Альянс

Валерий Горшков

Альянс

Посвящается моим родителям – Николаю и Галине Горшковым.

Ну да, конечно, господь бог неподражаем…

…Господь бог – просто шутник.

Большой шутник, он создал не мир,

А какую-то комическую оперу,

В которой стеклянный шар живёт дольше, чем ты.

Славный мир и во главе поистине первоклассный бог.

Стивен Кинг «Мёртвая зона»

…Как некий демон,

Отселе править миром я могу;

Лишь захочу – воздвигнутся

чертоги…

…Мне всё послушно, я же – ничему;

Я выше всех желаний; я спокоен;

Я знаю мощь мою: с меня довольно

сего сознанья…

Александр Пушкин «Скупой рыцарь»

Но Бог, не так он прост, чтоб написать:

иди туда и сделай то и то-то.

Ты сам едва ли был бы рад

сыграть марионетку-идиота.

Рэй Брэдбери «Я – мой главный труд»

Наука вошла в ту фазу, когда она… подтверждает, прямо или косвенно…ряд положений религии.

Наталья Бехтерева «Магия мозга и лабиринты жизни»

Предисловие

Человек во все времена стремился познать мир вокруг себя и свою роль в нём. Он задавался вопросами и на пути поиска ответов наблюдал, исследовал, открывал, однако каждая разрешённая проблема ставила новые, более трудные задачи. История нашей цивилизации – нескончаемая игра в загадки с мирозданием, череда сменяющих друг друга суеверных представлений о природе жизни, впоследствии принявших форму религиозных и философских учений, на смену которым пришло научное познание. Игра, когда-то давно запущенная нашим предком, задавшим простой вопрос: «Зачем мы здесь?» Поиск ответа на эту первую загадку привёл нас сюда, в настоящее, путь в которое вымощен открытиями многих, но далеко не всех тайн мироздания. Кто знает, сколько ещё предстоит пройти по этому пути, прежде чем мы приблизимся к знаниям, необходимым для понимания сущности бытия. Одно известно точно – путь этот замкнут и бесповоротно приведёт человечество к точке старта. Наши потомки наконец получат ответ на вопрос далёкого предка. Нам же самим остаётся лишь принять непостижимость истины. Она недоступна для нас, но откроется им, если мы будем задавать правильные вопросы, если сумеем понять, что мы – лишь первая бабочка из старой персидской притчи:

«Три бабочки, увидев пламя свечи, принялись рассуждать о природе огня. Одна, подлетев к пламени, вернулась и сказала: «Огонь светит». Другая подлетела поближе и опалила крыло. Прилетев обратно, она сказала: «Он жжётся!» Третья, подлетев совсем близко, исчезла в огне и не вернулась. Она узнала то, что хотела узнать, но уже не смогла поведать об этом оставшимся. Получивший знание лишается возможности говорить о нём, и потому знающий молчит, а говорящий не знает»[1].

Эту книгу нельзя назвать поучительной, но я надеюсь, что вашего интереса хватит, чтобы долететь до конца, что, прочитав её, вы найдёте для себя какую-то истину и сможете поделиться ею с другими. Эта история об истине и о том, как её порой сложно бывает найти.

Прежде чем вы приступите к прочтению первого эпизода, познакомьтесь с прологом, состоящим из трёх «бабочек», каждая из которых подлетает чуточку ближе к правде, чем предыдущая. Прислушайтесь, как они порхают, и они помогут вам понять подоплёку происходящего.

