Переход хода

Генерал удовлетворенно кивнул.

– Хорошо. Что у тебя в Подольске есть аутентичного, как сейчас модно говорить?

Подполковник почесал затылок.

– Ну, нового ничего нет. Из старых игрушек – «фаготы», штук сто – сто пятьдесят… но они уже – каменный век, управляются по проводам, работают только в ясную погоду, дальность всего две тысячи, да и по бронепробиваемости.… В общем, слабоват комплекс для современного боя, особенно – боя противотанкового, хотя в восемьдесят первом в Ливане проявил себя очень даже недурно. Но ведь прошло уже двадцать лет…

– Это я не хуже тебя понимаю. Но ведь лупить из этих «фаготов» будут не по лобовухе «абрамсов», как ты понимаешь, а всё больше по бензовозам да разным «брэдли» да «хаммерам», какие наш «фагот» наскрозь прожжёт, и не закашляется – правильно?

Левченко молча кивнул.

– Вот, стало быть, для тамошнего театра эти трубки ещё очень даже ого-го! А самое главное, что с пусковой этих «фаготов» и «конкурсы» можно запускать, каких у грузополучателя вагон и маленькая тележка…. Стало быть, сотню «фаготов» вместе с пусковыми под польским флагом ты отгрузить в состоянии – правильно я понимаю?

– Так точно, сорок пусковых установок и восемьдесят контейнеров с ракетами к ним в сорока вьюках. На сто двадцать пусков.

Генерал покачал головой.

– Ну вот, стало быть, с этим всё ясно. Сколько всё это железо будет весить?

Подполковник почесал затылок.

– Пусковая с ракетой весит где-то двадцать три килограмма. Две ракеты в отдельном вьюке – ещё примерно двадцать семь. Итого полста килограмм.

– Всего, значит, две тонны?

– Так точно.

Калюжный кивнул.

– Гут. Теперь по ПЗРК. Этот товар вторичный, у исламистов новоявленных авиации нет, так что отгрузим мы это так, для порядку. Сколько у тебя псевдопольских вторых «стрел»?

– Да сколько и было, сотня.

– Хорошо. Двадцать труб вместе с пусковыми и двадцать россыпью – сколько завесят?

– Ракета в контейнере весит десять килограмм, комплекс в сборе – четырнадцать с половиной. Будем считать вес брутто в двадцать пять кило. Общий вес партии, стало быть – полтонны где-то.

Генерал хмыкнул, покачал головой.

– Да-а-а, всего две с половиной тонны разных железяк – а какую головную боль могут устроить, окажись в опытных руках! – Затем, сев за стол и что-то подсчитав на листке бумаги, бросил своему собеседнику: – Вариант доставки надо переиграть!

Левченко развёл руками.

– Максим Владимирович, для отработки вариантов нам бы месяца два надо, не меньше! И откуда доставлять?

Генерал улыбнулся.

– Товарищ генерал-лейтенант Третьяков берётся нам подкинуть одну рабочую связь в Закарпатье – тамошние парни гарантируют догрузку нашего железа в польский камьон[3]. Ребятишки евонные, каких он нам готов подсуетить, контрабандой сигарет и спиртного промышляют уже лет десять, и чем может грозить любая неувязка – знают на собственном опыте. Уловил?

Подполковник подумал и кивнул.

– Ясно. Получится чисто, без концов. Если что какое, случайность на дороге, вскрытие тента – то мы сбоку, так как груз едет из Польши, с польскими же железками, и если вдруг его случайно обнаруживают – все претензии к министерству обороны Речи Посполитой. Ежели же неслучайно – у нас есть с кого спросить по всей строгости, и опять же – доказать ничего не получится. Ловко! – Левченко улыбнулся.

Генерал кивнул.

– Так точно, ловко. Вот только никаких подобных неувязок и случайных вскрытий быть не должно!

Левченко развёл руками.

– Все под Богом ходим…. Но, думаю, до Болгарии как-нибудь груз дотащим.

– Гут. В Сливене или Варне пусть наше железо отлежится недельки две, спешить нам тут особо некуда, а за это время мы отработаем вариант дальнейшей транспортировки. Как я понимаю, теперь на Артаксеркса надежды особой нет?

Подполковник кивнул.

