bannerbanner
Успеть до захода солнца
Успеть до захода солнца

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
6 из 8

При мысли об этом Бодин стало грустно. Эйб и Эдда работали с первых дней, когда бабушка приняла решение разделить ранчо и создать гостиничный комплекс, они прошли вместе с ее семьей через все перемены, трудности и победы.

При необходимости она, конечно, найдет подходящую замену. Но это будут уже чужие люди, не то что Эйб и Эдда, и почему-то при мысли об этом ей стало одиноко.

Сменив направление, она отправилась не в хижину, а к конюшне. Коллен подождет еще немного.

Подняв щеколду, Бодин открыла дверь, и ее тут же окутали запахи лошадей, сена, навоза, зерна, мазей и кожи.

Она шла по бетонному полу, и с обеих сторон высовывались лошадиные головы. Увидев ее, некоторые приветственно ржали, но она продолжала идти туда, где кое-кто совершенно по-особому смотрел на нее, ожидая.

– Привет. Ах ты, мой мальчик. – Она погладила морду Аппалуза, которого звала Лео за леопардовые пятна на белой шкуре.

Он ткнулся носом в ее плечо, глядя на нее милыми, удивительно голубыми глазами.

Мужчина скучает по своей девушке, подумала она. Лошадь тоже может скучать.

– Прости, что я редко прихожу к тебе, совсем тебя забросила. В последние недели…

Она покачала головой, зашла в денник, взяла щетку и стала чистить его бока.

– Никаких оправданий. Зачем они? Знаешь что? Завтра мы поедем на работу. Ты навестишь тамошних лошадей, и утром у нас получится хорошая, активная прогулка. А вечером снова отличная прогулка, когда мы вернемся домой. Я ведь тоже скучаю без тебя.

Она вынула из кармана морковку, и Лео схрумкал ее.

– Ты всегда помни об этом. Только никому не говори.

Пока он ел морковку, она прижалась лбом к его шее.

– Я все продумаю, правда? Я и так уже половину продумала. Мне все-таки хочется дать Чейзу пинка по заднице, но половину я уже продумала. – Она быстро похлопала Лео по морде. – Завтра утром увидимся. Пробежишься.

Ободренная мыслью об утренней конной прогулке, Бодин вышла из конюшни, погладив по дороге еще несколько лошадиных морд, и направилась к хижине.

Маленькая, простая, с остроконечной крышей и квадратными окнами, с трещинами в кедровых бревнах и маленькой террасой, хижина стояла на расстоянии броска камня от большого дома и на таком же удалении от барака.

Изначально она была построена для первых туристов. Несколько таких же домиков были рассеяны среди деревьев, их потом приспособили под склады, когда строился комплекс. Но хижину оставили для ночевки случайных гостей и как совершенно неофициальный домик для игр.

А теперь его занял Коллен Скиннер.

Дверной молоток в виде подковы украшал входную дверь, но Бодин постучала костяшками пальцев, глядя на поднимавшийся из трубы дым.

Коллен распахнул дверь и замер на фоне освещенного проема.

– Здорово, соседка, – сказал он.

– Здорово. У тебя есть минутка?

– У меня полно времени. Ты уже поела?

– Да, только что из-за стола. О… – Зайдя в дом, она увидела на столе тарелку. – Ты поешь. Я могу зайти и потом.

– Ничего-ничего, проходи. – Он закрыл за ней дверь. – Хочешь пива?

– Нет, я ничего не хочу.

Коллен вернулся к столу, взял пульт и выключил телевизор, где шел какой-то черно-белый фильм.

Жилая часть домика отделялась от кухни, и когда-то все здесь очень удачно оформила мать Бодин. Из кухни дверь вела в спальню и ванную, такую маленькую, что Бодин удивлялась, как Коллен ухитрялся мыться под душем, не обивая локти и колени о стенки.

– Присядешь?

– Ой, мне правда неловко, что я помешала тебе ужинать.

– Ты не помешаешь, если присядешь и поговоришь со мной, пока я буду есть. Сними куртку. Печка тут хорошая, греет неплохо.

Маленькая пузатая печка в углу комнаты делала свое дело, подумала Бодин, бросив куртку на спинку кресла.

Она села напротив Коллена за квадратный двухместный столик.

– Ты сам готовишь?

Он отрезал кусочек жареного стейка.

– Кое-что умею. Я мог поужинать в бараке, но тут у меня есть дела.

Возле него лежал планшет, теперь закрытый.

