1982, или Дожить до весны

Вернее, Белка сама увязалась за Кириным отцом, собачьим чутьем угадав в его худой и сутуловатой наружности признаки беззащитности и доброты. Она шла за Анатолием Борисовичем от станции до самого ситенского дома, зная, что после столь долгой дороги бородатый интеллигент уже не бросит ее, а по меньшей мере приютит и накормит. На свое счастье Белка была в высшей мере воспитанной собакой: она была чистоплотна, не норовила сбежать с дачного участка или сорваться с поводка. Она теряла внутреннее равновесие только во время грозы – при первых раскатах грома прибегала в дом и забивалась под кровать Евгении Михайловны, где оставалась до полного восстановления небесной тишины. Наверное, именно из-за какого-то внезапного шума она и отстала от своего прежнего хозяина и потерялась на станции: невозможно было представить себе, чтобы кто-то сознательно оставил обаятельную Белку на произвол судьбы.

Знакомство с Белкой было одним из наисчастливейших обстоятельств Кириного детства. Повзрослев, Кира будет с удивлением вспоминать, что ей почему-то совсем не грустилось по Белке, когда та зимовала у Евгении Михайловны. Ей покажется невероятным, что ребенком после трех месяцев дружбы с белой собачкой она могла спокойно с ней расстаться до следующего лета. Однако в детстве люди смотрят на вещи (в данном случае на животных) более рационально. Маленькая Кира понимала, что ее мать никогда не позволит Белке погостить у себя на квартире и тем более не поедет проведывать Евгению Михайловну на далекую станцию метро «Свиблово». О приобретении собаки Кире в личное пользование не могло быть и речи. Кире ничего не оставалось делать, как забыть о своей пушистой подруге – вырезать ее из своего податливого детского сердца, чтобы не мучить себя попусту в и без того тоскливые школьные дни. Зато летом мало кто требовался Кире для полного счастья, кроме Белки – или «папиной находки», как она называла шпица в пику Евгении Михайловне, любившей иной раз «пошутить», что Белка Кире не принадлежит.

Глава 7. Белка-2

Справедливость требует, чтобы Белке, как самому светлому (и в прямом, и в переносном смысле) воспоминанию Кириного детства, было посвящено как минимум две главы. Дорогие читатели, вашему вниманию предлагается полотно «Купание белой собаки». Белка, хотя и была чистоплотна, достигала похвального уровня чистоты воздержанием от прогулок в слякотные дни, нежели частыми водными процедурами. Почти так же сильно, как она боялась гроз, Белка боялась воды, растопыривая лапы каждый раз, когда ее пытались поставить в таз и облить из кувшина. Вы спрашиваете, зачем Белку надо было ставить в таз и поливать теплой водой, вместо того, чтобы оставить ее на земле и поливать из шланга, как это обычно делают с собаками на дачах? Ответ прост: по всем прямым и косвенным доказательствам она заменила Евгении Михайловне ребенка, а ребенок Евгении Михайловны, разумеется, не мог быть обливаем из шланга на улице. Водобоязнь животного и материнская привязанность к Белке, развившаяся у Евгении Михайловны, означали, что купание Белки проводилось нечасто и всегда было событием всесемейного масштаба. С утра нагревалась вода в топившейся дровами колонке в сарае и объявлялся общий банный день («Не топить же колонку по десять раз», – непременно замечала Евгения Михайловна). Кира, Любовь Георгиевна и (если он оказывался в тот день на даче) Анатолий Борисович стояли наготове со старыми простынями, в которые предполагалось завернуть выкупанного зверя, в то время как Евгения Михайловна заканчивала последние приготовления у радостно гудевшей колонки. Белка, уже разнюхавшая человеческие планы, была бы рада спрятаться где-нибудь в саду, но ее заранее запирали в комнате Евгении Михайловны, чтобы в последнюю минуту вынести оттуда в сарай.

