Ключевая фраза

– Виктор Михайлович! – замахал Каховский руками. – Вы правы, и в вас сейчас говорит криминолог и философ. Но я не об этом.

Красевич насупился, как будто обидевшись, что его так бесцеремонно перебили.

– Я о том, – продолжал адвокат, – что раз существуют всеобщие законы для любого действия, или во всяком случае мы должны действовать так, как будто существует этот всеобщий закон, значит, если взять более узко, я могу и должен говорить присяжным только то, что предписано этим всеобщим законом. Или, точнее, не забыть сказать именно это, иначе они не услышат. Они же – общественная совесть, как я уже выразился, а значит…

– Вам надо поработать над понятийным аппаратом, – настала очередь Красевича перебить Каховского. – И над вашей мыслью еще придется потрудиться. Не совсем понимаю. Вы хотите найти какую-то формулу, чтобы, выступая перед присяжными, обязательно добавить ингредиент, который превратит вашу речь из потока слов и аргументов в решение присяжных в вашу пользу? – спросил профессор.

– Ну, почти. Скажем, ключевую фразу, которая откроет дверь в их сознание, точнее ту часть сознания, которая отвечает за отдел общественной совести. Чтоб уж наверняка… – адвокат задумался на секунду. – Ведь я вот вам говорил, что наша личность, да и вообще все вокруг – это «нолик-нолик-единичка-нолик»? Знаете, что такое ключевая фраза в современном информационном пространстве? В сфере компьютеров, с которыми вы на «Вы»?

Профессор пожал плечами.

– Ключевая фраза – от английского keywords, это слово или словосочетание в тексте веб-страницы, которое используется поисковой машиной при формировании списка выдачи, – поделился Каховский знаниями из области, где он был на уровень выше собеседника. – Зачастую люди путают это определение с термином «поисковый запрос», но у этих двух понятий существует значительное различие. Поисковый запрос – это одно или несколько слов, которые пользователи вводят в строку поиска, а ключевая фраза представляет собой слово или словосочетание, под которое оптимизируется конкретная веб-страница. Поэтому при оптимизации ключевые фразы стараются подбирать таким образом, чтобы они соответствовали поисковым запросам пользователей.

– Вы не очень обидитесь, если я скажу, что почти ничего не понял? – усмехнулось светило юридической мысли.

– Для чего нужны ключевые фразы? – будто не расслышав, продолжал адвокат. – Ключевые фразы используются поисковыми системами для того, чтобы найти и выделить из большого многообразия материалов на различных сайтах наиболее подходящие пользователю статьи или описания, то есть информацию, максимально соответствующую его запросу.

– Я только не пойму, вы – поисковая машина? Или вы пользователь? Или вы создатель страницы? Я запутался, – профессор искренне не понимал.

– Да, вы правы. Надо поработать над мыслью. И над понятийным аппаратом, – адвокат встал почти одновременно с профессором. – Но суть вы уловили. Неважно, кто я – пользователь или создатель страницы. Я хочу иметь универсальный ключ в речи перед присяжными, чтобы открыть их сознание. Я думаю, он должен существовать. Просто надо его найти.

– Я обещаю поразмышлять над этим, – пообещал Красевич, прощаясь. – Может, и есть ключ. «Еще 282 ведра – и ключик в кармане!» – процитировал профессор старый детский фильм про Буратино.

Глава 6

Сотрудник Росгидромета с лицом маньяка и клоунским галстуком-бабочкой сообщил из телевизора, что «ветер пустыни добрался до Москвы впервые за всю историю наблюдений».

Артем, вполуха общаясь с телеведущим под фон включенного телевизора, пытался упаковывать потные мысли в буквы ходатайства на экране монитора рабочего компьютера.

Мысли касались не Елизаветы Вульф-Мышкиной, а другого дела, которое адвокат вел параллельно. Артем взялся за него пару месяцев назад после звонка своего старого клиента, с которым успел подружиться.

– Привет, Артем, это Евгений! – так началась эта странная история. – Слушай, у меня есть один друг, зовут Рафаэль.

– Ого… Рафаэль! Итальянец? – спросил Артем, понимая, что, скорее всего, Рафаэль – татарин, как и многие знакомые Евгения, самого родом из Казани.