– Ты просто по-соседски зашла? – поинтересовался он.

– Да, именно так. Мне нравится твое соседство.

– Мне тоже.

– Ты не позвонил мне, не сказал, что Лафой никуда не годится, так что я его взяла на работу.

– Ты велела мне сообщить, если он не подходит, но у меня не было причин звонить. Он хорошо работал с лошадьми, знает, что к чему, вроде, слушал, когда я ему что-то говорил, нормально общался со всеми, когда мы проехались по территории. К нам подошла семейная пара с дошкольником. Он был с ними вежлив и любезен. Пожалуй, этим он мне и понравился, хоть не скажу, что он все хватает на лету.

– Что ж, хорошо, у меня сложилось такое же впечатление. – Она откинулась на спинку стула и вздохнула. – Тут вот какое дело, Скиннер. Кажется, Эйб не вернется до весны. Он беспокоится за Эдду, не хочет, чтобы она пока работала, поэтому решил свозить ее к сыну, затем к дочке, иначе она заскучает.

Слушая, Коллен отрезал кусочки стейка.

– По-моему, это правильно.

– Мы договаривались, что ты будешь иногда заменять его – сейчас, потом с января, но теперь все складывается иначе.

– Тебе все равно надо затыкать эту дыру.

– Да, надо. Папа и Чейз говорят, что, если ты согласишься перейти на зиму в гостиничный комплекс, их это устроит. Если хочешь, мы можем поговорить о жалованье, и тогда ты официально перейдешь из бухгалтерии ранчо на комплекс до возвращения Эйба. Если ты против, ведь ты приехал сюда работать с лошадьми на ранчо, тогда ничего не поделать. Однако я буду признательна, если ты нам поможешь, пока я не найду кого-нибудь.

Коллен подцепил вилкой картофельное пюре, запил пивом и что-то неразборчиво промычал. Бодин продолжила:

– Пока Эдда болеет, я составляю расписание занятий и решаю хозяйственные вопросы. Я могу найти ей временную замену из числа наших хозяйственников, но вот на место Эйба у меня никого нет ни в спорткомплексе, ни в манеже. Даже если бы Мэдди не ждала ребенка, она все равно не менеджер. Во всяком случае, пока. И не думаю, что она захочет им стать. Так что придется кого-то искать на стороне. Я займусь этим, если ты отказываешься.

Он неторопливо ел и думал.

– Ты можешь рассказать мне обо всем подробнее? Жалованье, да, важно, но обязанности, степень ответственности, возможность что-то решать самостоятельно, если это официально. Временно, но официально.

– Конечно. – Ее немного успокоило, что он ставил вопросы, а не просто отвечал «да» или «нет». – Если ты дашь мне твой электронный адрес, я вышлю тебе всю информацию. В письменном виде.

– Я могу дать тебе адрес, – усмехнулся он, – но я готов съесть свою шляпу, если ты не держишь каждую деталь в голове. А шляпу свою я люблю и не хочу ее есть.

Бодин задумалась.

– Пиво там? – Она ткнула большим пальцем в сторону холодильника, потом махнула Колу, чтобы он не вставал.

Она достала бутылку «Мусхед», открыла крышку о прикрепленную к стене открывалку в виде головы быка. Сделала большой глоток.

– Хорошее пиво. – Она выпила еще. – Я люблю вино, но, черт побери, ничто не может сравниться с холодным пивом.

Сев, Бодин в деталях рассказала Коллену о работе, обязанностях, материальной ответственности, перспективах, о том, кто перед кем отчитывается, о политике комплекса и планах.

Перечень получился длинный. Она делала паузы, отпивая пиво.

– Ты точно не хочешь получить все это в письменном виде?

– Я уже все понял. Почти все вполне разумно.

Она решила все равно прислать ему письмо.

Когда Бодин назвала размер жалованья, Коллен какое-то время раздумывал, прежде чем кивнуть:

– По-моему, нормально.

– Хорошо. Тебе нужно еще время на размышление?

– Просто хочу прояснить все с Сэмом и Чейзом.

– Я сказала тебе, что они уже согласились.

– Да, сказала. Но не ты нанимала меня, а они. И я хочу лично услышать об их согласии. Поскольку я рассчитываю, что они дадут его, как ты и сказала, времени мне не нужно. Я приму твое предложение. Хотя это создаст мне кое-какие трудности на несколько месяцев.

– Трудности? Почему?

Выпив пива, он пристально посмотрел на нее поверх бутылки своими серыми глазами.

