Ортодокс, или Запретная любовь дочери премьера

– Хоронить вам все равно придется, – сказал пожилой, раскрывая блокнот. – Сейчас мы оформляем заказ и приступаем к работе. Если вдруг не получится с похоронами в могилу жены или рядом, найдем другой вариант. Мне нужны паспорт умершего и справка о смерти.

– Спасибо вам за разъяснение, – сказал, поднимаясь, Андрей. – Оставьте свой номер телефона. Если вы потребуетесь, я вам позвоню.

Ему чуть ли не силой пришлось их выпроваживать. За дверью молодой пообещал, что без них дед не будет похоронен на бабкином кладбище. Его спасло, что бросившийся на него Андрей споткнулся о порожек двери и врезался в перила лестницы. Выпрямившись, он услышал стук двери внизу.

Вернувшись в квартиру, он поинтересовался у матери, был ли у нее разговор с дедом об отпевании. Об этом они не говорили, но о своем крещении в годы войны он рассказывал не раз. Из его автобиографической повести Андрей знал, что деда был материалистом и не верил в сотворение мира богом, но это, по его мнению, не являлось препятствием отпеванию. Словно прочитав его мысли, мать сказала:

– Отпевать папу обязательно надо. У нас, русских, так заведено испокон веков. Когда маму отпевали, папа крестился. Ты должен помнить.

– Я разве возражаю? Я тоже материалист, но не против и моего отпевания.

– Чтобы я таких слов от тебя больше никогда не слышала, – рассердилась мать.

Валера пришел с бутылкой водки и с двумя солеными огурцами. Андрей его знал с детства. Валера был старше на два месяца, родился на килограмм тяжелее и на четыре сантиметра длиннее. Эта разница в росте у них так и осталась, а в весе увеличилась килограмм на двадцать. Учились они в одном классе, Андрей был нештатным репетитором Валеры по всем предметам. После перехода Андрея в колледж, Валера с трудом окончил школу, в институт не поступил и пошел работать в автомастерскую, куда и вернулся после армии. Книг и газет он почти не читал, в интернете, который освоил вплоть до ремонта на зависть Андрею, в основном смотрел фильмы и играл в Косынку. Летом все выходные проводил на даче, где любил заниматься овощеводством. Вместе с отцом строил баню, кухню, беседку. Короче, был мастером на все руки.

Пока мать готовила им еду, Андрей рассказал Валере о приходе ритуальщиков. Валера заверил, что названные ими суммы смело можно уменьшить в полтора – два раза, если вести дело напрямую с работниками кладбища и даже с городской ритуальной конторой. Андрей сказал, что и этих денег у них нет, в связи с чем, возможно, придется срочно разменять их трехкомнатную квартиру на двухкомнатную или продать дачу.

– Чего? – вытаращил серые со стальным отливом глаза Валера. – Умом тронулся? Твой дед в гробу перевернется. Завтра все решим. Ты лучше вот, о чем думай: что будешь делать с Ленкой? Ты ей звонил?

– Когда? Не успел.

– Когда последний раз с ней разговаривал?

– Недели две назад.

– О том, что собирается отдыхать на Кипре, говорила?

– Нет, не говорила.

– Понятно, почему. Потому что едет туда с ёбарем. Ой, теть Поль, извините. А по-другому я не знаю, как его назвать.

Но вошедшая за ними мать могла и не обратить внимание, глядя на расстроенное лицо сына, но Валера помахал ей пальцем, чтобы она сейчас его не трогала.

Утром Валера заявился в девять и велел Андрею оставаться а армейской форме, пояснив, что она нужна для устрашения. Он также заставил Андрея под китель надеть теплый свитер. Сам он был в довольно теплой куртке. На кладбище они поехали в знакомом Андрею старом сером под цвет Валериных глаз Логане. На кладбище они не сразу пошли в контору, а сначала сходили на могилу. Подойдя к ограде, Валера радостно воскликнул:

– Твою мать! Да она почти двухместная. Дед у тебя был не только умный, но и с соображалкой. Погрусти-ка здесь один, а я разведаю.

Он ушел, а Андрей заглянул в справку бабушкиной могилы. В ней ничего не было сказано о том, что она на двоих. Но площадь ограды действительно была не для одной могилы. Его мысли прервал приход Валеры с парнем азиатской внешности. При виде Андрея в парадной военной форме, парень непроизвольно выпрямился и с уважением уставился на значки и регалии.

