Детективные рассказы

– А как Яна выходила из дома, вы видели?

– Нет. Я, как шум прекратился, снотворное выпила и легла.

Старушка замолчала. Я не спешил продолжать разговор. Нужно было сначала разложить всю информацию по полочкам. Хотя ничего особо интересного я не узнал. Только услышал подтверждение своему предположению о скудности наследства. Получалось, что у Дарьи не было причин желать смерти своей сестре.

– Скажите, а у Яны не было проблем с головой? – поинтересовался я. Ведь если девушку доводили до самоубийства, то внимательные окружающие не могли не заметить необъяснимых перемен в ее поведении.

Старушка посмотрела на меня менее приветливо, чем прежде.

– О покойниках либо хорошо, либо никак, – пробурчала она.

– Это понятно. Но все же? Я знаю, что на учете она не состояла. Но разве может абсолютно здоровый человек, без проблем по этой части совершить самоубийство?

Моя собеседница вновь усмехнулась, потом печально вздохнула:

– А кто же из нас без проблем? Я вот оккупацию пережила. Хлеб из придорожной травы ела. Шесть лет мне тогда было. Разве это могло пройти без следа? А Яночка с Дашей? Смерть отца в детском возрасте видели, мать похоронили. Это могло не тронуть?

– Сильно это на них отразилось?

Моя собеседница вновь вздохнула, посмотрела на двор, залитый теплыми солнечными лучами. Продолжила с заметной грустью в голосе:

– Когда про отца известно стало, Дашка выросла сразу. За одну ночь переменилась – мы все ахнули, когда наутро она с матерью на улицу вышла. А Яна плакала много. Она и до того много плакала. Отец ее утешал. А тут утешить некому было.

Старушка замолчала, провела рукой по глазам.

– Красивая была девчонка. Яркая такая, заметная, эффектная. Парни на нее заглядывались, но общаться с ними у Яны не получалось. Говорили, что слишком уж она рисуется. Мол, актрису из себя голливудскую корчит, а сама, хоть и красива, но и на наших подмостках играть не возьмут.

– На показ многое, значит, делала.

– Ну, многое или нет – это уж я не знаю … – старушка вздохнула: – Да что ты меня спрашиваешь? Ты к Дашке зайди. Она тебе из первых уст все расскажет.

– А не откажет? Ей наша журналистская братия надоела, наверное, еще десять лет назад.

– Если дурного про Яну говорить и писать не будешь, не откажет.

* * *

Дарья Баум открыла дверь сама. Лицом на Яну она была мало похожа – я отметил это еще в дни той шумихи. За прошедшее время непохожесть стала совсем очевидной. Дарья была копией своей матери, в то время как ее сестра – отца. А вот фигуры у девушек были на зависть сплетницам. И свои формы Дарья сумела сохранить.

– Добрый день! Вы по поводу квартиры? – приветливо улыбнулась она.

Тщательно подбирая слова, я озвучил причину своего визита. Про свои подозрения относительно смерти Яны ничего не сказал. Если Дарья была замешана в этом, она бы вряд ли стала со мной разговаривать.

– Нехорошо ворошить прошлое, – заметила девушка.

Пришлось соврать, что я не по собственной воле, что мне поручено редактором.

– Ладно. Проходите.

Пока я разувался, из ближайшей комнаты в коридор вышел мужчина средних лет в рубашке и брюках явно не российского пошива. Остановившись возле комода, он с подозрением взглянул на меня, потом обратился к Дарье:

– Was ist los?1

– Все в порядке. Это журналист. Пишет статью про Яну, – успокоила его хозяйка квартиры.

– Oh mein Gott!2 Им до сих пор не надоело? – возмутился мужчина.

Дарья погладила его по спине и мягко подтолкнула в сторону кухни.

– Сделай нам чаю, пожалуйста.

Мужчина вновь пробормотал что-то на немецком, но просьбу выполнять отправился.

– Это мой муж Генрих, – заочно представила его Дарья.

– Он говорит почти совсем без акцента, – заметил я.

– Да. Мы дома разговариваем на русском. Сыну полезно знать еще один язык. Да и мне так комфортнее.

Мы прошли в гостиную. Судя по отличному состоянию комнаты, именно это помещение закрывалось на замок, когда хозяйка квартиры уезжала из страны. Насколько запомнил я обстановку по фото и видео, за минувшие годы здесь ничего не поменялось. Только всяких мелочей на открытых полках стало меньше: уезжая, Дарья забрала с собой статуэтки, фотографии и прочие безделушки.