– Ну, понимаешь, мне довольно непросто пойти на эту работу, раз ты будешь моим боссом. Сестра и дочь моих боссов – тоже непросто, но терпимо. Но когда ты сама босс, к этому еще надо привыкнуть.

Она устремила на него взгляд поверх своей бутылки.

– Нам с тобой предстоит слишком много работы, тебе будет некогда подбивать ко мне клинья – или мне плясать вокруг тебя.

– Этому никакая работа не помеха. – Он смотрел на нее с веселым удивлением и даже уважением. – А ты хорошо танцуешь?

– У меня очень легкие и быстрые ноги, Скиннер. Но танцевать мне некогда, так что не усложняй ситуацию.

– Я не виноват, что ты выросла такой красоткой. Я предлагаю: давай назначим свидание. На первое мая, день подходящий. Весна уже придет, а ты больше не будешь моим боссом. И мы с тобой потанцуем, Бодин.

В пузатой старушке-печке потрескивали, догорая, дрова.

– Знаешь, Коллен, если бы ты так же игриво смотрел на меня и говорил такие речи, когда мне шел тринадцатый год, у меня бы выпрыгнуло сердце из груди. Я была по уши влюблена в тебя.

Он не сверкнул, как обычно, своей усмешкой. Его губы медленно растянулись в мягкой улыбке.

– Правда?

– Господи, да, правда. Ты, с твоей худобой, неуправляемым поведением и задумчивыми глазами, был объектом моей отчаянной любви и пробуждавшихся гормонов. Долго, много недель, а то и месяцев, хотя тогда они казались мне годами. – Она взмахнула рукой, сжимавшей бутылку. – А то, что вы с Чейзом считали меня в лучшем случае досадной липучкой и помехой, лишь усиливало мои душевные муки.

– Пожалуй, мы подло обращались с тобой.

– Нет, не могу считать это подлостью. Ты поразил мое юное сердце своим несмешливым высокомерием, с каким пятнадцатилетние мальчишки смотрят на двенадцатилетних девочек. И я, как многие двенадцатилетние девчонки, пережила свою первую влюбленность.

– Я не раз с интересом поглядывал в твою сторону, когда тебе было пятнадцать.

Удивившись, она медленно выпила несколько глотков пива и решила ответить вопросом, как и он:

– Правда?

– Ты расцветала не спеша, но все хорошела. Я замечал это. – Он встал, достал новую бутылку и показал Бодин еще одну. Она отрицательно покачала головой. – Тебя было трудно не заметить. Но тогда мне было почти восемнадцать. А в восемнадцать я уже думал о славе и богатстве. К тому же ты была младшей сестренкой моего лучшего друга.

– Это никогда не изменится.

– Но ты уже не маленькая. И три года разницы между нами больше не имеют значения, ты теперь взрослая. Плюс ко всему – я вернулся назад.

– Ты разбогател, Коллен?

– Я неплохо зарабатывал. Более того, делал то, что мне было нужно. Я узнал, чему мне следует учиться. Теперь я вернулся навсегда.

Ее брови взметнулись вверх, и он покачал головой:

– Я перестал злиться и поступил так, как нужно. Это моя земля. И дело не в том, кому она принадлежит. Я просыпаюсь утром и знаю, что я там, где хочу быть, у меня хорошая работа, а вокруг хорошие люди.

Его слова тронули ее.

– Ты растерял почти всю свою хмурую загадочность.

– И большую часть злости тоже, видя, как они шли рука об руку. Ну так давай вернемся к свиданию.

Коротко рассмеявшись, она поставила пиво и встала.

– Я пришлю тебе твое расписание на неделю. Оно еще изменится, поскольку некоторые гости записываются на занятия по верховой езде или на конную прогулку лишь после приезда, а катание на санях начнется у нас со следующей недели. – Бодин стала надевать куртку. – Если у тебя возникнут вопросы по работе, пиши мне. Или приходи в мой офис.

– Так, значит, насчет первого мая пока ни да, ни нет?

Она улыбнулась.

– Да. И спасибо за пиво, – добавила она, выходя.

Тихо рассмеявшись, Коллен похлопал ладонью по сердцу. По его мнению, главной привлекательной чертой дерзкой, упрямой женщины – особенно с рациональным, глубоким умом – была ее недоступность.

А он всегда принимал такой вызов.


Когда Билли Джин выпроводила последних посетителей и завершила привычные дела перед закрытием «Салуна», ее ноги едва ли не тявкали, как нервный джек-рассел-терьер ее матери.