– После освобождения за ним постоянное наблюдение, все случайные связи отслеживаются…. Нет, он сейчас вне игры. Пусть пока побудет на скамейке запасных…

– Стало быть, на Одиссея целиком ложится болгарский кусок маршрута – работа по организации погрузки и доставки до Стамбула, и, если повезёт, то и дальше. Гончаров в Царьграде его страхует и обеспечивает связью, в случае нужды – предоставляет каналы для отхода. Или он самолично жаждет в горах Тавра попартизанить? Ты за ним этого желания не заметил?

Левченко пожал плечами.

– Вы ж Гончарова знаете…. Он, конечно, врукопашную сходить горазд, но нарушить приказ – ни-ни! Если мы достаточно чётко очертим круг его задач – думаю, лезть глубже он не станет.

Генерал удовлетворенно кивнул.

– Теперь – по связям. Что у нас там есть – пусть хилое и на ладан дышащее? Ещё раз повторю, то, что у нас в тех палестинах нет устойчивой сети – ещё не повод огорчаться. Что-то же у нас там всё же есть? Или ты хочешь сказать, что светлой памяти наш с тобой товарищ Таманец зря казённый хлеб ел?

Левченко отрицательно качнул головой.

– Нет, сказать, что уж совсем ничего – будет неправдой. Покойный Миша Тамбовцев[4] всё же пару устойчивых связей там накопал, но…

– Что «но»?

Подполковник тяжело вздохнул.

– Да связи эти… очень специфические.

Генерал едва заметно улыбнулся.

– Ну да, специфические. А ты что хотел? Чтобы на нас работали люди исключительно высокоморальные, десять заповедей свято блюдущие и готовые ради России мученический венец принять? А если нет таких? Прикажешь работу сворачивать?

Левченко пожал плечами.

– Я ж не спорю…. Но одно дело – с кадровыми агентами работать, какие на смерть идут, не морщась, а совсем другое – рассчитывать на тех, кто в первую очередь на сумму прописью в ведомости на зарплату глядит.

Калюжный покачал головой.

– Понимаю. Стало быть, и алгоритм работы с ними должен быть иной. Какие последние вести от Горца относительно Царьграда? Ты ж его, как я помню, ещё в сентябре озадачивал?

Подполковник кивнул.

– Озадачивал. Докладывать подробно?

– Давай!

Левченко прокашлялся, взял в руки папку, развернул её, пробежал глазами – и, чуть заметно качнув головой и про себя хмыкнув, доложил:

– Таманец работал в основном с Немезидой – в девичестве Оксаной Осадчей, жительницей славного города Чернигова. Туда в восемьдесят девятом вывели войска из Германии, и немцы подрядили турецкую фирму «Энка» понастроить жилья для беглых наших вояк. Там наша девушка и познакомилась с неким Туфаном Сарыгюлем, тогда ещё – простым курдским работягой. Через год паренёк убыл во славный град в Константинополь, а ещё через три месяца Оксана, не выдержав разлуки, подалась ему во след. Как она его в Стамбуле нашла – мы до сих пор голову ломаем, ведь не знала ни слова по-турецки! Но нашла…. В общем, жили они крайне небогато, и в девяносто седьмом её нашёл Таманец… и к нашему общему делу привлёк. Нам тогда в Турции нужна была опорная точка – вот Оксана и согласилась чуток поправить своё благосостояние, нашей конторе кое-какие услуги оказывая. К тому времени бывший строительный рабочий переквалифицировался в бандита, отсидел срок за убийство, поднялся по тамошней иерархической лестнице… по-нашему до авторитета. Сам он выходец из селения Малатия, что в горах Восточного Тавра, турецкий Курдистан. Курды, как вам наверняка известно, держат весь криминальный бизнес в Стамбуле, курдская мафия подмяла под себя там всё более-менее доходное – ночные клубы, наркотики, проституцию, заказные убийства. В последнем виде деятельности оный Туфан Сарыгюль и преуспел.… Сейчас числится бригадиром в клане Рамазана Илдыса, занимается организацией ухода в лучших из миров нежелательных персонажей, плюс к этому – крышует торговлю наркотиками в трёх кварталах близ Истикляль; также имеет небольшой семейный бизнес, отель и ресторанчик. С Немезидой Таманец наладил связь в девяносто седьмом году, в июне-июле, и до сих пор нареканий на её работу не было; Горец считает, что со своими обязанностями деваха справляется нормально. Впрочем, мы её до сих пор шибко не нагружали – всё больше по мелочам: принять человека, помочь с документами, переправить в Грецию или куда дальше. То есть до сих пор в серьезных делах она задействована не была.

– Работает барышня исключительно за бакшиш? – перебил подполковника Калюжный.

