Дракон Воздуха

Он знал гораздо, гораздо больше историй, чем Хэ, и хоть не умел рассказывать их так, как она, передавая голосом и повадками то рык Белого тигра, то прыжки грациозной Линь (когда рассказывала Хэ, я даже чувствовал, как крылья Дракона Воздуха охлаждают мои горячие от возбуждения щеки), но и его сыпучий голос, если вслушаться, если привыкнуть к нему, мог увести далеко, далеко – туда, за Звездную Реку, где души предков в праздной радости наблюдают за нами, или в мрачное созвездие теней, принявшее души неприкаянных путников, или в грозное тройное созвездие – созвездие черных всадников, увенчанное Звездой Огня. Потом, в ясные вечера и безоблачные ночи, было очень интересно искать и находить на темном полотне неба среди бесчисленной россыпи звезд и звездочек уже знакомые по рассказам созвездия и звезды.

Мне хотелось бы, конечно, увидеть и Звезду Зари, но для этого надо было выйти с учителем очень, очень рано утром, еще до рассвета, а этого Госпожа Мать никак не могла разрешить. И так мне пришлось очень долго уговаривать ее, чтобы учитель иногда выходил со мной учить звезды, ведь мне было положено знать и это! В конце концов она согласилась, но распоряжение, к сожалению, исходило не от нее, это Главная жена позволила учителю проводить со мной звездные вечера, это она была за каждой съеденной мной крошкой еды, за новой одеждой, за учением и за забавами.

Госпожа Мать все меньше и меньше времени проводила с нами, со мной. Постоянно она была нужна Главной жене, должна была принимать участие в ее жертвоприношениях, в ее пирах, в ее развлечениях. Иногда неделями, месяцами я не видел ее, а когда мы изредка встречались, я с ужасом замечал, как даже под плотной маской краски меняется ее лицо, каким маленьким и хрупким становится тело, как трескается и рвется голосок.

– Ты растешь, становишься большим, мой добрый господин Ли, – успокаивала меня Хэ, – а Госпожа наша остается такой, как была.

Но однажды, когда Госпожа Мать целую неделю не покидала свою комнату и взволнованные прислужницы со значительными лицами, не переставая, сновали между нашими Восточными покоями и покоями Главной жены, Хэ улучила минутку, когда мы остались в садике одни.

– Добрый мой господин Ли, – она подняла на меня полные слез глаза – я был выше ее уже на целую голову, – бедный мой Ли, я обещала Госпоже Матери, что никогда не покину тебя – я готова повторить свои клятвы.

– В чем дело, Хэ? Что случилось? Я вижу, что что-то нехорошее, но мне ничего не говорят. Расскажи мне, добрая Хэ, – я был очень встревожен и поведением прислужниц, и молчанием учителя – несмотря на все мои попытки заставить его говорить, он хранил молчание.

– Господин мой Ли, мне нечего рассказать вам, а если бы даже я и знал что-то, я не посмел бы раскрыть рта, – только и сказал он, и в этот раз палец его не стучал по лакированному, покрытому трещинами хвосту птицы – он спрятал руки глубоко в широких рукавах одежды.

– Хэ, Хэ, – подбадривал я свою старенькую няньку, – здесь никого нет. Ты можешь, ты должна мне рассказать.

Она обвела сухими воспаленными глазами стену садика и отошла, и я вслед за ней, как можно дальше, к раскидистому корявому грушевому дереву. Говорила она очень тихо, короткими ясными фразами. Я никогда не слышал, чтобы она так говорила, и не подозревал, что она умеет так говорить. Я навсегда запомнил эти ее несколько фраз:

– Госпожа Мать очень больна. Она приложит все силы, чтобы дожить до завтра. Она сделает все, чтобы сохранить твою жизнь на завтрашнем празднике. Завтра начинается год Дракона Воздуха – твой Год.

IV

Завтра уже наступило – сегодня начинается мой год – год Дракона Воздуха[17].

Я лежал, всматриваясь в предрассветную тьму. Темная в темном проеме двери холмиком фигурка спящей Хэ и пронзительная настороженная тишина.

Вчера я долго мучительно думал, стараясь понять смысл ясных слов Хэ. Мне очень хотелось увидеть Госпожу Мать, даже не спросить ее, а просто увидеть, заглянуть в глаза, но она так и не вышла из своей комнаты.