Ей хотелось поскорее вернуться домой и лечь в постель, хоть и пустую, потому что несколько дней назад она выставила за дверь своего бойфренда (лживого, никчемного ублюдка).

Еще ей не терпелось добавить вечерние чаевые в свой Фонд красного платья.

Она увидела его, когда что-то покупала онлайн, и сразу запала. Теперь каждый день она заглядывала в свою корзину и любовалась им, и вот, по ее расчетам, сегодняшние чаевые позволят нажать клавишу «Купить».

Сто сорок девять долларов и девяносто девять центов.

Дороговато для платья, думала она, выключая свет. Но только не для этого платья. К тому же оно было наградой за тяжелую работу и символом ее нового статуса одинокой женщины.

Она наденет это красное платье в следующий свободный вечер, может, даже пойдет в «Кораль» потанцевать и немного выпить. Тогда и посмотрим, кто чего стоит, решила она, с горечью вспомнив своего бывшего.

Она вышла на холод. Услышала в тишине хруст гравия под ногами. Сегодня она позволила последней группе клиентов задержаться чуть дольше положенного. Зато добавились те чаевые, те самые чаевые.

И она сможет поспать утром дольше, если захочет.

Ей нравилось работать в последнюю смену.

Билли Джин села в свою тачку – компактный, подержанный внедорожник, за который она платила уже целую вечность. Но он везет ее туда, куда она захочет, и обратно.

Из Бодин-Тауна, как называли комплекс местные, с его ресторанами, магазинами и офисами, она выехала по грунтовым дорогам, извивавшимся среди темных домиков и леса, на неровную, в рытвинах, дорогу и пожалела из-за изматывающей тряски, что перед выходом не заглянула в туалет.

Но раз она выехала на мощеную дорогу, то можно было прибавить скорость. Ее маленькое авто прыгало не хуже кролика, а в ночное время дорога такая же пустая, как летним утром.

Через пятнадцать минут, сказала она себе, будет дома.

Тут ее тачка дернулась, кашлянула пару раз и сдохла.

– Черт побери! Что такое?!

Зарычав от досады, Билли Джин повернула ключ зажигания, подкачала бензин. И, не видя никакого результата, ударила ногой по колесу.

Что же теперь делать, дьявол побери?

Она немного посидела, закрыв глаза и стараясь взять себя в руки. Вылезла из машины, подняла капот. Снова выругавшись, вернулась в кабину и схватила фонарик, лежавший в бардачке.

Она могла заменить шину – и не раз меняла. Она знала, как налить воду в радиатор, а бензин – в бак, проверить аккумуляторный кабель. И все. Больше она ничего не умела. С таким же успехом она могла смотреть на неисправный ракетный двигатель.

Оставив капот поднятым, она пнула ногой переднее колесо и достала телефон из сумочки, лежавшей на переднем сиденье.

Ее первой мыслью было позвонить Чеду – лживому обманщику, никчемному ублюдку. Потом вспомнила, что они разошлись. Думала связаться с одним из ее разведенных родителей, но они жили слишком далеко.

Она размышляла, что лучше: найти круглосуточный дорожный сервис или позвонить подруге Сол. Сол была ближе, но…

Тут она услышала гул мотора, увидела свет фар и подумала: слава богу!

Грузовик затормозил и остановился позади ее машины. Билли Джин подбежала к окошку водителя.

– Похоже, вам нужна помощь, – сказал он.

– Я буду очень признательна, – ответила она с самой обаятельной улыбкой.


1992 год

Наступил и прошел еще один День благодарения. Элис вела счет дням по квадратикам и числам в календаре. Ее тюремщик не забрал его – пока. Она отмечала дни и старалась, очень старалась представить себя дома за большим столом, в кругу своей семьи.

Мама жарит двух больших индеек – одну для работников ранчо. Если постараться, то можно ощутить запах, наполняющий кухню. Дедушка жарит говядину, а бабушка глазирует окорок. Ее любимый.

И все обрезки тоже. Картофельное пюре, сладкий картофель с маршмеллоу, зеленые бобы, брюссельская капуста – все это она не любит. Любит бисквиты и мясную подливку.

Она бы приготовила брусничный соус. Ей нравилось смотреть, как лопались ягоды при варке. Рин фаршировала бы яйца, для этого необходимо время и терпение.

А потом наступает момент, когда ты понимаешь, что в тебя уже не влезет ни кусочка! А сколько еще пирожков на столе!