Пролог

Первая бабочка: Причина

Дети всегда любили играть со спичками и продолжали делать это, пока кто-нибудь из них не обжигался. А как только это происходило, они понимали, что это не такое уж и безопасное занятие. Такова человеческая природа. Сейчас люди слишком заигрались в науку, и хоть она всё ещё не предоставила им серьёзного урока, рано или поздно кто-нибудь обожжётся и на этом. Я бы не заговорил на эту тему сейчас, если бы не был точно уверен в том, что искорка уже отделилась от серной головки и летит в глаз ничего не подозревающего ребёнка. Но почему-то мне кажется, что в этот раз никто и не подумает останавливаться, а наоборот, захочет во всём разобраться, предпринимая всё новые и новые попытки. Пока ещё не стало слишком поздно, я возьму на себя смелость схватить нерадивое дитя за руку, не дав ему открыть эту маленькую коробочку, которая на самом деле является чем-то большим, нежели просто умело склеенным куском картона. Если бы я знал с самого начала, что своими исследованиями открываю не только направление, в котором будет суждено двигаться науке, но и ящик Пандоры, то никогда бы не стал учёным. Мне остаётся только тешить себя тем, что я всего лишь приподнял крышку и её ещё не поздно захлопнуть, придавив чем-нибудь тяжёлым. Часть своих архивов я уничтожил, но мне, к сожалению, не под силу избавиться от того, что по своему безрассудству я передал человечеству. Теперь я могу только уповать на ваше понимание, поэтому прошу вас прекратить все исследования эфира [2], стереть всё уже сделанное в этом направлении и никогда, слышите, НИКОГДА не возвращаться к тому, что уничтожит всех вас. Меня оно уже уничтожило. Я бы хотел сказать: «Пусть вас не пугает вид моего тела», но это не тот случай. Пусть он вас пугает, вы должны бояться, должны знать, что будет, если продолжите движение тем же курсом. Прошу вас ещё об одном. Как только найдёте то, что от меня останется, – тут же сожгите вместе с помещением. Опасно может быть не то, что вы увидите, а то, чего не заметите.

Альфред Лейндж

Вторая бабочка: Протест

Дрожь тела, связанная с резким выбросом адреналина, утихла в тот самый момент, когда шестицилиндровый двигатель яростно взревел под капотом. Теперь жизнь его жены и ещё не родившегося ребёнка была в его мокрых от пота и скользящих по рулевому колесу руках. Он знал – им не успеть. До ближайшей больницы двадцать минут езды. Однако рассказывать об этом жене было явно не самой лучшей идеей. Напротив, он хотел сделать всё возможное, чтобы её успокоить, хотя знал, что она и сама всё прекрасно понимает. От чувства безысходности, накатывающего периодическими волнами, страх становился просто невыносимым. И как он ни старался, ему не удавалось отогнать ужасные мысли о мёртвом младенце с обмотавшейся вокруг шеи пуповиной, истекающей кровью жене, захлопывающейся перед его лицом двери отделения реанимации, докторе, говорящем: «Если бы вы приехали минутой ранее, её и ребёнка удалось бы спасти».

– Не волнуйся, дорогая, всё будет хорошо. Потерпи ещё немного, – скорее для собственного успокоения сказал он. – Скоро доедем, тебя примет самый лучший доктор. Вот увидишь. Я там всех на уши подниму. Дорогая? Малышка, не молчи, – севшим от волнения голосом проговорил он.

Развернувшись, он увидел, что его жена сидит, прислонившись виском к стеклу. Бледная. Неподвижная. Только тяжело поднимавшаяся грудь выдавала в ней жизнь.

– Держись, милая… Держись и ты, малыш, – промолвил он и до упора вдавил педаль газа.

Третья бабочка: Пришествие

Окраина Нью-Йорка встретила Отто воем ветра с непроглядной пургой. Снежные хлопья на лету оборачивались кашицей и тяжёлыми гроздями липли к запотевшим стёклам его очков, а раскисшая бесцветная масса разъезжалась под ногами, заполняя туфли ледяной водой, хотя он этого уже не чувствовал. Глядя на адресную табличку, он в очередной раз вынул из кармана блокнот. Озябшие пальцы не слушались, и ему никак не удавалось найти нужную страницу. Хмурый прохожий в рваном пальто задел его плечом. Записная книжка шлёпнулась вниз страницами прямо под ноги худосочному мужчине. Несколько ног втоптали книжку в талый снег, прежде чем Отто успел за ней наклониться. Чернила поплыли. Теперь ни о каких самостоятельных поисках не могло быть и речи. Старик сунул вздувшийся блокнот обратно в карман и, прижимая ладонями к щекам хлябкий воротник лёгкого плаща, заторопился к едва видимому сквозь снегопад кафе.