– Нет! – хихикнул Евгений. – Не тот, что станцы рисовал в Ватикане, точно… Короче, старик, ему помощь нужна, судят его по поводу одного колбасного завода… Ну он типа завод купил, точно не знаю, денег туда вкачал, а потом появились бывшие хозяева и требуют свою долю обратно. По беспределу, в общем, через «уголок». Ну, он тебе сам расскажет подробнее. Поезжай к нему, я тебе сейчас адрес продиктую… Или пошлю эсэмэской лучше.

– Женя, минуточку, – начал было Артем.

– Брат, я знаю, что ты не ездишь к клиентам сам, за редким исключением, – перебил Евгений. – Это как раз исключение. Он под домашним арестом, так что сам к нему приезжай, ты ж адвокат, тебе можно.

К вечеру Артем уже был в квартире Рафаэля, расположенной в здании, по виду будто принадлежащем Священному синоду. Низкие потолки, крутые лестницы, столовая-трапезная с витражами в окнах, сквозь которые квартиру благословляли золоченые кресты и купола православного храма, – все говорило о том, что Рафаэль – батюшка, случайно попавший под домашний арест. Артем начал уж было думать, что с национальностью нового клиента ошибся, но, когда увидел плотного молодого человека, явно восточного происхождения, в модном костюме, понял, что Рафаэль просто верующий благодетель. То есть человек, добившийся многого в бизнесе, искренне верующий во Всевышнего, помогающий многим религиям в восстановлении храмов, но сам не видевший Бога, а потому сомневающийся в Его присутствии.

Рафаэль с ходу, без всякого вступления рассказал суть своей проблемы. Было видно, что Рафаэль – человек конкретный, волевой и высокоинтеллектуальный. Матерные выражения, коими изобиловала речь Рафаэля, употреблялись им к месту и, к удивлению Артема, не портили, а даже украшали «великий и могучий». Когда люди позволяют себе обсценную лексику, это режет слух. Особенно, если крепкие выражения используются просто для заполнения паузы или для связи слов в предложении. Здесь же казалось, что если бы Рафаэль не употребил конкретное слово в конкретном месте, то потерялся бы весь смысл им сказанного.

В общем, в некотором роде это был все-таки Рафаэль-художник, только художник слова. Кратко его словесное произведение, исполненное перед адвокатом, повествовало о том, что он купил у неких «братьев-акробатов» 50 % акций колбасного завода, вложил в производство свои и заемные деньги, работал день и ночь, «как папа Карло», построил новые здания, уговорил немцев на новое оборудование, и вот, как только надо было выпустить первую подмосковно-баварскую сосиску, «братья-акробаты» возвратились с требованием вернуть им их акции. Рафаэль их послал подальше, «а они не поняли и пошли к ментам».

– Я проспал момент, когда уже поздно было с ментами решать, теперь вот все по закону приходится. В суде, – Рафаэль грустно хмыкнул при словах «по закону» и «в суде».

Как и следовало ожидать от деятельной натуры, Рафаэль фактически сам себя защищал, давая указания нанятым адвокатам и платя им серьезные деньги, которые они с удовольствием осваивали, только воплощая рафаэлевы мысли.

Артему пришлось полчаса убеждать нового клиента, что к адвокату обращаются не для того, чтобы говорить ему, как и что делать, а наоборот – слушать и выполнять. То ли речь адвоката, изобилующая чудесами русской словесности не меньше рафаэлевой, повлияла, то ли необычно жаркий май, но Рафаэль обещал слушаться и не заниматься больше самолечением.

Через неделю состоялось первое судебное заседание с участием Артема. «Братья-акробаты», признанные потерпевшими, оказались не братьями, а отцом и сыном. На первом судебном заседании с участием нового рафаэлевского адвоката они сидели нога на ногу и отпускали едкие замечания. Но после нескольких дней судебного процесса, ярко раскрашенного прогрессирующей амнезией свидетелей, ранее изобличавших преступное поведение Рафаэля, потерпевшие вдруг стали осознавать, что колбасу спорного завода замаячил шанс покупать все-таки в магазине, а не пробовать в собственном коптильном цеху. В появлении такой перспективы они (и небезосновательно) обвиняли нового адвоката.

Артем вымучил наконец очередную серию вопросов к свидетелям, вызванным в суд на утро, распечатал получившийся текст, сложил портфель и направился к выходу. В приемной его окликнула Тина:

– Артем Валерич, не забудьте, что заседание завтра в новом здании Троицкого суда, адрес я Жене сказала. И еще, звонил какой-то Николай, сказал, что у него есть для вас информация по делу Вульф. Очень важная. Просил встретиться, только на нейтральной территории. Оставил телефон, я вам скинула в Ватсап.