И было тихо, совсем непривычно тихо. Даже прислужницы, как это повелось в последнее время, не сновали с не понятными мне лицами из наших покоев в покои Главной жены. Я не знал, могу ли спросить, что происходит, да и у кого? Несмотря на ее сладкие слова и почтение, я больше всех боялся Главной жены, а кроме нее, кто мог бы ответить на мои вопросы? Но Хэ не казалась особенно встревоженной, и, немного приободренный ее скупой улыбкой и легким прикосновением пухлой руки, я отправился спать.

Долго-долго ворочался я на своем удобном ложе, думая о Госпоже Матери, о себе, о словах глупой Хэ, ведь только неумный человек мог придумать, что Госпожа Мать очень больна, о годе Дракона Воздуха, о том, что ждет меня в этом особенном году.

Сгустившаяся вокруг меня темнота время от времени вспыхивала горящими, красными, смотрящими на меня со всех сторон глазами. Огромная, невообразимая тяжесть придавила мою грудь. И я испугался: не было сил приподняться, отяжелевшие руки стали мокрыми, похолодевший лоб покрылся испариной, не хватало воздуха. Я только пытался сохранить ту каплю разума, что трепещущей птичкой билась в моей голове.

Незаметно, как-то совсем незаметно и просто тьма, а вместе с ней и тяжесть отступили, улетучились, растаяли, как исчезают, растеряв свою силу, темные грозовые облака и им на смену в сверкающей чистоте неба приходят легкие, тающие в своей свежести веселые облачка. Я вдыхал блестящий, наполненный необыкновенным ароматом воздух, он пах, как пахнет после большой грозы, когда в небе в ожесточенной схватке мечут друг в друга огненные стрелы разгневанные Драконы. Я с опаской приближался к горе из прозрачных, отливающих золотым багрянцем облаков. Чем ближе я подходил, тем яснее различал голову, увенчанную чем-то наподобие короны, крупные сильные лапы, крылья, прижатые к неподвижному телу, мощный хвост, увенчанный шипами. Я внутри догадывался, кто это, но боялся даже самому себе признаться. Я был уже достаточно близко – не мог видеть всего огромного тела, когда он открыл свои прекрасные глаза. Если бы я мог осмелиться, я бы сказал, что в его взгляде, в его глазах я увидел, почувствовал любящие глаза Госпожи Матери и Хэ. Но это именно так и было! В его бездонных, проникающих во все уголки души и тела глазах было столько любви, сострадания и понимания!! Рыдания против воли потрясли мое тело. Я очутился в кольце огромных лап-рук. Мягкие и сильные, прозрачные и надежные, они успокаивали, укачивали меня. «Я буду с тобой на светлой дороге жизни», – звучал в душе непередаваемо любимый голос.

«Неужели я спал?» – подумалось мне в предрассветном сумраке комнаты. Как странно… Сколько раз я так просил, так хотел увидеть Его… И именно сегодня… Ах, да, ведь сегодня начинается Его год. И Он пообещал быть всегда со мной. Мне стало легко и радостно. Теперь я знал, я был совершенно уверен: что бы ни говорила Хэ, все у меня будет хорошо.

Вставать не хотелось. Пока Хэ с новыми роскошными одеждами не подошла будить меня, я одну за другой мысленно рисовал себе увлекательные картины своего славного будущего. Одежда и на самом деле была роскошная – мне ведь сегодня исполнялось двенадцать лет! – и вместо простых детских вещей я одевался в почти взрослый наряд с черной вышитой драконами юбкой, багровыми наколенниками и такого же цвета увенчанной нефритом шапочкой. Мои глаза искали признаки одобрения на невыразительном лице Хэ. Наконец она оглядела меня с ног до головы.

– Вы прекрасны, любимый мой господин Ли! – восхищенно сказала моя добрая Хэ! И я не удержался и крепко обнял ее.

– Никогда так больше не делайте, – только и успела тихо сказать она, высвобождаясь из моих объятий, как в комнату вошла Главная жена.

– Наш любимый господин Ли! – она поклонилась мне почтительным поклоном!! – Вам к лицу ваши новые одежды! Надеюсь, они нравятся вам. Я стремилась и всегда буду делать все, чтобы вы были довольны!

Так вот от кого я получил эту новую одежду! Шапочка обручем сжала голову, ворот курточки душил меня. Я почтительно поклонился и пробормотал положенные слова благодарности (Учитель не зря испортил своим стучащим пальцем хвост гордой птицы!). Главная жена произнесла еще несколько пустых фраз и, надменно шурша одеждами, вышла из комнаты.

