её плеч, дал ему упасть на пол. Женя обвила руками его шею, запрокинула голову. Он поцеловал её в горло, в ямку между ключицами. Женя часто дышала, хватая воздух полуоткрытым ртом, а он всё не мог оторваться от её груди, целуя своды полушарий, ложбинку между ними, соски. Снова выпрямился, целуя ключицы, горло, приник ко рту Жени. Прижимал её к себе… И вдруг опомнился.

– Тебе холодно, да? Я сейчас…

– Нет, Эркин, что ты… – голос Жени вздрагивал, прерывался.

Но он уже подхватил её халатик, набросил ей на плечи.

– Прости, Женя, я совсем голову теряю, не помню ничего… – бормотал он, суетливо стаскивая с кровати ковёр.

Женя рассмеялась и отодвинула его от кровати.

– Ну, что ты, Эркин. Сейчас я всё сделаю.

Он топтался рядом, потом подобрал свою тенниску, повертел в руках, не соображая, куда её сунуть. Женя решительно отобрала её.

– Ложись, я сейчас, – и вышла.

Эркин присел на край разобранной подготовленной постели, потёр лицо ладонями. Что же это с ним такое? «Сам другой, и всё другое». Вот это оно и есть? Он не додумал, потому что вошла Женя. И снова горячая волна ударила его так, что даже слёзы на глазах выступили. Как от боли. Женя быстро ходила по комнате, выходила, возвращалась, а он молча следил за ней, бессильно уронив на колени руки. Потом зачем-то полез в карманы, нащупал там какие-то бумажки. А, это же деньги! Совсем забыл о них. Эркин заставил себя встать, подойти к комоду и выложить деньги, расправить смятые бумажки, сложить их в шкатулку, высыпать мелочь в вазочку. А когда обернулся, Женя, уже в ночной рубашке, сидела на кровати, расчёсывая волосы. Эркин медленно подошёл к ней и сел рядом.

– Женя…

– Что, милый? – она быстро отложила гребёнку, встряхнула головой, рассыпая волосы.

– Женя, знаешь, я… я вспомнил сейчас, послушай. Только… я это только петь могу. Вот…

Когда в раздоре с миром и судьбой,Припомнив годы, полные невзгод,Тревожу я бесплодною мольбойГлухой и равнодушный небосвод

Он пел еле слышно, почти шёпотом, глядя перед собой расширенными глазами.

И, жалуясь на горестный удел,Готов меняться жребием своимС тем, кто в искусстве больше преуспел,Богат надеждой и людьми любим, —Тогда, внезапно вспомнив о тебе,Я малодушье жалкое кляну,И жаворонком, вопреки судьбе,Моя душа несется в вышину.С твоей любовью, с памятью о нейВсех королей на свете я сильней.

Закончив, Эркин посмотрел на Женю.