– Спасибо, Тина, – бросил Артем на ходу. – Сегодня я с ним вряд ли встречусь.

* * *

Следующим утром по дороге в новый подмосковный храм правосудия Артем из любопытства дозвонился Николаю, но, как ни старался, по телефону так и не выяснил, что ему тот хотел рассказать такого уж важного по делу Лизы. Договорились созвониться еще. Николай был настолько таинственен, что предложил только центр и только людное место, где много разных заведений общепита, конкретное из которых Николай обещал обозначить эсэмэской непосредственно перед встречей.

Разговор с Николаем Артем прервал, подъехав к новому зданию Троицкого городского суда и обнаружив его непохожим на традиционное типовое здание, какие в последние годы наштамповали для этих заведений. Троицкий суд удивлял каменной известняковой кладкой у основания и башенками со шпилями по углам, этакая пародия на Диснейленд с его замком спящей красавицы. Проходя через рамку, Артем поинтересовался у неспящей красавицы-пристава, старательно изучавшей содержимое адвокатского портфеля:

– Какое-то веселое здание у вас, не похоже на суд.

– Раньше был ресторан. Конфисковали у коммерсанта. Проворовался жулик, – не поднимая глаз на адвоката, сухо ответила девушка в черной униформе.

Артем, идя по широким судебным коридорам, бывшим обеденным залам, отобранным у какого-то бизнесмена именем Российской Федерации, живо представлял себе ранее расставленные здесь столы с закусками, сочные пахучие хинкали, хватаемые за соски жирными пальцами гостей, чтобы впиться в них губами, высасывая наваристый бульон внутренностей; слышал звон бокалов «за здравие» и хруст разбитой «на счастье» посуды под ногами, пьяные крики «горько!» и шансон в исполнении дешевых музыкантов с талантливым прошлым – все это сегодня было заменено холодной кафельной плиткой, металлическими скамьями перед залами судебных заседаний, бумажными списками рассматриваемых дел на дверях с краткой информацией о сломанных судьбах в виде номеров уголовных дел. Все это торжество правосудия было приправлено сдавленным шепотом ожидающих вызова людей и ароматом свежей хлорки из раскрытой двери уборной.

Продравшись сквозь турбулентность от столкновения атмосферных фронтов ресторанных призраков и реальной действительности, Артем вошел, наконец, в зал суда, где его уже ожидал Рафаэль со своей симпатичной помощницей-юристом и адвокатом Коленькой. Коленька был оставлен Рафаэлем из предыдущей команды адвокатов, так как он был толковый парень, быстро фиксировал на бумаге мысли подзащитного, правда, абсолютно не умел выступать в суде: заикался и никогда не отвечал на вопросы с ходу. Так как Рафаэль не был под стражей, а находился под домашним арестом, он много диктовал, и за ним приходилось обильно записывать, чем Коленька и занимался.

В этот день в тесный зал судебного заседания набилось много народу. Видимо, под эти залы были выделены подсобные помещения бывшего ресторана, ибо вся красота увеселительного заведения так и осталась в больших холлах, а ныне судебных коридорах, где кучковались стайки адвокатов и просто тяжущихся, удивляясь пространству. Из-за экономии средств перепланировку здания делать не стали, просто выделив для судейских кабинетов и залов заседаний подсобные и складские помещения. Судья, сорокапятилетняя дама с острым взглядом, восседавшая на месте председателя, казалось, была высечена из холодного мрамора. При взгляде на нее становилось прохладно, что в душном зале суда было не лишним. Секретарь суда, девушка с явными признаками беременности под блузкой, а оттого с взглядом, устремленным в бесконечность, добросовестно вела протокол на компьютере, несмотря на жару, вслушиваясь в удивительные для нее словосочетания: «уставный капитал», «голосующие акции», «кворум на собрании», «плавающий залог»…

Сегодня от противной Каховскому стороны был вызван свидетель – некий Аристарх Кристобальевич Гурский. Вышедший на трибунку невысокого роста человек произвел на адвоката странное неприятное впечатление. Артем видел его раньше. Точно, видел. Вот здесь же, в суде. Эти пронзительные и в то же время рыбьи глаза. Несовместимая шутка природы – пустая пронзительность – смотрела на адвоката из зала суда в предыдущих заседаниях. Артему тогда подумалось, что это просто внимательный зритель, из тех граждан, что просто ходят в суды ради развлечения, посидеть и послушать, вроде как на реалити-шоу. Сейчас этот рыбочеловечек держал в одной руке блестящий чемоданчик размером с книгу, другая рука была занята тростью с тяжелым набалдашником из светлого камня. Свидетель, хоть и вышел давать показания суду, смотрел только на адвоката, немного раскачивая свою трость-палочку из стороны в сторону.