– Эта комната была вашей? – уточнил я.

– Да. Комнату Яны, к сожалению, я не смогу вам показать. Она неплохо держалась все годы, но последние жильцы не оставили там ни одного целого предмета. Устроили по пьяни драку, так что участковый мне в Германию звонил. Собственно, именно из-за этого и пришлось приехать раньше, чем планировали.

Мы расположились на диване. Я специально сел спиной к окну, чтобы видеть лицо своей собеседницы.

– Расскажите мне о вашей сестре. Что за человеком она была?

Дарья пожала плечами.

– Красивая, временами взбалмошная, умеющая обратить на себя внимание, – обронила она. Даже спустя столько лет вспоминать сестру девушке было непросто. – Честно говоря, не знаю, что может вас заинтересовать.

– Вы были в курсе ее личной жизни?

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась Баум.

– Ну, вы знали, что она встречается с Дмитрием Роговым?

– Ах, это! – девушка сцепила на груди руки, невольно демонстрируя, что не имеет большого желания вспоминать об этом. Но все же заговорила: – Не любила она его никогда. Не могла любить – она Димку совсем не знала. Нафантазировала себе невесть что после пары моих рассказов. А если бы поближе с ним пообщалась, так сразу бы поняла, что не ее это человек. Были у него черты, которые Янку бы взбесили.

Не в силах усидеть на месте, Дарья встала и принялась мерить шагами комнату.

– Янка – она идеалисткой была. Полутонов не допускала.

– Так они, получается, не встречались? А как же то, что они в день смерти Рогова поругались?

Дарья остановилась, бросила на меня исподлобья осуждающий взгляд.

– Одному Богу известно, о чем они говорили. Так что если вы не Бог, я бы попросила вас не упоминать об этом в вашей статье.

Я кивнул. Богом я не был, да и не так уж меня интересовали отношения Яны и Дмитрия. Особенно, если никаких отношений не было.

– И все же после смерти Рогова ваша сестра изменилась. У нее началась депрессия?

– У нее была хроническая депрессия, – заявил Генрих, вошедший в комнату с двумя чашками чая.

Дарья попыталась одернуть его, но немец продолжил:

– Ей не нравилось все, что происходило вокруг нее. Ну, разумеется, кроме того, что происходило с ней лично. Она требовала слишком много внимания к себе!

Дарья ухватила мужа за рукав, вынуждая обратить на себя внимание.

– Ты ее не знал. Не надо говорить плохого.

– Но ты же сама говорила…

Не договорив, Генрих обиженно поджал губы. Видя, что ему совсем не рады, он отошел в угол и простоял там молча до окончания нашего разговора.

– Временами с ней действительно было очень сложно. Такой уж характер, – потупив взгляд, пояснила Дарья.

– Вы часто ругались с ней?

– Ругались? – как будто искренне удивилась Дарья. – Нет, мы скорее спорили. Особенно поначалу. Я не настолько старше ее, чтобы она моментально меня слушалась.

– А в день своей смерти как вела себя Яна? Что-нибудь странное было в ее поведении?

Дарья пожала плечами.

– Разве только то, что она выдумала, будто хотела покончить с собой на том мосту, где ее потом нашли. Говорила, что уже стояла на краю бездны, но какой-то мальчишка остановил ее.

Я почувствовал, что сердце в моей груди забилось чаще. Получается, кто-то знал о нашей с Подорожной встрече на мосту и точно так же, как и я, утаил эту информацию от следствия. И этот кто-то – старшая сестра погибшей.

– А это, действительно, произошло? – подал я голос.

– Нет, конечно, – отмахнулась Дарья. – Янка вечно выдумывала всякие глупости.

– Вы из-за этого поругались с ней той ночью?

Дарья замешкалась на миг, но потом подтвердила предположение кивком.

Получается, это неверие и стало толчком к повторению попытки самоубийства? Яна Подорожная обиделась на сестру и… И это, в самом деле, было самоубийство, которое намеренно никто не вызывал?

Задав еще несколько вопросов, чтобы последний ответ Дарьи не выглядел главным во всем разговоре, я минут через пять вышел из квартиры. Внизу хлопнула входная дверь, послышались уверенные шаги на лестнице.