Она представила себя маленькой девочкой. Вот она сидит рядом с сестрой за кухонным столом и лепит из остатков теста маленькие пирожки.

Мама что-то напевает и раскатывает новую порцию теста…

Но эти картинки быстро пропадали, как Элис ни старалась их удержать. Они бледнели и таяли, а она снова оказывалась на койке в ужасном подвале с железной цепью на ноге и пустыми руками.

Он забрал ее дочку.

Хоть у нее и пропало молоко – с болями, – в грудях оставалась фантомная боль, ужасное напоминание.

Она сбежала в сон – что ей еще оставалось? Во сне она пыталась вернуться домой. К индейке на День благодарения. Она скакала галопом на лошади, а небо взрывалось огненными красками заката.

Увидит ли она когда-нибудь солнце?

Накрасит губы помадой, купит новое платье? Будет лежать под летними звездами с парнем, полным страсти к ней?

Дотронется ли до нее кто-нибудь с лаской и заботой?

Она перенеслась мыслями в свою спальню. Розовые стены и постеры с актерами, а за окнами горы и небо.

Но вот она открыла глаза, и реальность придавила грудь свинцовой тяжестью. Четыре тусклых стены, цементный пол и запертая дверь над крутыми ступеньками.

Нет, она никогда не увидит солнца, его восходов и закатов. В ее мире нет окна, в которое оно светит.

Никто не дотронется до нее с лаской и любовью. Потому что для нее существует только Сэр. Только Сэр, который молотит ее каждую ночь. А когда она вскрикивает, потому что ее тело еще не оправилось после родов, он молотит еще сильнее и хлещет ее по лицу, заставляя замолчать.

Она больше никогда не увидит свою спальню, такую розовую и красивую, никогда не сядет за большой стол на ранчо, не отпразднует со своими родными День благодарения.

Она никогда не возьмет на руки дочку. Ее Кору с крошечными розовыми пальчиками.

Утрата всего этого, пустота внутри от утраты ребенка, которого она сначала не хотела, а потом полюбила так сильно и так быстро, глушили все мысли.

Элис ела, потому что, стоило ей отказаться, он вливал суп ей в глотку, схватив за волосы и зажав нос. Она мылась, потому что, когда она переставала, он обливал ее холодной водой и тер жесткой щеткой до крови.

Она умоляла его вернуть ей ребенка. Обещала быть послушной и делать все, что он захочет, если он вернет ей ребенка.

Теперь она еще чья-то проблема, не твоя.

Вот что он ей ответил. От дочерей нет никакой пользы.

Она надеялась, что Сэр забьет ее до смерти, но он, казалось, знал, когда надо остановиться.

Он не позволит ей умереть, как ей хотелось. Просто умереть, ускользнуть в сон, где можно сидеть на террасе в кресле-качалке, смотреть на горы и петь дочке колыбельную.

Будь у нее что-нибудь острое, она перерезала бы себе горло. Нет, нет, сначала ему, думала она – наяву, не во сне, – лежа на койке с закрытыми глазами, чтобы не видеть свою тюрьму.

Да, сначала она убьет его, потом себя.

Элис прикидывала, сможет ли заострить пластиковую ложку, которую он приносил ей с едой. Или зубную щетку. Пожалуй, да, зубную щетку.

Она попробует, она попробует, но боже, она так устала.

Она хочет спать, только спать.

В полузабытьи она представила, как она рвет простыню, делает петлю. Тут нет ничего, к чему ее привязать. Может, к ступеньке. Она обмотает себе шею и задушит себя.

Она больше так не может. Не может просыпаться день за днем, ночь за ночью в этом ужасном месте, зная, что он скоро спустится к ней по этим ступенькам.

Хуже, даже хуже, чем жестокость и насилие, были бесконечные часы одиночества. И одиночество стало еще глубже, шире и чернее без ее дочки.

Она заставила себя встать и посмотрела на простыню тусклыми, погасшими глазами.

Разорвать ее на полосы и сплести? Так веревка станет прочнее и выдержит?

Как трудно сосредоточиться, когда любая мысль пробивается сквозь туман. Она рассматривала простыню, отыскивая прохудившиеся места, которые легче порвать.

Мысль о самоубийстве казалась не более пугающей, чем решение задачки по математике.

Даже еще меньше.

Но ей надо подождать, напомнила она себе. Он скоро спустится к ней. Подождать, когда он уйдет. Ведь ей потребуется время, чтобы умереть.

Сегодня, подумала она с усталым вздохом. Она может умереть сегодня.