Вдруг Артему стало невыносимо душно. На лбу выступила испарина, от затылка до пяток побежали мурашки. Так раньше случалось только пару раз, когда Артем в армейской юности бежал марш-бросок в противогазе, и уже в зрелом возрасте, когда переусердствовал в игре в теннис на солнцепеке.

«Перерыв, что ли, попросить», – подумал адвокат, но, взглянув на холодную статую судьи, постеснялся.

– Этот мужик – колдун! – раздался в ухо шепот Рафаэля. – Говорят, он своей палочкой на людей порчу наводит. Они мне еще год назад им грозились. Только мне до лампочки…

Каховский взглянул на Аристарха Гурского и снова почувствовал приступ удушья. Колдун по-прежнему неотрывно смотрел на адвоката.

Рыбьи глаза. Глаза рыбки-убийцы, той, что водится в Амазонке. Как сквозь туман слышал адвокат вопросы судьи к свидетелю: «Ваши фамилия, имя, место работы… Пожалуйста, прокурор, допрашивайте своего свидетеля…»

Артему стало страшно. Состояние, похожее на предобморочное, духота, колдун…

«Колдун… Не надо на него смотреть… – Артем уткнулся в свои записи, стараясь не смотреть на свидетеля. – Не смотреть… Сейчас он уйдет… Даже вопросов не буду ему задавать… Толку от него…»

Вдруг Артем, совершенно неожиданно для себя самого, наклонясь почти под стол, осенил себя крестным знамением. Подобное Каховский делал не так часто, разве что в церкви, а просто так на людях такое действие он совершал только при взлете самолета, будучи пассажиром.

Перекрестившись, Артем, к своему удивлению, почувствовал явное облегчение. И где-то глубоко внутри зашевелился кто-то очень злой. Злость, колючими лапками цепляясь за ребра, начала подниматься на поверхность и, подступив к горлу, заставила адвоката поднять голову и взглянуть в глаза колдуну. Тот продолжал смотреть на Артема из-под очков в пластиковой оправе, но взгляд этот уже не внушал никакого страха.

«Как пиранья в аквариуме, – зло подумал Артем. – Палочка волшебная, да? Трах-тибидох и крибле-крабле?»

Адвокат Каховский расправил плечи, повращал головой, разминаясь, как боксер перед боем.

– Уважаемый, вы к суду обращайтесь, а не ко мне! – сурово произнес он, окончательно выйдя из оцепенения.

– Да, свидетель, обращайтесь к суду! – не менее сурово повторила судья.

Колдун повернулся к судебной трибуне, и Артем увидел, как сидевшая по левую руку судьи и стойко державшаяся секретарь вдруг моргнула и уронила голову на грудь. На судью взгляд колдуна не произвел никакого впечатления.

«Старая школа», – позавидовал Артем.

Колдун снова повернулся к адвокату. Но Артем уже ничего не чувствовал, кроме злости и какой-то странной победной радости.

– К суду обращайтесь! – в один голос почти крикнули свидетелю адвокат Каховский и мраморная Фемида.

– И не поворачивайтесь больше, – добавил адвокат. – И от трибунки не отходите! – со смехом бросил он, глядя, как колдун делает робкую попытку шагнуть куда-то в сторону. Тот находился в явном замешательстве.

– Вы кем были в рассматриваемый период времени, свидетель? – спросил адвокат.

– В какой период? – не понял Гурский.

– В тот, о котором идет речь в суде. С 2009 по 2012 год, – уточнил адвокат.

Колдун открыл свой блестящий чемоданчик. С места адвоката было видно, что внутри полно всяких чудных вещиц – крестиков, амулетиков, каких-то четок, шнурков и веревочек, булавок и книжек. Свидетель извлек из чемоданчика альбом (такой, как для коллекций марок) и начал листать.

Страницы альбома были из красной бархатной бумаги, на которую были наклеены визитные карточки.