– Ну, что скажешь? – набросился на него Валера. – Ты видишь, сколько тут свободного места? Хоть в могилу, хоть рядом. Похороны послезавтра. Кому деньги давать? Тебе?

Парень перевел глаза на бумаги в руках Андрея и протянул руку. Андрей подал справки на могилу и о смерти деда. Парень сравнил обе фамилии и, оглядев ограду, обмерил ее шагами. Еще раз взглянув на грудь Андрея, он вернул справки и сказал:

– В справка нет два могила. Один.

– Ну и что? – набросился на него Валера. – Дед, что, сам надумал сделать ограду на двоих? Почему не сломали, если он нарушил? Он за это заплатил таким, как ты. Короче, я тебе, блин, уже говорил, что внук покойника – чемпион по каратэ, и у него здесь десять таких же бойцов. Я тебе не позавидую. Говори, сколько? – показал Валера пальцами мани.

Парень кивнул головой с черными, как тушь, волосами и пошел к выходу. Ребята последовали за ним. В конторе парень долго что-то говорил такому же чучмеку, только старше и пузатому, на их тарабарском языке, показывая взглядом на Андрея. Пузатый долго смотрел на Андрея воловьими глазами и вдруг наклонил вниз голову в знак почтения.

– Ну чего? – спросил Валера. – Что решили? Сколько?

– Не имеем права, – сказал пузатый почти женским голосом на чистом русском. – Справка на одно место. До захоронения не хватает года и восьми месяцев.

– Это мы знаем, поэтому и пришли. Нельзя сверху, клади рядом, места хватит хоть слева, хоть справа. Я спрашиваю, сколько? Андрей, выйди. – Вместе с Андреем вышел и парень. Валера пояснил. – Он внук покойного. Я его друг с детства. Отец у него погиб героем, и умерший дед заменил отца. Сам он сейчас немного не в себе, поэтому я взял все на себя. Мать у него подрабатывает нянькой. Я рабочий. Ты понял, да?

Чучмек взял со стола лист бумаги и, написав, показал Валере. Увидев цифру 300000, обрадованный Валера выпятил для показа недовольства нижнюю губу и, подойдя ближе, написал на ладони 200000. Пузатый сморщился, приподнял кепку, почесал лысеющий затылок и исправил 30 на 25. Еще более обрадованный Валера с трудом скосоротился, тоже почесал затылок и открыл было рот, чтобы сказать, включая катафалку, рытье могилы и захоронение, но решил не мелочиться из-за двенадцати тысяч по прейскуранту на стене и кивнул.

Чтобы убедить Андрея, что вопрос решен, Валера не стал сам платить за рытье могилы, а велел ему. Тот на радостях добавил оформление могилы еловым лапником, но пузатый вдруг сказал, что лапник он дарит. Андрей рассыпался в благодарности. Лишь в дороге Валера сказал ему о двухстах пятидесяти тысячах. Радужное настроение Андрея, как рукой, сняло.

– Где я достану столько денег? А еще гроб, поминки. У меня только шестьдесят тысяч.

– Вот и думай, где достать деньги. Возьми в кредит, займи у кого-нибудь, например, у меня. А чего? Я могу тебе одолжить тысяч триста, если, конечно, под пятнадцать процентов.

– Что, правда, дашь? – обрадовался Андрей. – Я, ей-богу, отдам, как только смогу.

Валера засмеялся:

– Ты даже приврать не можешь. Кто же говорит, как только смогу? Соврал бы, что обязательно расплатишься после дембеля. К апрелю, например, когда я буду менять машину, вернешь, сколько сможешь. Насчет процентов я пошутил. Ты и это проглотил.

Домой они вернулись, застав мать разговаривавшей по телефону с еще одной частной похоронной фирмой, угрожавшей передать тело отца в мединститут. Увидев сына, она передала ему трубку. Андрей выслушал угрозы и ответил:

– Если ты, козел, еще раз позвонишь сюда, я тебя разыщу и вырву яйца. Ты меня понял?

Через секунд десять другой мужской голос ответил:

– Если тело Дроздова Сергея Васильевича не будет забрано из морга до девяти часов утра 7 августа, оно будет отвезено в один из медицинских центров, а в какой, ты сроду не найдешь.

Услышав гудки, Андрей сказал Валере:

– Едем в морг.

– Вы хоть покушайте, – взмолилась мать.

Они послушались и сели за стол. Пить было нельзя, и они смиренно поели суп и котлеты, запив компотом.