Только оказавшись внутри, он понял, насколько сильно продрог – холод пробрался до самых костей, сковал суставы, обездвижил мышцы и теперь рвался наружу, разрывая одревесневшую старческую плоть. Отто подковылял к батарее, положил на неё ладони и отдёрнул с улыбкой. Горячо.

– Промозглый денёк, – сказала молодая официантка, не то приветствуя, не то справляясь о погоде.

– Не бог весть что, – ответил Отто, расстёгивая плащ непослушными пальцами.

– Высушить?

– А далеко ли отсюда клиника?

– В конце улицы.

– Тогда не стоит, благодарю. Чаю, пожалуйста. – Он повесил пальто на вешалку и уселся за столик, положив перед собой блокнот.

Большая часть записей в нём никуда не годилась. Адреса, номера телефонов, рабочие пометки – всё, что могло выручить его в незнакомом городе, превратилось в синие симметричные кляксы, непроизвольно напоминая Отто тесты Роршаха. Он поймал себя на мысли, что, листая страницы, уже давно не пытался разобрать написанное, а лишь подмечал свои ассоциации. Мельница. Бабочка. Дымящийся самолёт…

Самолёт. Всего каких-то три часа назад он был уверен, что тот развалится в воздухе, когда пилоты направили его в самую гущу грозового облака. Да, с погодой творилось что-то неладное, и над океаном, и на суше. Отто представил, как землю окутывает, точно пожирает, огромная туча, и его передёрнула волна холода, пробежавшая по спине. Он перелистнул страницу и сверху очередного пятна увидел надпись: «Хамелеон». Где-то здесь раньше был написан адрес. Кто бы мог подумать, что в свои годы он примет предложение возглавить частную психиатрическую клинику в США?

Отто поглядел на свои морщинистые руки. Какой чёрт его дёрнул лететь на край света? Разменивая седьмой десяток, он привык не принимать от судьбы подарков, и вот тебе пожалуйста, как какой-то амбициозный мальчишка, оставил успешную частную практику ради высокой должности. А давно ли он был мальчишкой? Казалось, ещё вчера он садился в самолёт юнцом, и молодость пронеслась вместе с ним на всех парах сквозь этот злосчастный грозовой фронт, вынырнув в заснеженное небо Нью-Йорка изборождённой молниями морщин. Как стремительно ушло время.

Он посмотрел на улицу сквозь своё ставшее вдруг незнакомым отражение в стекле. За окном собирался туман, облизывая углы и стёкла соседних зданий, подступая к самой двери этого уютного заведения. Казалось, он вот-вот ворвётся внутрь.

– Ваш чай. – Официантка поставила перед ним чашку и небольшой керамический чайник. – Что-нибудь ещё?

– Нет, благодарю.

– Знаете, у вас очень странный акцент. Вы ведь не американец?

– Этого ещё не хватало.

– Европа?

– Не совсем…

Дверь распахнулась, и в кафе шагнул настоящий великан – ему пришлось наклониться, чтобы попасть внутрь. Стряхивая с плеч хлопья снега, лавинами слетавшие на пол, он двинулся мимо плотных рядов диванчиков, на ходу одёргивая пальто и высвобождая из складок остатки подтаявшей снежной массы. Когда он проходил мимо, Отто со своими почти двумя метрами роста почувствовал себя совсем коротышкой – до того уж незнакомец был огромен.

Официантка прервала разговор и тут же подлетела к великану.