– Здравствуйте, – растерянно проговорил я, когда на нижней ступени пролета увидел Марка Ивановича.

– Добрый день, – кивнул он мне в ответ.

Он продолжил подъем по лестнице. Я приступил к спуску. Дойдя до входной двери, я распахнул ее, потом посильнее хлопнул, чтобы создать иллюзию того, что вышел на улицу. Сам же вернулся внутрь подъезда и затаился.

Как и предполагал, вскоре я услышал осторожные шаги. Судмедэксперт остановился на площадке второго этажа, огляделся, прислушался, после чего позвонил в дверь квартиры Подорожных.

– Марк! – прозвучал радостный голос Дарьи.

– Тише! Журналист к тебе приходил?

– Да…

Получив ответ, Марк Иванович втолкнул девушку в квартиру и поспешно закрыл дверь.

– А если это было самоубийство, к которому никто не причастен, то к чему такое поведение? – прошептал я. – И почему мнения Генриха и Дарьи о Яне так сильно расходятся? Не мог же он настолько «не знать» сестру жены?

Прикусив в задумчивости губу, я отправился домой.

* * *

Я вновь достал со шкафа папку со всеми материалами. Разложил бумаги прямо на полу. Мать, заглянувшая в комнату, удивилась, что я опять интересуюсь старыми газетными статьями. Но спрашивать про них ничего не стала. Поинтересовалась только, планирую ли я сегодня ужинать. Машинально кивнув, я попросил ее закрыть дверь и принялся изучать документы.

То, что в смерть Яны Подорожной была криминальной, больше не вызывало у меня сомнений. А после сцены, случайным свидетелем которой я стал в подъезде Дарьи, у меня ко всему прочему появилась твердая уверенность в том, что девушку убили. Доведение до самоубийства спустя столько лет доказать было практически невозможно. Такие дела, насколько я знал, вообще редко когда удавалось довести до суда. Как правило, не хватало улик. Так что фигуранты могли бы не опасаться моих изысканий. Тем более, спустя столько лет.

Не зная, с чего начать и что конкретно хотел я найти в многочисленных вырезках, я принялся просматривать все статьи в хронологическом порядке. «Трагическая гибель», «Сестра осталась круглой сиротой», «Невнимание – ключ к смерти». Мои коллеги не скупились на оригинальные заголовки.

– А это что такое? – вслух спросил я, заметив в одной из статей фотографию всей семьи Подорожных.

Фотография, как гласила подпись, была из личного архива семьи. Папа, мама и две маленькие девочки сидели в обнимку на диване. Улыбались. Но, разумеется, не эта счастливое семейство привлекло мое внимание.

Снимок был сделан в той комнате, которую позднее Дарья взяла себе. Мебель в комнате была та же, только рядом с диваном стоял комод. Тот самый, который я видел сегодня в коридоре квартиры. А на комоде помимо пары статуэток клоунов стояли журналы. И подпирали эти журналы половинки носорога как две капли воды похожие на те, что не так давно привлекли мое внимание в кабинете Марка Ивановича. Нахмурившись, я принялся искать другие фотографии комнаты, благо каждый автор считал своим долгом сфотографировать безутешную родственницу на фоне жалкого интерьера.

Через пару статей мне попался, наконец, кадр с нужного ракурса. Спустя некоторое время после самоубийства Яны, комод все еще стоял на своем месте, только журналов на нем больше не было.

– А подставку, стало быть, подарила одноклассница… – прошептал я.

Собрав газетные вырезки, я с удвоенным вниманием стал изучать свои распечатки. Если я стопку книг не приметил, то мог пропустить и еще что-нибудь важное.

– Вот тебе и на… – вновь вслух проговорил я, изучая распечатку звонков.

Ее приобщили к делу, как доказательство того, что Яна Подорожная перед смертью звонила сестре попрощаться. Звонок длительностью около минуты был совершен в 01:24. Учитывая, что девушку на мосту я встретил до полуночи, между попыткой самоубийства и смертью прошло приблизительно полтора часа. И самое интересное, что в течение этих полутора часов сама Дарья звонила на некий городской номер. В 00:37.

Достав из кармана свой «рабочий» мобильник, я без промедления набрал указанный номер. Я уже догадался, кому звонила девушка. Однако проверить не мешало.

После двух гудков в трубке раздался хрипловатый голос:

– Алле? Говорите громче, я плохо слышу!

– Марка мне надо! – сообщил я.