И вот Белку понесли! Любовь Георгиевна передавала Кире свою порцию старых простыней и принималась помогать Евгении Михайловне намыливать и споласкивать извивавшееся животное. Обычно после этой операции обеим промокшим до нитки женщинам приходилось самим закутываться в старые простыни. Белка после купания теряла две трети своего объема и становилась похожа на облезлую ехидну. Она дрожала не переставая, пока ее обвивали двумя-тремя слоями простыней, и в таком виде новорожденного младенца несли в дом. Там Евгения Михайловна садилась на диван и держала Белку у себя на коленях, сюсюкая с собакой нос в нос и обсуждая с ней подробности успешного омовения. Когда Белка успокаивалась, ее распеленывали и расчесывали старой щеткой для волос, в результате чего она не только возвращалась к своему прежнему объему, но становилась еще более похожей на большой белый помпон. Как уже было замечено, после купания Белки мылись и все остальные обитатели дачи, обходившиеся в другие дни быстрыми водными процедурами под рукомойником. Потом собирались с замотанными полотенцами головами на террасе и пили чай. Белка, к тому времени окончательно успокоившаяся, долго взбивала свежие подстилки в своей коробке и, потоптавшись напоследок вокруг своей оси, сворачивалась калачиком и засыпала.

Глава 8. Красная Пресня

Спросите сегодняшних школьников, что означают слова «Красная Пресня», и они вряд ли смогут ответить. Возможно, они подумают, что Пресня происходит от слова «пресный» (хотя почему тогда она красная?) или от слова «прессовать», что на современном молодежном сленге означает «унижать, угрожать, вымогать ценности или деньги». Если честно, в 1987 году Кира тоже имела слабое представление о том, какое событие стояло за названием этого соседнего с Ситенкой садоводческого товарищества. Кровавые бои 1905 года на Пресненской улице в Москве оказались увековечены в именах десятков поселков, деревень, парков и площадей, но спустя сто лет осталось неясным, героическая ли эта память или трагическая – или, даже более того, горькая и тягостная? Кто хочет жить в месте, названном в честь бойни между людьми, одинаково твердо верившими в свою правоту? Бойни, в результате которой была разрушена одна из самых гуманных на тот момент фабрик Российской империи? Эти вопросы, однако, оставались за пределами Кириных познаний и интересов. Название садов «Красная Пресня» звучало для детских ушей радостно, по аналогии со слышанными из сказок выражениями «красная девица» и «красное солнышко». Красная Пресня была для Киры местом даже более интересным, чем знакомая Ситенка, потому что в Красной Пресне был продовольственный магазин. В Красную Пресню обитатели Ситенки ходили не просто так, погулять «как малые дети»: туда ходили за продуктами. Вообще основную часть непортящихся припасов (макароны, крупы, консервы, сгущенное молоко, подсолнечное масло, варенье) ситенцы привозили с собой на дачу в начале лета. По мере их убывания и по мере нужды в быстропортящихся яйцах, масле и хлебе необходимо было идти в Красную Пресню. Слово «необходимо» придавало походу за продуктами дух серьезной и полезной миссии, что особенно радовало Киру, не любившую бесцельных прогулок «ради свежего воздуха».

И вот Кира и Любовь Георгиевна отправляются в дорогу. Идти до Красной Пресни не более получаса, но Кире кажется, что путь им предстоит неблизкий. Они спускаются с деревянного крыльца, проходят по знакомой тропинке, вдоль которой растут кусты шиповника, наклоняются под жасминной аркой, открывают калитку, поворачивают налево, проходят мимо еще двух домов до конца дачной «линии» и упираются в шеренгу деревьев – полосу леса, уцелевшего после расчистки местных окрестностей под садоводческие товарищества. О том, что эти деревья уцелели от старого леса, свидетельствуют многолетние слои мха и густой травы, стелящиеся под ними, а также узловатые корни, выползающие на тропинку, бегущую по краю садов. В конце лета сквозь сплетенный травяной покров пробьются на этой полоске леса сыроежки, а местами и подосиновики.