– Так, посмотрим… В 2009 году я был заместителем председателя правления банка «Свитас» и еще президентом Ассоциации исследователей паранормальных явлений… И еще вот генеральным директором фирмы «Таро», – начал перечислять колдун, освежая память взглядом на визитки.

Визитные карточки исполняли под пальцами свидетеля радужный танец детского калейдоскопа, когда разноцветные стеклышки смешиваются в фантастические картинки, увеличенные окуляром: белые с золотом, синие, зеленые, черные с люрексом и какие-то даже неприлично блестящие…

– Ваша честь, у защиты ходатайство приобщить этот альбом с визитками к материалам дела! – обратился Артем к судье.

Та напряглась, пытаясь понять, зачем адвокат заявляет такое странное ходатайство и спросила:

– Ну и зачем нам это нужно, господин адвокат?

– У нас несколько томов дела, ваша честь, все сплошь черно-белые ксерокопии документов, а тут такая красивая аппликация! – озорно щурясь, сказал Артем. – Это очень бы украсило дело!

Колдун, чуть нагнувшись, выпустил свою палочку из рук, прислонив ее к трибунке.

Судья никак не отреагировала на такое идиотское ходатайство адвоката, но дело было сделано – она, наконец, поняла, что свидетель этот ничего нового для установления истины не расскажет.

Понимая, что адвокат не успокоится и продолжит издеваться над процессом, судья спросила:

– Свидетель, вы можете что-то сказать суду по делу? Вы встречались с подсудимым в период с 2009 по 2012 год? Вы работали вместе? Что вы знаете про историю с собранием акционеров колбасного завода? – начала судья допрос с пристрастием.

– Я знаю, что он жулик. Он в 2008 году меня обманул, вот… – Гурский начал копаться в своем чемоданчике.

– Суд не интересует, что он делал в 2008 году. По 2009 году вы что-нибудь можете сказать? – продолжала судья.

– Он и в 2009 году был жулик, он еще с 2008 года жулик, он вот меня тогда… Да где ж это? – продолжал перебирать амулетики и блокнотики свидетель.

– Так, у суда больше нет вопросов, как и у прокурора, – сказала судья, мельком взглянув на государственного обвинителя, даму в синем мундире советника юстиции.

– У адвоката тоже нет!!! – утвердительно произнесла она за Каховского, бросив свирепый взгляд в его сторону.

– Нет-нет! До свидания, уважаемый! – язвительно сказал Артем. – Еще заходите!

Придя домой после процесса, Артем залез в ванну, что делал крайне редко, предпочитая контрастный душ. Смыв с себя дневной пот и усталость, он набрал номер телефона своего двоюродного дяди. Дядя Вова, как называл его Артем, был полковник медицинской службы, работал в военном госпитале и занимался экстрасенсорикой. И даже, говорят, чинил ауры нашим космонавтам. Дядя Вова раньше трудился над каким-то секретным проектом для армии, пытаясь научиться делать живую и мертвую воду, и даже как-то снялся в документальном фильме о свойствах воды. В немалой степени идея Артема о ключевой фразе была навеяна рассказами дяди Вовы о кластерах воды, в которые выстраиваются молекулы H2O, становясь носителями разной информации.

Услышав бодрый голос дяди Вовы, Артем буквально выплеснул на него рассказ о сегодняшнем судебном казусе.

– Я тебе говорил – тебе надо заняться экстрасенсорикой, у тебя есть дар, – сказал дядя Вова. – Вот ты почувствовал воздействие. Он пытался влезть в твою программу. Если бы ты не почувствовал ничего, может, уже сейчас бы вообще конец тебе наступил. Они даже перепрограммировать могут человека. Ты очень правильно сделал, что перекрестился…

– Вот что крест животворящий делает! – попытался сострить Артем.

– Ну да… Но не в этом дело. Крест перекрывает канал биоэнергии. Любой крест, неважно, православный он или там еще какой. Твой колдун, понятно, что не колдун никакой, это биоэнергетик. Ты перекрыл крестом канал воздействия на себя. И почувствовал себя лучше. А потом сам стал давить на него. Тут твой колдун палочку-то и отложил…

– А палочка что, волшебная? – продолжал улыбаться в трубку Артем.