– Минуту…

Дожидаться ответа судмедэксперта я, конечно же, не стал. Сбросив звонок, я несколько минут просидел в тишине, раздумывая над своими дальнейшими действиями. Потом собрал те материалы, которые имели отношение к делу, сложил их в папку и вновь позвонил.

– Дарья? Это Павел – журналист, который сегодня приходил к вам.

– Что вам надо? – прозвучал грубый ответ. Мне показалось, Баум едва сдержалась, чтобы не спросить, сколько денег я хочу за свое молчание.

– Давайте встретимся часов, скажем, в восемь на том мосту, где умерла ваша сестра. Я хочу вам кое-что рассказать, – стараясь говорить как можно спокойнее и доброжелательнее, предложил я.

* * *

Четырнадцать минут девятого. Солнце уже опустилось к горизонту, так что воды речушки невольно приобрели красноватый оттенок. Я все еще стоял на мосту, ожидая девушку, которую пригласил на встречу. Но уверенности в том, что она придет, у меня уже совсем не осталось.

Да и зачем ей было приходить? Она точно понимала, что полиция не сможет ее арестовать: не было никаких фактических улик, лишь мои наблюдения и домыслы. Что же до пересудов… Ей – гражданке Германии – вряд ли могло быть до них дело.

– Павел? – я вздрогнул, услышав мужской голос у себя за спиной. Людей вокруг не было, я стоял возле самых перил, а Генрих обладал не дюжей силой, насколько я мог судить по его комплекции.

Я обернулся.

Нападать на меня немец явно не собирался. Да и пришел он не один. Дарья пугливо стояла позади него, словно стыдясь посмотреть мне в глаза.

– Зачем вы назначили встречу моей жене? – поинтересовался Генрих.

– Чтобы рассказать ей правду о смерти ее сестры.

– Чтобы шантажировать ее?

Я отрицательно качнул головой. Мой ответ, кажется, удивил его. Помявшись немного, иностранец обронил:

– Говорите.

– А вы уверены, Дарья, что вашему мужу стоит присутствовать при этом разговоре.

Девушка быстро посмотрела на меня, но тут же уткнулась в рукав пиджака мужа.

– У меня больше нет сил молчать, но и рассказать ему все я не могу, – сквозь всхлипывания расслышал я.

– Что ж, значит, это мое наказание за то, что столько лет скрывал правду.

Дарья перестала всхлипывать и вновь посмотрела на меня. На этот раз с недоверием.

– Ваша сестра в ту ночь действительно пыталась покончить с собой. На этом самом мосту. И мальчик действительно помешал ей сделать это. Я точно это знаю, потому что я – тот мальчик.

– Она не выдумывала тогда?..

– Нет.

Дарья побледнела, вцепилась в мужа, доставляя ему заметную боль. Но Генрих лишь приобнял жену, давая понять, что она может рассчитывать на его поддержку.

Я продолжил рассказ:

– Вы не поверили ей. Разозлились. Яна вспылила в ответ. Я уверен, вы не желали ей плохого. Случайно толкнули, так что она налетела на комод и ударилась головой о подставку для книг. Упала. Она дышала, но вы все равно испугались. Подумали, что если вызовите скорую, вам придется отвечать по всей строгости закона. А вы ведь были беременны.

Дарья кивнула.

– Но и не оказать сестре помощи вы не могли. Тогда вы позвонили старому школьному другу, который к тому же имел отношение к медицине.

– Когда Марк приехал, Яна уже была мертва, – всхлипывая, продолжила Дарья. – Я перепугалась еще сильнее, мне стало плохо: заболел живот. Марк дал мне какую-то таблетку. Потребовал, чтобы я взяла себя в руки. Пообещал, что устроит все так, что никто не заподозрит меня в убийстве. Он перенес Яну в кухню, положил на пакет, чтобы на полу не осталось крови. Промыл комод, собрал журналы. Подставку для книг он тоже хотел выкинуть. Сказал, что если ее увидит следователь, то это может породить сомнения. Я не позволила выбросить. Это была память об отце и о деде. Он сказал, что это память об убийстве, и я не смогу ее воспринимать иначе. Я все равно была против. У меня снова прихватило живот. И тогда он пообещал, что отмоет подставку и возьмет на работу.

– Ведь там вы не бываете. Да и никому не придет в голову искать улику в кабинете судмедэксперта, – закончил я.