Перед поездкой в морг, Валера сбегал домой за сберегательной книжкой, с которой снял триста тысяч, оставив три тысячи, чтобы не закрывать счет. Пятьдесят он отдал Андрею, а двести пятьдесят для надежности отвез домой.

В морге дверь им открыл в синем халате санитар, коротко стриженый, лет двадцати пяти. Взглянув в справку, он провел их в полутемный зал с накрытыми простынями покойниками с бирками на открытых пятках. Дед лежал в дальнем ряду. Как только санитар откинул простыню с его головы, Валера отвел его к двери, сказав, пусть внук поплачет.

Оставшись наедине с дедом, Андрей долго смотрел на родное лицо, еле сдерживая слезы. Он не знал, вслух ли сообщил деду, что положат его рядом с бабушкой, чтобы вдвоем им было не так грустно. А еще он поклялся продолжить его дело по возврату России в социально справедливый строй, воплощением которого является социализм.

А санитар сразу стал рекомендовать Валере лучшую в Москве ритуальную фирму, которая может похоронить на любом кладбище города. «И на Ваганьковском тоже?» – спросил Валера. Нисколько не смутившись, парень ответил, можно лимонов за двадцать. «Не, – покачал головой Валера, – двадцать друг не потянет. Тогда придется хоронить на Новодевичьем кладбище, где он сговорился за шестнадцать лимонов». Санитар не знал, верить или смеяться над шуткой Валеры, но, услышав, что послезавтра труп будет забран, сделал вид, что поверил и спросил насчет макияжа, и в этот момент невесть откуда появился стриженый наголо парень и потребовал у Валеры справку с кладбища, где будут похороны. Валера молча взял его за шкирку и вывел за дверь. От полного макияжа лица деда, за который санитар потребовал тридцать тысяч, ребята отказались, так как лицо покойного не было искажено и сохранило черты при жизни. Санитар, узнав, что деда хоронят в могилу жены и не на Новодевичьем, а на простом кладбище, спокойно согласился на упрощенный макияж, за что и за обмыв с одеванием ему тут же заплатили шесть тысяч. Белье и костюм с туфлями ребята пообещали привезти завтра утром. Повеселевший санитар рассказал им про ритуальный магазин и прощальный зал при морге, где проводят, при желании, отпевание. В магазине ребята заказали приличный гроб с большим венком от дочери и внука. Посетили они и прощальный зал, который им понравился. Андрей позвонил матери, описал зал и поспросил ее согласия на отпевание в нем, а не в церкви, где надо заказывать за три дня. Получив согласие, они заказали отпевание на одиннадцать часов утра.

Мать, узнав, что все вопросы улажены, словно сбросила пуд груза с себя. То, что отец умер, она к этому была в какой-то степени готова, ее сломило то, что она не сможет положить его рядом с мамой, да и вообще похоронить по-человечески, не имея на это средств. Только теперь она могла заняться приглашением родных и знакомых на похороны отца. В Москве их было раз – два и обчелся: его двоюродный брат с женой и двумя сыновьями, двоюродная сестра в Ярославле, а из друзей она знала лишь двоих, одного по Бауманскому институту и одного по работе на заводе. Много виртуальных друзей у него было по интернету, но их не пригласишь. Алешины родные, с которыми отец постоянно перезванивался, жили в Донецке, где сейчас шла война, и они вряд ли смогут оттуда вырваться. Им она позвонила еще вчера, они очень расстроились, пообещали приехать, но не знают, как это у них получится.

Обзвонив всех, она насчитала в лучшем случае, включая соседей, семнадцать – двадцать человек и приступила к приготовлению стола для поминок.

Из Донецка на похороны так никто и не смог приехать, у них опять снаряд угодил во двор. Не смог придти и дедов друг по институту, лежавший в больнице, зато от работы приехали двое. В морге были все, На отпевании уже меньше, а на кладбище поехали лишь девять человек. Ни в морге и ни на кладбище прощальных речей не было, кроме «Прощай, пусть земля тебе будет пухом». К своему огорчению, Андрей сделал вывод, что никто из присутствовавших, кроме него и матери, не читал деда. Поэтому и говорить им о том, что дед был настоящим коммунистом и патриотом России он не видел смысла и, поцеловав деда в лоб, лишь проговорил:

– Прощай, деда. Спи спокойно. Я тебя никогда не забуду и не подведу.

Он бросил щепотку земли на гроб и кивнул могильщикам. Когда они подравняли холмик могилы и приложили венок к стандартному надгробию, он сказал матери:

– Ма, ты иди со всеми к автобусу и увози их. Я поеду с Валеркой. Побуду с дедой наедине.