Однако день, описываемый здесь, приходится на начало июля, и до грибов еще далеко. Все равно идти в Красную Пресню весело и интересно, так как за лесной полосой прячется участок пути, наводящий восторг и страх – линия электропередач. Как известно, для линий электропередач лесá расчищают по прямой, оставляя лысые полосы, похожие на первую сбритую межу на голове у призывника. Все леса России перечеркнуты такими полосами; в густой тайге, вдали от людей, они кажутся следами от великана, протоптавшего в сердце леса вечный шрам. Но полоса электросети в Ситенке не вызывала таких грустных ассоциаций, так как лес здесь был редкий и светлел тут и там залысинами полянок. Черные металлические вышки удерживали над полосой черные гудящие провода, а под ними расстилался душистый, уже пожелтевший от июльского солнца луг. В отличие от полос электропередач в густых лесах, по которым обычно не пройти из-за поваленных деревьев, по этой полосе можно было не только пройти – можно было пробежать по мягкой траве и упасть в ромашки.

Бегать по полевым ромашкам можно было, впрочем, лишь до тех пор, пока полевая полоса тянулась вдоль Ситенки: у последней «линии» ситенских садов травяной ковер заканчивался и начиналась неровная, покрытая кочками поверхность, поросшая пучками камыша, – следы бывшего болота. Оставалось пересечь полевую полосу до конца и на противоположной от Ситенки стороне спрятаться в прохладном перелеске, сквозь который пролегала широкая тропа, тянувшаяся до самого продуктового магазина. Краснопресненские сады были старше Ситенки, и дома в них были попрочнее и повыше ситенских хижин: многие из них были сложены из цельных бревен и украшены резными наличниками. Эта основательность и присутствие в Красной Пресне магазина превращало малоприметный населенный пункт в объект зависти окрестных дачников.

Магазин Красной Пресни – вернее, пространство перед ним – являлось центром людских пересечений, сплетен и показов дачных мод. Если все остальное время жители окрестных садоводческих товариществ ходили у себя на участках в выцветших тренировочных штанах и майках, то перед походом в Красную Пресню они умывались, причесывались и принаряжались: мужчины в поддельные или настоящие джинсы с рубашками, женщины в сарафаны и платья ярких расцветок. Любовь Георгиевна часто одевала Киру в белую футболку и синюю юбку с грудкой, на которой красовался пластмассовый белый якорь – костюм юной морячки. Кириных родителей не смущало то обстоятельство, что в средней полосе России морем не только не пахло, но даже трудно было вообразить себе существование какого-либо иного пейзажа, кроме травянистой суши. Киру же это обстоятельство злило и заставляло краснеть: ей казалось, что краснопресненские дети показывают на нее пальцем и спрашивают у своих родителей, отчего эта девочка одета в такой неуместный костюм. В ответ на Кирины опасения Любовь Георгиевна пускалась в свои излюбленные рассуждения о силе характера.

Однако были дни, когда Киру одевали в шорты и заграничного вида майку, и тогда дорога до Красной Пресни казалась по-настоящему сказочной. Так же, как и на ситенской стороне, тропа сквозь краснопресненский перелесок была бугристой из-за вылезавших на землю корней; так же пахло нагретой солнцем травой и листьями берез и осин. Через двадцать минут ходьбы уже виднелся желтый бок краснопресненского магазина, а на фоне него – высокие чугунные качели. И тут вставал непростой для пятилетнего ребенка выбор: идти сначала в магазин, любоваться его богатствами и запахами, или оставаться на улице, чтобы занять место в очереди на качели. Качелей Кира боялась. Они были сделаны без оглядки на детскую безопасность, поэтому качались не только вперед-назад, но и влево-вправо. Шатаясь, как часовой маятник, они грозили прищемить детские пальцы между ручкой качелей и их холодным ржавым основанием. Вопрос решался сам собой. Масло Кира любила сильнее мороженого и уж тем более сильнее чугунных качелей. Краснопресненское масло привозили из соседнего молочного хозяйства, и от него пахло сладким сливочным теплом. Оно лежало на прилавке брусками длиной в локоть и шириной чуть поменьше, и его резали проволокой, натянутой между двумя деревянными ручками. Любовь Георгиевна всегда покупала жалкий по сравнению с целым масляным брусом кусок, и быстро несла его домой, чтобы он не растаял. А как же качели? Любовь Георгиевна, подталкивая нерешительную Киру, командовала кучковавшимся у качелей подросткам:

– А ну-ка, ребята, пропустите нас покачаться, а то у нас масло тает!