Девушка кивнула. Отерла с лица слезы, продолжая стоять лишь благодаря поддержке супруга. Генрих смотрел на нее с жалостью. Ни упрека, ни осуждения.

– Я не хотела ее убивать. Даже когда она совсем доставала меня своими выходками, я не желала ей смерти. Я надеюсь, что она простит меня.

Я сглотнул неприятный комок в горле. Пришел момент самой неприятной части нашего разговора.

– Вашей сестре не за что вас прощать, Дарья, – проговорил я. – Вы не убивали ее. Яна погибла здесь. Упав с этого моста на лед, сковавший реку.

– То есть как это? – озвучил их общее непонимание Генрих.

– Я хорошо помню то утро, когда здесь работала следственная группа. Я шел в школу, но, разумеется, остановился, увидев милицейское оцепление. Яна лежала на снегу на спине. У нее были многочисленные переломы, судя по положению тела. А вокруг головы растеклась огромная лужа крови. Так много крови могло натечь только из свежей раны еще живого человека. Да и милиционеры обратили бы внимание, если бы крови вокруг разбитой головы было мало, так что не считайте мой вывод основанным на детском преувеличении. Таким образом, она совершенно точно была еще жива, когда ее скинули с этого моста.

Дарья решительно замотала головой.

– Этого не может быть. Марк сказал…

Девушка побледнела, понимая, какой вывод напрашивается сам собой.

– Марк соврал вам. И убил вашу сестру, – озвучил я чудовищную правду.

Она вскрикнула. Залилась слезами, как и прежде продолжая оставаться на ногах лишь благодаря поддержке мужа.

– Но почему? Зачем?

Дарья вздрогнула вновь, перестав всхлипывать и устремив взгляд вдаль через мое плечо. Догадываясь, кто стоит там, я повернул голову.

– Потому что она Яна была обузой для вас, – проговорил я, обращаясь к Дарье, но не сводя при этом с Марка пристального взгляда. – Она словно вампир выпивала из вас все соки, отнимала у вас все время и силы. После смерти отца, души в ней не чаявшего, ей остро не хватало внимания. Вы же – по природе своей человек очень добрый и отзывчивый – не могли ей отказать ни в чем. Да, кричали на нее, ругали. Но так ведь поступают порой все матери, желающие счастья своим детям?

Я замолчал, и тогда слово взял Марк.

– А потом Дашка ко мне приходила и часами рыдала, – сквозь зубы процедил Марк. – У нее из-за Яны никакой личной жизни не было. Янка требовала, чтобы сестра только с ней возилась. Она когда про свадьбу услышала, посерела вся от страха. Димка ведь сразу заявил, что жить с другими родственниками, кроме жены и детей не будет. То есть Янка бы совсем без опеки осталась. Вот она и попыталась свадьбу расстроить. Выдумала, что сама влюблена, стала Дашу уговаривать уступить ей жениха.

– Марк, не надо…

– Нет, надо! Пора уже признать, пора раскрыть глаза на то, кем была твоя неблагодарная сестренка. Она ведь никого, кроме себя, вокруг не замечала. Даже не пыталась понять, что ты чувствуешь… Что ты тоже что-то чувствуешь!

Марк смачно сплюнул на землю, выругался, после чего продолжил:

– Когда Рогов помер, Янка успокоилась немного. Стала играть роль несчастной влюбленной. Ее жалели. Ей нравилось. Но Даше посчастливилось встретить Генриха. Я познакомил их. И сразу понял, что это знакомство перерастет во что-то большее. Если, конечно, Янка не помешает.

Судмедэксперт вздохнул.

– Я понимал, что Даша будет плакать. Но упустить такого случая не мог. Сил больше не было видеть, ее слезы, видеть, как ее жизнь катится псу под хвост! Младшей сестры было слишком много. Для старшей уже почти не оставалось места.

Он замолчал, видимо не считая нужным продолжать. Я же молчать не мог. Наверное, отчасти во мне играла гордость за себя. Ведь я сумел раскрыть дело, которое не раскусил опытный милицейский следователь. Но с другой стороны мне просто хотелось завершить дело раз и навсегда, не оставив в этой истории белых пятен.

– От Дарьи вы узнали про попытку Яны покончить с собой на этом мосту. Привезли сюда Подорожную-младшую и максимально осторожно скинули вниз. Вы знали, как сделать это, чтобы милиционеры при беглом осмотре не заметили посторонней помощи. Что же до расследования?.. Дарья не была заинтересована в нем, потому что считала виновной себя. Следователя вы легко ввели в заблуждение, предоставив протокол вскрытия «классического» самоубийцы. Так что дело очень быстро прикрыли.