Отто впервые как следует её разглядел: прекрасная девушка, естественная в своей красоте, без татуировок на спине, без металла в носу, без всего, что могло испортить эту естественность. А незнакомец на неё не взглянул, просто заказал кофе, игнорируя даже её бёдра, маняще покачивающиеся под шерстяными легинсами в снежинку. Отто проводил девушку взглядом. В подобные моменты ему казалось, что он не так уж и стар.

– Эй, снежинка, – крикнул какой-то парнишка, когда она проходила мимо, – что делаешь сегодня после работы?

– Таю, – ответила она, – но не в твоих ладошках.

По помещению прокатилась волна хохота и раздалась пара одобрительных возгласов – поздним посетителям явно понравилась шутка официантки.

Великан подошёл к стоящему у стойки столику, за которым сидел мужчина, одетый в тесный чёрный пиджак преуспевающего юриста. Не проронив ни слова, громила уселся на диванчик, заняв всю его ширину, и принялся расстёгивать неподатливые пуговицы песочного плаща. Пиджак не обратил на подсевшего к нему гиганта никакого внимания, точно тот уже сидел за этим столиком и просто отлучился куда-то на пару минут.

– Знаешь, в чём главная твоя проблема? – пробасил великан и сам ответил на свой вопрос: – В том, что ты слишком человечен. – Он принял кофе из рук официантки. – Благодарю. Ты носишь дорогой костюм, до блеска начищаешь туфли, часы наверняка стоят немало… Так удобнее?

Одежда его собеседника исчезла. Мужчина безразлично осмотрел себя и вновь ничего не ответил. Казалось, перемена во внешности не заставила его почувствовать себя неуютно, но сжавшиеся под столом пальцы ног дали ответ на вопрос великана.

– Вам что-нибудь ещё принести? – спросила у громилы официантка, не обращая никакого внимания на голого мужчину. Её не заинтересовали ни его неестественная жилистость, ни невероятно бледная кожа (настолько белая, что губы и соски казались бесцветными), ни даже отсутствие пупка – кожа живота незнакомца больше походила на пластик абстрактного манекена.

Он подал отрицательный знак рукой, и девушка удалилась.

– Когда ты успел забыть? Им всё равно, для них тебя не существует. Тебе не кажется, что ты начинаешь забывать своё предназначение? Всё, что от тебя требуется, Стивен, – чётко выполнять мои инструкции, вести людей, а не управлять ими. Но ты не справляешься даже с этим.

Стивен поправил галстук, одёрнул новый коричневый пиджак и только после этого посмотрел на великана.

– Блистательно, Роберт, – наконец заговорил он. Голос Стивена оказался низким, протяжным, словно кнопку воспроизведения на кассетном диктофоне зажали не до конца, и запись зазвучала в нормальном темпе, утратив верхние частоты. – Ты, конечно, лучше всякого знаешь, что нужно людям, но заметь, тоже пришёл сюда не голышом.

– Ошибаются все, но разница в том, что ошибочно составленный координатором локальный план я всегда смогу скорректировать без каких-либо последствий для системы в целом, а вот плохо функционирующий элемент системы рушит глобальный план до основания…

– И лишний раз подтверждает, насколько твой глобальный план безупречен. – Стивен, не шевелясь, точно кукла, неуклюже усаженная на диван, глядел на гиганта. – Роберт, в своих хлопотах о судьбе человечества ты, видно, забыл, что локальный план подопечного – забота его координатора. Тебе не следовало предопределять путь Джейсона. Он мой.

– Мальчику была уготована лучшая жизнь из возможных. – Громила обмакнул губы в кофе. – А ты отнял её у него. Мало того – у бесчисленного множества других, кому не посчастливилось жить в одно время с ним. Пожертвовал всеобщим благом ради собственных убеждений.

– Разве это чем-то отличается от твоих методов? Ты лишил меня моего предназначения, а я лишу тебя.