– Я ее не звал! Я не просил у нее одежды! – мои пальцы рвали застежки курточки, ноги топтали изящную шапочку.

– Тише, тише, успокойтесь, – Хэ оттолкнула меня и подхватила с пола не до конца испорченную мной шапочку. От ее неожиданного толчка я отлетел в сторону и, больно ударившись спиной о стену, уселся на пол. В комнату вбежала одна из прислужниц Госпожи Матери. Ее быстрые глаза рыскали по сторонам.

– Что здесь опять происходит? – Хэ молча поклонилась ей, почтительно держа мою шапочку на вытянутых руках. Я был страшно зол.

– Кто здесь думает, что я должен отвечать ему??! – заорал я что было мочи.

Неведомая сила подняла меня на ноги, и я подскочил к прислужнице. Твердый, предостерегающий, молящий взгляд Хэ, сжавшееся в комок страха тело прислужницы.

– Дай мне попить, – я отступил в сторону. Подрагивающая рука Хэ влила в мой сведенный рот успокаивающий настой.

– Зачем ты пришла? Поднимись, – обратился я к распластавшейся на полу женщине. Та медленно, боязливо поднялась – страх сковывал ее движения, мешал говорить.

– Кто тебя послал? Отвечай! – она искоса быстро посмотрела на меня и вновь склонилась в почтительном поклоне.

– Госпожа прислала меня предупредить, чтобы Господин был готов к великому Празднику. Госпожа просит господина сопровождать ее сегодня на Праздник.

– Ага! – я оглянулся на Хэ – А ты говорила – очень больна! Передай Госпоже, что я буду готов к нужному времени. Можешь идти!

Первый раз я видел, как по моему приказу кто-то, пятясь, выходит из комнаты! Но не это обрадовало меня, покрыло краской довольства лицо.

– Слышала, – уже вслух обратился я к Хэ, – Госпожа Мать собирается пойти со мной на праздник! Значит, она хорошо себя чувствует!

Хэ молчала, все так же почтительно держа в руках шапочку.

– Давай же, давай подготовимся, как следует! Я не хочу этой одежды. Найди мне другую!

Хэ подошла ко мне совсем близко. Говорила она тихо, почти шепотом, вряд ли кто-то за пределами комнаты мог слышать ее:

– У нас нет для вас другой такой же богатой праздничной одежды. У нас вообще ничего нет. Всем распоряжается Главная жена. Нашей Госпоже будут пенять, если вы появитесь на Празднике в неподобающем вашему возрасту и положению виде. Хорошенько подумайте.

Старые одежды еще тут. Я с сомнением смотрел на свои детские вещи. Хэ права, тяжело вздохнул я, как и ни противно, но выхода нет, придется идти во всем этом. Ощущение довольства от удобной красивой одежды исчезло. Мне все жало, давило. Яркие расцветки, пышные узоры – как может это нравиться?!

– И вот еще что, господин Ли, – Хэ без слов поняла мое решение, – вы плохо обошлись с камнем, это очень нехорошо, – она протянула мне шапочку.

Я в растерянности переводил взгляд с небольшого почти прозрачного нефрита на ее озабоченное лицо.

– До праздника еще есть время, – и она вложила шапочку мне в руку.

Я остался один. Солнце уже, видимо, повернуло на закат, и в комнате было сумрачно, как и в моей душе. Хоть мне и не разрешали, но все были заняты приготовлениями к Празднику, и я, первый раз один, пошел в садик. Вот где было светло и радостно! Усеянные крупными светлыми цветами ветви груши окружало облако сладкого аромата, чуть подальше, соревнуясь с грушей белизной и ароматом цветов, изящное сливовое дерево приветствовало меня трепетом ветвей. Это дерево посадили мы с Госпожой Матерью в первый год, когда перебрались в Восточные покои. Я любил ухаживать за ним и, наверное, неслучайно подошел к нему сейчас – мне хотелось показать нефриту, что я не такой уж плохой и злой, и надеялся, что, когда я расскажу историю сливового дерева, а заодно и свою, и объясню, почему я так рассердился, нефрит поймет меня. И еще от всего сердца я попросил у Господина Камня снисходительно простить меня.

Через густой узор ароматных цветов пробился луч предзакатного солнца. Он упал на нефрит и пропал, растворился в его прозрачной, как спелый крыжовник, зелени. Господин Камень ответил на мои слова теплым дружелюбным блеском. И снова, как после встречи с моим Покровителем, легко и спокойно стало у меня на душе.