– Так точно, Горец ей перечисляет пятьсот каждый месяц, плюс за каждую операцию – сдельно. Но не балует.

Генерал молча кивнул.

Левченко продолжил:

– В сентябре Горец сообщил Немезиде, что возможно, ей придется поучаствовать в серьезном деле. И попросил поговорить с её бандитом – на предмет содействия. Барышня пока согласия не выказала, но, думаю, её бандит за это дело возьмется – некоторые данные позволяют судить, что парень любит рисковые дела, если эти дела хорошо оплачиваются.

Генерал вздохнул и пробурчал:

– Ох уж мне эти «жёлтые розы»… Мало светлой памяти Иосиф Виссарионыч на Мустафу Барзани денег и ресурсов ухлопал, генеральское звание ему присвоил – теперь наша очередь пришла в курдское … хм… в общем, в их отходы вступать.

– Жёлтые розы? – удивился подполковник.

– Фамилия у этого Туфана так переводится – «Сары-Гюль», «жёлтая роза». А то, что он курд – вообще, такой не подарок, я тебе скажу…. Ладно, теперь я вижу, что присутствие Гончарова в Стамбуле более чем необходимо. Согласен. Значицца, так. Пущай Одиссей наведается в Мукачево, или куда там ещё в Закарпатье, я тебе завтра все данные сообщу, куда точно, и с кем ему там связь держать, на кого рассчитывать. Ты же пока найди подходящий транспорт до Закарпатья, вступи с владельцем в сговор – так, чтобы груз наш из Подольска до этого Мукачева или Ужгорода доехал без проблем. Сантехническое оборудование, как я понимаю, на этот раз не пойдет?

Левченко отрицательно помахал головой.

– Нет. Будет подозрительно – сантехнику в те края из Польши и Венгрии тащат.

Генерал кивнул.

– Ясно. Значит, придумай что-нибудь посвежее. Сегодня у нас четырнадцатое – даю тебе на всё про всё неделю, двадцать первого железо должно тронуться в путь, и быть в Закарпатье до католического Рождества или дня на два-три позже. Примерно к этому же времени подтягивай туда Одиссея.

– А польская машина? Разве поляки в Рождество куда-то едут?

Калюжный иронично улыбнулся.

– Поляк, ежели это выгодно – всё бросит и от одра умирающей тёщи бегом умчится бизнес делать! Твой знакомец, Третьяков, обещал фуру в любое время – у его легальной конторы контракт на поставку какого-то оборудования из Польши в Болгарию. Его знакомые ребятки за Карпатским хребтом машинку эту потихоньку догрузят, без лишних глаз и ненужных вопросов, и Одиссею её покажут. В Сливене, куда фура эта идёт, наше железо Одиссею передадут, ну, а дальше – на его усмотрение.

– Когда Гончарову стартовать?

Генерал почесал затылок.

– А что ему в конторе зазря сидеть, штаны протирать? Пущай дела свои в божеский вид приведёт, дней десять ему за глаза должно хватить бумажки оформить и легенду к этой поездке придумать, а потом командировочные получит, и двадцать шестого – двадцать седьмого пусть двигает в Царьград-город, с курдским бандитом договариваться. Раз он такой, понимаешь, жуткий шустрик…

Левченко кивнул.

– Задача ясна. Разрешите идти?

Калюжный вздохнул.

– Погоди. Ты хоть понимаешь, Левченко, КАКУЮ операцию мы тут с тобой замышляем?

Подполковник пожал плечами.

– Обычную. Впервой, что ли?

Генерал покачал головой.

– Ничего ты не понимаешь, друг мой сердечный, Дмитрий Евгеньевич! До сего дня действовали мы с тобой и со всей нашей конторой на свой страх и риск – не видя наверху ни просвета, ни тени радения об Отечестве, в самую, извини, задницу загнанному. Бились, людей теряли – и ни слова благодарности от Родины не слышали. Так?

Левченко кивнул.

– Так точно. Хорошо хоть, не мешали…

– Вот и я о том же. А ноне начинаем мы операцию, чтоб ты знал, совсем иного толка. Я, по стариковской своей привычке никому не верить, и по сей час сторожусь чего лишнего сболтнуть, и наверху о нас по-прежнему думают, как о связной лавочке, не дающей нашей агентуре к западу от Смоленска совсем уж зачахнуть. Но на эту операцию, что мы с тобой в мае задумали, а в августе начали потихоньку готовить – я прямое разрешение получил с самого верху. С самого! – негромко, тщательно выговаривая слова, повторил генерал, подкрепив свои слова поднятием указательного пальца к потолку.