Сбежать.

Она снова выпрямилась, но тут стены качнулись.

Нет, поняла она, это она качнулась. А ее желудок вывернулся.

Она еле успела добежать до туалета, упала на колени и опустошила взбунтовавшийся желудок.

Липкая, противная, она перевела дыхание, и ее снова стошнило.

В слезах она свернулась калачиком на полу, дрожащая, задыхающаяся. Ее душили слезы горя и какой-то странной радости.

Она слышала, как звякнул запор. Слышала его шаги – тяжелые-тяжелые.

С трудом поднявшись с пола, вцепившись в раковину, она повернулась к нему.

Туман в голове рассеялся, и она с ужасающей отчетливостью снова почувствовала свою ненависть.

Положив руку на живот, все еще обвисший после родов, она внезапно осознала, что у нее появился смысл жить дальше.

– Я беременна, – сообщила она.

Он кивнул:

– Лучше, чтобы на этот раз ты родила сына. А теперь умойся и съешь завтрак.

Глава шестая

Наши дни

Хрустким, как яблоко, утром, когда восточный небосклон подсветили розовые и золотые лучи, Бодин повесила на плечо сумку и пошла к конюшне.

Она слышала, как кудахтали куры. Возле барака дворняжки Честер и Клайд устроили утреннюю возню. Они тут же помчались к ней, высунув языки, с веселыми глазами – словно месяц ее не видели.

Ничто не может так развеселить человека в начале дня, как пара безумно довольных собак, и Бодин с удовольствием чесала и гладила их, пока они не возобновили свой поединок.

Она помахала рукой одним работникам и поговорила с другими, которые убирали навоз в конюшне.

Увидев Коллена, Бодин остановилась. В куртке из овчины, удобных, разношенных сапогах и темном стетсоне он прилаживал седло на спину красавца Сандауна.

– Хочешь прокатиться? – спросила она.

Он оглянулся.

– Сандауну нужно размять ноги, и я могу сегодня поработать на нем на комплексе.

– Он настоящее сокровище. Если хочешь, мы и его можем взять на баланс.

– Нет необходимости. – Пока Коллен затягивал подпругу, Сандаун повернул голову и снял шляпу с его головы. – Что я говорил тебе?

Сандаун просто высунул голову за низкую дверцу и протянул Бодин шляпу.

– Ой, спасибо. Какая хорошая шляпа.

– Она перестанет быть хорошей, если он и дальше будет с ней играть. Тебе что-то нужно?

– У меня есть все, что мне нужно, а вот и моя лошадь, которой тоже требуется размяться. Я поеду на ней сегодня на работу.

– Утро подходящее. Я подожду тебя. Можем поехать вместе. Вы вернете мне мою шляпу, босс?

Отдав ему шляпу, она повернулась, чтобы пойти к Лео. И услышала позади голос раздосадованного Коллена:

– Ладно тебе, перестань.

Надевая седло на Лео, она размышляла, может ли обучить его парочке трюков. Он любит морковку и мятные сладости, так что она попробует его подкупить.

Она услышала смех работников и поняла его причину, когда вывела Лео.

Сандаун сидел на бетонном полу в проходе, причем выглядел прямо как человек, усевшийся в кресле, а Коллен прислонился к двери денника и что-то изучал на дисплее телефона.

– Эта лошадь переплюнет всех! – крикнул один из работников. – Точно переплюнет, будь я трижды проклят.

Коллен поднял голову и улыбнулся Бодин:

– Готова?

– Да. А ты?

Коллен выпрямился и взял Сандауна под уздцы.

– Пошли. – Конь вскочил на ноги с такой же ленивой грацией, как и его хозяин.

После краткого знакомства, немного пофыркав, лошади, вероятно, решили, что могут общаться друг с другом.

На дворе Бодин вскочила в седло.

– У меня есть подходящий маршрут, чтобы Лео хорошенько пробежался.

– Отлично.

Сначала лошади шли шагом, чтобы разогрелись мышцы. Занимался день, и небо из розового стало голубым. Легкий ветерок, зимнее попурри из запахов снега и хвои, шевелил морозный воздух, овевая лицо Бодин.

– У тебя была возможность посмотреть на расписание? – спросила она у Коллена.

– Угу, я понял, что кузнец придет завтра, а ветеринар послезавтра. Я познакомлюсь с ними. Новичок выходит на работу сегодня утром, так что буду присматривать за ним и проверю, правильно ли мы сделали, взяв его.

На страницу:
6 из 8