Оставшись один, он опустился на колено перед фотографией деда и долго вглядывался в его лицо, пытаясь восстановить его живым. Дед не был фотогеничным и всегда получался на фотографиях хуже, чем в жизни. Но на этой фотографии, когда ему было лет сорок пять, он выглядел по мужски красивым и именно таким остался в памяти Андрея.

– Деда, ты меня прости, что я не был с тобой в последнюю твою минуту на земле. Я нес службу Родине, а это, как ты говорил, святое дело. В этом я тебя не подвел и не подведу. Книги твои я там изучил и обещаю тебе отстаивать идеи социализма в России. В этом смысле считай, что ты остался здесь. Так что лежи спокойно и пусть земля тебе будет пухом. Я, как и ты, материалист, но будучи, как и ты, православным христианином и крещеным, доволен, что тебя отпели в церкви, может, это облегчит твое там пребывание. Ты ушел, но остался с нами. Нас ты тоже там не забывай. – На глазах Андрея навернулись слезы. Он смахнул их и проговорил, по-детски, шмыгая носом. – Деда, мне тебя будет очень не хватать. Ты для меня был и останешься на всю жизнь путеводной звездой. Я даже…

От звука чего-то упавшего рядом он замолчал, словно споткнулся. Повернув голову, увидел рядом раскрытый бирюзовый продолговатый кошелек, а на дороге – двоих парней. Один, длинный и худой в синей куртке и кепке с большим козырьком, нагнувшись, рассматривал с разинутым от радости ртом, что-то в руке, а другой, пониже, но толстый в груди и в плечах, коротко стриженый, в черной толстовке, тянул длинного за куртку, оглядываясь по сторонам.

Андрей, не поднимаясь с колена, поднял кошелек. Похожий на материн в размер купюр и с множеством карманов для платежных карт, этот кошелек был ярче и дороже. Ни денег, ни платежных карт в нем не было, лишь в закрытом молнией карманчике оказался студенческий билет, принадлежавший глазастой Волковой Екатерине Анатольевне.

Вернув билет в кошелек, Андрей сунул его в карман куртки и поднялся, но тут же пригнулся, услышав смех. Сквозь кустарник он увидел тех самых двоих парней, сидевших через две могилы к нему спиной. Повернувшись друг к другу, они, захлебываясь от удачи, изучали, как Андрей догадался, содержимое кошелька.

– Ни хера себе, бля! – восхищался высокий приглушенный голос, скорее всего, длинного. – Это сколько же? Восемнадцать по пять тыщ и тыщ полно. О, бля, а это евро, я их живыми не видел. Это сколько же в рублях? Смотри, бля, еще и пять платежных карт, про визу я слышал, а про эти нет. Как делить будем?

– Растопырь карман шире, – возразил басистый голос. – Магнита в машине забыл? Ложь все, ёпть, в кучу. На хера, спрашивается, выбросил кошель?

– Ага, чтобы с ним зашухарили?

Андрею все стало ясно, и, сказав себе: «Деда бы мне не простил, отец тоже», – он приподнялся и перебежками, прячась за кусты и памятники, приблизился к ворам или бандитам. Первым его увидел парень в толстовке. С криком «Атас!» он вскочил и, выхватив из руки длинного деньги, отпрыгнул в сторону. Приблизившись к нагнувшемуся за упавшими на землю купюрами и платежными картами длинному, Андрей рубанул его ребром руки по тонкой шее. Не глядя, как тот стал валиться на землю, он перешагнул через лавку и, подобрав валявшиеся на лавке и земле купюры и карты, направился ко второму вору или бандиту, остановившемуся у соседнего памятника и засовывавшего за пазуху толстовки деньги. Когда Андрей оказался от него в двух шагах, вор по – бандитски выбросил ему навстречу руку с ножом. Такой вариант на учениях в армии не раз прорабатывали, правда, с картонными ножами, от которых ран не было. Андрей принял стойку и попытался выбить нож ногой. Но вор увильнул, гыкнув и показав в усмешке боксерскую прореху в зубах. Он был не намного выше ростом, но весил килограмм на тридцать больше. Но в армии Андрея научили вступать в бой с любым противником, даже с таким амбалом. Тот об этом не знал, так как Андрей был в штатском, и, не погасив усмешку, крикнул напарнику:

– Банан, ёпть, хватит валяться! Очухивайся! Быстро валим отсюда!