– Только ли меня? Оборванная твоим бездействием цепочка событий запустила необратимые изменения в системе. То, что произойдёт с Джейсоном, – лишь ничтожная часть всего хаоса. Уверен, для тебя самого стала неожиданностью возникшая вероятность исчезновения Джейсона после пятнадцати лет в одном из циклов. Это вероятное исчезновение мальчика будет связано с двумя другими людьми, чьи планы и координаторов, пока по неизвестной мне причине, я перестаю видеть в том же самом цикле. Вопрос только, в каком? – Роберт осторожно опустил кофейную чашку на блюдечко.

Отто отодвинул сахарницу и повернулся к мужчинам, в беседу которых уже пару минут пытался вникнуть, да как ни силился, не мог ничего толком разобрать – шум переполненного кафе скрывал большую часть сказанного. Старик не знал причины своего интереса к беседе двух незнакомцев, но назойливая мысль о неминуемой личной вовлечённости в последствия этого разговора не давала ему покоя.

– Что бы ни происходило с Джейсоном, от меня ему не скрыться, – сказал Стивен, – я закончу начатое, прежде чем ты успеешь осознать, каким образом взлелеянный тобой мир сгинул.

– Я уже понял. Джейсон объявится здесь, в этом цикле, в этом городе, повзрослевшим более чем в два раза. И всё из-за тебя. По той простой причине, что ты изменишь одну, на первый взгляд совершенно безобидную идею, зародившуюся в голове маленького мальчика. Смотри. – Роберт указал на соседний столик, за которым сидели два подростка.

– Ты только представь, Лютер! Ты сможешь оказаться в любом месте, мгновенно, стоит лишь только захотеть.

– Для этого есть капсулы. Их и сейчас уже столько, что можно без труда добраться до любой точки планеты.

– Ты говоришь, как мой отец, а я совсем не об этом. Никаких капсул, никаких тоннелей, никакого времени. Достаточно просто… – и Джейсон щелчком пальцев отправил в полёт хлебный шарик, который мял на протяжении всего разговора.

– Это событие ничего не меняет, – пожал плечами Стивен.

– Пока что нет, и, быть может, даже в этом цикле нет, быть может, даже через десяток циклов события останутся неизменными и этот разговор забудется, но ведь данного диалога не было и в плане Лютера. Ты видишь только то, что происходит с Джейсоном. Лютер, как и весь глобальный план, для тебя скрыт, но я покажу, к чему это приведёт. – Роберт и Стивен вновь повернулись к столику, за которым минуту назад сидели двое мальчиков. Теперь место Лютера занимал взрослый мужчина. Мальчик поразительно был похож на него – настоящая маленькая копия.

– Отец Лютера, Пол Трейд, – учёный, – пояснил Роберт, – и как любой учёный, он пытается создать нечто революционное. Ваша с Джейсоном фантазия, Стивен, в дальнейшем подаст ему замечательную идею. Он сможет разработать что-то такое, чего не могу предвидеть даже я, что-то, что поставит под вопрос целесообразность нашего с тобой существования. Как раз это изобретение и внесёт разлад в систему, которую я выстраивал на тысячелетия. Как ты, наверное, уже догадался, творение Пола в одном из циклов сыграет решающую роль в исчезновении Джейсона, а заодно уничтожит его координатора и координатора Лютера, что и позволит им обоим от меня скрыться.

На лице Стивена, до этого не выражавшего абсолютно никаких эмоций, проскользнуло нечто, отдалённо напоминающее удивление.

– Ты ведь на что-то подобное и рассчитывал? – спросил Роберт. – Единственное, чего я пока не могу предвидеть, – во что ты превратил идею мальчика.

– Ты этого никогда не узнаешь. Не допустить этого диалога нельзя.

– Не допустить этот разговор можно, – отрезал великан, – но предотвратить появление идеи в последующих циклах… Я не знаю. Соедини ты заданные точки согласно глобальному плану, идея, которую несёт Джейсон, смысл его существования, реализовалась бы в лучшей форме. Теперь же, с твоими нововведениями, она станет катастрофой для всего человечества.

– Браво, Роберт, – сказал Стивен. – Умеешь пользоваться своим неоспоримым авторитетом среди координаторов, но всё равно не сможешь мне помешать.