Я еще немножко побродил по садику, здороваясь и разговаривая с цветами и деревьями.

– Пусть, пусть нефрит увидит (теперь он вместе с шапочкой гордо покоился у меня на голове и, конечно, сверху ему все хорошо видно), что у меня на самом деле много разных друзей.

Встревоженная Хэ крепко схватила меня за руку. Как она умеет так неслышно ходить?

– Господин мой!

– Ой, Хэ, не ругайся. Господин Камень простил меня!

– Госпожа наша ждет тебя. Пора на Праздник.

Я никогда еще не видел Госпожу Мать такой красивой!

– Быстрее, – сказала она, как только мы с Хэ появились на пороге. Из ее комнаты слышались какие-то странные звуки.

– Быстрее, быстрее, – Госпожа Мать стремительно шла вперед. Низкие, высокие двери, запутанные переходы – все и вся расступались, уступая ей дорогу. Вдруг мы остановились перед вооруженным, облаченным в доспехи воином. Госпожа Мать поднесла свою ладонь к самому его лицу. Воин по-прежнему стоял неподвижно с высоко поднятой головой. Госпожа Мать выхватила мою руку из руки Хэ и резко поставила меня перед собой. Свет от фонаря, висевшего над головой воина, упал на нефрит, венчавший мою шапочку. Глаза на неподвижном лице воина переместились с Камня на руку Госпожи Матери – на ее ладони, теперь и я это видел, лежала яшма, нежно поблескивая в отраженном свете нефрита[18].

Воин сделал шаг в сторону – я никогда не заметил бы эту маленькую дверцу, которую он так верно охранял. Дверка беззвучно поддалась под легкой рукой Госпожи Матери, и мы прошли под низким сводом.

Мы стояли на возвышении в огромной ярко освещенной комнате. Высокая спинка престола скрывала нас от снующих по комнате людей. Мы приникли к смотровым отверстиям – они были по всей длине спинки и на разной высоте, каждый из нас мог все видеть, а Госпожа Мать и Хэ, меняя места, еще и обменивались краткими тихими восклицаниями. Я же не мог оторваться от удобного мне отверстия.

Как интересно было все, что происходило в комнате!! Прислужники зажигали цветные фонарики, устанавливали скамьи, расстилали красивые ткани, курили благовония. Вот все, видимо, было готово, и они исчезли где-то под возвышением. Мне не было видно, куда они ушли. Открылись двери по обе стороны комнаты, и одетые в дорогие одежды люди стали входить в комнату. Они медленно двигались, тихо переговариваясь между собой. Комната наполнилась шелестящим шумом – голоса и шуршание одежды смутным облаком поднимались над переливающейся, блестящей яркими красками толпой.

Собравшиеся как будто чего-то ждали. И послышались далекие, приближающиеся и нарастающие звуки торжественной музыки – высокие двери прямо перед помостом распахнулись: два воина, вооруженные точно так же, как и тот, пропустивший нас сюда, но одетые гораздо богаче, стали по обеим сторонам двери, люди, беспорядочно сновавшие по комнате, мгновенно образовали живой коридор между престолом и дверью.

Что было дальше, я мог только слышать – Госпожа Мать отозвала меня от смотрового отверстия и, крепко взяв за руку, встала у края спинки престола. Она даже не пыталась заглянуть в комнату – ее напряженный взгляд не отрывался от руки Хэ.

До нас доносились звуки мерного торжественного приближения нескольких людей в сопровождении волны приветствий. Послышались тяжелые властные шаги – кто-то поднимался по ступеням престола. Хэ резко махнула рукой. Госпожа Мать, увлекая меня за собой, быстро вышла из-за спинки престола.

Огромная комната, заполненная светом и склонившимися в низком поклоне яркими фигурами, на мгновение ослепила меня, но тут же мои глаза приковал к себе взгляд человека, единственного, кроме нас с Госпожой Матерью, кто стоял, выпрямившись, в этой замершей в почтительной тишине комнате.

Он поочередно рассматривал нас с Госпожой Матерью. И под его взглядом Госпожа Мать медленно склонилась в глубоком поклоне. Я по-прежнему не выпускал ее руки, но никакого страха или желания поклониться не чувствовал. Мне казалось, что я помнил эти глаза, этого человека – он однажды приходил к нам туда, в нашу маленькую комнату. Мне казалось, что он долго смотрел на меня, на самом деле прошло, вероятно, не более нескольких быстрых мгновений – никто из склонившихся в низком поклоне даже не пошевелился.