Левченко удивлённо посмотрел на своего шефа.

– Так точно, товарищ подполковник! И не удивляйся, и брови не вздымай – потому как я и сам удивляюсь! Правда, насколько я понял со слов моего любезного друга генерала Третьякова, наверху по-прежнему всех наших возможностей не знают – да и незачем им пока этого знать, беспокойство одно – но всурьез на нас рассчитывают. Ведь с нас, как понимаешь, при любом раскладе взятки гладки. Лавочка мутная, чем занимается – неясно, кто в ней работает – совсем уж непонятно, кто её финансирует – один чёрт разберет. Но к государственным органам никакого отношения не имеет однозначно – вот в чём вся прелесть! Руки у нас свободные – и посему наша с тобою операция должна будет таких блох за воротник нашим заклятым друзьям сыпануть, что им, бедолагам, тошно должно стать. Если задумка эта наша с тобою удачно сыграет – то, чем чёрт не шутит, может, и удастся нам кого-нибудь из главарей той стороны пустить по дорожке, покойным генералом Зия-уль-Хаком проторённой[5].… Только на этот раз уже без помощи палестинцев и этого, как его, выговорить трудно… пентаритритола тетранитрата, холера ему в бок! – какой после себя слишком уж яркий след оставляет, чтоб тому, кто его выдумал, в аду и посейчас икалось …. Да, о чём бишь я? Ага, вспомнил…. Так вот, этим действом мы обязаны будем подкрепить, так сказать, вербальные, сиречь – устные, предупреждения наших политических вождей – но так, чтобы оные вожди за наши шалости никаким боком ответственности не несли. Теперь ясно?

Левченко облегченно улыбнулся.

– Наконец-то!

– А ты шибко-то радостно не вздыхай. Нам оттого, что наша операция включена в общий расклад действий всех к тому причастных органов – легче, учти, не будет. Наоборот. Будет тяжелей. Потому как облажаться мы ноне не имеем права никак! Филигранно должны сработать, ювелирно! Чтоб комар носа не подточил! Ясно, товарищ подполковник?

Левченко встал, одернул пиджак.

– Так точно, товарищ генерал! Ясно!

Калюжный едва заметно улыбнулся и махнул рукой.

– Ну вот, а теперь ступай. Давай к восемнадцати ко мне с Гончаровым – будем вместе думать, как нам задание любезного Отечества выполнить. Раз уж оно о нас наконец-то вспомнило…

* * *

Опять за рыбу гроши! Двадцать седьмого быть в Сваляве – и хоть тресни, а будь! Спрашивается – что он забыл в этом Закарпатье накануне праздника? Понятно, раз требуют прибыть – значит, без него обойтись нельзя – но ведь за четыре дня до Нового года! Когда весь советск… тьфу, весь бывший советский народ закупает селедку для салата под шубой, шампанское и мандарины, пуская слюнки в предвкушении праздника! А ему – в путь, в путь, маленький зуав, труба зовёт…

Хотя, что тут возмущаться – приказ есть приказ, и выполнять его надлежит беспрекословно, точно и в срок, как бы ни хотелось встретить приход Нового года в этой уютной квартирке на окраине Варны, в тишине и неге…. Да, ЧТО есть приказ – во времена доисторические, в первый же день его военной службы, наглядно продемонстрировал старший сержант (нет, он тогда был ещё младшим) Федоренко. Тогда, помниться, суетливая и гомонливая толпа стриженых духов в необмятом новеньком обмундировании с только что, вкривь и вкось, пришитыми погонами, долженствующая, по идее, изображать строй, на приказ отца-командира «Разойдись!» отреагировала как-то вяло, безынициативно, с холодком, и разбежалась в разные стороны лениво и неуверенно. И, чтобы наглядно разъяснить бойцам, как надобно выполнять приказы, сержант Федоренко, вновь построив свой учебный взвод, вторично отдал ту же команду – сопроводив её, для пущей убедительности, действием, сиречь – метнув в самый центр строя тяжелую табуретку.… Надо сказать, что это был крайне эффективный метод убеждения!

Ладно, будем собираться. А ведь Новый год так хорошо был спланирован! Да и Рождество нынче у болгар… Они хоть и православные, а рождение Христа вместе с католиками празднуют, до них большевистские штуки-дрюки с календарём во времена оны не докатились. Бенчевы приглашали сегодня в гости на гуся по-родопски, домашнее вино и свежую брынзу с гор…. Теперь же всё летит к чертям собачьим, вдребезги пополам, как говорил тот Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке»…. Эх, жизнь моя жестянка!