– Позволь быть с тобой предельно открытым. Я до самого конца буду присутствовать рядом с мальчиком и во всём разберусь, несмотря на твои выходки. Если потребуется – прослежу целую вечность из повторяющихся циклов и дождусь, пока эта идея посетит Джейсона, а потом…

– Я не дам тебе перезапустить Джейсона, – оборвал Стивен, – не позволю ему существовать по твоему идеальному плану.

– А я и не буду его трогать, – Роберт подался вперёд, – я перезапущу всю эпоху Джейсона, тем самым исключив появление твоей идеи из глобального плана.

– Почему же ты до сих пор не приступил к просмотру циклов?

– Если я упущу момент и Джейсон всё-таки перескочит из своего слоя в этот, ты окажешься рядом, и я уверен, попытаешься снова что-нибудь выкинуть, поэтому для начала мне следует подготовить всё к его приходу сюда.

– Как благородно с твоей стороны раскрыть карты сразу после того, как подглядел мои.

– Не вижу смысла скрывать их, раз уж вы неразрывно связаны с мальчиком. Тем не менее, чтобы ты ни предпринял дальше, всё закончится здесь. Ты проиграл. Так что будь добр подготовить их.

Окинув взглядом кафе, Стивен уселся поудобнее и вопросительно посмотрел на гиганта.

– Да, я собрал здесь их всех. Всех, кто может понадобиться. – Великан обернулся к Отто и поглядел ему прямо в глаза. – Даже в крайнем случае.

Старик от неожиданности дёрнулся, свалил со стола чайник, и тот взорвался осколками, разбрызгивая вокруг остатки заварки.

«Чайник… Джейсон…» – промелькнуло в голове Отто. Мысли метнулись в прошлое, но их что-то остановило. Старик вспоминал, но не мог осознать, что именно. Он поднял взгляд. Гигант, не отрывая от него глаз, провёл рукой над короткими завитушками волос, едва не касаясь их.

«Чайник… – повторил Отто. – Как звали того мальчика?»

Он вспомнил упражнение, которым пользовался в молодости для укрепления памяти, и тут же начал его применять – мысленно восстанавливал события прошедших дней, намереваясь дойти до того момента, когда…

Великан снова повторил движение, точно стараясь стряхнуть что-то с головы.

«Как я здесь оказался?» – Отто потерянно забегал глазами по помещению, заметил говорящего что-то в центре кафе мужчину в тесном коричневом пиджаке преуспевающего юриста, затем столкнулся взглядом с гигантом, едва уместившимся на двухместном диване. Тот улыбнулся и обернулся к Пиджаку. Отто последовал его примеру.

– Прошу у всех минуточку внимания, – произнёс Пиджак, и пространство вокруг подёрнулось лёгкой дымкой, в то время как телевизоры, транслирующие хоккейный матч East – West, внезапно смолкли.

Все в едином порыве обернулись на голос. Отто это синхронное действие напомнило сцену из какого-то фильма про роботов, беспрекословно исполняющих команды человека. «ОДИН ИЗ НАС, – скандировали роботы, – ОДИН ИЗ НАС». И люди вокруг, как те роботы, были готовы в одну глотку отвечать на вопросы, поставленные Пиджаком.

– Нам понадобится ваша помощь.

Роботы неподвижно глядели на него, обрабатывая полученную информацию: «ВАМ НУЖНА ПОМОЩЬ, СЭР?»

– Прошу всех подойти, – сказал он. И все подошли. Отто тоже, наблюдая за происходящим из своего теперь неподконтрольного тела, точно во сне, и как во сне помещение постепенно заполнял туман, смазывая очертания предметов.

«Что вам нужно от нас?» – попытался спросить старик, глядя на гиганта, но его губы даже не разомкнулись. Однако незнакомец каким-то образом услышал его, Отто был в этом уверен – догадался по тому, как тот вновь улыбнулся.