Наконец он улыбнулся, растянув в улыбке узкие губы. Какой-то тихий звук достиг слуха Госпожи Матери, она распрямилась и встала около престола. Господин, одетый в большие тяжелые одежды, быстро и ловко уселся на престоле, с правой стороны от него на месте с более низкой спинкой устроилась Госпожа Мать[19], меня Господин поставил между собой и нею и положил руку мне на плечо. Человек с жезлом в руке, – оказывается, он да еще воины – стража у дверей – не склонились в поклоне, и внимательно наблюдал за происходящим, – поймав взгляд Господина, стукнул о помост украшенным колокольчиком жезлом.

А-ах! Все поднялись, расправили спины, все глаза обратились к престолу, к Господину, все глаза удивленно остановились на Госпоже Матери, на мне.

Среди всеобщего изумленного молчания раздался какой-то сдавленный звук. В группе стоящих прямо перед престолом людей произошло смутное движение, и все снова замерло. Человек снова стукнул о помост жезлом. Стоящие перед престолом люди (это были женщины, предводительствуемые Главной женой), низко потупив головы, поднялись на несколько ступеней престола и расположились у наших ног.

Снова раздался стук жезла и звон колокольчиков. Люди в комнате расступились, образуя большой широкий круг. Под звуки веселой музыки появились танцоры. Украшенные перьями белой цапли, в блестящих одеждах, они кружились и кричали, вертелись на месте, легкими движениями рук и плеч стремясь скопировать движения размашистых птичьих крыльев. За ними явились танцоры, пытавшиеся изобразить, повторить движения Священного Дракона Воздуха. Несколько человек несли огромную страшную маску – так они, несчастные, представляли голову моего Покровителя. Еще десять человек несли над собой полотнище, изображающее тело Дракона. С двух сторон от полотнища-тела люди держали на специальных палочках легкие полотнища, долженствующие изображать крылья Дракона. Все они двигались в такт, плавно поворачиваясь и создавая иллюзию медленного движения чуть извивающегося тела Дракона, время от времени красиво поднимавшего и расправлявшего огромные крылья[20].

Для тех, кто не знал, кто никогда не видел настоящего Дракона, это, наверное, выглядело очень красиво, но мне было неприятно, стыдно смотреть на это жалкое подобие моего Покровителя. Как они вообще набрались смелости изображать Его?!! Я отвернулся. Мне не хотелось на это смотреть! Что-то неожиданно толкнулось мне в колени – я давно уже сидел на услужливо подставленной кем-то маленькой скамеечке у ног Господина, – из широко раскрытого рта страшной маски мне на юбку выкатился большой, до блеска отполированный камень.

– Прими его и поблагодари своего Покровителя, – донесся до меня чуть слышный голос Господина (он умел разговаривать, не разжимая губ!).

Я повиновался. Высоко поднял камень над головой, а потом, прижав к сердцу, поклонился этой противной маске, представляя перед собой своего Настоящего Покровителя. По комнате пронесся восхищенный шум.

Вперед вышел человек с жезлом, его мощный голос сотряс стены комнаты:

– Слава Молодому Господину Ван Ли!

Десятки колокольчиков и трещоток отозвались на его слова со всех концов комнаты. Люди внизу перед помостом вновь низко склонились, почти касаясь головами пола. Танцоры, изображавшие Дракона, скользнули за престол. Они, наверное, вышли в ту маленькую потайную дверцу. Я, повинуясь едва слышной команде, снова сел. Но теперь подо мной было маленькое подобие престола с высокой спинкой, которая почти совсем скрывала Госпожу Мать.

Под звуки нежного пересвиста дудочек в комнату, как журчащие ручейки, вошли танцорки. У каждой была маленькая трещотка и красивый яркий веер. Копируя трепет мотыльков движениями вееров, они своими телами сплетали разные красивые узоры, пока их крылышки-веера не сложились в четком написании имени Дракона Воздуха! Это было очень красиво! Я даже привстал со своего места, чтобы лучше рассмотреть, – так это было здорово! Все танцорки склонились в низком поклоне.

Только одна продолжала стоять – в ее высоко поднятых руках плескались, двигались в такт колокольчикам два больших веера. Девочка, а я только сейчас понял, что танцорки не были взрослыми женщинами, смело и открыто смотрела прямо на меня! В ее взгляде было столько любопытства, интереса. Она как бы спрашивала:

– Кто ты? Что ты? Почему все склонились перед тобой? Почему мы танцуем для тебя?