Хорошо хоть, все документы на фирму «Олена Трейд» успел оформить; вместо положенных по закону тридцати дней вся музыка заняла ровно трое суток, правда, две тысячи левов сверх всех официальных платежей пришлось заплатить наличными. За… хм… как бы это правильно сказать, чтобы не обидеть болгарских чиновников? За ускорение документооборота, вот. Зато теперь он может ехать в командировку совершенно официально, как коммерческий директор этой фирмы; генеральным в ней числится Васил Бенчев, сосед напротив (всех уговоров – один поход в ресторан!) – такие уж тут правила коммерческой деятельности. Одиссея, правда, малость раздражала необходимость за свой счет содержать чужие глаза и уши в сердце его собственной, купленной на его деньги (точнее, на деньги «Спецметаллснабэкспорта») фирмы – но, в конце концов, Васил был парень простой, без тараканов в голове, и мешать деятельности фирмы, по ходу, не собирался – но всё ж ему лучше поменьше знать о её деятельности! Официально мы будем заниматься экспортом в Турцию металлоизделий – вот пусть и думает, что мы сборные конструкции для строек союзникам по НАТО планируем впаривать. Меньше знаешь – крепче спишь…

Что ж, машина у него есть, денег в достатке, цели и задачи доброе командование определять и ставить не зевает. Свалява так Свалява, надо там быть – стало быть, в означенный срок и будем. Время не ждёт, седлайте коней, сеньоры! Толедо всё ещё в руках мавров…

* * *

Одиссей вышел из подъезда, когда кругом ещё царил предрассветный сумрак (он обычно предпочитал отправляться в путь ещё до рассвета, чтобы по максимуму использовать для езды куцый, в данном случае, декабрьский световой день), поморщился от мгновенно до костей пробравшей стылой сырости, подошёл к своей «шкоде» (светло-фиолетовая «фелиция» на днепропетровских номерах, с генеральной доверенностью – капитан Кулешов три дня назад расстарался), не торопясь, загрузил в багажник не шибко тяжелую сумку – и, перекрестившись на виднеющуюся в предрассветном мраке полоску посветлевшего неба на востоке, там, где лежала Россия – сел в машину. Дай Боже, как говориться, в час добрый!

Сначала у него был соблазн ломануться в Закарпатье через Румынию, через так называемые Фокшанские ворота, холмистую равнину, ограниченную с востока Прутом, а с запада – горными отрогами Трансильванских Альп. Дорога эта была ему известна, шла от Джурджу, через Бухарест и Плоешти, на Бузэу, Фокшаны, Бакэу, ровненько до погранперехода Вадул-Сирет в румынской Буковине, от которого можно было рвануть прямо на Черновцы, на Буковину украинскую; но, при зрелом размышлении, решил он этим путем не идти. Всё ж придется часов двадцать (считая очередь на таможне) пробыть в стране Влада Цепеша и Николае Чаушеску, к тому же по пути проехать через дикое сердце цыганской Румынии, где мало ли чего может случиться – а вернее всего, случится обязательно…. А ежели те парни, что с той стороны глобуса, ищут его всерьез – то очень может быть, что, задержав его по какому-нибудь пустяковому поводу (а повод может найтись любой, Румыния в плане коррупции даже любезному Отечеству сто очков форы даст), вдумчивый румынский полицейский суб-локотенент[6] не отыщет в какой-нибудь отдельно лежащей папке «разыскиваемые за очень большие деньги» и его молодецкую харю. Понятно, что со времен мадьярского пленения он изрядно прибавил в весе и опытная рука пластического хирурга малость подретушировала его внешность – но береженого, как известно, Бог бережет, а небереженого знамо кто…. А, поелику встреча с каноническим конвоем в планы Одиссея никак не входила, то, проехав за два часа путь от Варны до Русе и за следующие полчаса едва протащившись через забитый фурами мост через Дунай – решил он двинуться на Брэилу – Галац, с тем, чтобы за пару часиков оказаться в пределах молдаванского государства и дальнейший путь проделать по территории этой дружественной республики.