Помолчав немного, мужчина прошептал:

– Я хотел, как лучше…

– Лучше? Марк, ты убил мою сестру! – закричала Даша. Она хотела наброситься на него, но Генрих удержал супругу.

– Вы чудовище, Марк, – прорычал он с презрением.

– Так уж получается, что кто-то должен был сыграть эту роль. Ради твоего будущего, Даша.

– Вы любили Дарью? – хриплым от напряжения голосом спросил я.

– А разве только возлюбленным можно желать счастья? – обронил Марк в ответ.

Солнце уже закатилось. Взглянув на алеющее на западе небо, мужчина молча развернулся и побрел прочь. Смотря на его опущенные плечи, прислушиваясь к рыданиям Дарьи Баум и тихому бормотанию ее мужа-иностранца, я почувствовал себя подлецом. После стольких лет молчания, зачем я взялся за расследования этого дела? Кому от правды стало лучше?

С трудом сглотнув вновь образовавшийся в горле комок, я подошел к Генриху и Дарье. Протянул бумаги, которые могли пригодиться мне для написания статьи. Никакую статью, разумеется, я писать уже не собирался.

– Простите, – прошептал я.

Дарья посмотрела на меня: красное лицо, опухшие от слез глаза, дрожащие губы. Трясущейся рукой взяла документы.

– Прощайте, – прошептал я.

Уже спустившись с моста, я обернулся, надеясь увидеть, что Генрих уводит супругу прочь. Однако они никуда не шли. Дарья и Генрих стояли возле перил. Обнявшись.

А над покрытой рябью водой реки танцевали свой последний танец белые бумажные птицы.

Английский сувенир

Звонок будильника, остывший кофе, переполненный автобус, кипа документов на рабочем столе, просьба потрудиться допоздна на благо родной конторы…

День выдался на редкость скучным и нервным. Именно таким, какие бывают в конце календарного года, когда срочно нужны отчеты, сведенные дебеты с кредитами, утвержденные планы на год предстоящий. В такие дни мои коллеги не вылезают из-за своих столов, не отрывают взглядов от мониторов, не ходят на обед, в лучшем случае ограничиваясь каким-нибудь бургером из забегаловки на первом этаже. И кажется, никто даже не подозревает, что вот-вот наступит самая волшебная ночь в году!

А ведь город уже подготовился к празднику. Уже мерцают тысячи огней на улицах, уже стоят на площадях нарядные зеленые красавицы. В витринах магазинов уже появились заветные обещания самых низких цен и самых больших скидок. Везде шарики, мишура. И даже пустынные парки выглядят как-то особенно в свете вечерних фонарей, укутанные мягким и легким снежным покрывалом.

Я люблю бродить по дорожкам зимних парков. Особенно, когда идет снег. Только не мокрый и не мелкий. Люблю смотреть, как плавно опускаются на землю крупные пушистые хлопья. Такие, как сейчас.

Вот только времени дойти до парка сегодня у меня нет. Не найдется и в ближайшие пару дней, оставшихся до Нового года. Поэтому все, что мне остается – это наслаждаться короткой прогулкой по шумной улице под снегопадом до метро.

Звонок мобильного телефона оторвал меня от мысленного составления очередного отчета где-то на полпути. Выудив телефон из кармана, я с удивлением обнаружила, что пообщаться со мной хочет вовсе не шеф.

– Деда, привет! – радостно ответила я, хотя в глубине души уже зародилось предчувствие чего-то нехорошего. Дед мой, Валерий Матвеевич, отчего-то всегда страшно боялся помешать мне и никогда не звонил первым без особой надобности.

– Катенька, здравствуй, – раздался в трубке мягкий с едва уловимой хрипотцой голос. – Как поживаешь?

– С работы возвращаюсь.

– Так ведь уже десятый час, – забеспокоился Валерий Матвеевич.

– Пришлось задержаться.

– Вот ведь руководители пошли. В наше время такого не допускали! Всю работу в срок сдавали…

– Дедушка, ты что хотел? – прервала я до последней буквы знакомый монолог. – Мне сейчас не очень удобно говорить. Может, я тебе из дома перезвоню? Через полчаса?