Не знаю, что она поняла, прочла в моих глазах в тот краткий миг, когда наши глаза встретились, но вот и она прикрыла лицо крылышками веера и вместе с остальными танцорками-ручейками выскользнула из комнаты. И я не мог различить ее среди остальных девочек.

Теперь я совсем мало обращал внимание на то, что происходило вокруг меня. Были еще танцоры-мужчины с воинственными танцами под звуки потрясающих воздух гонгов и глухое уханье больших барабанов. Танцевали и взрослые женщины… Но я уже не наслаждался, как раньше, ни красивыми костюмами, ни замысловатыми движениями.

Госпожа Мать подумала, что я устал.

– Потерпи еще немного, мой дорогой, – шепнула она мне, близко-близко наклоняясь к спинке моего престола.

Но мне не терпелось уйти из этой яркой комнаты, хотелось подумать о девочке, расспросить о ней Хэ. Но музыка продолжала греметь изо всех углов, собравшиеся в комнате восхищенно прищелкивали языками, хлопали в ладоши. Наконец-то и рядом со мной что-то начало изменяться. Под мерные удары жезла Господин и следом за ним мы с Госпожой Матерью начали спускаться с возвышения. По обе стороны образованного придворными коридора выстроились стражники со скрещенными тройными копьями[21], и мы шли по блестящему металлом коридору. Как только Госпожа Мать, а она шла последней, проходила мимо стражников, они парами следовали вслед за нами.

За плотно закрытыми дверями комнаты мы разделились. Стража тесным кольцом окружила Господина, а мы с Госпожой Матерью, сопровождаемые несколькими воинами, отправились в свое Восточное крыло. Госпожа Мать шла медленно, с трудом переставляя свои маленькие ножки. Она тяжело опиралась на мою руку – я теперь был на голову выше ее.

– Ничего, ничего, – шептала она, – еще завтра я выдержу.

Стражники встали по обе стороны двери, ведущей в наши покои. Хэ подхватила осевшую на ее руках Госпожу Мать, и под злобными взглядами прислужниц они скрылись в комнате Госпожи Матери. Я же, не дожидаясь, пока прислужницы обратят на меня свое несносное внимание, юркнул к себе в комнату.

Столько всего произошло в этот день, в этот вечер! Сколько было у меня вопросов!! Не все я понял, о стольком хотелось спросить! Но главное – эта девочка! Я никогда не видел такого лица, никогда не испытывал того, что чувствовал сейчас. Я снял шапочку, парадную юбку, завернул в нее нефрит, полученный на празднике. Эти вещи такие красивые, такие важные, они не были моими, они смущали меня, рядом с ними мне казалось стыдным думать свои простые маленькие мысли. Я аккуратно положил их в дальнем конце комнаты.

Было уже очень поздно. Свет тонкого, как волос, молодого месяца не мог рассеять легкие тени, в причудливом танце скользившие по комнате. Среди них нет-нет да блеснет мне вопрошающий взгляд девочки, сладким цветением деревьев донесется ветерок ее веера.

И раньше я видел девочек. У Главной жены было две дочки. Они были старше меня, и их одевали и красили как знатных женщин. Я никогда не разговаривал с ними – в те редкие разы, когда мы встречались, я очень смущался: они были такие важные, а они с презрением смотрели на меня, не проявляя никакого желания познакомиться или поговорить. Были еще разные девочки, которых я видел мельком в запутанных коридорах дворца. Но такой девочки я еще не видел.

Я не мог понять, что в ней такого особенного. Просто какое-то странное сладкое чувство сжимало мое сердце, мне хотелось бежать, сражаться и защищать ее. Ее взгляд, ее глаза, они были похожи на изливающиеся любовью глаза Госпожи Матери, но я чувствовал, я не мог рассказать даже самому себе это чувство, что если бы она, эта девочка, позвала меня, нет, даже не позвала, сказала полслова, приветливо улыбнулась, я бы пошел, ушел за ней, и никто и ничто в мире не остановило бы меня. Я забылся тяжелым, мучительным, темным сном.

Хэ стояла у моего изголовья.

– Великий Господин совершает сегодня Жертвоприношение предкам[22]. Вам, господин наш Ван Ли, положено сопровождать его, – я посмотрел в осунувшееся, похудевшее лицо Хэ. Не было смысла что-то спрашивать или что-то говорить.