Невольно обернувшись на длинного, по-прежнему лежавшего неподвижно на земле, Андрей сделал несколько обманных движений. Амбал все с той же щербатой усмешкой переложил нож из правой руки в левую и тоже завилял телом, играя ножом, и держа наготове правую руку. Андрей изловчился воткнуть левую ногу в пах бандита и одновременно нанести, что было сил, удар кулаком в челюсть. Ему показалось, что он ударил самого себя, отчего на метр отлетел в сторону. А вот, как он получил второй удар в затылок, отчего у него потемнело в глазах, он не сразу понял. Лишь, протерев глаза и увидев за спиной высокий мраморный крестообразный памятник, он догадался, отчего. Он потрогал затылок и заскрипел зубами от пронзительной боли. Встряхнув осторожно головой, он медленно поднялся и увидел тоже с трудом поднимавшегося с широко расставленными ногами амбала. Сил у Андрея не было подскочить к нему. Он подошел, когда тот уже поднялся и принял боксерскую стойку, поглядывая по сторонам в поисках ножа. Андрей вынул из кармана наугад несколько купюр и бросил под тумбовые ноги. Бандит попытался поймать хотя бы одну из них, этого оказалось достаточно, чтобы Андрей обрушил на его голову серию ударов обеими ногами, завершив двумя ударами локтем по спине. Нож он нашел совсем рядом. Амбал оказался весом за сто, и Андрей выдохся, подтаскивая его к лавке. Сняв с него ремень и пристегнув руки к ножке лавки, он повернулся к длинному и встретил его взгляд. Приложил нож амбала к его горлу, он спросил:

– Где и у кого ты украл кошелек?

Длинный скосил взгляд на лежавшего неподвижно напарника и повел головой в сторону.

– Далеко отсюда? Номер участка?

– Номер не знаю. Участка три отсюда.

– У кого ты украл кошелек?

– У одной небольшой девки.

– В чем она одета?

– В красной куртке и с красной сумкой.

Андрей выпрямился, посмотрел в указанную вором сторону. Он решил не привязывать длинного к лавке, а отвести на место кражи, связав ему руки. Он повернул голову к вору, нагнулся над ним, чтобы посмотреть, есть ли у него ремень, и увидел, как тот вонзает ему в левый бок нож. Превозмогая боль, Андрей кулаком по голове, ребром руки по шее и локтем по спине вновь вырубил бандита. Ремня у того не оказалось. Андрей осторожно, не касаясь рукояти торчавшего из бока ножа, снял свой и привязал руки бандита к ножке лавки с другой стороны. Добавив обоим бандитам по удару локтем, он спрятал нож амбала в кустах и только тогда вынул нож из себя, зажав левой рукой рану, из которой хлынула кровь. От резкой боли у него потемнело в глазах. Превозмогая ее, он положил нож на столик, где оба бандита не могли его достать, и направился в указанную длинным сторону. Бандит не наврал. Группа девушек стояла у свежей могилы. Андрей, шатаясь, подошел к невысокой девушке в красивой красной куртке с золотистой окантовкой и красной сумкой через плечо, тронул, а скорее вцепился в ее рукав и протянул кошелек со словами:

– Твой, красавица?

Она отпрянула от него, но, увидев кошелек и руку в крови, округлила глаза и спросила удивленно – испуганно:

– Откуда он у вас? Ой, у вас кровь!

– Вот, возьми. Его у тебя украли. Воры лежат на участке 278 недалеко от свежей могилы моего деда Дроздова Сергея Василь..еви..ча. Там и но..жи. По..звони в поли…

Не договорив, он стал опускаться на землю, цепляясь за девушку. Последнее, что он увидел, были ее испуганные глаза над ним.

Глава третья

Эти же круглые глаза, только усталые и грустные, устремленные бесцельно в пол, он увидел, очнувшись на больничной койке. Он вспомнил, что это были глаза девушки в красной куртке, а лицо ее не помнил, но судя по глазам, это была она, и он стал ее рассматривать. Он вспомнил, что назвал ее красавицей, наверное, потому что была она вся такая яркая, модно одетая, выделяясь этим среди других. А сейчас красавицей она явно не была. Может, потому, что сидела на стуле, по-старушечьи согнувшись, опершись щекой о руку, сдвинув маленький нос и скривив бесцветные губы. Волнистые волосы, спадавшие на плечи, были всклочены на голове, словно, она только что сняла капюшон. Единственное, что приближало лицо к красоте, были уже угасавший загар и длинные темные ресницы.

– Их взяли? – слабым чужим голосом спросил он.