Под взгляды оторопевших краснопресненских детей Кира стеснительно садилась на качели и неловко пыталась привести их в движение. Тогда Любовь Георгиевна подталкивала ее сзади, и Кира изо всех сил поджимала ноги, боясь соскользнуть с чугунного сиденья. Качаться ей все равно уже не хотелось – хотелось бежать обратно в Ситенку, чтобы там перед обедом съесть кусок хлеба со свежим маслом, а потом просто любоваться через стеклянный купол масленки на желтое жирное счастье.

Глава 9. Ступино

Одно лето сменялось другим, и постепенно походы в Красную Пресню начали терять ореол авантюры, а за маслом стали ездить на электричке в главный населенный пункт округи – городок Ступино. У Ступина имелась богатая и гордая военная история, но Кире это место представлялось кучкой домов, формой похожих на ступу Бабы Яги (детская топонимика быстра и прямолинейна). В одном таком доме, как виделось Кириному воображению, располагалась больница, куда Любови Георгиевне однажды пришлось поехать, оставив Киру на попечении Евгении Михайловны. Уже не в Кирином воображении, а в суровой дачной реальности у Любови Георгиевны образовался кожный нарыв, и ступинские врачи решили его резать, как она рассказывала потом, без обезболивающего.

– Было больно? Ты плакала? – спросила Кира у нее, отчасти с жалостью и сочувствием, отчасти надеясь на то, что мать ответит, что было ужасно больно, и не было сил терпеть, и теперь никому из ее семьи не надо будет ходить к этим страшным людям в белых халатах.

– Было больно, но я держалась за батарею и терпела, – не оставила Кире надежды Любовь Георгиевна. Почему держание за батарею помогает, когда больно, Кира не спросила, но поняла, что шансов пожаловаться на что-то у нее в жизни с тех пор стало еще меньше.

Помимо больницы, в воображаемой кучке домов-ступ Кире виделся таинственный магазин. В нем были совершенно пустые полки и ничего не продавалось (в принципе, соответствовавшая реальности фантазия), но изредка в нем появлялись волшебным образом редкие вещи, которые надо было брать не раздумывая. Кирины родители при таких покупках повторяли красивое и загадочное слово «дефицит», но у Киры было собственное объяснение тому, зачем из Ступина привозили то ненужный никому новый абажур, то тапочки, не подходящие по размеру ни одному из членов семьи. «На счастье, – думала Кира, – и потом, самые интересные вещи – это бесполезные вещи, как юла, например, или зонтик от солнца».

Однажды в Ступино отправилась Евгения Михайловна (не на электричке, конечно – её захватили с собой ехавшие туда на машине ситенские знакомые) и вернулась, опять же на машине, с набором тарелок «Три поросенка». Тарелки были украшены с очевидным расчетом на детского потребителя: по их краям симметрично располагались изображения трех поросят, бегущих по кругу, причем двое из них придерживали балалайки – вероятно, символ их легкомыслия. Евгения Михайловна, у которой не было детей, все равно купила тарелки с расчетом и на себя, и на нескольких родственников, потому что такие яркие, веселые тарелки появлялись в советских магазинах не часто (на тарелках в Кирином доме присутствовали только серьезные рисунки – ободки, горошек, ромбики, лишь в одном экстравагантном случае бледные клубнички). Евгения Михайловна предложила Кириной маме и бабушке купить у нее часть «поросячьих» тарелок. Она явно ожидала не только их незамедлительного согласия, но и благодарности за удачную покупку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Из-за находившегося на ней городка художников.