Пиджак посторонился, и великан занял его место перед идеальным полукругом посетителей кафе. Только сейчас Отто осознал, как много людей для столь позднего часа заглянуло в это заведение.

– От вас нам нужно совсем немногое, – он понизил голос, – запомните наши имена…

Туман хлынул внутрь и поглотил всё, и в этом тумане Отто слышал только далёкое эхо, раз за разом повторяющее два имени, словно коды, так необходимые роботам, чтобы в особом случае сообразить, что нужно делать.

– Роберт Эклс… Стивен Лостмен… Роберт Эклс… Стивен…

Эпизод первый: Вертиго[3]

1

Обнаруживаю себя посреди только недавно отремонтированной кухни нашего дома. Совершенно не помню, как сюда попал и зачем вообще здесь нахожусь. Передо мной закрытая дверца холодильника, на которой светится чернильный дисплей с календарём. Маркер выделяет 15 июня 2008 года. Уверен, что вижу эту дату не впервые.

«Быть может, сон, а может, и нет, – проносится в голове в то время, как правая рука непроизвольно тянется ущипнуть предплечье левой. – Боль или её отсутствие безошибочно укажут на природу происходящего. В реальности рефлексы не позволяют человеку по-настоящему сильно себя ударить или задержать дыхание насмерть, максимум – до потери сознания. Есть ли тут какая-то связь с отсутствием боли при попытке поранить себя во сне? А почему тогда мозг во время сна не блокирует другие источники боли?» Пока задаюсь этими вопросами, забываю следить за собственными ощущениями. Опускаю взгляд и вижу сомкнувшиеся на коже пальцы. Боли нет. Я уже ущипнул себя? Видно, это действительно сон.

Слышится шорох с левой стороны, затем с правой. Что-то пролетает над самым ухом и теряется в полумраке. Подхожу к выключателю, зажигаю свет. Под потолком вспыхивает одинокая лампочка без абажура, к которой тут же устремляется огромная бабочка. Чешуйчатые крылышки переливаются всеми цветами радуги. Насекомое начинает кружить по спирали, поднимаясь к свету и вновь опускаясь.

«Нужно её поймать и выпустить на улицу».

Хватаю со стола пустой заварочный чайник, откидываю в сторону крышку и подтаскиваю стул, пристраиваю прямо под лампочкой. Взбираюсь на него и пытаюсь схватить чайником бабочку. Руки дрожат, но всё же цепко сжимают округлые фарфоровые бока. Несколько неудачных попыток оканчиваются победой – накрываю насекомое своей ловушкой, прислонив отверстие к потолку. Пленница начинает отчаянно биться внутри, скребя крылышками керамические стенки. Подношу ладонь к чайнику и преграждаю бабочке путь на свободу. Крылья щекотно бьют по коже. В этот момент лампочка раскаляется едва ли не до белого свечения и в ней что-то хлопает. Свет гаснет. Чувствуется запах гари. От неожиданности роняю чайник. Тот летит вниз. Подаюсь вперёд, в надежде поймать беглеца налету, но не успеваю – чайник взрывается осколками. Я теряю равновесие и падаю вслед за ним. Мгновение, и вот керамические черепки уже впиваются в лицо, скрипя и дробясь о твёрдую плитку. Хлопок о пол дезориентирует. Приподнимаюсь на четвереньки и вижу перед собой бесформенные остатки чайника, между которыми, не оставляя попыток взлететь, бьётся бабочка с одной левой парой крыльев. Правая, оторванная, двумя пёстрыми веерами лежит неподалёку. Только тут осознаю, что слышу испуганный крик мамы. Она говорит, что ей уже надоели мои выходки, что я в следующий раз обязательно сверну себе шею, вталкивает меня в ванную комнату. Вижу, как капли крови бомбардируют кафель, раковину, хромированный краник, растекаясь густыми пятнами. Мама смачивает полотенце в ледяной воде и вытирает им моё лицо, прислоняет мою руку к полотенцу.