– Палочка не волшебная, – серьезно ответил дядя Вова. – Палочка – всего лишь антенна. Как в радиоприемнике-передатчике. Когда он передавал свое воздействие на тебя, шла передача биоэнергии, а антенна усиливала сигнал. Когда ты стал, хотя неосознанно, воздействовать на него, она работала на прием, усиливая твое воздействие. Вот он и свернул антенну от греха подальше. Вдруг ты тоже кое-что умеешь…

– Вот же, – сказал Артем, – может, правда, пойти учиться на мага-волшебника?

– Иди, иди, – наконец повеселел дядя Вова. – Только для начала сходи в церковь, закажи «за здравие» и свечку поставь. А потом найди время ко мне заехать, проверим тебя. Мало ли, может, он успел тебе в ауру нагадить…

– Обещаю, – сказал Артем. – Завтра обязательно.

Глава 7

– Почему азотная кислота? – спросил Каховский сидящую напротив него Елизавету Вульф.

Обвиняемая в столь жестоком убийстве, хоть и не состоявшемся, меньше всего была похожа на человека, способного задумать и тем более реализовать зловещий план расправы над человеком, с которым ее связывал не просто штамп в паспорте. Этот человек, когда она осталась один на один с большим городом, не прося ничего взамен, предоставил ей заботу, которой она была лишена в детстве. А в детстве… Как пишется в книгах, Лиза не знала ни отца, ни матери. Точнее сказать, лучше бы не знала, ибо вроде вполне нормальный папа-офицер не оставил в ее жизни никакого следа, кроме самого факта ее рождения, ну а мать, как уже было сказано, – это та самая особа, которая клеила на холодильник записки с угрозами. Вырвавшись из ада своего детства, Лиза оказалась на воле с навыками швеи и поломойки. Большой город навалился на нее всей своей притягательно-отталкивающей мощью, которую только может позволить такой мегаполис, как Москва. Выйдя из вагона поезда, довезшего ее в столицу, Лизавета чувствовала себя, как, должно быть, чувствует себя впервые выведенная погулять на улицу без поводка маленькая собачонка. Миллионы незнакомых запахов, отовсюду раздающиеся пугающие звуки, гигантские существа, перемещающиеся вокруг крохотного животного, заставляют замереть на месте без всякой надежды остаться не раздавленным всем этим. Она удачно в первый же день приезда временно устроилась портнихой в ателье, где ей вместо оплаты работы разрешили спать в подсобном помещении на цокольном этаже без окон и постельного белья. И как такая вот карманная собачка, поднятая на руки хозяйкой и посаженная в теплую дамскую сумку, так должна была почувствовать себя Елизавета Мышкина (такая фамилия значилась у нее в паспорте), когда на нее обратил внимание столичный житель – Федор Вульф. Ничем не примечательный студент, проживавший отдельно от родителей-москвичей в небольшой квартире в престижном районе Кунцево, с первого взгляда увлекся Лизой. Она была, как говорится, в его вкусе, если можно говорить о сформировавшемся вкусе у рядового юноши, ничем не выделявшегося на фоне сверстников и оттого не имевшего успеха у девушек. Длинноногие сокурсницы с модным макияжем встречались с симпатичными парнями на дорогих машинах, так что Федор со своим проездным на метро и невзрачной внешностью мог привлечь разве что квартирой. Но на квартире верхом нельзя было лихо подкатить к зданию университета, а в ночном клубе не принимали вместо денег рассказ о наличии недвижимости в кунцевской хрущевке. Федор довольствовался тем, что в его жизни был опыт близкого общения с одной представительницей противоположного пола: это было еще в 11 классе, когда он год практически жил со своей одноклассницей, родители которой были вечно заняты разъездами по миру. Вероятно, это общение и сформировало его вкус – даже не к женщинам, а к ситуации, с ними связанной. Общение с дамами представлялось ему вполне комфортным времяпрепровождением. Всегда готовая прийти ему на помощь мама, занимавшаяся домашним хозяйством и готовящая вкусную и разнообразную еду, приучила его к регулярному и правильному питанию, не говоря уже о привычке спать на чистом белье и выбирать из шкафа свежую рубашку на каждый день. Его пассия, не обладая длинными ногами, тем не менее была очень мила, опрятна и всегда хорошо пахла, а у нее дома был образцовый порядок, наводимый приходящей уборщицей, и заполненный ею же холодильник с продуктами, приобретаемыми на родительские деньги. В общем, Федор жил вполне комфортно, ему не нужно было завоевывать принцесс, тем более капризных, которые не могли ему дать ничего, кроме проблем с их покорением и требованием заботы о них.