Ага, вот и румынская граница. Одиссей удивлённо осмотрел какую-то странную автомойку, которая, при вдумчивом исследовании, оказалась конструкцией для дезинфекции. Стоявший возле неё румын в некоем подобии формы, увидев его украинские номера, тут же начал гостеприимно руками, головой, глазами и прочими частями тела зазывать его под это сооружение. Одиссей попытался проигнорировать это приглашение, направившись прямо к будке погранконтроля – но тщетно. Личность при дезинфекции что-то заорала, на крик появился уже настоящий, в форме, пограничник, с тавром Politia Frontiera[7] на хилой груди, и на неплохом русском языке предложил – либо наглый украинец приобщается к благам цивилизации, платит за дезинфекцию и истребление разной заразы, которую он, вне всяких сомнений, притащил с собой с жутких и опасных Балкан – либо возвращается обратно в Болгарию и продолжает вольно и невозбранно ездить по тамошним дорогам так, как есть, то бишь – немытым и заразным. Одиссей вздохнул и подчинился. Вся музыка обошлась в десять долларов, которые усердный дезинфектор ловко выхватил из рук Одиссея, взамен не выдав ничего, напоминающего чек. Одиссей улыбнулся – нравы и обычаи здесь нисколько не изменились с ноября девяносто второго, когда он впервые пересек Румынию с севера на юг!

Маленькую «шкоду» с ног до головы обрызгали прозрачной вонючей жидкостью, которая, наверное, хорошо отмывает насекомых – увы, зимой проверить это предположение было решительно невозможно. Затем, в очереди на пограничный контроль, Одиссей заметил забавную особенность – за дезинфекцию все въезжающие в Румынию машины исправно платили, но обрызгивались единицы. Хорошо хоть, была плюсовая температура, и ядовитая жидкость не замерзала на кузове – но, очевидно, в морозы этот спектакль румынские труженики фронтира сворачивают за ненадобностью.

Перед Брэилой Одиссей увидел временный желтый знак, обозначающий поворот на Галац, так как основная объездная была, как гласило здоровенное объявление сразу вслед за знаком, закрыта на ремонт. Одиссей свернул – и проклял румынских дорожников трижды! Этот временный объезд оказался худшей дорогой за все время его сидения за рулем, даже галицийские просёлки были куда ухоженней! Огромные колдобины, множество фур, тянущихся к молдавской границе, которым тоже, между прочим, надо объезжать колдобины, и поэтому обогнать их практически невозможно; и даже на более-менее приличных участках дороги приходилось тащиться со скоростью тридцать километров в час. Выехав через сорок минут на шоссе, он облегченно вздохнул – теперь до Молдавии плохих дорог быть не должно. Каковое его предположение рухнуло буквально через час…

Галац он обнаружил километров за двадцать – по желто-коричневому облаку выбросов металлургического комбината. Одиссей про себя изумился непрофессионализму румынских градостроителей – ибо при подъезде к городу было отлично видно, что дующий ветер направляет весь смрад аккурат на жилые районы. Сильны румыны, холера им в бок!

Да, вот и пахнуло Родиной.… В городе, выйдя из машины у небольшого продовольственного магазина, чтобы прикупить чего-нибудь на зуб, Одиссей всей грудью вдохнул характерный запах диоксида серы, в изобилии присутствующий в здешнем воздухе. Как в Кривом Роге, где он был в девяносто пятом…. Пропахший большой металлургией Галац мгновенно побудил у него ностальгические воспоминания о Криворожье…. Да-а-а, весело они тогда провели ту неделю! Как звали тех сестричек-близняшек? Галя и Оксана. Одиссей аж улыбнулся от нахлынувших воспоминаний. Да, были времена…. Впрочем, даже чисто внешне Галац был похож на Кривой Рог. Это уже не Европа! Троллейбусы, советской школы архитектура, не шибко вежливые продавщицы в магазинчике – стало быть, мы уже на пороге любезного Отечества. И не важно, что теперь этот порог украшает шильда «Республика Молдова» – ещё добрых лет тридцать это по-прежнему будет Советский Союз. А может быть,… хотя чего там гадать. Что будет – то будет!

Не без труда (и, главным образом, с помощью водителей местных маршруток, через пень-колоду, но всё же понимающих по-русски), Одиссею удалось, после трех неудачных попыток, все же выскочить на мост, ведущий к границе. Оп-па! Оказалось, что дорога до границы в данный момент не то строится, не то ремонтируется, и в результате полтора километра Одиссею пришлось сорок минут тащиться по песчаной грунтовке. Когда впереди замаячил румынский флаг, обозначающий пограничный переход, у него уже не было сил радоваться – так вымотали его последние пяди румынской земли.