– Кого их? – вздрогнула она, устремила глаза на него, лицо ее моментально преобразилось, засияв, словно долина, над которой выглянуло долгожданное солнце из-за туч, она вскочила, уставилась на него, обернулась на дверь, опять повернулась к нему и только тогда пришла окончательно в себя. – Ой, вы очнулись? Да, да, их взяли. И ножи нашли и еще деньги и «визу». Спасибо вам большое. Я так рада, что вы очнулись. – На ее глазах блеснули слезинки.

– Где я?

– В больнице. Сейчас ваша мама придет. Я не представляю, как она будет рада. Вы четыре дня были в коме. Я сейчас позову врача.

В дверях она столкнулась с матерью и радостно сообщила:

– Полина Сергеевна, он очнулся. Я так рада. Я бегу к врачу и убегаю. А завтра я обязательно приду.

От вида еще более постаревшей матери Андрею стало не по себе, он попытался подняться и от боли в боку опять отключился. Сквозь пелену он слышал разговор:

– Он действительно приходил в себя? – спрашивал мужской голос. – И разговаривал?

– Он разговаривал со мной, – это был голос девушки.

– И я видела его глаза, – подтвердила мать.

Послышались приближавшиеся шаги, один глаз Андрея открылся, и он увидел мужское лицо с аккуратной бородкой.

– Похоже, вы правы. Не отходите от него. Как только опять придет в себя, сразу зовите меня. А ты перед уходом зайди ко мне.

Шаги, стук двери.

– Полина Сергеевна, я должна уйти. Завтра я приду. Постараюсь к трем, чтобы вы выспались. Я буду вам звонить. Если очень будет надо, приду, когда скажете. Звоните по расписанию. До свидания, Полина Сергеевна. И ты, Андрей, до свидания. Выздоравливай.

– До свидания, – ответил он.

Тишина.

– Полина Сергеевна, вы слышали? Или мне послышалось?

Андрей хотел подтвердить, но хватило сил лишь шевельнуть губами. Окончательно он пришел в себя под утро.

– Давно бы так, – сказал бородатый врач знакомым голосом. Он оказался совсем не старым, лет сорока, с очень приятным лицом, но не славянином, скорее всего, азербайджанцем или узбеком. – А то напугал всех, особенно нас, врачей. Мы не могли понять, отчего ты потерял сознание: от травмы головы или от большой потери крови. Саму рану и одну кишку мы тебе заштопали. Боялись комы, которая может длиться месяцами и годами. Но, слава богу, можно уже сказать, не ошиблись в лечении. Человек ты, говорят, военный, герой, так что скоро поправишься. Тем более у тебя такие мама и невеста. Про маму я не говорю, она мать. А невеста твоя молодец. Не каждому с такой везет. Как мне, например. О такой любви я двадцать лет только мечтаю. Боюсь, что так холостяком и умру. Ее уже обрадовали? – спросил врач маму. Русский язык у него был безукоризненный.

– Сейчас позвоню, – засуетилась она, открывая сумку.

Доктор поднялся и поинтересовался:

– Она сегодня придет?

– Обещала придти к трем.

– Передайте ей, чтобы зашла ко мне. А вы вот что. Кормят у нас не по – ресторанному или, мягко говоря, неважно, хотя для больных достаточно. Было бы полезно, если бы вы приносили ему дополнительно детское питание, йогуртики, например, куриный бульёнчик, сок ананасный. Это сегодня и завтра, а потом можно будет и борщ с бифштексом, можно сказать, все. – Врач повернулся к Андрею. – Эти две сопливые веревки я у тебя вытаскиваю, а капельницу придется потерпеть.

Он аккуратно, вынул трубки из носа и засмеялся, услышав чих Андрея. Его белым крепким зубам можно было позавидовать. Когда за ним закрылась дверь, Андрей спросил мать:

– Ма, это он о ком говорил? Кому будешь звонить? Лене? Она приехала?

Ему показалось, что мать растерялась.

– Лены нет в Москве. Она отдыхает за границей.

– Ах, да, я забыл. А кому будешь звонить?

– Кате. Девушке, у которой деньги украли.

– А Лена тебе звонила?

– Звонила несколько раз, последний раз месяц назад.

Он вдруг испугался:

– А когда будет четырнадцатое августа? Я должен быть в части.

– Не беспокойся. Валера отправил Мише справку из этой больницы, что ты находишься здесь на лечении, и описал, как ты задержал бандитов. Миша ему ответил, что часть гордится тобой, желает тебе выздороветь и возвращаться, когда разрешат врачи.